У каждого своя оценка

Иван Болдырев
*   Крамольные мысли после прочтения писем поэта А.Т. Прасолова               
В пятом номере журнала "Юность" за 2009 год опубликованы фрагменты писем поэта Алексея Прасолова  Галине Викторовне Лобацевич. Эту подборку подготовила для печати дочь Галины Викторовны Инна Ростовцева. Она же написала предисловие к  подборке писем,  не объяснив при этом, кто теперь она сама и кто была ее ныне покойная мать.

Читается  опубликованное, словно это увлекательная художественная  проза. Впечатление просто изумительное.  Было интересно узнать о самой закрытой стороне жизни поэта - его отсидке тюремного срока. А большая часть опубликованных писем относится именно к этому периоду.

Впрочем, поэт мало вдавался в подробности тюремного быта. Лишь отдельные штрихи дают представление об особенностях жизни человека, отбывающего наказание в колонии.
Тут важно другое. Письма почти то же, что и мемуары. В них слишком много субъективного. Зачастую преобладают эмоции. И  трудно требовать предельной объективности. Да и у каждого из нас так устроена психика, что мы  нередко подаем  себя окружающим совершенно не такими, какие мы  на самом деле. Есть тому примеры и в переписке Прасолова. Вот лишь один из них, где налицо стремление поэта слукавить, предстать перед Галиной Викторовной в самом благовидном свете. Алексей Тимофеевич пишет своему адресату о проведенном на зоне обыске. У заключенных в личных вещах искали (Привожу взятое из письма дословно) " чай, ножи, шприцы, спиртное и прочую дрянь. В моем арсенале этого нет".

Из письма явствует, что вся эта "дрянь" является дрянью и для самого Прасолова.

Ой, ли? Как говорится, свежо предание... Прасолов и в тюрьму-то попал исключительно на почве чрезмерного пристрастия к спиртному. И вряд ли в тюрьме Алексей Тимофеевич отказался бы от стакана водки, появись у него такая возможность.

Из опубликованных в "Юности" писем можно предположить, что в  то достопамятное время поэт, а, возможно, сама Инна Ростовцева и ее мать вынашивали надежду на то, что Прасолов женится на Инне. Судя по переписке, она тогда работала редактором в  Центрально-Черноземном книжном издательстве. Инна помогала поэту практическими советами в доведении своих стихов до нужной кондиции.
 
Из переписки явствует, что сама Лобацевич очень настойчиво и много хлопотала в разных воронежских инстанциях о досрочном освобождении Прасолова из тюрьмы. Поэтому вполне возможно, что  Алексей Тимофеевич старался выглядеть перед этими женщинами в благоприятном свете.
Впрочем, это всего лишь догадки. Я, как и автор писем, имею право на свои вполне субъективные предположения, возникшие после знакомства с публикацией этой переписки.

А если присмотреться к жизни повнимательнее, невольно поймешь, что в основном у людей преобладает в оценке всего происходящего вокруг, в оценке окружающих именно субъективное. Вот поэтому, когда читаешь мемуары или письма в тех местах, где излагаются хорошо известные тебе события, или рассказывается о хорошо знакомых тебе людях, очень часто твои личные оценки и оценки автора коренным образом расходятся.

С таким ощущением я читал письма Алексея Прасолова Галине Викторовне Лобацевич. Как-то было неловко, когда автор писем с налетом скрытого неодобрения пишет о Борисе Стукалине, который в свое время сделал довольно стремительную карьеру. В одном из своих писем Алексей Тимофеевич сетует, что Стукалин то ли вовсе не хлопочет о его досрочном освобождении из тюрьмы, то ли хлопочет с оглядкой и недостаточно. Хотя он, Прасолов, обращался с такой просьбой к когда-то близкому человеку, а теперь к высокому начальнику. У него даже был домашний адрес Бориса Стукалина. И Алексей Тимофеевич собирался поздравить когда-то близкого человека с высоким назначением.

И тут же из письма узнаешь, что Стукалин  помогал устраивать судьбу поэта еще, когда работал редактором районной газеты в Россоши. Тот же Стукалин взял Прасолова корректором в "Молодой коммунар", когда был редактором этой областной молодежной газеты. Не ахти какая должность для недюжинно одаренного человека. Но, как тогда рассказывали, Прасолов оказался в то время в какой-то очередной скандальной ситуации.

Как пишет в предисловии к письмам Инна Ростовцева, в книге воспоминаний о поэте, выпущенной к его 75-летию, много из сплетен и анекдотов. Возможно, это и так. Но ведь многое было в действительности. Мне и самому довелось видеть Алексея Тимофеевича, как бы помягче это сказать, в  не лучшем виде. Виновником загула, как ни прискорбно, оказался я: выдал авансом Алексею Тимофеевичу гонорар за стихи, которые еще не были опубликованы.
 Загул длился целую неделю. Заведующая гостиницей потом сказала: слава богу, этот поэт съехал от нас. Ночами никакого покоя постояльцам не было. А в таких дискомфортных ситуациях люди не смотрят на степень талантливости живущего рядом человека.
 
Так что очень трудно кого-то из названных в письмах оправдывать или осуждать. С одной стороны, Прасолову явно не место в тюрьме, в среде  уголовников. С другой, Стукалин слишком хорошо знал непредсказуемость поступков поэта, когда он в состоянии систематического подпития. И ему при его столь высоком положении, которого он только что достиг, в какой-то мере рискованно просить за человека с неустойчивой репутацией, каким многим тогда представлялся Прасолов.

Теперь мало кто помнит воронежских писателей Федора Волохова и  Константина Локоткова. Первый в свое время был редактором журнала "Подъем", второй, кажется, руководил Воронежским отделением Союза писателей СССР. Прасолову они представлялись и в своем творчестве, и в жизни людьми несимпатичными. Но в отношении Локоткова в письме обида какая-то странная. Из написанного становится  ясно, что  Локотков ходил вместе с Прасоловым в обком партии и хлопотал об устройстве последнего на работу в Аннинскую районную газету. Как можно понять из публикации, в этом поселке он некоторое время работал. И, судя по письму, об этом сожалеет.

Непонятно только, в чем вина писателя Локоткова?  Не подходила работа- зачем тогда было на нее соглашаться? Ведь за шиворот Прасолова в Анну никто не тащил.

Подборка писем, подготовленная для печати Инной Ростовцевой, дает возможность узнать о настроении Алексея Тимофеевича, его симпатиях и антипатиях. Но нет мотивировки его отношения к тому или иному человеку. А это осложняет восприятие публикации, дает повод к домысливанию и. возможно, неверному толкованию излагаемых событий.

Анатолий Жигулин слыл в свое время человеком высочайшей скромности и порядочности. Но Прасолов, судя по приведенным письмам, относился к  этому, несомненно, одаренному поэту настороженно. Из публикации мы узнаем, что Жигулин приезжал в колонию и читал там свои стихи. Предлагали выступить  на этой встрече с чтением своих и  Прасолову. Но он отказался. Жигулин просил Прасолова дать ему свои стихи для издания их в Воронеже отдельной книгой. С тем, чтобы она вышла к моменту освобождения Алексея Тимофеевича из тюрьмы. Жигулин обещал, что писательская братия книгу стихов обязательно пробьет. Прасолов отклонил и это предложение. Почему? В чем причина такого недоверия? К сожалению, приведенные в журнале письма не дают ответ на эти, в общем-то, закономерные вопросы.

 Тут же узнаем, что автор писем не был в близких товарищеских отношениях с Анатолием Жигулиным. Встречались, но друг с другом откровенно и задушевно не общались. В то время Жигулин и Геннадий  Лутков были неразлучны. А Луткова Прасолов, как видно, тоже не особенно жаловал.

Если бы все было так до конца их дней. Но пришло время горбачевских перемен. Вышли в свет "Черные камни". Была газетная и журнальная полемика. И дело кончилось тем, что и Жигулин и Лутков до времени сошли в могилу непримиримыми врагами.

Вот такая она сложная и коварная штука - жизнь. Казалось, Жигулин отчаянно боролся за восстановление справедливости для истории. А потому он просто должен был раскрыть ради истины "неблаговидную" роль Луткова в аресте подпольной организации молодых коммунистов Воронежа. Оказалось, Лутков вел себя весьма достойно. Неблаговидную роль сыграл его отец.

В своих письмах Алексей Тимофеевич фамильярно называет Василия Пескова Васькой. Вероятно, у него были на это причины. В одном месте определенно сказано, что Песков ему друг. Прасолов обращался к нему с просьбой посодействовать  его досрочному освобождению из заключения.  В то время Песков уже работал репортером "Комсомольской правды".Все, казалось бы, по-дружески. Но вот в момент присвоения Василию Пескову Ленинской премии Прасолов где-то  неодобрительно отзывался о выдвинутой на премию книге "Шаги по росе".  "Васька, наверно, обиделся на мой отзыв о книге. Ладно"

Можно, конечно, по- разному ценить творческий потенциал писателя. Если писатель тебе друг, можно быть жестким и предельно откровенным. Дружба дает на это право.

Но бывают моменты, когда с таким суждением можно и повременить. Именно таким моментом и можно считать присуждение премии.
 
Время расставило все по своим местам. Теперь ни у кого нет сомнения, что Алексей Прасолов был исключительным по силе таланта в Воронежской писательской организации. И не только в Воронежской, но и во всей России. Но дело не в степени мастерства, а в элементарных человеческих отношениях. А они сложны, запутаны и порой не поддаются пониманию. Слаб человек. В этом совершенно правы церковники. Даже великие порой бывают несправедливы в своих оценках. И люди, которые и сейчас  благожелательно относятся к ныне покойным Федору Волохову, Константину Локоткову, Олегу Шевченко Василию Пескову, к тому же Борису Стукалину, будут читать письма покойного Алексея Прасолова с чувством горечи и недоумения. Они видели этих людей иными глазами. И у них может возникнуть то же ощущение, что и у  Инны Ростовцевой при знакомстве со сборником статей к 75-летию со дня рождения Алексея Прасолова.
   
Со стороны трудно судить, почему поэт так негативно относился к тому или иному своему собрату по перу. Возможно, кто-то из них в свое время делал плохое поэту. Где-то опубликовал о Прасолове критическую статью с необоснованными нападками. Плохо отозвался о нем на собрании или в случайной беседе. Будь у нас аргументы той и другой стороны, можно было бы судить о сложных взаимоотношениях в Воронежской писательской организации.
Только в публикации журнала никаких пояснений к письмам не дано. И остается неопределенное чувство горечи: почему люди, создававшие в художественной литературе такие красивые благородные  образы, не ладили друг с другом, держали друг на друга обиду.

И все бы ничего, если бы все этим и заканчивалось, на уровне междусобойчика. Пообижались бы люди друг на друга, да с тем и успокоились. Но когда эти обиды выплескиваются на страницы газет и журналов, да еще в какой-то мере однобоко, когда одна сторона предстает носителем абсолютной истины... Невольно возникают крамольные мысли, которые и вылились в эти строки.

Да, время нередко оказывается категорией непредсказуемой и капризной. Была пора, когда оценки и суждения тех же Волохова и Локоткова звучали весомо, значительно и авторитетно. Мнения Алексея Прасолова из-за тюремного забора доходили разве что до Галины  Викторовны Лобацевич да Инны Ростовцевой.

Прошли годы и эти мнения после публикации писем, возможно, станут восприниматься как единственно  правильные и объективные. И только в них кроется истина. Буйство характера поэта и его болезненное пристрастие к спиртному, откуда и происходили  все его беды,  никто уже не помнит. Но его стихи звучат и сейчас с прежней страстной и выразительной силой. Они теперь - мерило всему. Каким был человек Алексей Прасолов, когда он был просто изумителен и очарователен, а когда просто несносен - уже немногие и помнят.  Да это и не важно. Важно, каким его сейчас принято преподносить читателю.Таковы иногда бывают гримасы нашей многогранной и многосторонней жизни.