Судьбу не выбирают. Гл. 1

Лилия Синцова
Утром, вставая со скрипучей кровати, старик первым делом спрашивал:
– Ну, где ты там притаилось? Выползай, горё моё горюшко. Недолго  тебе со мной жить. Заканчивается век мой. Тошно мне с тобой, одиночество, живётся, дак ведь не прогонишь тебя…
Сегодня, 15 января Василию Степановичу юбилей. Он родился в в морозный январский день ровно девяносто лет назад в 1925 году.
Месяц назад похоронил Василий Степанович верную свою подругу, жену Светлану Андреевну. До последнего её часа он называл жену, как в юности – Светочка. Они были ровесники. А свела их вместе судьба на войне.  На деревне было только двое – солдат той Великой войны. И вот теперь остался он один, гвардии старший сержант Гагарин Василий Степанович. Последний солдат на деревне.
Старый, согбенный, седой, сидит старик у стола, смотрит, как разгорается огонь в русской печи, и слёзы катятся по морщинистым щекам, падают на рубаху, расплываясь тёмными пятнами. Он не вытирает слёз. Ну их, пускай себе катятся, авось да принесут облегчение душе.
Один, совсем один. После смерти жены в доме прочно поселилось одиночество. Его не прогнать, от него не избавиться.

                Глава 1

Васятка Гагарин был шестым ребёнком в семье.
– Шурка, ты докуле будёшь рожать-то робёнков? Ошалела совсем, жёнка, шестого  дёргаешь, – ворчала незлобиво свекровь, Глафира Петровна, для внучат баба Глаша, принимая роды у снохи.– Осподи, да опять парень. Ты што, девка, до девки будёшь рожать?
– Мама, не бранись, не ветром ведь надуло. От мужика своего рожаю.
– Да я-то што? Я-то ничего. Рожай. Только ведь я не вековична. Кто пособит тебе водитце с робёнкима?

– Не переживай, мама. Справимся. Ты ведь не завтра помирать собралась.
– Типун те на язык!  Эко глаголишь! – пробурчала баба Глаша, заворачивая ребёнка в тряпицу от старой простыни. Подошла снова к Александре:
– Давай, рожай послед, отправлю Геньку, покуль никуды не убежал, закопать него.
– Мама, за ребятами кто смотрит?
– Да Генька и смотрит. Батько где-то дро;ва колёт.
– Дак, кабыть, расколоты  были дрова-то.
– Дак он Гришке однорукому колёт. Тот сколько-то заплатит нему. Шурка, Шурка, ты чего? – испуганно спросила баба Глаша, увидев, как побледнела сноха и закатила глаза. – Шуронька, ты чего? Чего это удумала? Очнись, очнись, голубушка. Куды робёнки-то без матки?

Баба Глаша набрала полный рот холодной воды и изо всей силы прыснула роженице в лицо. Та вздрогнула и медленно открыла глаза.
– Что-то порато худо мне, мама, – прошептала она обескровленными губами.
– Што худо-то, што худо? – спросила перепуганная старуха.
– Не знаю, – сноха снова потеряла сознание.
Баба Глаша опять побрызгала водой ей  в лицо, но та не приходила в себя.  Старуха подошла к дверям и, открыв их, позвала внука:
– Генюшка, бежи за фершалом. Матка помираёт.
Испуганный парнишка застыл на месте.
– Баба Глаша, а робёночек?
– Бежи, бежи скоряе, кому говорю?

Фельдшер, Иван Павлович Попов, не замедлил явиться. Дал роженице понюхать нашатырного спирта, сделал укол. Александра медленно пришла в себя.
– Очнулась, голубушка? – ласково проговорил Иван Павлович. – Давай-ка теперь мы с тобой родим послед, и будешь отдыхать.
– Што это с ней было, Иван Павлович? – спросила баба Глаша.
– Что, что? Измотана она вся работой да  родами. Сколько хоть годочков-то ей?
– Да кабыть тридцать, а можёт и боле.
– Кабыть.  А уже шестой ребёнок.  А почему он молчит, кстати?
– Да откуля мне знать. Я с Шуркой вся перебужалась, про всего робёнка и забыла.
Иван Павлович подошёл к ребёнку и распеленал его. Тот лежал синюшный и едва дышал. Фельдшер оторвал кусок бинта, намотал его себе на палец и очистил ребёнку ротик от слизи. Потом взял его за ножки, опустил вниз головкой и легонько пошлёпал ладонью по попке. Наконец раздался долгожданный рёв.
– Вот так-то будет лучше, – удовлетворённо сказал Иван Павлович.– Держи, бабка, пеленай внука да после сразу матери дай, пусть покормит. А на живот Александре холод положи, не то кровотечение может открыться.

– Да где я те холод-то возьму?
– Снег на улице есть. Наложи его в кринку и поставь Александре на живот.
– Да што-ты, батюшко? Застудим ведь жёнке брюхо.
– Не застудим. Это надо для того, чтобы кровотечение у неё не началось. Вон сколько детей нарожала, все мышцы у живота и у матки растянуты.
– Ладно, ладно, сейчас схожу.
В это время  вошёл в дом хозяин Степан Васильевич, высокий, красивый мужик с русой вьющейся бородкой и такими же светлыми и кудрявыми волосами и сразу же направился к жене.
Глафира Петровна руками всплеснула:
– Куды это ты ползёшь в одёже и катаньчах?
– Не лезь, мать. Генька сказал, что мамка помирает.
– Да всё ладно теперь.
 
– Вот сам и проверю, – ответил сын, открывая двери в комнату, где лежала роженица. В дверях он столкнулся с Иваном Павловичем.
– Иван Павлович, что с Шурой?
– Она у вас измучена родами  и работой. Столько детей наделали – не шутка в деле. А жена у тебя, небось, и роздыху не знала до последнего дня перед родами. Так ведь, Степан Васильевич?
– Так, Иван Павлович.
– Вот и побереги жёнку. Не дели работу на мужскую и  женскую. Дай ей справиться. Помрёт – куда ты  один с  такой оравой?
– Поберегу, Иван Павлович. Кто хоть родился?
– Сын у тебя, Степан Васильевич.
– Значит, будет Васька.

Через два дня Александра впряглась в обычный ритм жизни.
Сказалось последствие тяжёлых родов: у Александры не хватало молока для кормления малыша. Только покормит она ребёнка, а через час он уже снова есть просит. И баба Глаша стала нажёвывать  хлебный мякиш, заворачивать его в тряпочку и совать в рот Васятке. Тот быстро успокаивался и засыпал. Александра, глядя на эти действия свекрови, сказала обеспокоенно:
– Мама, рановато, кабыть, хлебушок-от давать робёночку. Как бы чего у него с желудочком не вышло. А вдруг да завернёт. Хоть бы месяцев с двух, как тех ребят. Лучше бы на первых порах молоко коровье водичкой разбавить да вскипятить.

– Ничего не рано, – ответила баба Глаша. – В человеке-то хлеб спит. Робёнок ведь хлеб не ест, а высасываёт только него. Остатки-то в тряпочке остаютце. А молоко, коли надо тебе, разводи. А ты што ли не знала, што робёнок родящий ись не хочёт, только покуль листок с дерева летит. А у тя и молока-то едва хватаёт.
Александра не спорила. Она понимала, что без помощи свекрови ей не справиться, и была бесконечно благодарна матери мужа.