Никак не думала, что когда-нибудь придётся ещё раз вспомнить историю нашего семейного знакомства с одним немецким военнопленным.
Но… пути Господни неисповедимы.
Посмотрела передачу о школьнике из Уренгоя, о том, какой резонанс вызвало в обществе его выступление в бундестаге, и в памяти всплыли события более чем двадцатилетней давности.
***
Однажды муж вернулся с работы и сказал, что ему сообщили о предстоящем визите немецкого профессора, который в конце войны был заключённым одного из лагерей для военнопленных.
Надо сказать, что в нашем районе было три таких лагеря: в деревне Саркуз, в селе Кизнер и деревне Петропавлово. Будучи ещё детьми, мы слышали о петропавловском немецком кладбище, но туда не ходили. Это было место, заросшее березняком и осинником. Когда в первый раз мы туда попали, удивились многочисленным ямам и холмам. Это были остатки землянок, в которых проживали пленные.
На работу их водили в близлежащие деревни. В основном это были полевые работы и лесозаготовка. Путь был немалый: от 5 до 10 км.
Очевидцы рассказывали, что среди пленных были и молодые, и пожилые, были такие, кто по-доброму смотрел на женщин и работающих подростков, были и озлобленные солдаты.
В один из таких лагерей попал и Рудольф Мартин Бок – молодой солдат вермахта. Своё восемнадцатилетие ему пришлось встречать на чужой земле.
После войны юноша вернулся домой и не узнал родной город, который за одну ночь осенью 1944 года был разрушен американской авиацией. К счастью, родители и брат остались живы.
Потом была школа (вечерняя?), гейдельбергский университет и жизнь, посвящённая науке. После защиты диссертации Рудольф Бок возглавил национальный центр по ядерной физике.
Наука не знает границ. В 1966 году он приглашает в свой институт молодых учёных из Дубны, и с тех пор между ними началось тесное сотрудничество.
Как-то раз в разговоре с коллегами профессор обмолвился о своём желании побывать в тех местах, где довелось отбывать срок, посетить могилы соплеменников, поклониться тем, чей прах остался лежать в чужой земле.
Разрешение получил и прибыл в составе небольшой делегации в наш район. Муж в то время работал в Администрации и по долгу службы вынужден был сопровождать гостя. Говорю «вынужден», потому что по-немецки кроме «хенде хох» и «хайль Гитлер» он ничего не знал. Но были переводчики. С той и с другой стороны.
Повезли профессора сначала в петропавловский лагерь, потом в село Кизнер, где стоит небольшой монумент. Он был установлен на деньги какой-то немецкой организации, а шефство над ним взяла сельская школа, которой услуги оплачивались.
Конечно, когда было принято решение установить крест и обнести его оградой, не все жители села восприняли данное известие положительно. У многих в памяти были воспоминания о родных и близких, погибших на поле боя или умерших от ран и голода.
Позднее в районной газете появилась статья профессора, в которой он поделился своими воспоминаниями: и голодно было, и холодно, и болезни косили, и многие не выдерживали таких условий.
Да, так и было. Климат у нас не балтийский. И морозы иной раз такие, что европейцу и не снились. Если сказать по справедливости, к нам их никто не звал. Сами пришли, сами и получили.
А нашим мамам, бабушкам, старшим братьям и сёстрам за что пришлось страдать?
Наша мама осталась одна с тремя детьми, когда её мужа призвали на фронт. Ушёл и пропал без вести в первый месяц войны Русинов Александр Артемьевич. Дети: шестилетний сын, и две младшие дочки остались сиротами. Плачь, не плачь, а кормить-поить, одевать их надо.
Жили в новом недостроенном доме. Спасибо коллегам мужа: дровами обеспечивали (до войны он работал механиком в леспромхозе), продукты мама добывала сама. Ранним утром, когда дети спали, она со своей старшей сестрой и соседками уходили на заработки в соседние колхозы. Приносили немного муки, зерна, овощей. Выручал свой огород. За детьми присматривала старушка соседка.
Однажды брат захотел накормить сестрёнок картошкой. Вышел в огород, картошка только-только цвет набрала. Набрал с полкастрюльки, а выпластал чуть не пол-огорода. Трудно представить, что пережила мама, увидев эту картину.
Но годы шли. И ту пору мама старалась не вспоминать. Всегда говорила: «Голодно жили, но зато не бомбили, не стреляли у нас».
***
Вскоре муж поехал с деловым визитом в Германию. Отправили с ним разные удмуртские сувениры, но встретиться с профессором не удалось: тот лежал в госпитале. Подарки передали через представителей.
А потом у нас возникла переписка. У меня был чисто профессиональный интерес.
Узнав, то я преподаю немецкий, профессор передал через коллег из Дубны несколько посылок с книгами. В ту «безинтернетную» пору они были на вес золота. Тем более, все книги с богатыми цветными иллюстрациями.
А тема лагерей для военнопленных всплыла ещё раз, когда наша старшая внучка заканчивала школу-интернат для одарённых детей.
Реферат по истории «Лагеря немецких военнопленных на территории Кизнерского района» был признан и отмечен дипломом. И когда главный редактор районной газеты по приглашению профессора поехала к ним с частным визитом, мы отправили с ней эту работу.
Ну, ещё и медку удмуртского.
Естественно, был и ответный подарок. Работой внучки профессор был потрясён.
К чему это я рассказываю?
Просто после выступления школьника, о его сочувствии к пленным, которым довелось жить в тяжёлых условиях, вспомнилась наша личная история с немецким профессором.
Но ещё в памяти и другая история, которая никогда не забудется – судьба близкого родственника - Александра Епанешникова, который молодым здоровым парнем ушёл на фронт и долгих четыре года скитался по лагерям Польши и Германии.
Трудились, жили в голоде...
Дождались победы. Вышли из ворот лагеря, а там американские солдаты. Ликование, слёзы… Освободители бочку спирта подкатили: «Пейте на радостях…»
Только слегли освобождённые и не встали. Таково было угощение. Наш дядя Саша выпил немного, но до конца дней своих еле ходил. Только с тросточкой. Выучился, всю жизнь проработал учителем биологии в сельской школе. Бог отвёл ему долгую жизнь. Прожил он почти до 90 лет.
Немного архивных данных
С 1942 по 1948 год на территории Удмуртской Республики в пяти районах и в городах: Ижевск, Глазов, Воткинск, Можга – дислоцировалось несколько концлагерей для военнопленных. (После посещения Бухенвальда в 1973 году слово «концлагерь» наводит на меня ужас).
Были созданы несколько лагерных отделений, спецлагерей и рабочих батальонов. По всей видимости, в нашем районе были лагерные отделения. Среди заключённых были венгры, итальянцы, испанцы, румыны, но большей частью – немецкие солдаты.
Когда внучка привезла нам архивные документы, среди которых был списочный состав саркузского лагеря, мы увидели, насколько различным был возраст тех, кто пришёл на нашу землю непрошеным гостем. Были и восемнадцатилетние, были и те, кому давно перевалило за пятьдесят.
В ижевском отделении заключенные работали на сталелитейном производстве, на строительстве, ими был построен цирк, который простоял несколько десятилетий.
В районах занимались торфодобычей, работали на лесоповале.
С нашей станции Кизнер в трескучий мороз по заснеженным дорогам вели колонну пленных до Елабуги (90 км), которая находилась вдали от железной дороги.
Вели тех, кто доблестно воевал в армии Паулюса.
В Бондюге, ныне г. Менделеевск, они работали на строительстве химического комбината.
Последний военнопленный покинул территорию нашей республики в 1948 году.
Осталось 16 кладбищ, где покоится прах более трёх тысяч пленных воинов.
Все эти данные можно найти в интернете.
Вот такие судьбы людские. Русинов Александр, Рудольф Бок и Александр Епанешников.
Вот такая история с географией.
К сожалению, сохранилась единственная фотография отца моих старших сестёр и брата, первого мужа моей мамы - Русинова Александра Артемьевича. (Он справа).