Позор русской нации - продолжение

Яна Ахматова
Начало повести - http://www.proza.ru/2017/10/27/564

Однако не догадываются грубые, нехорошие ребята, сколько хмельной и буйной радости доставляют они инженеру Игнатьеву, когда вдруг случается ему отбиваться, а затем, используя попавшуюся под руку мебель, быстро переходить в нападение. И чем больше хулиганов скапливается вокруг инженера, тем сильнее разрушения в барах и притонах. Если бы google map мог проникнуть сквозь крыши домов, то, глядя на заведение, мы бы увидели сверху подобие картины взрыва с эпицентром в том месте, где еще недавно мирно сидел наш инженер-десантник.

Все это не нравится хозяевам заведений, и они вызывают стражей порядка, а заодно – скорую медицинскую помощь…

Касательно форм возвращения домой, необходимо добавить, что инженер Игнатьев не раз был замечен в движении по-пластунски. Он полз к своему дому самостоятельно, без всякой посторонней помощи. Как правило, это происходило в летнее время года. Если приглядеться, то на зеленом газоне можно было найти полный след маршрута.

Однажды его вернул жестоко истатуированный неизвестный - на нем буквально не было живого места! Он оказался обыкновенным индейцем племени ирокезов. Положив теплого и все еще обворожительного и душистого инженера на порог, ирокез позвонил в дверь и, дождавшись звука шагов в доме, бесшумно исчез. Это был дружелюбный ирокез.

Неважно кто и как доставляет пьяного домой. Неизменно одно: вид инженера Игнатьева остается восхитительным!

Инженер женат. На этой почве у него бывают нервные срывы. Получив психологическую травму, мужчина лечит израненную душу на южных курортах.
Не сойдясь с женой во мнении, он шикарно одевается, заглядывает на несколько минут в бар произвести впечатление, а затем внезапно едет в аэропорт и первым же рейсом без всяких колебаний улетает на Кубу, в Доминикану или Коста-Рику. Там, в поисках моря или океана, инженер слоняется от бара к бару и наконец через неделю или две, зачастую даже не найдя никаких признаков воды, разочарованный, но душевно отдохнувший, возвращается в лоно семьи.
Его еще любят, поэтому пока прощают и принимают.

Мне совсем не симпатичны пьянство и регулярный саботаж семейных отношений, поэтому при первом же личном разговоре, дождавшись относительно трезвого состояния, я укоряю инженера Игнатьева:

- Как ты можешь так бездушно поступать со своей семьей? Это свинство - уезжать без всяких объяснений и предупреждений! Удивляюсь, как жена тебя еще терпит!

- Ты не понимаешь, Ахматова! Я хороший! – отпирается инженер.

- Как ты можешь быть хорошим, если две недели ты пропадал в Доминикане, а твоя жена в это время изнемогала на работе и сходила с ума от неизвестности? Где твоя совесть?!

- Нет, Ахматова! Я хороший! – снова повторяет он, силясь подобрать себе эпитет.

- Позволь мне не согласиться с этим утверждением. – возражаю я.

– Я хороший! – видимо, инженера заклинило на слове «хороший». - Я даже в тюрьме сидел! – со всей душой выкрикивает он, находя этот факт самым весомым доказательством.

- Ах..., ну это меняет дело, – пытаясь не смеяться, отвечаю я, – туда - плохих-то не берут...

- Я сидел за справедливость! Я защищал честь женщины и своей Родины! – произнося последнее слово, он поднял глаза к потолку.

- Одновременно? – спрашиваю я, и зачем-то тоже смотрю на потолок.

- Сначала - женщины, потом уже – Родины. – отвечает инженер.

- И как же это произошло?

- Да так... Мне было плохо, и я пошел в бар.

Я давно заметила, что все рассказы инженера Игнатьева начинаются со слов «мне было плохо, и я пошел в бар» ...

- А там какие-то малолетки сначала вылили на меня пиво. – продолжал инженер. - Облили мне весь рукав на костюме итальянском! Но я ничего им не сделал за это. А тот, кто вылил на меня свое пиво, он даже назвал меня дерьмом в котелке! Он - чмо необразованное… Не может отличить котелок от шляпы Борсалино! И я в ответ его даже не бил! – то ли с гордостью, то ли с обидой проговорил инженер. – Уже позже они стали приставать к какой-то девке, а она не хотела с ними иметь дело. Мне пришлось вмешаться и сказать им, чтобы они отошли от нее. Тут они на меня и напали. – теперь голос его приобрел веселую бодрость.

- Я не понимаю... а при чем здесь Родина?

- Как это при чем?! Это сначала я за девку заступился! А потом уже бился только за Родину! Я должен был отстоять честь России – в этом баре все знают, что я - русский. Это мой любимый бар. Там даже моя фотография висит! С Майклом Джексоном! Я им сам отдал ее. Я - в шляпе, которую, помнишь, мне Майкл подарил? ... – начал он отвлекаться от темы.

- И чем все это закончилось? – пропуская уже слышанную историю про американского короля поп-музыки и любимую шляпу, спрашиваю я.

- Тюрьмой. – вздыхает бывший десантник. - Одному я сломал челюсть. Другому – ребро. Третьему – палец.

- На руке? – спрашиваю я, вспоминая как зимой в Питере на Васильевском острове одной моей приятельнице глыба льда рухнула с крыши дома прямо на голову, а люди, пытавшиеся спастись от угрозы, разбегались во внезапной панике кто куда. Несчастная упала, потеряв сознание. Кто-то в хаосе наступил ей на руку, и в дополнение к сотрясению мозга, у приятельницы еще был сломан мизинец...

- Да, на левой, – он снова вздыхает и нехотя добавляет, - и на правой.

- Господи, почему на двух-то? Он что, уже лежал без сознания, когда ты одновременно на обе руки наступил? – недоумеваю я.

- Да не лежал он, а стоял! Я его даже не бил! – снова повторяет инженер Игнатьев. - Он мне fuck сразу двумя руками показал. Я на автомате это сделал - удобно было. С этого все и началось. Зато потом он уже не мешался – убежал жаловаться.

- А у тебя что было? – спрашиваю я, имея в виду телесные повреждения.

- Да что... настроение вроде получше стало. Отлегло как-то после бара. Я все-таки там душой отдыхаю!

- Я спрашиваю, тебя-то как повредили во время защиты Родины?

Инженер Игнатьев пожимает плечами и возмущенно добавляет:

- А меня за это - в тюрьму! На два месяца! И если бы не та девка-свидетель, мне бы вообще больше года дали. А все - из-за мудака, которому я челюсть сломал. Папа у него, видишь-ли, депутат сраный. Постарался...

- Да, это несправедливо. – поддакиваю я, хотя что-то подсказывает мне, что в том баре все могло обойтись и без драки, ну или хотя бы без таких увечий.

- Ты пойми, Ахматова, я же до последнего держусь и пытаюсь решить конфликт мирным путем! Мне же нельзя их бить! У меня автоматические рефлексы!

- Какого же черта ты мужику пальцы ломал? Неужели такая уж большая необходимость была? – спрашиваю я.

- Так, я-то как думал? Сверну пальцы одному, остальные и рассосутся кто куда. А вместо этого они почему-то начали меня колошматить. Я какое-то время держался, просил их остановиться и не драться, но они не захотели... Потом... – инженер слегка задумался, - отмахнулся рукой неудачно два раза, они и попереломались. Хрупкие, как статуэтки – досадливо закончил он.

Я смотрю на инженера Игнатьева и вижу перед собой живую мускулистую машину с румянцем. Трудно представить, что кому-нибудь взбредет в голову начать его «колошматить». Правда, инженер смотрит ласково и вообще похож на пушистого медвежонка.
Когда-то в Эквадоре, в большом портовом городе Гуаякиль, я убедилась воочию, что ласковость эта весьма обманчива. При остродраматических обстоятельствах я познакомилась с инженером Игнатьевым. История эта требует отдельной главы, и я вынуждена повториться и пообещать, что когда-нибудь поведаю и об этом.

Общий знакомый однажды ударился об инженера Игнатьева и повредил себе плечо. Бежал куда-то в спешке, а на пути из-за поворота пушистый инженер-десантник вышел. Ну тот в него и воткнулся, все равно, что в стену. Инженеру - ничего, а у бежавшего - плечо вывихнуто. Пришлось в травматологию обращаться.
Не дай бог когда-нибудь удариться об инженера Игнатьева!

***

Но вернемся к началу повествования, когда мы оставили нашего героя в раздумьях о том, наказывать ли нерадивого третьего механика за аварию, навсегда выгоняя с парохода, или ждать, как проявится этот человек еще раз.

Не приняв никакого решения под горячую руку, инженер Игнатьев погрузился в организацию работ по ремонту дизель-генераторов. А через три дня, будучи кристально трезвым, каким он бывает только на службе, во время очередной телепортации из одной точки судового пространства в другую, Игнатьев поскользнулся на мокрой металлической палубе и неудачно упал, сломав одну из многочисленных косточек в стопе. «Не вовремя!» – сразу подумалось Игнатьеву, как будто переломы конечностей бывают кстати…

«Мой шестой гипс.» - отметил инженер, выходя из кабинета хирурга.
У него имелась привычка нумеровать однотипные события и происшествия из личной жизни.

Потеряв подвижность и маневренность, он вынужден был вернуться с работы домой задолго до окончания срока. Разумеется, он начал пить, но пить как-то неизящно, а, следовательно, без азарта.

В бар ему дорога закрыта. И не потому, что он не может до него добраться, а просто из эстетических соображений. Игнатьев никогда не посмеет оказаться в любимом заведении на костылях. Это разрушило бы образ великолепного барина в роскошных одеяниях.
Наконец, через неделю пребывания в лоне семьи, жена отобрала у него кошелек с кредитными картами и деньгами, оскорбив гордую и жизнелюбивую натуру инженера до глубины души. От этого ему стало невыразимо грустно. Печально размышляя о вариантах мщения, инженер вызвал такси, заехал в банк со своим паспортом, который супруга легкомысленно оставила в открытом доступе, снял щедрое количество тысяч долларов с личного счета и улетел в Мексику.

читать продолжение http://www.proza.ru/2018/12/03/360