Вслед за белой полосой на тельняшке всегда следует черная.
Так и в жизни.
И ширина этой полосы бывает очень разной, от нитевидной до бесконечной, но все равно за черной всегда идет белая.
Окутанный светлой аурой, я нетужа служил на БПК «Сообразительный» до середины декабря. До Нового 1978 года было, буквально, рукой подать. И все замечательно – служба, семья, предпраздничное настроение.
И вдруг: «Начальнику медицинской службы прибыть в каюту командира корабля».
Командир за столом, в хорошем настроении, купил новую машину. Усы расплываются в улыбке.
- Доктор, ты готов встретить Новый год в Донузлаве?
Что такое Новый год – мне ясно, но вот что такое Донузлав, это все равно, что для пигмея Чукотка.
Непонимающе, но уже с тревогой смотрю на смеющееся лицо командира.
Для флота шутка – больше, чем шутка.
- Собирайся. Через два дня туда идет машина.
- Надолго, товарищ командир?
- Пока на три месяца.
- На три-и-и! - лицо мое, наверное, выражает ужас. – А что я там буду делать?
- Лейтенант, вы задаете слишком много вопросов. Там вам все объяснят.
Объяснят-то, объяснят.
А что я дома скажу, жене и сыну, которому два с половиной года?
Жена собрала меня в дорогу, на корабле дали командировочное предписание и отвезли в Донузлав, что недалеко от Евпатории. Вот только Евпатория - курортное место, а Донузлав – обдуваемое всеми ветрами - «гнилое озеро».
На берегу моря, как в сказке, стоит белый домик. Это штаб. К причалам пришвартованы корабли. Километров в пятнадцати поселок Новоозерный.
Захожу в штаб. Представляюсь. Полупьяный капитан-лейтенант начинает философскую тираду о том, что я поздно приехал, что это почти уголовное дело и об этом будет сообщено командующему.
Запуганный насмерть, я все-таки пытаюсь выяснить цель своего прибытия.
- Вы что, доктор, святой? Корабль завтра уходит в Красное море в район боевых действий. Там война идет между Эфиопией и Сомали. Гибнут ваши черные братья. А вы тут сопли жуете. Никакого понятия. Жуткое безразличие и полное отсутствие интернационального порыва.
Тут моя матка выпадает из правой брючины и растекается по полу.
- И на сколько корабль идет?
- Минимум на полгода. Ты, либо, правда святой… Тебя что, не предупредили?
- Нет.
Дикий, злорадный хохот.
- Мичман, проводи Эскулапа на корабль, а то еще убежит. Лови его потом.
Мичман ведет меня на причал.
- Мне же нужно сообщить домой. Жена ничего не знает.
- Пиши письмо и быстрее, а то не успеешь сдать почту. Представляюсь командиру.
Капитану третьего ранга явно не до меня.
Он вызывает фельдшера, и я селюсь в амбулатории, она же каюта, вместе с ним, мичманом Виталием Шевченко. Ему лет сорок и он уже съел не один пуд соли.
Это малый ракетный корабль, приписанный к Потийской бригаде. Вот она – черна полоса! Началась без перехода. Как снег на голову! Быстро пишу письмо, чтобы не скучали и ждали вестей с
«курортной» зоны.
Наступает «светлое» завтра!
Якоря подняты и «Марш славянки» будит скупую окружающую среду.
Скрылись берега, и началась настоящая кора****ская жизнь. Чтобы меня сильно напрягали, не скажу.
Моя миссия – усиление медицинской службы в районе боевых действий.
Узкости (проливы) проходим по тревоге. Поэтому посмотреть турецкие берега можно было только через полуоткрытый иллюминатор. Чужие мечети, чужие машины, мост, идущий из Европы в Азию.
К утру подошли к африканскому берегу и встали на якорь.
На переходе я впервые почувствовал все прелести морской болезни. То, что из тебя вылазит через горло все, что ты съел еще в прошлом месяце, - это одно. Второе – это постоянная незатихающая головная боль. Рвота повторяется неоднократно, уснуть невозможно. Полное отвращение к пище. Состояние ужасающее. И черная полоса становится от этого еще шире и темнее.
Итак, мы подошли к порту Саид. Здесь формируется караван, который пойдет по Суэцкому каналу. Канал не широк. Насыпь высоко поднята и поэтому корабль идет по нему, как по туннелю. Проход канала длится весь световой день, как, собственно, и проход по Босфору и Дарданеллам.
Доходим до Соленого или, по другому, Горького озера. Корабль опять встает на якорь.
Обед. Ждем, когда встречный караван, идущий из Суэца, придет сюда. До Красного моря еще идти и идти. Ночь прошла, на удивление, спокойно. Море Красное, действительно, несколько буровато из-за того, что оно не так глубоко и переполнено растущими по дну кораллами.
К вечеру следующего дня приходим на рейд Эфиопии. Здесь море кишит от изобилия военных кораблей. Кого здесь только нет. Преобладают, естественно, советские и американские корабли. Наличие американского авианосца, диковинного для нас в те годы, оставляет сильное впечатление. Англичане, французы, японцы, китайцы и индийцы не берутся в счет. Они малочисленны и не производят должного эффекта. Над головой кружат десятки американских самолетов. И сразу появляется тревожное чувство. Ведь каждый держит палец на кнопке. Мгновение и …
Война Сомали и Эфиопии где-то вдали, хотя иногда доносятся далекие орудийные залпы.
Как такового участия в каких-либо военных действиях у нас не было. Хотя однажды ночью заходили в порт Асэб, и передали какой-то груз. Но «мессеры» не кружили, бомбы не рвались. И слава Богу. Основной работой было провод из Красного моря в Аденский залив через Баб-Эль-Мандебский пролив наших подводных лодок и обратно. Ну и, естественно, слежение за супостатом.
Второй, менее приятной, задачей было участие в тралении мин. Тральщик ползет впереди, а мы за ним. Вот здесь не зевай, иначе поднявшаяся мина может с успехом отправить тебя к праотцам на тот свет. Незабываемо впечатление, когда за прошедшим тральщиком прогремел мощный взрыв от поднятой мины, что даже у сигнальщика лопнула барабанная перепонка.
После всех этих походов через пролив шли к острову Дахлак. Там заправлялись топливом, водой и шли назад.
Этот остров был почти советским. Там находилась наша база подводных лодок, осуществлялся их ремонт и отдых экипажа.
Стояночных дней почти не было.
Служба моя ратная продолжалась без малого полгода.
Вернулись на Родину жарким летом.
Представьте себе, в каком виде я сошел на родную землю: в чужой, замызганной белой фуражке, зимних ботинках, застиранной до дыр полугрязной рубашке, засаленных брюках, со скатанной шинелью в одной руке и портфелем в другой. Ну, не правда ли, настоящий солдат, идущий с войны. Но каждому встречному ты это не объяснишь.
Кроме веселого смеха у окружающих, по моему, я ничего не вызывал.
Обливаясь потом, усталый и грязный, я автобусом ехал из Евпатории в Николаев. Но это был путь домой, а он, как бы ни был труден, всегда устлан розами.
Вскоре я был направлен на учебу по хирургии в Севастополь в 23-ю интернатуру Черноморского флота, а после нее меня перевели на эсминец «Благородный», где я продолжил свои скитания по морям и океанам.
Впереди меня ждали суровые флотские будни, несущие новые радости и горести, победы и поражения со своими белыми и черными полосами.