Он подарил мне аккордеон. Принес со словами: «На вот, возьми…». И ушел, тряхнув пепельным облаком волос, точно его и не было. А зачем он мне нужен? Этот аккордеон? Я и играть то на нем не умею, да и он, кстати, тоже. Наверняка купил его за гроши у Янки-Бродяжки без малейшей цели. Он все покупает без цели, во всяком случае, я так думаю… Помню, как однажды под Новый год притащил мне дрозда, а потом выяснилось, что и Сильвии он сделал похожий «подарочек». А сам куда-то исчез, и все даже немного испугались, а Сильвия плакала. На самом деле ее зовут Аня, но это совершенно не важно…
Вот он стоит передо мной этот черный и блестящий аккордеон, стоит и смотрит виновато печальными клавишами. И комната моя, привыкшая к разным сюрпризам, замерла в ожидании. Что мне с ним делать?..
В выходной день можно добавить в кофе немного коньяка, но лучше этого не делать! И я наливаю в высокий стеклянный бокал холодный апельсиновый сок. В коридоре еще стоит запах масляной краски, который я обожаю с детства, он добавляет немного грусти в сегодняшний день. Звоню Светлане:
– Алло, привет, это я.
– Привет-привет, что нового?
– Аккордеон.
– Что-что?
– Аккордеон у меня дома появился, умеешь играть?
В трубке обдумывающее молчание.
– Зачем ты спрашиваешь, когда прекрасно знаешь, что я не умею играть на аккордеоне, ни на нем, ни на чем. Я же не музыкант.
– И я тоже.
– Это Дмитрий что ли притащил?
– А то кто же.
– Я думаю нам надо встретиться и прогуляться где-нибудь в парке, подышать свежим воздухом.
– Я как раз за этим тебе и звоню. Давай через час, нет, через полчаса у ворот?
– Через полчаса я не успею, но к двенадцати постараюсь подойти.
Смотрю на часы – пятнадцать минут двенадцатого, что ж, можно и потерпеть. Прощаемся, кладу телефонную трубку и снова иду туда, в комнату. Он стоит на столе, оттеснив весь остальной хлам, кокетливо именуемый рабочим беспорядком, и тихонечко дышит. Нет, я не сошла с ума, даже при плохом освещении видно как еле заметно двигаются меха. К центру и в стороны. Но музыки не слышно, конечно, потому что для этого нужно нажать клавиши и раздуть меха посильнее. ОН ДЫШИТ! У меня немного кружится голова, и я отворачиваюсь, чтобы выйти. Только побыстрее, потому что находиться к нему спиной совершенно невозможно! Закрываю в комнату дверь, надеваю плащ и ботинки и выхожу из квартиры. Времени еще предостаточно, так что можно где-нибудь прогуляться, например, зайти в кафе «Железная канарейка» и… и выйти оттуда, потому что нечего там, в принципе, делать. В магазин пойти? В какой? Ясно, не в продуктовый, а больше, блин, некуда! Сразу метнуться в парк? Нет, остается только один вариант – лавка Янки-Бродяжки! Если она, конечно, не спит…
Здесь все как в музее, даже лучше, потому что в музее все как-то со смыслом, а здесь – просто для людей. Причем, для разных, но в основном для таких чокнутых, как Дмитрий. Нет, это не свалка и не блошиный рынок, это мир прекрасных вещей, удивительный, волшебный мир, который создала одна маленькая хрупкая женщина по имени Янка-Бродяжка. Городская сумасшедшая, если употребить это вычурное литературное выражение, а для многих просто талантливый художник (ведь собирательство тоже искусство!) и хороший человек. Да-да, куда же мне теперь идти, как не к ней, в этом заколдованном городе, где даже аккордеон живет своей собственной жизнью!
Дверь приоткрыта, и таинственный полумрак засасывает меня внутрь. В лавке кроме меня еще двое посетителей. Все приходящие сюда почему-то стараются не смотреть друг на друга. Почему? Эти двое старше меня на полвека. Один из них точная копия Акакия Акакиевича, второй – Мармеладов из «Преступления», в моем, конечно, представлении. Они беззвучно копошатся среди разбросанных в ящике вещей, каких-то экзотических нарядов позапрошлого века. И откуда это все здесь? В самом дальнем углу в облаке сизого дыма проступает силуэт Янки. На голове у нее широкополая соломенная шляпа, а в руке, тонкой и бурой как высушенная лоза, с длинными аристократическими пальцами, белеет сигарета. Если бы Янка курила трубку, она выглядела бы слишком вызывающе, она была бы надменной, но эта сигарета…
– Что ты застыла там как статуя? – слышу ее знакомый скрипучий голосок. – Больше всего не люблю людей, которые не двигаются и при этом еще молчат! Если, конечно, они не спят… ты чего-нибудь ищешь?
– Да, – отвечаю я, и иду ей навстречу.
Тихо бряцают настенные часы, и витиеватые стрелки показывают половину двенадцатого. Среди прочих часов висящих гроздьями на стене, поблескивающих золотом и розовой медью, эти единственные показывают верное время.
– Мне нужен самоучитель для игры на аккордеоне, может быть, что-нибудь есть?
– Что-нибудь у меня точно есть, но никак не самоучитель для аккордеона.
Янка неторопливо встает и идет к разломанному шкафчику без дверцы, в котором стопками навалены мегатонны макулатуры.
– Вот здесь, может, и найдешь…
Я провожу пальцами по мохнатым корешкам древних журналов и книг и чувствую мягкую, осевшую на них пыль. Янка стоит за моей спиной и еле заметно улыбается, она всегда улыбается, но ощущение при этом такое, что тебе это только кажется. Возможно, она самый счастливый человек на этой планете.
Перебираю каждую брошюру, каждую книжечку, нет, я вовсе не собираюсь начинать карьеру аккордеониста и выступать в кружке художественной самодеятельности в местном Доме Культуры, но какое-то внутренне чутье подсказывает мне, что инструмент этот в моем доме гость не случайный. Чего здесь только нет, даже «Занимательная астрономия» – книга пятьдесят второго года прошлого века издания. Да… Студенческие курсовые, откуда? МГУ, между прочим, но задавать подобные вопросы хозяйке удивительной лавки запрещено, даже не то чтобы запрещено, а не принято. Что ж, не буду нарушать традицию. А вот еще, уже ближе к теме: «Джаз в Европе» – тоже, та еще древность, причем, половина книги на английском. Ладно, время терпит…
– А зачем это тебе самоучитель? – слышу за спиной Янкин голос.
Поворачиваюсь, вижу непроницаемый взгляд темно карих глаз.
– Один мой друг подарил мне аккордеон. Сегодня утром.
Янка-Бродяжка усмехается, она ждет пояснений.
– Возможно, он приобрел его здесь, у Вас… И… и мне хотелось бы немножко поучиться.
– Ну да, – кивает Янка, – я отдала его почти за даром, не всякому я продала бы эту вещь.
«Ого! Значит, Митя ходит у нее в фаворитах!»
– И теперь он у тебя?
– Кто?
– Кто? Аккордеон, конечно.
– Да, если, конечно, это тот самый.
– Тот самый, – и Янка приближает ко мне свое смуглое скуластое лицо, окруженное облаком дыма. Она смотрит мне прямо в глаза, и я снова чувствую головокружение…
У табака чудовищно резкий запах, я ведь человек не курящий, только так, за компанию иногда… Нет, что-то не то, какой, однако, высокий потолок в этой лавочке, высокий, как в соборе, и черный, как ночь…
Ледяная вода брызгала мне прямо в лицо. Хватит уже, достаточно! Вот, черт! Я все еще здесь! Надо мной склонилась Янка-Бродяжка, ее длинные прямые волосы цвета горького шоколада щекотали мой нос. За ее спиной неловко выглядывали «Акакий Акакиевич» и «Мармеладов».
– Э-э-э, дружок, так дело не пойдет! – усмехнулась Янка. – У меня же здесь не скорая неотложная помощь! Давай-ка, присядем с тобой вот сюда и выпьем по чашечке кофе.
Янка и эти двое попытались поднять меня на ноги.
– Стоять-то можешь?
– Вполне, – отвечаю каким-то чужим сдавленным голосом. Всем своим видом показываю, что никакая посторонняя помощь мне не нужна. Оглядываюсь по сторонам, отчего-то удивительно ломит шея и в затылке. Ну и денек! А вот он и стол, за который, видимо, и следует «присесть». Опускаюсь на заваленный тряпками стул, голова еще немного кружится.
– Ты болеешь? – спрашивает меня Янка.
– Нет, – отвечаю я.
– Тебе нужно лучше питаться; не человек, а ходячие кости!
– А Вы сами…
– Обо мне речь не идет! – отвечает она и ставит на стол две фарфоровые чашки. – А ты очень похожа на своего деда…
С удивлением смотрю на нее – она и деда моего знает? Янка улыбается, но улыбается как-то очень дружелюбно и немного по-детски.
– Еще бы мне не знать твоего деда, – отвечает она, словно читает мои мысли. – Серафим, можно сказать, моя первая любовь, платоническая, к счастью.
Сказанное Янкой совершенно сбивает меня с толку.
– Но раньше мы жили в другом городе, на юге…
– Да знаю я, в каком городе вы раньше жили. Это совершено не имеет значения. – Янка наливает мне в чашку ароматную темную жидкость.
– То есть, Вы хотите сказать, что… Это из-за его работ, да?
– Он художник, талантливый, вне всякого сомнения, но я имела в виду кое-что другое. Когда я видела его гордый профиль и эти огромные небесно-голубые глаза… В молодости он был удивительно хорош, всегда носил длинное черное пальто и шляпу. Худой и высокий как жердь. И еще у него были очень большие руки, кисти рук, с такими красивыми длинными пальцами.
Я машинально опускаю взгляд на свои руки – обыкновенные женские руки.
– Он умер, Вы знаете, да?
– Я знаю.
Смотрю на нее, она задумчиво смотрит перед собой и улыбается. А, может быть, мне это только кажется.
– Так что там с аккордеоном? – неожиданно спрашивает она.
– Что?
– Ты не нашла то, что тебе нужно?
– А, нет, не нашла.
– Тогда возьми вот это, – она кладет передо мной белую тетрадь, на которой написано И. С. Бах. – Это произведения для органа, но, не трудно угадать, что органная музыка хорошо ложится на аккордеон.
– Но… Что Вы, я же совсем не умею играть! Это же ноты! – удивленно смотрю перед собой.
– А вы попробуйте.
Этот странный переход на «вы» с ее стороны, эта потрепанная белая тетрадь и острый взгляд темных глаз – мне остается только согласиться.
– Да, как твое самочувствие?
– Спасибо, уже гораздо лучше,
– Ну, тогда мы можем попрощаться, у тебя ведь наверняка уйма дел, как и подобает человеку твоего возраста?
– Дел? Да, у меня встреча…
– Иди, за это, – Янка кивает в сторону тетради, – ты ничего не должна.
И я покорно встаю, беру со стола тетрадь и иду к выходу. В дверях оглядываюсь назад:
– Спасибо,
Янка ничего не отвечает, она закуривает сигарету и начинает убирать со стола.
Свет на улице удивительно яркий, даже больно смотреть, и вокруг настоящая симфония звуков. С хрустом наступаю на одинокую крошечную льдинку, добавляя свою ноту в эту симфонию. Вообще, уже совсем тепло, и снега нигде не осталось, и небо сегодня радует небольшим количеством облаков. И солнце поблескивает в узкой лужице на тротуаре. И отчего то мне вдруг стало почти весело. Отчего?
Перехожу на другую сторону улицы и вижу у ворот парка знакомый силуэт. Светлана выглядит как настоящая леди, она всегда безупречно выглядит. Так и хочется преподнести ей цветы, будь я мужчиной, наверное, так и делала бы всякий раз…
Она улыбается своей ослепительной улыбкой и изящно машет мне рукой. Никакого упрека за опоздание, никаких дежурных фраз, только тихий поцелуй в щеку. Она рада меня видеть. И я ее тоже. Она берет меня под руку совсем как в детстве, и мы медленно бредем в глубину парка. Некоторое время мы просто улыбаемся и молчим. Затем она чуть приостанавливается и спрашивает:
– Значит, теперь аккордеон?
Я молча киваю.
– И что ты намерена делать?
– Для начала сыграю вот это! – достаю из внутреннего кармана плаща белую тетрадь, подаренную Янкой. Светлана одобрительно кивает:
– Неплохое начало!
– Да, неплохое.
– Может, устроим сегодня музыкальный вечер? Камерный концерт для аккордеона?
– Можно, но ты знаешь, боюсь, без репетиции у меня ничего не получится,
– Для репетиций у тебя еще полдня, так что не увиливай,
– Хорошо,
Мы смотрим друг на друга и смеемся. И в какой-то момент мне действительно показалось, что я умею играть.
Время пролетело незаметно, вот мы уже попрощались, и я снова иду по этой длинной улице, на углу которой находится мой дом. Захожу в подъезд, вызываю лифт. Пятый этаж – все на автомате… Ключ от квартиры как всегда провалился за подкладку плаща, потому что в кармане дырка. Когда-нибудь я его потеряю! Захожу в квартиру и, не снимая обуви, иду туда, в комнату. Несколько секунд смотрю на аккордеон, улавливая его тихое дыхание. Провожу рукой по бело-черным блестящим клавишам. Затем медленно одеваю себе на плечи широкие лямки и ощущаю его внушительный вес. «Безумие…безумие, безумие!» – крутится у меня в голове. И все же я достаю помятую белую тетрадь, открываю ее на первой странице, в глазах рябит от тоненьких линий и закорючек. Вверху надпись: «Хоральная прелюдия фа-минор». Кажется, я знаю эту музыку. Да, конечно, я ее знаю! И мои пальцы, они тоже ее знают! Сердце в груди начинает отчаянно колотиться, и первые нежные печальные звуки вливаются в натянутый воздух. Как легко и приятно играть… Только отчего то немного кружится голова, но это неважно, важно не останавливаться! Потолок в моей комнате тоже очень высокий, он уходит прямо в небо, бездонное звездное небо. Я знаю, сегодня будет самый необычный вечер в моей жизни, потому что теперь я умею играть.
5 декабря 2007