Олеся, Вы конечно классик! И самый настоящий! У меня в жизни в точности повторился Ваш рассказ о Трауберге. После Вашего вечера, мы с Настенькой во тьме пошли к метро. Я как бы провожал ее. Поскольку мы находимся в переписке, нам было о чем поговорить, попереживать, тем более Настенька боготворит Вас больше чем я. Однако к нам присоединилась некая грузинская женщина, родственница академика Лурье, которая угощала Вас хачапури. Поскольку я не сразу вспомнил академика Лурье, она стала слегка презирать меня. Вся переключилась на Настеньку, просто впилась в неё, и я оказался такой прихрамывающей собачкой следующей за дамами. Настенька все время сбивала темп грузинской женщины, говоря что Сергей Иванович не поспевает. А та с упоением рассказывала голодной Настеньке о хачапури. Я сразу вспомнил хачапури генеральши Жанны ''Медеи'', тбилисской армянки и подлил масла в огонь. Бедная Настенька, кажется она собиралась причащаться в Донском монастыре, на столетие восстановление патриаршества, когда были открыты для поклонения мощи патриарха Тихона. Тбилисская женщина рвалась купить хачапури для Настеньки, поскольку она призналась, что хочет хачапури. Но отказалась. Вдруг Настенька решила круто изменить маршрут, говоря, что по МКЦ, на электричках мы , я и она, быстрее доедем до своей станции. Мы оставили сопротивляющуюся такому решению женщину, и отправились во тьме искать электрички, увлеченно разговаривая. Настенька спросила меня о книге, я начал рассказывать о всех перепитиях, и остановить меня было уже нельзя, как извержение вулкана. Настенька внимательно слушала, с чем-то не соглашалась, иногда делала замечание, давала очень дельные советы. Пока мы семь минут ждали электричку, я уже был '' у ее ног''. Но хромал все больше и больше. Получалось, что это не дедушка провожает внучку, а внучка дедушку и поддерживает, чтобы он не упал. Когда повествование коснулось обложки книги, которую сделала жена редактора, и которая меня привела меня в ярость, Настя спросила меня почему я сам не хочу нарисовать обложку? Пошевелив правой рукой, я ответил - Рука не работает!
Кажется это произвело впечатление на Настеньку, она стала более вежливой, и категочески отказалась чтобы я провожал ее даже до трамвая, не то что до дома ( может испугалась, что обратном пути я упаду?). Я ехал в метро тихо посмеиваясь происшествию. Но Настенька тронула моё сердце.
Но вот, что меня просто обескураживает. Относительно Настеньки свыше прозвучал некий приговор. У нас не может быть никаких отношений, а приговор есть. Я барахтаюсь, сопротивляюсь, гоню всякие мысли, а приговор звучит. Не знаю в чем его суть.
В мае мы слегка писали друг другу, немножко кокетничали. Я шутил, что она тайная монахиня, приводит одиннадцать часов на службе, и станет или настоятельницей, или матерью десяти детей. Настя ответила, что десятерых не потянет, а четырёх сможет.
Когда мы с моим другом Александром поехали на службу, день памяти расстрелянных в Бутово, то на самом подьезде нашу машину развернули. Все было перекрыто. На полигон приехал патриарх, митрополиты, епископы. Надо было ехать на железнодорожную станцию, там садиться на специальный автобус и ехать на полигон. Народу было множество. Мы опаздывали почти на час. Когда вошли в автобус и я остановился у бокового кресла, глядя в окно, и никого не замечая, меня окликнула девушка, сидящая в этом кресле. Это была Настенька. Она тоже опоздала на час, поскольку не заметила как, в метро поехала в противоположную сторону. Так мы впервые увидели друг друга. Сильное впечатление. Но на литургии, под открытом небом, Настенька растворилась в толпе, и в следующий раз увиделись на Вашем вечере, мы сидели рядом. Прошло шесть месяцев. Хотя мы продолжали переписку.
К чему это? Я не понимаю.
Как не понимал Промысла Божия о Вас.
Были и другие анекдотичные штрихи, но о них я умолчу, восхищаясь воспитанностью и выдержкой Настеньки.
( Вас я тоже очень искушал).
Не подскажете, что это может быть?