С жёлтых клыков капает слюна. В янтарных глазах – дикая злоба, а из пасти разит трухой и гнилью. Пёс стоит у моих ворот: царапает землю железом когтей; сидит, подобрав под себя истрепавшийся хвост – ждёт, пока щёлкнет замок, и я выйду наружу. У него чёрная шерсть: когда на мир опускается тьма, он растворяется в густых тенях – призраком крадётся вдоль чужих изб. Каждую ночь я стою у окна – слышу утробный рык, дымный шелест его шагов. Люди верят: я проклят. Они окропляют святой водой мой дом, жгут под резными ставнями ядовитые травы. Порой – нечем дышать, я забиваюсь в угол: не скалился бы мне с луны ненавистный зверь.
Пёс терпелив и бессмертен. У него течёт кровь из ушей, по длинной морде струится на лапы. Иногда чудится: в расплавленном золоте – не одна лишь ярость. Он словно плачет, скорбно склонив голову у моего крыльца. Его высекли из серого речного камня: лоснящаяся шкура обтягивает хрупкие кости; тяжело вздымается истлевшая узкая грудь. По нему ползут толстые, сытые мухи; набухшими червями его тошнит. Он не скулит и не стонет. Я держусь дальше от дубовых дверей.
Я жгу алые свечи; оплавленный воск жжёт мне ладони. Пламя извивается на тонкой нити – его первый-последний танец. На моих плечах – волчий мех; в моих волосах – зубы врагов; на бледных руках – ослабевшие шрамы-руны. Коридоры пусты, под потолком – паутины, ветхая печь пахнет мелом. В погребах скребутся голодные крысы. Я ступаю по скрипящим ступеням – дверь за дверью, ниже и ниже. Я сам – видение, мерцаю в тусклом, безумном свете.
Я отпираю замок. Пёс хохочет – клокочет жижа в забитых лёгких. Лоскутами слезает плоть – он пожирает её шатающимися клыками. С них капает гной – не слюна. Встаёт – и бредёт в вязкий болотный мрак.
Я иду с призрачным псом. Иду по чьей-то чужой тропе.