Стихи с похмелья
Вчера, в ночную сверхурочную смену, я с товарищами по работе опять «перебрал» и, к тому же, не слегка.
«Укушался», как говорится, «в доску».
Хоть падай сразу пластом и отключайся. Так и вышло. Еле-еле добрался он до «постели», сооружённой из двух впритык составленных ящиков с упакованными точными приборами для измерения скорости полётов вертолётов и малой авиации.
И вспомнились мне, несладко задрёмывающему на поролоновой «подстилке», строки Евгения Винокурова, прочитанные на службе:
«Я пил сырец, закусывая салом…»
В полночь я действительно зажёвывал дополнительный спиртовой паёк салом по – венгерски, то есть шпигом, густо обсыпанным красным жгучим перцем.
Не выдержал желудок сочетания щедрой горючей дозы и тяжёлой, хоть и плотной закуски.
Меня стошнило. В сумерках отыскал подостланную уборщицей на входе тряпку. Наскоро подтёр за собой.
Утром с трудом вышел через проходную. Слегка покачивало.
«Чиниться» с утра, как многие из коллег, я не любил…Не лезли в семья утренних часов натощак пятьдесят граммов похмельной компенсации.
Всем телом и душой чувствовал юный работяга пристальные взгляды молоденьких вахтёрок.
Девушки смотрели на меня не с интересом, а с подозрением.
- Тётя Люда, а Федя же только что пьянущий в дупель прошёл. Аж шатается.
- Да что вы, девчонки, он же с ночной смены. Устал просто сильно. Знаете, какие они ящики ворочают.
Пока мама моя беседует с «вохровками», сам я , пошатываясь, с усилием добираюсь до дома.
Проходя мимо сквера, в народе именуемом «железным садиком», я вспомнил, как в детстве здесь происходили нешутейные баталии двор на двор и улица на улицу.
Сходились ребята, вооружённые мечами и копьями. Пацаны схлёстывались группами, предварительно вооружившись подобно римлянам или грекам. Образцы периодически возникали на киноэкране – «Даки», «Спартак», «Триста спартанцев».
Вот, наконец, и старый деревянный дом. Как пройти мимо? Точно сказано в песне Ларисы Мондрус: «Здесь каждый дом найдём, хоть глаза завяжи. Где-то за тем углом детство в даль бежит…»
Со вздохом открылась тяжёлая входная дверь в коридор, обитая дерматином.
Коридор, в котором играли в жмурки, болтали о том о сём, перебирали города, а потом кое-кто начинал покуривать и выпивать.
На кухне я заварил крепчайший чай, к коему был приучен отцом, большим любителем терпкого напитка.
Чай всегда лучше прочих средств помогал мне с похмелья.
Принеся чайник в комнату, я стал пить обжигающую жидкость мелкими глотками, вприкуску с серыми соевыми батончиками.
В это время у Советского Союза случился какой-то конфликт или, точнее, разлад с одной африканской страной и какао не хватало.
Пробудившись в час дня с варварской головной болью и Каракумской сухостью во рту,
Умывшись и слегка пообедав, потянулся к серванту, в книжном отделе коего стояли сборники стихов.
Что это там такое беленькое виднеется? А-а, это книжка Глеба Горбовского «Черты лица», вчера приобретённая в магазине.
Не раз и не два попадались подборки стихов Горбовского в журналах, но сейчас не пересохшими до трещин похмельными губами, а самой душой прочитались, а вернее, нашептались строки:
«Ничто не обходится даром –
Ни лень, ни похмельные сны.
И тянет порой перегаром
Как дымом далёкой войны…»
Меня затрясло. Словно кто-то могучий схватил саму душу и стал приводить её в чувство. Нет, пора кончать с пьянством.