орывок из воспоминаний Наташи Водин
В 1952 году в Германии для беженцев создаются специальные ведомства, статус нашей семьи меняется, мы получаем право на постоянное жительство. Для таких, как мы, на окраине провинциального городка к северу от Нюрнберга строится 4 каменных дома. Мы получаем в одном из них квартиру с водопроводом, электричеством, большой чугунной плитой с духовкой на кухне и даже отапливую ванную.
Моя мама не переехала со мной и отцом в новую квартиру, она там появилась после больницы... Я стою у окна нашей новой кухни и вижу её, выходящей из машины. Похоже, мама не радуется нашему новому жилью, её лицо выражает что-то между диким отчаяньем и тихой безнадёжностью. На руках она держит белый узел, в нём запрятана моя сестра, как позже выяснится, нежная девочка с чёрным пушком волос.. Для меня загадочное крошечное существо, которое почти никогда не кричит, а лежит довольная, похоже ничего не желающая, в своей кроватке и почти всегда спит...
Моя мама, должно быть чувствовала себя здесь вдвойне чужой. В Валка-лагере, не смотря на массовое насильственное возвращение русских, украинцев и других советских граждан на Родину, постоянно была слышна русская речь. Здесь никого из них нет. Мы окончательно приземлились в восточноевропейском Вавилоне, в языковом хаосе, в котором понимались лишь некоторые аналогичные своему языку слова...
Как русские мы не только естественные политические враги немцев, но и в нашем гетто мы остаёмся аусайдерами. Однажды вечером против нас завариевается что-то вроде погрома. Пьяные мужики собираются возле нашего окна, слышны такие слова, как «коммунисты», «большевики», «сталинисты» - слова одинаково звучащие на всех языках. И вот уже в комнату вместе с осколками стекла летит камень...
Для моей матери начинается новое полное страданий время. Уже первый ребёнок был для неё катастрофой, и вот ей нужно обслуживать второго. Собственная квартира тоже требует, чтобы она, наконец, смирилась с ролью домохозяйки. Терпение отца подошло к концу, он больше не желает заниматься домашними работами, теперь мама всё должна делать сама: готовить, убирать, стирать, штопать носки, гладить...
Ежедневно мы с ней ведём бесполезную войну против грязи и беспорядка в нашей квартире. Отец называет её свинарником. Никто из нас не бывал в немецкой квартире, но вновь и вновь он ставит матери в пример немецких женщин, у которых так чисто, что даже можно есть с пола. У нас этого ни в коем случае делать нельзя, у нас всегда песок хрустит под ногами, сколько бы раз мы его ни подметали гусиными пёрышками, сколько бы раз ни мыли. Перемещение материи с фальшивого места на правильное нам не удаётся — она сопротивляется всем нашим попыткам и сразу же возвращается на своё первоначальное место... Постоянно у нас нужно всё искать, хотя мы вечно и убираем, но мы просто не знаем, какой порядок противопоставить хаосу.
И еда, что мать готовит, отцу не по вкусу. Однажды он обнаруживает в борще разваренную купюру в 10 марок. Мать бледнеет и я вместе с ней. Отец смотрит на неё так, будто сейчас же на месте прибъёт. Потом сметает тарелку со стола. В то время, как мать дрожащими руками собирает с пола осколки, он орёт: «Холера, кретинка, паразитка, дебилка» и так пыряет её ногой, что мать падает лицом в супную лужу и режет осколками лицо. Кровь капает в красную жижу борща.
Смутно припоминается мне другой аналогичный случай. Мы с матерью и сестрой, предчувствуя недоброе, спрятались в спальне в кровати. Дверь внезапно открывается, свет освещает тёмную комнату. В освещённом проёме, пошатываясь, очевидно сильно пьяный, стоит отец и бормочет что-то о «белых ручках» моей матери, о её «голубой крови», о её «врождённой душевное болезни». Она обеими руками прижимает нас с сетрой к себе и кричит:»Только не детей! Пожалуйста, только не детей! Бей меня, но оставь детей в покое!»..
Однажды мама спрашивает меня, хочу ли я остаться с отцом, или с ней и моей младшей сестрой пойти в воду. «Это не больно» - говорит она, и поскольку я ни в коем случае не хочу остаться с отцом, и это не больно, я сразу же соглашаюсь. Мне даже кажется то, что мама хочет взять меня с собой, наградой.
фото на могиле матери