- Сколько одежды через мои руки прошло. Я ведь с тринадцати лет для людей шила, и, случалось, до войны еще, из очень дорогой мануфактуры. А на Кавказе, где мы после тридцать третьего года жили, люди побогаче были, и когда нас эвакуировали, ваш отец сказал, чтобы я всю одежду, что у нас была, с собой собрала: пригодится на хлеб.
В Казахстан везли нас – все бомбежки на реках догоняли. Вот наш поезд перед одной рекой остановился, ждали с другого берега пароход, что поезда, через реки перевозит. А этот пароход как раз разбит был, солдаты его на другом берегу ладили.
Народу скопилось перед рекой на станции. И тут же разбитые вагоны валялись, и люди… такие же, как мы, эвакуированные беженцы.
Ну вот, в Ильинке я и променяла всю нашу одежду на продукты. Кроме той, что на нас надета была. Все, до последней моей кофты, которую еще моя мать мне в 1914 году подарила.
А ты помнишь, - мама спросила меня торжественно, светлым тоном, - ту мою любимую кашемировую кофту, очень тонкую, из шерсти, какой сейчас не бывает?
- Шерсть черная, прозрачная и на ней листочки черным же шелком?
- Ну да, ты еще говорила, что, когда вырастешь, то она станет модной, и ты ее наденешь. Но ей пришла пора износиться, и лет десять уже, как у меня ее нет. Так вот, - закончила мама с гордостью, - ее у меня никто не выменял.
- Почему?
- Я ее многим предлагала. И русские женщины ее с удовольствием на просвет смотрели, в руках мяли, а потом возвращали.
- Ну, а почему?!
- Они говорили: «Катерина, чтобы оплатить ее, у нас нет столько продуктов, а задешево взять у тебя – стыдно, совесть не позволяет: очень уж красивая и дорогая она».
Так и осталась та кофта мне на память. Носила я ее после войны по большим праздникам еще лет тридцать. С голоду не померли. Выжили. Вместе с людьми.
Этот рассказ я записала в 1989 году