Служил у нас в дивизии начальником политотдела один уважаемый полковник, штурман по специальности. Уважаемый – потому что, уволенный при хрущёвском сокращении из армии, и дойдя на гражданке до должности секретаря парткома крупного металлургического завода, он через семнадцать лет опять вернулся в небо. Лучше бы он этого не делал, поскольку, став на партийной работе полковником запаса, по опыту и уровню самолётовождения комиссар оставался старшим лейтенантом из далёких шестидесятых. Лозунги у него получались почему-то убедительнее полётов.
Как-то замкомдива с начпо решили полетать с нашим полком на ночных полётах. Запланировали им один проход по трёхчасовому маршруту в качестве разведчика погоды. Моему экипажу для продвижения по курсу боевой подготовки предстояло лететь за ними ведомыми на одноминутной дистанции. Через тридцать минут за нами взлетал в боевом порядке весь полк.
Всё не задалось с самого начала. Не долетев до первого поворотного пункта километров пятнадцать, самолёт ведущего вдруг пошел в разворот, о чём я доложил своему командиру:
– Ай, молодца! Политрук решил досрочно развернуться. Даешь пролёт за два часа! Будем резать маршрут?
– Держись за ним на минуте, там два полковника в бараньих папахах летят, им виднее – не поверив мне, приказывает командир.
– Понял, следуем курсом партии, – говорю ему в ответ, повторяя манёвр ведущего.
Когда мы ещё больше уклонились от линии заданного пути, мои штурманские амбиции взыграли:
– Идём левее восемнадцать километров, – информирую я экипаж.
– Проверь ещё раз поточнее, – всё ещё не доверяя мне, отвечает командир.
– Да что тут проверять! Подходим к нулевому азимуту РСБН Николаева. Приложи линейку, сам и увидишь!
Проделав это и убедившись, что мы уклонились на двадцать километров, командир робко выдаёт в эфир:
– Семь тридцать пятый, по моим данным идём немного левее.
Пару минут на ведущем самолёте переваривали полученную информацию, и вдруг резко градусов под шестьдесят развернулись на север. Пролетев заданную линию маршрута километров на десять, опять взяли прежний курс.
– Красиво летим, как бык поссал, – не удержался я от ехидного замечания.
– Давай без комментариев! Держи между нами минуту и лети, молча, – оборвал меня командир корабля.
– Намёк понял! Затыкаюсь.
Командир больше не тревожил ведущего подсказками. Так мы молчком и летели, повторяя все манёвры ведущего и находясь на линии заданного пути лишь в моменты её пересечения в различных направлениях, не попав ни на один поворотный пункт маршрута.
Не знаю, каким чудом мы попали на площадку десантирования. Только в момент выброски самолёт ведущего был от меня значительно левее. На боевом пути авторитетов и товарищей нет – каждый прицеливается самостоятельно.
На следующий день до разбора полётов старший штурман полка зовёт меня в свой кабинет. На столе у него лежит калька с нанесёнными разными цветами маршрутами полёта каждого самолёта полка, снятая на КП ПВО в Тирасполе с экрана локатора.
– Это что за художества? Что это за слалом такой? – спрашивает подполковник, показывая ручкой на линию пути моего самолёта.
– Это генеральная линия партии, – отвечаю, я не растерявшись: – Любимый лозунг комиссаров какой? Делай как я! Вот я и следовал курсом партии за начальником политотдела.
– Пошути мне ещё! Ишь, скоморох нашёлся. Подсказать надо было ведущему, – скрывая невольную улыбку, говорит штурман полка.
– Меня учили, что полковник всегда умнее лейтенанта, а на ведущем самолёте больших звёзд больше, чем у меня с командиром маленьких вместе взятых. Как-то ссыкотно старшим намекать, – честно отвечаю я.
– Ладно, иди на разбор полётов, – опустил меня подполковник.
Поскольку дивизионное начальство на разборе полётов не присутствовало, командование полка решило спустить всё на тормозах, лишь приказав нашему экипажу повторить обязанности ведомого. На том дело и закончилось. Не важно, как мы летали, а минутную дистанцию на линии партии мы всё-таки выдержали, что и требовалось доказать.