БЛАГОСЛОВИ ДЕТЕЙ И ЗВЕРЕЙ
Зима. И в избе, и за замерзшими окнами, на улице, – полнейшая тишина. Поздний вечер. И все же сквозь оттаявшие краешки верха зимних рам мне видна улица и ночное звездное небо, по которому завораживающе и одиноко плывет окутанная синевой Луна. От белого снега, звезд и луны – на улице светлынь. Хоть одевайся да беги гуляй, меряй сумёты и сугробы. В доме все дывным давно спят; и мне надо спать, но мне почему-то не спится. Под толстым ватным одеялом мне уютно и хорошо. От русской набеленной печи исходит приятное ласковое тепло. Оно доходит до меня, и я его чувствую даже лёжа в своей колыбели. За перегородкой, в прихожей тихо «играет» радио. Идёт радиопостановка и я с замиранием сердца вслушиваюсь в эти волшебные голоса и звуки. Моё детское воображение самопроизвольно проецирует всё то, о чем повествуют персонажи этого удивительного радио-спектакля. Я мысленно тянусь туда к ним, к этим невидимым и благородным героям, которых нет в обыкновенной деревенской жизни. Они словно с другой планеты; или побывавшие на другой планете и вновь вернувшиеся к нам на нашу снежную суровую землю. Ведь до сих пор звучит во мне этот космический, смелый голос с проникновенными, вселенскими словами: - Долетайте до самого солнца и домой возвращайтесь скорей... Но сейчас из этого «космоса» в меня плывущим по морю кораблём, вливается шум моря накатывающийся, завораживающий и тревожный. Сквозь этот причудливый и далёкий шум слышатся голоса. Один из них страстный, вопрошающий, будто из мрачной пустой бездны: Негоро… Негоро….
Другой: безжалостный и надменный:
- Я не Негоро! Я Себастьян Парейро – торговец черного дерева.
С тех пор прошло немало лет. Ушедшие годы ветреные и неуёмные, словно злые зимние ветра, продували нас безжалостно и колко на полустанках наших жизненных реалий и невзгод. Эти вихри и сейчас обжигают наши лица подхваченной ветром снежной позёмкой. И мы, словно запоздалые путники, так и продолжаем брести закоченелые, озябшие неизвестно куда. Так… идем себе да идём, пока не свалимся. И вот в этой непонятной и неуёмной жизни наша молодёжь. Её участь ой как незавидна! Она идет, вихляясь по сугробам заметенных нечищеных дорог, часто сбиваясь с пути, да так и пропадая в заснеженных бескрайних полях на веки вечные. Да, обманчива и скользка современная жизненная дорога. Не оступись на ней – боже тебя упаси. Но уж если пошёл по ней, то иди. Иди смело, ровно, не оборачиваясь.
***
У Никонора Павловича Штоклова сын окончил высшее учебное заведение. Изначально же в этом вузе он поступил на престижный технический факультет, но проучившись год, очередную сессию завалил. И чтоб совсем не вылететь из института перевёлся, как ему предложили, на социально экономический факультет. Так он и сделал. Никонор Павлович горестно переживал тот факт, что сын не смог обучатся на престижном, и как он про себя говорил, «умном» факультете. И в то же время он ясно понимал, что сын Антон обучается
на самом дрянном и никчемном факультетишке пооткрывавшихся в самом начале демократически-либеральных времён. Но всё равно – пусть учится. Сын отучился.
Как он учился – бог весть. Дело в том, что Никанор Павлыч жили на северах, а сын
уехал учиться в Екатеринбург. Поэтому проконтролировать его обучение не представлялось возможным. Подошла пора идти в Армию. Отец Никанор этот вопрос держал на контроле и жаждал, чтоб его сын Антон непременно отдал долг Родине. Ведь и сам Никанор Павлович отслужил три года на Краснознаменном Балтийском флоте причём не только нисколечко не жалея об этом, а напротив несказанно этим гордясь. Этого же он ждал и от своего сына. И нет-нет да и спрашивал Антона, когда его призовут. Но в одном из немногих телефонных разговоров, сын сначала как бы говоря о «природе и погоде»
в конце разговора вдруг брякнул:
- Кстати, пап, может мне не ходить на службу? Пацаны говорят, что там, в этой
Армии, нечего делать. Как ты думаешь?
Отец Никанор на такие западляцко-трусливые слова сына резанул со всей своей
русско-мужицкой прямотой:
- Что? – перессался?
- Да нет… нет, - замямлил в телефонную трубку сынок, - просто пацаны говорят,
что там нет ничего хорошего…
- Да, хорошего там, может быть, и не лишку, но надо отдать долг Родине, тем паче, что служить-то ведь всего один год! – подумай сам?! В любом случае ты извлечешь из этого пользу. Служба в Армии даст тебе какой-никакой жизненный опыт.
- Ладно, пап, я подумаю, - вяло ответствовал сын и положил трубку.
Служить Антон так и не пошёл, сославшись на то, что его комиссовали. У него и правда было неважнецкое зрение и плоскостопие; хотя в целом вроде б здоровый и даже спортивный парень.
Никанор и этот неприятный для него факт пропустил через себя, отметив, что сын раз за разом сдаёт позиции.
Вскоре сын женился, что, конечно же, радовало Никанора Павловича и его жену
Пелагею Степановну. Жена у сына оказалась красивой порядочной девушкой. Кстати
Пелагея Степановна сына никогда и ни в чем не упрекала и не наставляла его. Она его просто любила, как мать. Родители невесты сына тоже оказались людьми порядочными
и доброжелательными. Мать Агния Семеновна занималась коммерцией, приторговывая очками. А отец (неродной отец) жены Антона Аллы был техническим директором на одном из заводов ЖБИ Екатеринбурга.
Вскоре у молодой семьи появилась машина, а через год после свадьбы на свет народился и ребёночек, т.е. внук Никанора Павловича.
Антон всё это время работал да и работает торговым представителем. Никанор Павлович прекрасно понимает, что это работа бросовая. В любом случае для Антона она
временная. Ведь не будет же Антон до пенсии работать торговым представителем.
Поработав, Антон понял, что даже на ступеньку выше в серьёзных торговых представительствах подняться очень трудно, потому как там везде сидят свои да наши.
Чтоб приподняться по карьерной лестнице хотя бы до менеджера нужно протеже, а его у Антона нет. Никанор Павлович советует сыну «стучаться» в двери серьёзных фирм на серьёзную грамотную и полезную работу, где бы он мог реализовать свой вузовский потенциал, который он приобрел. Но сын сетует на то, что туда никогда, ни под каким соусом не пробиться и, что нужен опыт работы, а его у него нет.
- А ты попробуй! – не унимался отец, - ведь ты даже не пытался этого сделать.
- Да нечего и пытаться, - отмахнулся от отца Антон, - итак всё ясно…
«-Да, - с грустью отмечал про себя Никанор Павлович, - нет у сына того огонька,
который горел в нём самом всегда неукротимо и ярко. Нет, он не прошибал лбом стены, но когда надо шёл напролом, добиваясь цели. У сына этого нет, и это отца семейства тревожило больше всего. Нет амбиций, нет здорового честолюбия. Почему же так?
Неужели ему не хочется стать человеком солидным, грамотным и степенным? И вообще
Никанор Павлович заметил явный скепсис сына ко всем хорошим вещам. Газет и книг –
вообще не читает. И ни одной за всю свою жизнь не прочитал. Нет, - поправился
Никанор Павлович,- одну в школьные годы прочитал и то под сильным нажимом его самого. Пожалуй, это и была одна-единственная книга, которую он прочитал за всю свою жизнь. Конечно же, никогда не поздно наверстать упущенное, но те книги, что ты не прочитал в детстве и юности их ты уже никогда не прочитаешь. Никанор Павлович и дальше с сожалением и обидой за сына продолжал рассуждать про себя и думать, где он проморгал сына, где сделал упущение в его воспитании, что он стал таким ко всему равнодушным и даже, как ему казалось, бестолковым и ленивым. Сам охотник, а сына
любить по-настоящему природу не научил. К рыбалке тоже никакой тяги. И вообще он заметил у сына небывалую леность и даже, как ему казалось, некую животную трусость.
Лень сына больше всего раздражала Никанора Павловича. Никанор Павлович всегда полагал, что лень в сочетании с животной трусостью, подобно водке и наркоте могут запросто согнуть любого, даже сильного человека в бараний рог. Там поленился, тут испугался; в итоге ты превратился постепенно в никчемное ни на что не способное существо. О животной трусости он рассуждал так. Ведь в действительности трусость бывает двух видов: явная человеческая трусость и животная. Животная трусость она неприметна. Она заставляет обыкновенного человека пасовать перед любимыми трудностями. Из-за животной (внутренней) трусости такому человеку всё кажется сложным и необоримым. Эта трусость она, как ржа, разъедает человека изнутри, не давая ему полноценно жить и сосуществовать. Человек с такой трусостью делается чрезвычайно мнимым и слишком домашним. Такой начинает любить самого себя больше, чем окружающих его людей. Он моется в душе по три раза на день. Ничем таким серьезным себя не утруждает. Смотрит «Дискавери» и прочую дребедень, чтоб ничто другое не поколебало его размеренный уютный домашний образ жизни. То есть превращается в чистоплюя и полного лентяя».
Два года назад Никанор Павлович и Пелагея Степановна уехали с северов и стали жить
в ста пятидесяти километрах от Екатеринбурга, точнее на родине самого Никанора Павловича. Делов в обветшалом и ссутулившемся доме Штокловых явно прибавилось.
Но… торговый представитель и здесь не торопится помочь своим родителям. Вот и в этот раз Никанор Павлович просит сына приехать помочь переколоть привезенные им дрова.
Но торговый представитель начал лживо отбрёхиваться.
- Да… не знаю. Если у самого каких делов не найдется, может и приеду.
Однажды на заре своей торговой деятельности Антона признался отцу:
- Пап, ты не представляешь какие там (у его на работе) барыги работают?!
Но теперь отец явно видит, что его сын и сам стал дешевым барыгой и позорной торгашкой. Неужели трудно приехать, причем, на своей машине и помочь отцу.
Ведь он и сам будучи молодым сколько у своих родителей всякой деревенской работы перелопачивал и перегребал – уму непостижимо! И ездили тогда не на личных машинах,
а добирались на электричках да автобусах. И ничего: не ленились; ездили чуть ли не каждые выходные и помогали родителям. Тем паче к другим то дачникам дети, как наблюдал Никанор Павлович, приезжают и помогают, а его сынка за все про всё лето раза два в деревне наблюдали. Это Никанора Павловича неимоверно раздражало. Может,
жена на мозги капает да не разрешает ему ездить чаще к своим родителям? Вот он в последний раз прорёк в телефонную трубку, когда Никанор Павлович просил сына приехать в деревню поработать на новой бане.
- Пап, ну ведь мне надо и с семьёй побыть да и отдохнуть.
- Ну, «атдыхай», «атдыхай», - передразнивая сына, горестно заканчивал Никанор Павлович и клал трубку.
«Тридцати нет, а он «атдыхать»?! Устал уж больно что ли? В такие годы пахать, пахать и пахать надо, а он «атдыхать».
Именно из-за лени у Антона не пошел свой бизнес. Конечно же, не последнюю роль сыграло и то, что знаний в голове не густо; если не сказать, что их в ней вообще нет.
Антон приобрёл «Валдая» и решил заняться грузоперевозками. Вроде б поначалу дело пошло. Сам стал ходить в рейсы, но не долго. Тут же посадил на машину человека. Пусть,
мол, пашет, а я только бабло загребать буду. Дело кончилось ничем, а точнее тем, что
«Валдая» пришлось срочно продавать и гасить кредит, взятый под эту машину. А не должно ли на первых порах попахать на технике годик другой самому? Сто пудов – должно! Но Антон не захотел пахать, а хотел лишь сразу жар загребать чужими руками. Но такого чтоб сразу всё пошло-поехало в нашей неуёмной, неправедной жизни не бывает. Любой успешный бизнесмен скажет, что он на первых порах пахал и день и ночь. Но Антон не привык к трудностям. Ему всегда кажется, что все у него получится без принятия больших усилий. Вот тут как раз ему и не хватает чуточку жизненного опыта мужской закалки, которые он не приобрёл, не пойдя в Армию. Антон мягкотел и даже,
стыдно сказать, в какой-то степени женственен.
Никанор Павлович иной раз думал про себя, что лучше бы сын закончил не институт, а ПТУ, или как сейчас стали модно называть эти заведения - колледж. Во всяком случае, у него бы была специальность, что, конечно же, в современной жизни - очень немаловажно. А уж потом бы вдруг появилось бы желание окончить и высшее учебное заведение. Ведь Антон действительно соображает и в школе учился довольно-таки неплохо, за что Никанор Павлович его часто хвалил. Хвалил?! – да, наверное, и перехвалил! Не закралось ли у Антона ложное представление о том, что он со своей сообразительностью одолеет все преграды? Что, мол, если надо – поднажму - и всё получится. Но успех, как правило, к
людям приходит не в «поднажатии» когда надо, а в упорном, методичном труде; и умственном и физическом. И еще немаловажный аспект успеха любого дела: не откладывай на завтра ТО, что можешь сделать сегодня.
Никанору Павловичу не хочется думать о сыне плохо и негативно. Ведь не пьяница же он в конце-то концов и не наркоман какой-нибудь. Да и семейный. Пусть себе живет как знает. Да ведь и правильно в какой-то степени говорят: «Не мы такие – жизнь такая…»
В деревенском доме Никанора Павловича и Пелагеи Степановны светло, уютно и хорошо. Скоро Пасха. Надо будет по-старинному, с дресвой вымыть избу. Возле дома на талом снегу испиленный лесовоз дров. Сын все же пообещал приехать на выходные и помочь переколоть дрова. Никанор Павлович на завтра собирается топить печь, чтоб
Пелагея Степановна приготовила для сына что-нибудь вкусненькое. Сами они постятся и готовятся к светлому Христову Воскресенью.
Тот день по-весеннему был и солнечным и теплым и погожим. Это был один из пред-пасхальных праздников – Благовещение. Тем же вечером, когда пожилая чета смотрела телевизор – вдруг отключили свет. Супруги лежали в полутьме, ожидая включения электроэнергии. Такие отключения в сельской местности не редкость. Никанор Павлович силился уснуть, но всё никак не мог это сделать. «Вот, черт возьми, - думал он про себя, - всегда так: когда надо уснуть - не уснёшь, а когда не надо - спать хочется, что с ног буквально валит…» И тут его осенило! Он вспомнил про старенький приёмник на батарейках. Вот он лежит целехонький в старом комоде. Никанор Павлович нащупал клавиши и включил приёмник. И чтобы вы думали! Радио, как и в былые советские годы «заиграло»! Никанор Павлович поставил его на стол, а сам уже в кромешной тьме прилёг на кровать. И ведь надо же! В тот момент на «Маяке» звучали песни советских композиторов. Воспоминания из далёкого прошлого от сокровенных ностальгических слов и звучаний нахлынули, словно неукротимые морские волны, на теплый песчаный берег. Он лежал, а комок так и подкатывал к его горлу, заставляя глубоко вздыхать. Даже Пелагея Степановна с тревогой в ночной тишине спросила:
- Никаш, что с тобой?
- Ничего, ничего… всё в порядке… я сплю, - смахивая с глаз слезы, тараторил сдавленным, прогорклым голосом Никанор Павлович. Меж тем, в транзисторе звучало:
«Долетайте до самого солнца, и домой возвращайтесь скорей…» Песни всё звучали и звучали и бывший строитель не заметил как под акампонемент былых грёз и воспоминаний уснул. И приснился ему очаровательный и в тоже время несколько тревожный, задумный; непонятно чего значащий сон.
Атлантика. Гладкая перекатная волна покачивает бригантину, идущую под розовыми шелковыми парусами. На грот-мачте развевается «веселый роджер». Флибустьеры снуют по пиратскому кораблю туда-сюда. Слышатся веселые голоса и смех. На юте, будто бы у скатанной бухты швартового каната, связанный по рукам и ногам сам Никанор Павлович в матроской легкой и белой робе, с повязанной на голове платочком. Вдруг на правой стороне ходового мостика он видит своего сына Антона. Он весь вальяжный, напыщенный в испанском кошерном одеянии. Смотрит вдаль морскую; в синь бескрайнюю и манящую. Никанор Павлович, узнав сына, взывает тихим мятущимся и обнадеживающим голосом:
- Негоро, Негоро…
Антон повернулся, тряхнул черными вьющимися локонами и залихвастски
с надменностью и смешком в голосе прорёк в синь неохватную:
- Я не Негоро! Я Себастьян Парейро! – торговец красного кетчупа. И… тишина.
Весна. Тают бешено снега. Поют на разные голоса птицы. Никанор Павлович, как в детстве, сделал несколько скворечников и повесил их на шестах у изгороди их большого сада. И всё наблюдал, как птицы занимают новые домики. И видел, что даже птахам за место под солнцем и под крышей приходиться отчаянно бороться, а что уж говорить о человеке? Ну, дай им всем Господи доброго здоровья, уюта и жизненных успехов.
Благослови, благослови Господи детей и зверей.
СЕРГЕЙ АНКУДИНОВ