В мрачных раздумьях я сидел в полумраке возле кровати. Мерцающая, тусклая и ненавистная мне лампа стояла на прикроватной тумбе. Она выделяла и подчёркивала своим однобоким светом угловатые формы лица человека, лежащего напротив меня. Глаза его, такие знакомые и родные, сейчас были еле различимы в тёмных провалах теней, куда не доползали руки света, испускаемого жалким подобием лампы.
Мне всего лишь девять лет. Всего девять лет, а я уже сижу возле смертельно больного отца. Слушаю его тяжёлое, прерывистое дыхание и со всей силы сопротивляюсь тому, чтобы запомнить его таким, но каждый новый вдох и выдох безжалостно врезаются в память. Огромным усилием воли, я восстановил в памяти самые счастливые и яркие моменты прервавшегося детства.
Большой и шумный стол, за которым собралась вся семья. Отец сидит во главе стола и счастливо улыбается. Когда он говорил, его уверенный и низкий голос привлекал к себе всё внимание и даже отдельные парочки тётушек, щебетавших что-то между собой о всякой ерунде, прекращали тараторить и вслушивались в его речь. Он мог обращаться к кому-то одному, но почему-то каждый считал, что обращаются к нему и все разговоры прекращались. Вот и теперь, когда первые блюда были попробованы, отец встал и все взоры сразу обратились к нему. Он немного помолчал и начал говорить, в свойственной ему манере.
- Сегодня замечательный день. Ведь мой сын стал ещё на год взрослее. Мне невероятно приятно видеть, как каждый день приближает его к тому, чтобы стать настоящим мужчиной. – Он обвёл взглядом всех собравшихся, а потом стал смотреть мне в глаза, - Сынок, главное, чего я хочу от тебя в этой жизни, чтобы ты вырос достойным человеком.
Он говорил ещё долго, а я просто наслаждался тем, что он уделяет мне особое внимание. Я улыбнулся ему. Он часто говорил мне это, но я всё никак не мог понять смысла в этой фразе. Что значит быть достойным человеком?
После ужина, когда все подарки были подарены, еда съедена, я стоял у окна на втором этаже в своей комнате и смотрел на падающий за окном снег. В тот вечер я был по-настоящему счастлив. В углу комнаты пирамидой были выложены подарки, гости разошлись ещё не все и снизу доносились весёлый их смех и тёплый голос мамы.
- Как тебе мой подарок? – отец стоял в дверном проёме и всё так же счастливо улыбался.
- Я ещё не открывал подарки, папа.
- Правда? А я в детстве дождаться не мог, когда же смогу их распаковать. Каждый подарок был недорогой, такие как сейчас никто не мог себе позволить, зато они несли в себе что-то от человека, который их дарит.
- Как будто часть души дарили?
- Именно так. На самом деле, искренние люди и сейчас дарят точно так же. У искренних людей всегда все получается лучше, не только подарки.
- А искренние люди достойные?
- Что?
- Ну, ты пожелал мне стать достойным человеком, когда вырасту. Что мне нужно для этого делать?
Отец удивился сначала, а потом рассмеялся:
- Тебе не придётся делать ничего и в тоже время очень многое. Знаешь, ты не задумывайся об этом, - он похлопал меня по плечу. - Всё что тебе потребуется, быть собой. По-моему, у тебя уже неплохо получается.
Я опять ничего не понял. Как может получатся то, что не понимаешь? Единственное, что я знал, быть достойным человеком хорошо, потому что так пожелал мне мой отец, а он всегда всё говорил правильно.
- Красивый снегопад. Когда гости разойдутся, зови маму и пойдём лепить снеговика.
- Правда? – удивился я, - а разве не поздно?
Отец сверился с наручным часами:
- Не поздно. Завтра ведь тебе никуда не надо? Ну значит договорились.
Я был просто переполнен любви и восхищения к этому взрослому человеку, с красивым добрым лицом, который олицетворял в тот вечер моё детство, его начало и впоследствии конец. Седина на его голове давно уже стала преобладать над чёрными волосами, но несмотря на это, она не делала его старым. Скорее каким-то мудрым. Я тогда уже прочёл трилогию Толкиена и мне казалось, что именно таким должен был быть Бильбо Бэггинс во время своих приключений. Но я любил пофантазировать и когда стал взрослее, удивлялся этим глупостям.
Отец собрался уходить, но в дверном проёме задержался:
- Пойду выручать маму, ты же знаешь, как бывает скучно со взрослыми. Я тебя позову, когда пойдем.
Я кивнул ему и, как только отец вышел, бросился к углу с подарками. Здесь было много разных подарков, больших и маленьких. Я стал перебирать каждый, но не распаковывал. Когда они ещё лежат вот так вот, в красивых красочных обёртках, какая-то таинственность и интрига обволакивают эти простые предметы. Можно пытаться угадать, что скрывают формы подарков, а можно просто наслаждаться предвкушением перед разгадкой.
Я нашёл снизу отцовский подарок. Он был прямоугольной формы, тонкий, завёрнутый в коричневую бумагу и перевязанный верёвкой. Я запрыгнул на свою кровать, и, покачиваясь по инерции на её пружинах, стал аккуратно разрывать обёртку.
Внутри было то, что я не очень-то ожидал увидеть и сначала даже разочаровался. Это была книга. На главной обложке было написано “Джек Лондон. Белый Клык.” У меня было всегда особое отношение к книгам, но в девять лет мало кто из мальчишек предпочитал чтение беготне и надоеданию взрослым. Я был не исключение. Впрочем, врождённая любовь к бумажным носителям целых миров возобладала над моим скептицизмом относительно этой книги. Я сомневался, что мне будет интересно. Я ошибался.
Когда я перевалил за сотую страницу и совершенно забылся, где я нахожусь и даже кто я такой и, клянусь, скорее всего я забыл бы своё имя, если бы не родной голос матери, которая поднималась по лестнице и звала меня по имени.
В девять лет человек воспринимает по-другому всё.
Никогда бы я не смог воспринять эту книгу лучше, чем в детстве. После я её перечитывал, но не чувствовал того же самого волшебства. Оно было где-то рядом, витало и насмехалось надо мной, но я не мог ухватить его за вёрткий хвост, и только лишь воспоминания о том вечере делали прочтение повести каждый раз особенным.
- Сынок, чем ты здесь занимаешься? Ты уже почти второй час не спускаешься.
- Я читаю, мам
- Да? А что за книга?
- “Белый Клык”, папа подарил.
- А мой подарок ты даже не смотрел? – обиделась мама.
Мне сразу стало стыдно. Я знал, как любит меня эта женщина, я буквально видел глазами ту энергию, что она излучала по отношению ко мне и буквально чувствовал то душевное тепло и спокойствие, которое появлялось во мне, когда она была рядом.
- Прости мам, я сильно увлёкся.
- Да ты совсем не открывал подарков. Странный ты ребёнок, - она улыбнулась ровными белыми зубами в полумраке комнаты и, как и отец, добавила уже в проёме двери: - Спускайся через пять минут, попрощаешься с гостями.
- Хорошо, - ответил я и стал искать мамин подарок.
Это был музыкальный диск с любимыми песнями, которые она сама записала. Я не знаю, почему такие символичные и совсем недетские подарки достались мне именно на 9 лет. Но диск с музыкой я заслушал до смерти, особенно во время событий, которые будут описаны ниже.
Да, тот вечер навсегда останется у меня в памяти. Ночью мы ещё лепили снеговиков и играли в снежки. Я был уже достаточно взрослым и немного стеснялся, когда при друзьях со мной играли родители. Но в ту ночь пускай даже вся школа смотрела бы, я и ухом не повёл бы.
Теперь же я сижу у кровати с больным отцом. У врача, что заразился от больных. От несправедливости я был так зол, что все чудовища, которые пугали меня в фильмах ужасов, сейчас бы бежали от меня поджав хвосты. Но больнее всего было видеть этого такого сильного человека, морально и физически, сражённым болезнью.
Я сидел около него долгие и долгие часы, которые изнуряли меня. Я уже сам болел и его болезнью и ещё другой, гораздо более страшной, которая расползается по душе чёрными сучьями и зелёными пятнами. Не знаю, сколько времени прошло, мать приходила и уходила, всегда с заплаканным лицом. А я держался. Всю эту желчь я отводил в душу, которая становилась как река, засорённая сточными водами.
В минуты, когда отцу становилось легче, он разговаривал со мной. Строил планы о моём будущем, давал советы. В эти минуты во мне загоралась надежда. Он также разговаривал с мамой, успокаивал её, хотя эффект проявлялся обратный.
Но в тот момент, когда отцу было особенно плохо, а я сидел у его кровати, дыша в повязку, он вдруг приподнялся и посмотрел на меня своими ясными глазами. Ясность эта боролась с жёлтой болезненной завесой на глазах, но они были как два маяка во время ночного шторма.
- Сынок, послушай, что я тебе скажу, - до чего же было страшно слышать такой голос. Где же его сильная и уверенная интонация, которая так крепко засела в сердцах у многих людей.
- Я здесь, я слушаю тебя, - по-детски, но в тот момент с такой взрослой серьёзностью ответил я.
- Сейчас мне плохо, но я бы не хотел, чтобы всё сложилось иначе. Я счастливый человек и не знаю, за что мне так повезло в этой жизни. Я сделал практически всё, о чём мечтал. Ты и твоя мама… - он закашлялся, - вы для меня самое дорогое и важное, что у меня было. Когда-то, когда я был постарше тебя, лет семнадцать, насколько я помню, я составил список мечтаний. Я вносил туда всякую ерунду, потом вычёркивал, потом опять и опять. Мне казалось, что жизнь ужасно длинная и я всё успею всё совершить, достичь неимоверных высот. И вот, многое мне удалось, многое мне свершить не суждено. Я надеюсь, ты всё понимаешь, и знаешь, что сказал врач. Да я сам врач, чёрт возьми…! Не смей, не смей плакать, ты мужчина.
Послушай сюда, - отец протянул руку и указал дрожащим пальцем на книжную полку. — там этот список, в деревянной шкатулке, наверху. Я хочу, чтобы ты попытался его закончить. Но запомни! Только когда ты разберёшься со своими мечтами. Никогда не смотри в мой, пока не будешь уверен, что в свой ты уже ничего не впишешь. Даже если будешь не успевать. Жизнь не такая длинная, как тебе кажется. Пообещай мне, что не откроешь шкатулку, пока не выполнишь свои мечты. Ты сам должен понять для себя, что самое важное и чего ты хочешь.
- Обещаю – дрожащим голосом сказал я.
- Хорошо. Я жил этим списком. Каждое желание в нём - было желанием моего сердца. Там нет ничего лишнего, каждый пункт – это всего лишь меры предосторожности. Я не хотел забывать то, к чему я стремлюсь. Я не хотел жить, не преследуя цель. Я мечтал завершить всё в этом списке. И это ещё один пункт в нём, пусть и не вписанный. Потому что я знаю, что он полный. Я не писывал туда ничего вот уже двадцать лет. Но, возможно, тебе удастся вычеркнуть что-нибудь в нём. Я тебя люблю.
Я не смог ничего ответить. Я просто беспомощно сидел, не смея плакать. Под утро я уснул. Это был последний раз, когда я видел отца живым.
Прошло шестнадцать лет. Я сижу в ресторане с видом на озеро. Вокруг был тот успокаивающий гул человеческих голосов, который доносился отовсюду сразу. Несмотря на то, что столы стояли достаточно далеко друг от друга, я чувствовал вкусный запах блюд шеф-повара. Эти запахи словно соревновались в своем великолепии, перекрывая один одного, врываясь в ноздри и заставляя слюну скапливаться во рту. Каждое блюдо являло собой кулинарное искусство высочайшего качества. Признаю, что, обедая здесь трижды в неделю, ни разу ещё ко мне не закралась мысль о том, чтобы сменить ресторан и попробовать что-то новое.
Я стал писателем. Я не писал гениально, но достаточно неплохо, заслужив признание в столь молодом возрасте и даже нечто похожее на славу. Меня приглашали пару раз на телевиденье по поводу моей дебютной книги. Писательство – это моя страсть. По-настоящему я живу только, когда руки бегают по клавишам машинки. Да, да, я откопал себе старую машинку и писал, как мастера старой школы. Конечно мне нравилось писать и от руки, но, увы, это слишком медленно и уж очень архаично. Компьютер же, напротив, лишал атмосферы, пусть и первый мой роман был написан именно на компьютере.
Заработав на этом хоть сколько, я жил достаточно хорошо. Моя жена доверилась мне и вышла за меня, когда за моей спиной не было ничего, кроме дерзких планов и недостижимых целей. Я постепенно формировал и выполнял свой список, начало которому положил шестнадцать лет назад. Я обещал отцу, до того ещё как стал навещать его на кладбище, что постараюсь выполнить его мечты. Но начать я должен был со своих, так хотел он сам.
Сидя в ресторане, я развернул уже потёртую бумажку. На ней разными почерками и цветами стержней было шестнадцать пунктов.
Либо мне поразительно везло, либо мои мечты были слишком незначительные, но пятнадцать я уже выполнил. Наверное, это даже не мечты были, так, отговорки, чтобы приступить к настоящим, отцовским мечтам. К мечтам человека, благополучие и жизнь которого в первую очередь нашли бы себе место в моём списке, если бы смерть преодолевалась строчкой корявого почерка в мятой бумажке.
Мой взгляд бегло пробежал по списку, заставив улыбнуться и вспомнить, как приятно было его выполнять. Как ни странно, я действительно выполнил всё, что мне было нужно и почувствовал, что больше я ничего туда не впишу. Настроение вдруг улучшилось, шестнадцать лет я мучался, сгорая желанием узнать список отца, мне же остался всего один, совершенно не связанный со мною пункт:
Сделать мать вновь счастливой.
Это был самый сложный пункт в моём списке. Его я внёс в самом начале. Над ним я бился много лет, но не доволен результатом до сих пор. После смерти отца, второй самый дорогой мне человек впустил в свою душу вечную холодную осень, которая сменила в ней живую и вечно молодую весну.
- Вам принести счёт? – ко мне подошёл молодой официант с курчавыми
волосами и сверху заглянул мне в глаза, вырвав меня из размышлений.
- Нет, лучше принесите ещё вина.
- Сию минуту.
Я смотрел ему вслед, по пути он обогнул ещё пару столиков и что-то спрашивал у посетителей.
Я обратился к человеку, сидящему напротив меня за столом. Это был добродушного вида, немного полный человек, с густыми белыми бакенбардами, в дорогом и ухоженном костюме, который наслаждался пирогом с рикоттой, запивая крепким кофе.
- Скажи мне, Уильям, может ли сделать человека счастливым один человек, когда ему нужен совсем другой?
Уильям, вытер салфеткой рот, задумался и сказал:
- Знаете, Виктор, мне кажется несмотря на свой молодой возраст и на мой почтительный, писатель здесь всё же вы. Разве вы не пытались выяснить это в своей книге?
- Я писал фантастику.
- Так что же? Неужели среди звёзд не найдётся места человеческим отношениям? Мой вот сын, например, зачитывается вашей книгой - и это одно из его любимых произведений. А вы знаете, что дети не бывают лицемерами. Если им что-то не нравится, это что-то обычно пылится на полке. Ваша же книга уже с затёртыми уголками, от того, что мой мальчуган таскает её в школу.
- Правда?
- Именно так, вы нашли ключ к его сердцу, он даже ждёт продолжения. Правда, ваша книга получилась печальной. Но это можно понять, потерять родного человека в таком возрасте… Верно говорят, что автор невольно отражает свой внутренний мир и стремления на своих героев. В каждом из них можно прочитать вас.
Я отпил красного вина, весьма дорогого и довольно крепкого.
- Если вы мой литературный агент, значит книга понравилась и вам, не так ли?
- Несомненно.
- Уильям, вот скажите мне, часто вы находите время, чтобы провести его со своими близкими?
- Э… К сожалению, не так много, как хотелось бы. Времени сейчас вообще ни на что не хватает, такой уж у нас век. Но я никогда не ставил материальное выше человека.
- Время у нас в голове. А материальное и правда пустяк.
- Вы всё-таки явно любите Брэдбери, мой друг, - улыбнулся мой иностранный агент.
- Знаете, я кое-что пообещал отцу перед его смертью. Чтобы выполнить это обещание, мне предстоит ещё много чего сделать. Может быть, я даже не успею до конца жизни. Такая уж сложная передо мной сейчас стоит задача. Но самое смешное, я даже ещё не знаю, что от меня потребуется, когда эта задача будет решена. Я не видел в глаза того, что обещал!
- Как же так получилось? Вы же понимаете, что обещания значат что-то, только если они сказаны без сомнения. Ну вот как будто бы вы вдохнули воздух или моргнули, не заметив этого. Потому что, когда хоть на маленькую долю мгновения засомневаешься, обещание стоить ничего не будет. Вы поспешили? не оценили свои силы или засомневались?
- Нет, Уильям, я просто очень сильно любил.
- Что ж, Виктор, я попытаюсь ответить на ваш самый первый вопрос, пусть я англичанин, а вы белорус. А то уж сильно меня манит пирог, который, к слову, уже остывает. Если переформулировать ваш вопрос, то, как я понял, он будет звучать так: “сможет ли один человек заменить другого”. Так вот, что я понял за свою уже достаточно долгую жизнь. Знаете, я перевидал огромное количество умных, замечательных людей. Я разговаривал с ними так, как сейчас говорю с вами. Да что уж там, сегодня вечером у меня самолёт до Лондона, где я встречусь именно с такими людьми. Между прочим, поеду договариваться с бюро переводов и издательством в Лондоне для вашего романа. И у всех у них были похожие вопросы. Так вот, когда одному человеку удаётся сделать счастливым другого, это просто значит, что они родственные души. Ну вот, например, запри двух случайных людей на неделю в комнате, они и словом могут не обмолвится, потому что им не о чем говорить. А возможно станут лучшими друзьями за пару дней, потому что найдут в другом своё отражение. Но всё же мне кажется, что найти пусть в сердце человека может абсолютно любой, если знать где искать. Если вам не удаётся сделать человека счастливым, это не значит, что вы не можете заменить для него другого, который мог это сделать. Скорее всего, вы просто неправильно действуете или вам это просто не нужно. Вам лишь кажется, что нужно. Господи, Виктор, теперь я и сам запутался. Я всё-таки неправильно сказал, сложно говорить, когда рядом такая вкуснотища. Вы не должны пытаться заменить человека. Это невозможно! Если бы это было возможно, то уже была бы выведена единая формула поведения, по результатам которого человек вдруг бы становился счастливым. Но, к счастью, формула для каждого своя и ваша задача, её вывести. Простите конечно, но именно это и происходит в вашей книге. Через все испытания, лишения, ваш герой приходит к счастью.
- Да, Уильям, я знаю свою книгу. То есть вы хотите сказать, что я не должен пытаться заменить человека, которому удалось, как вы сказали, найти путь к сердцу. Все само собой решится, а если не получится просто смириться?
- Да, вы должны быть собой. Даже не думайте, КАК это сделать, просто делайте, главное, чтобы от сердца. Никто лучше его не знает пути к другому сердцу.
- Но этот человек был гораздо лучше меня. Он всегда хотел, чтобы я стал достойным человеком. Но я ещё не понял точно даже теперь, что это значит. Нет, я вовсе не идиот, конечно, я понимаю, что люди думают, когда слышат это в обществе. Достойными они считают людей, которые добились чего-то в жизни, ездят на дорогих автомобилях, читают классику, презрительно бросают подачки нищим со своих высот и ведут себя настолько манерно, что становится противно. Но я встречал и говорил с нищими, за одного которого можно было поставить в противовес сотню таких “достойных”. Так вот, я ведь совсем не похож на своего отца. Именно он, этот человек, он смог сделать мать счастливой. А мне это не удаётся, потому что я не он. Я только всегда пытался быть как он. Но мне судьба отмерила слишком мало времени, чтобы понять его. Разве способен человек понять человека за жалкие 9 лет, из которых только 6 он умел говорить. Все это какой-то бред! Я пишу книги, но сам ничего не понимаю. Как это возможно?
Уильям улыбнулся настоящей улыбкой, которой могут улыбаться только люди, по-настоящему сочувствующие другому.
- Виктор, вы ещё так молоды, и всё у вас ещё впереди. Ваш любимый Брэдбери стал что-то понимать лишь к старости. Не стоит спешить. Все придёт на свои места. Одно ваше стремление сделать счастливой мать, выше всяких похвал. И пусть вам даже не удастся, она останется вечно благодарной вам.
Я осушил вино до конца, налил ещё один бокал и повторил процедуру. Наверное, не очень прилично пить вино одному в дорогом ресторане, тем более, когда твой собеседник пьёт кофе. Мне вдруг захотелось уйти.
- Спасибо Уильям. Позвоните мне как долетите до Лондона. Сыну привет, скажите, что продолжение обязательно будет!
Я оставил деньги и за себя, и за своего агента.
- Будьте собой! У вас это неплохо получается.
Слова эти кольнули в груди. Как-будто я слышал их когда-то давным-давно. Я бросил прощальный взгляд на ресторан, поправил пиджак, накинул пальто и пошатываясь направился к выходу. Половина бутылки дорогого вина осталась стоять на столе. Другая половина и ещё бутылка уже растворялись в крови.
По пути я заскочил в аэропорт и взял два билета в Исландию на следующий день. Таксист был недоволен тем, что все окна запотевали от моего нетрезвого дыхания. Но и я был сосем не в настроении с ним разговаривать, поэтому для нас обоих было лучше помолчать. Той же ночью, я забронировал два номера в одном из лучших отелей.
Мать сидела у окна и смотрела на падающий снег, как когда-то я в своей комнате. Она была невероятно красивой для своих лет, но горе, казалось бы, уже забытое, оставило неизгладимый отпечаток. А я не мог с этим мириться.
- Привет, мама.
Она удивлённо на меня посмотрела, а затем тепло улыбнулась, как будто мне снова девять лет, и она дарит мне диск с музыкой.
- Ты давно уже не заезжал. И я говорю с тобой через твою книгу. Но всё же старайся заезжать почаще.
Я улыбнулся в ответ.
- Конечно, а давай ты сейчас позвонишь на работу и скажешь, что заболеешь на пару дней.
- Зачем? - удивилась мама
- Мы летим в Исландию.
Я не продумал программу, не собрал вещи и даже не знал, согласится ли мать на такую спонтанную поездку. Это казалось настолько сумасбродным – бросить всё и поехать чёрт знает куда. Я стоял перед ней и чувствовал себя, как человек, сказавший глупость в университетской аудитории, когда сам поднял руку, чтобы ответить. Я уже подумывал, кому мне отдать купленные на эмоциях билеты.
Но мне не пришлось её долго уговаривать. Человек ставит мечту всегда на первое место и конечно же предпочтёт её треклятой работе и другим абсолютно неважным вещам. Я помнил, как много мать говорила с отцом об этой стране, как они всегда откладывали поездки – ведь жизнь вся впереди. И Мне выпала честь сделать эту незначительную, но такую ценную для неё прихоть реальностью. И это было вдвойне приятно. Я не знал, почему именно эта холодная страна, но что-то в ней было такое, от чего мурашки шли даже в тёплом месте. Мне раньше в голову даже не приходило, что человеку так мало надо. Всего лишь преодолеть километры, увидеть, как соотносятся наивные представления с реальностью и вернуться домой, преображённым или разочарованным. В любом случае, уж точно нельзя это считать потерей времени.
Мы складывали чемоданы, разговаривая о всяких мелочах, будто старые друзья. Она говорила мне о соседях, о росте цен в магазинах и погоде. Постоянно интересовалась моей писательской работой и вдохновением. Я говорил о своей нынешней семье, о планах публиковаться за границей и успехе, которого я добился. Мать была единственным человеком, которому я мог похвалиться или пожаловаться. Разговор из снежного кома вырос в лавину, и чай скрашивал скоротечность времени, пытаясь задержать этот момент единения. Уже никакая Исландия была не нужна. Часы мерно шагали по своему бесконечному кругу, а два человека, такие близкие, похожие и пережившие тяжкое горе, сидели с улыбками на лицах, будто бы этот вечер сам улыбался им.
Я впоследствии часто вспоминал эти моменты. Никогда ещё прежде разговоры о мелочах не значили для меня и для неё так много. Мама понимала, что я изо всех сил старался осчастливить её. Я, в свою очередь, стал понимать, что это возможно, и для этого нужно очень мало. Вдохнуть в человека часть себя и оживить его снова, при этом воспрянуть самому – вот чего я добился тогда.
- Ты очень похож на своего отца.
- А ты совсем не изменилась.
Мне были неимоверно приятны её слова.
На следующий день, после обеда, мы летели уже над Фарерскими островами по направлению к “стране льдов”.
Отель оказался выше всяких похвал и следующие несколько дней можно охарактеризовать точно так же. Мы купили настоящие исландские свитера, наслаждались такой суровой, манящей и необычной природой. Смотрели на мрачный и могучий океан со скал. Местный гид организовал высочайшего класса экскурсию, правда всё время пытаясь завернуть в местные бары. Нам так же посчастливилось попасть на концерт какой-то исландской рок-группы, которую знало пол мира. Мы лепили снеговика как в детстве из исландского снега, и я видел в её глазах тот огонь, который горел далёкие шестнадцать лет назад.
Когда я вернулся в Беларусь, я мигом помчался к себе домой. Рывком влетая в дом, поцеловав свою жену, обняв детей, я закрылся в кабинете. Дрожащими руками еле справился со своим пальто. Швырнув его на кровать, я полез в шкаф, на верхней полке которого стояла шкатулка из резного красного дерева. Я сдул с неё пыль и замер. Момент настал.
Я открыл крышку и достал пожелтевшую, пахнувшую сыростью бумажку. Я прочитал все пункты и не поверил своим глазам. Затем прочитал ещё раз, ничего не понимая, затем ещё и ещё. Рука полезла в карман и нащупала мой список. Я вытащил его. Какими-то рваными движениями, будто руки не слушались, я разгладил бумажки и положил их рядом. В груди у меня переворачивался целый мир. Я хотел убедиться. Как такое возможно…
Мечты отца были моими мечтами. Последним пунктом значилось: “сделать жену счастливой”.