Боевая служба шла своим чередом и ещё не успела надоесть. Всего только месяц, как мы вышли из Севастополя, и два - как я вышел из отпуска.
Наступил День Военно-Морского флота.
Средиземное море было слегка горбато, но командир Средиземноморской эскадры обошёл на катере все стоящие в точках корабли, поздоровался с выстроенными по этому случаю экипажами и поздравил их с праздником.
Праздничного настроения не чувствовалось. Хотелось куда-то уединиться, и я сел в кают-кампании, где днём всегда пустынно.
Решил перечитать «Войну и мир» Л.Н. Толстого. Но что-то не читалось.
Зашёл командир. Я поднялся.
- Ты что, доктор, здесь сидишь?
- Да вот, товарищ командир, решил почитать. Здесь никто не мешает.
- У тебя всё в порядке?
- Всё нормально, товарищ командир,- сказал я, пожав плечами.
День прошёл как-то бесцветно. Ко мне, что было не естественно, никто не приходил и все как бы избегали встречи со мной. Да и меня, собственно, ни к кому не тянуло.
Наступило утро. Всё как всегда. Малая приборка, завтрак, подъём флага. Я собираюсь на политзанятия. И вдруг по кораблю раздаётся команда: «Начальнику медицинской службы прибыть в каюту командира корабля». А я что-то должен был ему представить, какой-то документ, но его не сделал. Иду я по трапу, лихорадочно придумывая правдоподобную версию, почему я его не сделал и клятвенные обещания, что сегодня всё представлю к вечернему докладу.
Постучавшись и спросив «добро», вхожу в каюту командира корабля.
- Заходи, Александр Витальевич.
С ним в каюте сидит замполит Мохорт Александр Михайлович.
- Товарищ командир! Капитан Финогеев по вашему приказанию прибыл.
- Читай, Александр Витальевич, - зам протягивает лист радиограммы.
«Дорогой Сашенька! Умерла наша мамочка. Крепись. Целую тебя.
Галя.»
Я никогда в жизни так не плакал. Из моих глаз ручьями текли слёзы. Просто физиологически невозможно себе представить, что у человека они могут вырабатываться в таком количестве. Я ничего не видел, ничего не соображал.
Как? Как это могло случиться? Ведь два месяца назад мама меня провожала на поезд. Было всё хорошо. И вроде бы она не болела, ну давление кое-когда подскочит. И на пенсию только ушла, строя грандиозные планы на будущее. Что произошло?
Воспитывался я в женском обществе. Мама, бабушка и тётя были для меня всем. Отец ушёл, когда мне было три месяца. Жили мы тяжело, на одну мамину зарплату, и, можно сказать, очень бедно. Отчего, наверное, у меня до сих пор сохранилась природная доброта, сопереживание чужому горю и человечность, редкие для сегодняшнего времени, качества. Пройдя через нужду, ценишь то, что тебе дали родные и близкие. Понимаешь, что недоедая сами, учили меня, хотя я был противником того, когда мама присылала мне 10 рублей. Десять, а ведь были и такие, кому приходили сотенные переводы. Но эти обычно заканчивали, как правило, всегда плохо, как бы долго и высоко их не поднимали родительские руки.
Мама была честнейший человек и коммунист с большой буквы. Но в нашем государстве честность никогда не поощрялась, и эти люди, отдавая всё на благо строительства коммунизма, находились в тени, и пребывали в нищете. Ну такая была у нас страна, таким было государство рабочих и крестьян.
- Иди, Александр Витальевич. Только без глупостей. На политзанятия не ходи. Их за тебя проведут.
Я спустился в каюту. Позвал своих боевых товарищей. Мы молча выпили.
Оказывается, телеграмма пришла ещё вчера, но командир предупредил весь экипаж, чтобы мне не говорили, не омрачали праздник. Но сердце чувствовало какую-то беду.
Потом пошли томительные месяцы ожидания.
Вестей с берега не было. Что там на родине? Как жена, дети? Они же остались у мамы.
Жена посчитала, что вдруг телеграмма не дойдёт или её не передадут, и решила меня больше не беспокоить. В те далёкие времена связь осуществлялась только посредством писем. А их-то не было.
Спустя три месяца, когда корабль пришёл на межпоходовый ремонт в Севастополь, я на неделю уехал на свою Родину, в поселок Беково Пензенской области, чтобы поклониться своей дорогой и любимой мамочке, почтить ее память.
Боль утраты до сих пор гложет сердце. Как бы там ни было, а сын не приехал, чтобы проводить мать в последний путь. Время такое было, служба была такой.
Вечная тебе память, Зоя Николаевна, Царствие Небесное и земля – пухом.