От Скютара до Сибири. Забытая Забел
Наш прекрасный народ будет вспоминать каждого из нас с любовью… Дай бог оправдать! (Забел Есаян)
Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
Анна Ахматова
Мученическая кончина - не конец, а только начало.
Индира Ганди
Армянская журналистка и писательница Забел Есаян, для многих неизвестная, неожиданно вошла в пятерку самых бесстрашных женщин мира по версии американского портала Refinery29. «Забел Есаян - блестящий пример женщины, которая жила в то время и в таком месте, где быть умной и самоуверенной было очень опасно. Фактически, ей пришлось жить не в одном, а в двух таких местах в течение своей короткой жизни».
Нет беспечальных людей на земле, печали-деревья растут и ветвятся...
Одна из моих армянских печалей заключается в постоянном и болезненном ощущении, буквально осязании невидимой стены между западноармянской и восточноармянской литературой, да и искусством тоже. Фильмы более доступны, а Вильям Сароян не в пример, его читают в переводах. Нет у подавляющего большинства местных армян чувства собственности к жемчужинам западноармянской литературы и искусства.
Можно объяснять, оправдывать, но стену по границе надо разрушать, для этого её надо ощутить, увидеть и признать. И начинать надо со школы.
В школьной программе по армянской литературе своё место давно заняли Григор Зограб, Сиаманто, Мисак Мецаренц, Даниэл Варужан, Акоп Паронян, Петрос Дурян, правда, язык не сразу воспринимается школьниками. А ведь всё закладывается именно там. Сегодня в школьной программе отсутствует имя Забел Есаян. Тогда как она – автор романов, повестей, эссе, единственный армянский писатель, написавший книгу о Геноциде (впервые вышла в 1922 году в Вене)! В Турции перевели эту книгу на турецкий язык. Надо, чтоб у нас молодёжь знала и её имя, и её труды…
40 творческих лет... остались в небытие, задвинуты на далёкую полку... Романы, статьи, публицистика... Долгий путь прошла она, её неполных 60 лет уместились от Скютара до Сибири.
Стамбул
Облезлые худые кобели
С печальными, молящими глазами —
Потомки тех, что из степей пришли
За пыльными скрипучими возами.
Был победитель славен и богат,
И затопил он шумною ордою
Твои дворцы, твои сады, Царьград,
И предался, как сытый лев, покою.
Но дни летят, летят быстрее птиц!
И вот уже в Скутари на погосте
Чернеет лес, и тысячи гробниц
Белеют в кипарисах, точно кости.
И прах веков упал на прах святынь,
На славный город, ныне полудикий,
И вой собак звучит тоской пустынь
Под византийской ветхой базиликой.
И пуст Сераль, и смолк его фонтан,
И высохли столетние деревья…
Стамбул, Стамбул! Последний мертвый стан
Последнего великого кочевья!
(Иван Бунин, 1905)
Родилась Забел Есаян в стамбульском районе Скютар. Кстати, там же несколькими годами раньше родился известный промышленник и меценат Галуст Гюльбенгян, вовремя уехавший после Аданы в Англию и женившийся в Лондоне на Нвард Есаян. Повидимому, в Скютаре было много Есаянов, ибо и зять Галуста Геворк тоже был Есаян …
Своё детство и юность Забел описала в одной из своих лучших книг "Сады Силихтара". Написала она её, находясь уже в новой, Советской Армении...
Начальную школу Забел посещала при церкви Святого Креста.
«Здесь, в районе Ускюдар в старейшем армянском лицее праздновали встречу Нового года. У входа в лицей меня снова встретил бюст Ататюрка. Но я уже не обращал на него внимания, учитывая, что жил я в Стамбуле на улице Бозкурт (авт. Бозкурт – организация тюркских нацистов). А за моим окном через дорогу располагалась начальная школа им. Талаата Паши – одного из лидеров правящего триумвирата, по чьей команде было уничтожено в Турции полтора миллиона армян, полмиллиона понтийских греков, 300 тысяч ассирийцев и тысячи езидов. Это равносильно тому, если бы в Мюнхене или Гамбурге в наши дни работала средняя школа им. Джозефа Блоша или Генриха Гиммлера….
Итак, как мне удалось узнать, армянский лицей функционирует с 1678 года. Правда, в те годы он был значительно меньше и назывался духовной семинарией при Церкви Сурб Хач. За эти почти 350 лет истории лицей не раз закрывали, открывали, снова закрывали… И только в 1953 году он окончательно становится лицеем. А с 2003 года, когда над лицеем вновь нависла угроза закрытия, местными армянами был создан Фонд Сурб Хач. С тех пор он и финансирует лицей. В нем учатся 320 юношей и девушек. Изучается армянская словесность, информатика, биология, химия, математика, география, физика, музыка… Словом, все обычные школьные дисциплины. При лицее имеется великолепная библиотека – гордость учебного заведения, так как, по словам завуча лицея Арутюна Куюмджи, фонд библиотеки располагает такими старинными армянскими книгами, которых нет даже в самом Матенадаране». (Вадим Арутюнов)
Силихтар… Несмотря на лиричную вязь рассказов о членах семьи, своих предках, Забел выступает в этой автобиографической повести психологом, историком и этнографом. Семья, дом, улица, школа… На самом деле повесть – историческая... Среди художественных книг-автобиографий в армянской литературе наиболее выделяемы «Жизнь на старой римской дороге» Ваана Тотовенца, «Горящие сады» Гургена Маари, «История одной жизни» Степана Зорьяна, и, несомненно, «Игдыр» Эдуарда Исабекяна. «Если не считать чудесную автобиографическую книгу Чаренца «Страна Наири». Это его, Чаренца Карс, город его детства и отрочества, но это, конечно, Карс в Чаренце, а не Чаренц в Карсе. "В «Стране Наири» Чаренца нет, кажется, что нет, но это тот Карс, через который Чаренц как бы заставляет познать себя. В этом смысле лучшей автобиографии, наверное, не бывает. Но Чаренц, как всегда, особый разговор". (Грануш Харатян)
Но есть ещё и «Сады Силихтара» Забел Есаян! Повесть занимает особенное место среди них, она самая лиричная и романтичная. Особенность её ещё и в том, что каждая глава повести является отдельной законченной новеллой. Кроме того, создавая свой автопортрет, писательница охватывает не только образы своей семьи, родных и близких, но и образы самых отдаленных предков, воссоздавая в итоге летопись нескольких поколений. И, надо сказать, книга отличается так же, как и армяне Западной Армении отличаются от армян Восточной Армении…
Среди любовно и выпукло вырисованных образов Забел описывает отца, который оказал большое духовное и интеллектуальное влияние на её формирование. В молодости отец двинулся в Тифлис, овладел русским и немного грузинским языками, оттуда через Дагестан в Россию, хотел получить медицинское образование, но не получилось. Вернулся, завёл новое дело по художественному ремеслу и жадно читал... Учил дочь: «В мире нет некрасивых людей, есть плохие и хорошие...». Мать у Забел страдала нервным расстройством…
С раннего возраста девочка мечтала стать писательницей. Первую статью Забел опубликовала в 1895 году, в 17 лет, в журнале «Дзахиг» («Цветок»). Тогда же Забел поступает в университет Сорбонны, где изучает литературу и философию, и с тех пор, до самого переезда в Армению, живёт в Париже. Вскоре стали появляться ее первые серьезные статьи и короткие рассказы в армянских и французских журналах. Её произведения различного жанра печатались в самых престижных изданиях Франции. В Париже Забел уже известна как талантливый, яркий и блестящий литератор. Начиная уже с 1898, за пять лет в армянских кругах Забел стала легендой, все газеты писали хором о ней. Она считалась самой образованной, всесторонне развитой личностью, наравне с мужчинами обсуждала различные вопросы политического характера.
Её тянет создавать психологические портреты именно обычных, простых людей, описывать их жизнь. «Действительность калечит людей. Равнодушие, жестокость, алчность, царящие в капиталистическом мире, коверкают его судьбу».
В «Дзахиг» она ведёт отдел для женщин, что не мешает ей писать во всех жанрах, в том числе литературоведческие статьи и армянской, и по французской литературе, о полисских армянах (повесть «Кроткие и строптивые»). И потом, в 1916-1917 она напишет огромное количество статей про литературу и искусство турецких армян.
Критики часто называли ее феминисткой, но Есаян отвергала этот ярлык: ее главной заботой была социальная несправедливость, а то, как она отражалась на женщинах, было лишь частью проблемы.
И только в 1908 Забел Есаян решает вернуться на родину, в Константинополь. Она первой оказалась в Адане после чудовищной резни армян. 25 000 человек... Ездила по концентрационным центрам и спасала детей... В следующем, 1909 году её назначили от патриархата членом комиссии по расследованию злодеяний, совершившихся в Киликии.
Книга «Среди руин», которую недавно издали в Турции на турецком языке, знакомит читателей с путешествием длиною в 105 лет по дорогам Киликии к алтарю воскресной литургии, путешествие, во время которого чрезвычайно тяжело пройти сквозь сироток, сквозь просьбы и ожидание помощи, и видеть взгляды арестованных, обращенные к алтарю казни. Это очень сложное, позорное и чрезвычайно горькое путешествие.
Однако, пишет Есаян, «всем нужно знать реальную картину нашей страны, мы должны смотреть на нее с мужеством и прямотой».
Есаян пишет, что в течение трех месяцев, проведенных в Адане, самым трудным было посещение тюрем. «Мы узнали, что среди турецких задержанных также есть невинные люди.
«Позор, пессимизм и отвращение» – вот что испытывает Забел, переживая горе и осознавая масштаб увиденного…
Мысленно переносясь на тридцать лет вперёд, не могу отделаться от страшного чувства: почти полтора года Забел всё то же самое перенесла уже на себе… Только вместо турков её, уже пожилую женщину, истязали армяне-большевики… Какую же свою Голгофу прошла эта хрупкая, душевная женщина с европейским образованием, влюблённая в будущее своего народа!
Через сто с лишним лет в библиотеке Нубарян турецкие учёные найдут отчёт Забел на 11 страницах о бесчинствах и истязаниях армянских девочек и женщин. Отчёт был представлен на Парижской мирной конференции члену армянской делегации Погос Нубар паше. По всей видимости, он его и инициировал. Ни слова, кто послал, кто виноват… Только впечатления, полные ужаса об увиденном. Но потом вышли статьи, где она обвиняет даже не столько турков, сколько армянские власти! И партию Дашнакцутюн, с которой она порывает... Но в книге, написанной на армянском, она обращается именно к туркам!
Столько статей написала и перевела – ВСЁ, что публиковалось при ней во Франции про армян, много лет переводила в основном она, а свою "Среди руин", единственную тогда книгу про содеянное турками – нет, не перевела, руки не доходили. Там в предисловии есть такая фраза: Мы погибли, чтоб вы стали СТРАНОЙ...
Забел отмечала в отчёте, что сразу после войны, развязанной младотурками, идёт систематическое уничтожение немусульманского населения. Выкрадывали девочек, молодых женщин, детей. Согласно её данным, число жертв превышало 200 тысяч.
Забел подробно описывала, как именно это происходило. Турецкие офицеры в Эрзруме выкрадывали молодых женщин из богатых и известных семей. В Эрзиджане – девочек из богатых семей.
Мужчин любыми способами удаляли или убивали, потом забирали женскую часть.
Как только эти женщины с детьми достигали до сборных пунктов, на них нападали курды, черкесы, чеченцы. Самой ужасной частью отчёта было описание отношения турков к армянским женщинам. Многие из которых или кончали самоубийством, или сходили с ума, матери выбрасывали детей в реку…
Отчёт, обнаруженный сто лет спустя, ещё одно неопровержимое доказательство преступлений и султангамидской, и последующей Турции…
Большой отчёт, 11 страниц. Ни слова неправды. И как же должна была проникнуться писательница этой болью, ужасом происходившего... Теперь становится понятно, почему она так радостно бросилась навстречу советской власти, почему она так отдалась созиданию новой Армении, где турки не резали её братьев и сестёр…
В течение трёх месяцев путешествий по окрестностям Аданы, Мерсина и Килиса, Забел стала свидетельницей последствий кровавой резни. После чего опубликовала ряд статей о массовых убийствах в Адане. Именно эти впечатления Забел отразила потом в книге "Среди руин". Писала мужу: сохрани мои письма, которые я отсюда посылаю. Они пригодятся!
«Если я могу описать катастрофу этих людей, которые потеряли рассудок после того, как испытали всю кровь и огонь, я бы выполнил свои обязанности перед моей родиной».
"На следующий день мы отправимся в Адану и будем среди руин. Я думала об этом беспрестанно и провела еще одну бессонную ночь с сердцем, полным горя".
«Когда мы впервые ступили в Мерсине, мое впечатление было такое, словно мы пересекли порог в царство смерти. Люди приняли нас с невысказанной печалью. Весь день мне казалось, что я вижу всё в кошмарном сне: были женщины, одетые в черное - члены семьи первых жертв, - крики, жалобы раненых, сирот и вдов, чье горе казалось, восстало, увидев нас.»
Забел добивается многого. Создание приютов в Египте, Киликии, на Кипре, в Константинополе.
Из письма Аршаку Чопаняну:
«Часть сирот из Аданы (общее количество 10 000» разместили:
700 перевезли в Мерсин для погрузки на корабль, и ещё 350.
В Ливане приготовила места для них. В Айнтапе 2000 сирот подготовлены, за ними посланы автомобили. 300 сирот из Алеппо перевезены в Полис, а 1700 в процессе обустройства. И всё это благодаря французскому правительству. Забел следит за судьбой Киликии, спрашивая Погос Нубар пашу: неужели её оставят в составе Турции? Там тоже много сирот…
А из Урфы, Сиса, Аджна сироты пока так и остаются… »
Забел очень хотела создать ещё несколько сиротских приютов, но Патриархат и община не поддержали ничем.
В 1919 году Забел Есаян присоединилась к делегации Республики Армения и приняла участие в Парижской мирной конференции. Общественности почти не известно о том, что в годы Первой республики Забел Есаян проделала большую работу и в дипломатической сфере. Известность в среде парижской интеллигенции и безупречное знание французского языка стали стимулом для того, чтобы в 1919-1920 гг. она приняла активное участие в работе Парижской конференции в качестве советника и переводчика делегации Республики Армения. На её дипломатическом паспорте стояла подпись Аветиса Агароняна.
В 26-ом Забел впервые приезжает в Советскую Армению, душа её пела от одной мысли, что есть свободная от турков Армения, и до 32-года она пытается обосноваться в Ереване.
Забел стремилась в новую Армению, была счастлива оттого, что здесь строится новая жизнь. Видевшая беженцев из Аданы, Западной Армении, она представляла тридцатые годы в Советской Армении Ренессансом. Оставила Францию, где в Сорбонне сын изучал химию (в некоторых источниках – Грант закончил химический факультет института имени Пьера Кюри в Париже), и с дочерью Софи переехала в возрождающуюся Армению… Затем переехал и сын Грант. «Я в Ереване уже два года и бесконечно счастлива. Могу сказать, что в своей жизни не знала такого состояния , полной внутренней гармонии чувств и желаний… Сын присоединился к нам… Дочь со мной… Мы все счастливы и смотрим в будущее с надеждой…» (отрывки из письма Акопу Ошакану, 1935 г.)
Забел даже была избрана делегатом Съезда писателей, в 1934 она была на съезде, выступила на французском, так как не знала русского языка. По свидетельству участников, атмосфера напоминала большой праздник: играли оркестры, у входа в Колонный зал делегатов приветствовали толпы москвичей, на стенах Дома союзов были развешаны портреты Шекспира, Мольера, Толстого, Сервантеса, Гейне. Романтика первых лет революции привлекла на тот съезд много восторженных интеллигентов и писателей со всего света.
После участника Парижской Коммуны Густава Инара выступила Забел. Забел считала, что центром нашей национальной культуры является Ереван, и надо ориентироваться на литературу, создаваемую здесь, а не на произведения армян-скитальцев, посвящённых чуждой нам действительности.
Речь Забел на съезде была о необычайной роли писателей: «Писатели ныне являются фашистами или антифашистами. Если же существуют ещё писатели, которые думают остаться вне классовой борьбы, то по существу, они не нейтральные и по своему желанию или против желания, но они приспособляют свои произведения к требованиям фашизма. Армяне в буржуазной стране тоже не молчат, они борются против дашнаков». К этому времени Забел отошла от дашнаков, порвала с ними, так как, в частности, те были против Советской власти.
Кстати, треть участников Съезда писателей (182 человека) погибла в течение нескольких следующих лет в тюрьмах и ГУЛАГе. Ещё 38 человек были репрессированы, но остались живы. А Второй съезд состоялся уже через 20 лет…
Писала Исаакяну из Еревана, описывая свои бурные восторги новой Арменией... А в Ереванском университете среди пролеткульта со своей Сорбонной какой же она была роскошью! Преподавала там историю зарубежной литературы и французскую литературу, продолжая писать... Студенты, среди них Рубен Зарьян, с любовью рассказывали, что Забел Есаян сильно отличалась от других лекторов, «она сидела за столом, зажигала сигарету и говорила обо всем, была свободна, раскована, подобное было немыслимо в те годы».
Гурген Маари в своём «Чаренц-наме» вспоминает, как однажды Чаренц повёл его к Забел, слушать отрывки из её новой книги «Сады Силихтара». Эти имена так неразрывно связаны между собой… Маари тоже был репрессирован и отмотал свои первые, а потом ещё и вторые десять лет… Едва вернулся, отправили снова. Как же, раз не расстреляли, изволь гулять по концентрационным лагерям…
А пока живы все…
«Подходит Сурен Кочарян. – Как насчёт нарды?
– Не знаю, успею ли, – и смотрит на часы. – Нет, не успею.
– Свидание?
– Гмм…. Хорошо напомнил! В три часа должен пойти к Забел Есаян, обещал. А сейчас…
Смотрит на угол Абовяна и Амиряна.
– А сейчас дождь перестал.
Кратковременный дождь наполнил воздух ароматом пыли. Это тот день, когда можно вдыхать воздух полной грудью.
Чаренц – четвёртый, я – пятый. Спустя немного магазин открыли
Уже образовалась довольно длинная очередь, Лица радостные, даже праздничные. Полки заполнены белым матнакашем. Покупаем два хлеба. Он засовывает свой хлеб в бумажные папки, предварительно отломив кусок.
Выходим.
– Слушай, пусть народ узнает, что его писатели тоже рады «свободному» хлебу! «Свободный хлеб! – вот как он окрестил этот хлеб. Не ошибся. Прохожие обратили внимание. Знакомые улыбались, почтительно улыбались.
– А это – доля Забел. Давай вместе пойдём к Забел. Обещала прочитать отрывок из «Садов Силихтара».
Забел Есаян живёт на третьем этаже гостиницы «Севан». Балкон смотрит на площадь Шаумяна, комната просторная и светлая.
– Забел джан, тебе свободный хлеб принёс.
– А я подумала, что забыл про встречу. Кофе поставила – только мне, не беда, сейчас исправлю ошибку. Что вы говорите? Свободная продажа хлеба уже в силе? Какая радость! Но я этот хлеб не съем, буду хранить, как память…
Кофе. Показался и коньяк. От коньяка отказался. («Хочу слушать со свежей головой»). Заговорили о Полисе, вернее, Забел – про Полис, а Чаренц – про Константинополь.
Сады Силихтара… и сегодня помню: Есаян читала мелодично, как ашуг, и немного в нос давние воспоминания, которые были написаны с лирической душевностью и теплотой, события и лица, искусно и с обжигающим вдохновением описанные, честная литература, в самом честном значении этих слов.
Тишина.
Сделав последний глоток, выпил кофе, отмерил шагами в длину комнату, подошёл к окну. И задумчиво стал смотреть вниз…
– Хорошо написала, Забел джан! Эмоционально, за сердце берёт. Если аллах что-то дал, пророку нечего сказать. Разве только одно. Заканчивай и заключим договор, отправим в типографию.
Было почти пять, когда мы вышли из гостиницы…».
Кстати, в 1937 году в Ереване было опубликовано многотомное собрание сочинений писательницы. Но куда делись эти тома после репрессий?.. Ещё много лет после реабилитации о ней предпочитают молчать.
Сам Маари был арестован в 1936 году – по обвинению в террор и с т и ч е с к о й деятельности и намерении «отделить Армению от Советского Союза, п р и с о е д и н ив её к лагерю империализма» и летом 1938 г. сослан в исправительно-трудовые лагеря. Чаренца тоже арестовали, но до лагерей великий поэт не дожил… Его друг Маари скитался по лагерям 20 лет. Впрочем, как и Ваан Тотовенц, мечтательный прозаик и лирик
А Забел до лагерей не добралась…
Уже раздавались звоночки.
Гневно разоблачали коллег… Над Ханджяном, Бакунцем, Чаренцем стали сгущаться тучи. Забел громогласно выступает в его защиту:
«Егише Чаренц – самый крупный наш поэт, это невозможно опровергнуть, его талант сверкает и ослепителен! Имена многих из нас исчезнут бесследно, а грядущие поколения не забудут Чаренца. А чьи-то имена если и придут к пришедшим поколениям, то лишь по той причине, кто из нас был по отношению к нему справедлив или несправедлив…».
Этих слов тоже ей не простили…
Какой-то важный чиновник в Союзе писателей выступал против Бакунца: «Он враг народа!» Забел возразила ему: «Я не знаю, кто вы и кем работаете, но выражаться таким образом про Бакунца не имеете права! Аксель Бакунц своим творчеством может стоять рядом с Мопассаном!".
Жернова начали молоть...
Радостная, счастливая, Забел приняла решение переехать в Советскую Армению. Стала преподавать в Университете, на французском, западноармянском, и даже на восточноармянском языке. У Софи родилась девочка, назвали Забел. Красивая, в бабушку. Чем не прекрасна жизнь?
Поверила своей мечте, веками взлелеянной армянской мечте, и пошла за ней… Всего несколько лет осталось ей жить со своей мечтой в стране, к которой она устремилась всей душой.
27 июня 1937 года город облетело мрачное известие: арестовали Забел Есаян! Университет практически обезглавили, столько профессоров и доцентов арестовали! Моя мама училась там в эти годы, и её в инициативном порядке пытались выгнать, так как дедушкин брат приходился полным тёзкой заведующему кафедрой истории КПСС Ваану Рштуни. А того арестовали! Но, слава богу, скоро отпустили!
Конечно, разве можно было её вырвать из когтей НКВД? Уже то, что родилась в Константинополе и много лет жила в Париже, делало её мишенью для любых обвинений! Кинулись спасать её рукописи. Софи с дочуркой и мужем выселили из квартиры на улице Абовяна, Гранта тут же уволили с исследовательской работы, хотели лишить квартиры. Но Грант Есаян, выпускник Института Пьера и Марии Кюри, под руководством Степана Гамбаряна работал над созданием завода синтетического каучука, теперешнего Наирита, и сделал несколько важных изобретений, кто знает, наверное, поэтому его оставили в покое.
Мой давний коллега, Асатур Пашаян, автор многих книг – биографий замечательных армян, узнав о моих исканиях, в двух словах рассказал о своём знакомстве с Грантом Есаяном, сыном Забел… Мы тоже химики.
«В семидесятых годах я работал в Институте Органической химии Академии наук Арм.ССР. И в этом небольшом коллективе с нами работал Грант Тигранович Есаян, сын известной писательницы Забел Есаян. Чудесный человек! Телосложения довольно крупного, очень приветливый, кандидат химических наук и, судя по внешности, скромный интеллигент, проживший горькую жизнь, полную страданий... До ИОХа Грант Тигранович работал на заводе синтетического каучука. Мы всего несколько раз встречались за беседой, возможно, по причине ощутимой разницы в нашем возрасте, да и работали в разных лабораториях. По его скупым рассказам помню, что после ареста матери их семья оказалась в чрезвычайно тяжёлом положении: сестра (или сёстры, не помню) умерли от голода. По крайней мере, я так помню.
Грант с воодушевлением рассказывал о литературоведе Севаке Арзуманяне, который опубликовал в1965 году объёмный труд про его мать, Забел Есаян. Помню, как он говорил, что опубликованная в Марселе в 1928 году книга "Освобождённый Прометей" явилась лучшим доказательством её патриотизма и отношения к Армении и к армянскому народу.
Грант Тигранович ушёл из жизни прямо в институте, от инфаркта. Я уже в ИОХе не работал».
А Грета Галоян, много лет заведующая патентным отделом в ИОХ, пришла туда сразу после окончания химфака и проработала под руководством Гранта Тиграновича до самой его смерти в 1982 году.
«Это был необыкновенно воспитанный, интеллигентный, добрый и умнейший человек, но настолько же скромный. Жена у него была русская (на самом деле, украинка), очень добрая женщина Моя сестра работала в Академии, и там про него говорили: «слишком уж интеллигентный». Действительно, если вдруг заставал нас, совсем юных выпускниц за прихорашиванием, он тихо выходил из лаборатории: « Не беспокойтесь, я потом зайду! Когда закончите». Не могу забыть его уход… за день до моей защиты, чтобы помочь мне, он сам поехал в Академию за оттисками наших совместных статей. Вернулся в институт, видимо, уставший, и упал прямо на лестницы… К сожалению, я не могу найти следы сына Александра, и внучки Изабеллы…».
Первая жена Гранта умерла, умерла дочь, один из сыновей…
Грета прислала фотографию сотрудников лаборатории, возглавляемой Грантом Тиграновичем. Я его часто видела в ИОХе, в семидесятых годах …
Муж Софи (дочери Забел) уговорил её уехать в деревню с дочерью, обосновав бегство арестами членов семьи. А сам Сарибек, муж Софи, за это время женился. Софи в деревне заболела, лишилась крова, маленькая Забел умерла от голода и кори, у Гранта умерли жена и двое детей… Всё имущество Забел вместе с картинами мужа, художника Тиграна Есаяна, досталось второй жене Сарибека… не смогли отсудить – та всё спрятала и уверяла, что Сарибек ей ничего не оставил… Сам Сарибек погиб на фронте.
Тем не менее, в Картинной галерее, где хранятся картины Тиграна Есаяна, устроили посмертную выставку. 189 картин…
После войны Софи стала работать – ей немного помогала Серик Давтян, сама тоже оказавшаяся в тюрьме с Забел и отсидевшая все 10 лет в Магаданской ссылке…
А Забел пошла под статью 58а «за шпионаж».
– У вас ведь есть родственники за границей, и вы не зря эти языки учили! Французская шпионка!
Забел удивлялась глупым и поверхностным вопросам следователей, «неужели они не знают и не учитывают, почему армяне оказались в других странах?».
Сама Забел от турков спаслась благодаря своей выдержке. Турки уже взяли её на «подозрение» после аданской миссии. Однако она вновь возвращается в Стамбул, на родину.
О её влиянии как писателя и публициста свидетельствует то, что она была единственной женщиной в составленном младотурками списке на депортацию и расстрел 24 апреля 1915 года. Единственная женщина-писатель в их чёрном списке, рядом с Комитасом, Зохрабом, Сиаманто и Варужаном...
Выходя из гостиницы, она неожиданно встретила двух вооружённых турков, те спросили:
– Ты Есаян Забел?
– Нет, что вы говорите, не я, она внутри! – махнула рукой Забел и медленно удалилась… Спряталась в больнице, выдав себя за турчанку, затем, раздобыв паспорт, под видом гречанки-кружевницы добралась до Андрианополя, пересекла границу Болгарии, Румынии и оказалась в Тифлисе. Здесь она встретилась с Ованесом Туманяном, который очень тепло её принял, устроил у себя дома, затем отвёз к себе на дачу.
Чтобы вернуться к мужу в Париж, ей пришлось обогнуть путь через Иран, Багдад, Басру и Египет. И везде она занимается собиранием и размещением армянских беженцев и сирот. Надо же, а единственной женшиной в списках «врагов народа и Армении» из Армении оказалась сокамерница Забел Есаян Серик Давтян. От большевиков никакая выдержка ни большевичку Серик, ни патриотку Забел не спасли.
А ведь в Ереване Забел жила счастьем и гордостью за освобождённую родину! Делилась своими впечатлениями с франкоармянством, душа была наполнена гордостью и радостью. Здесь она пишет книгу «Прометей освобождённый».
Вот так и решила переехать в Армению…
«Бедные родные не понимали, почему от неё ничего нет, и хотели помочь материально, чем ещё больше приближали к ней опасность»…
Нетрудно представить её изумление, когда она услышала обвинения в свой адрес. И семь месяцев ни одного допроса! Такая нагрузка была…
Пожилую женщину изуверски пытали: два дня посадили на высокий стул, сидела, свесив ноги, и совершенно обессилевшую, с неимоверно распухшими ногами втолкнули в камеру. Она не подписывала, что шпионка. Конечно, её высокий, европейский интеллект не мог осознать всю безнадёжность этой мельницы человеческих судеб, бессмысленной и жестокой.
Очень переживала за детей, не имея никаких известий, в письмах постоянно спрашивает, как они? В заключении она не теряла духа, ни разу не пожаловалась… сокамерницам она читала наизусть французскую классику.
И по ночам читает нам Петрарку
Отличный парень Ося Мандельштам…
Сокамерница Ашхен Симонян рассказала о нескольких днях пребывания с Забел в беседе с журналисткой Кларой Терзян, родители которой были очень близки с Забел. А саму Ашхен арестовали за «недонос» на врага народа, своего мужа. Она сидела с жёнами врагов народа: вчитайтесь в эти имена. Репрессии в отношении членов семей "врагов народа" – это особо жестокое преступление, преступление в квадрате, настоящее злодейство.
Марица Вштуни, Маро Алазан, Люся Тотовенц, Роза Ханджян, Араксия Тер-Симонян, Серик Тутунджян, Роза Есаян, Маня Чубар, жёны Аматуни и Стёпы Акопова. Студенткой я случайно побывала в доме очень красивой старой женщины, вдовы литературоведа Гургена Ванандеци…
В камере после допроса жена поэта Изабелла Чаренц, привлекательная молодая женщина, сетовала:
– Я ведь ни одного стихотворения Чаренца даже не читала. За что меня арестовали?
Её письмо-просьбу освободить мужа, учитывая его невиновность и плохое здоровье, обернулось против неё же, посадили и Изабеллу, мать маленьких девочек....
Однажды Забел увели с вещами. Сокамерницы не знали – на волю или пересылку. Перевели в Бакинскую тюрьму. И опять допрашивали, наконец, она, не выдержав пыток, подписала какой-то протокол, записанный следователем на русском языке. Были видевшие её в бакинской тюрьме. Рассказывали, что на пароходе заключенных везли в Красноводск, оттуда в ссылку, и, подчиняясь неписаному приказу, «Жаль на них патронов. Топить. И – всё!», обессилевшую изнурённую женщину в мешке, предварительно жестоко избив, выбросили в море.
Но ведь и расстреливали. Задав всего два вопроса:
– Имя, фамилия? Считаете ли себя виновным?
И объявляли приговор, независимо от ответа. В день по тысяче, полторы тысяч… А многие в последнюю минуту жизни кричали: «Да здравствует Сталин!».
С большим трудом восстанавливается имя пламенной патриотки, одарённого романиста и публициста Забел Есаян. Многие сведения о ней противоречивы, некоторые страницы жизни так и остались под пеленой неизвестности. Писательницей оставлено большое литературное наследие, её трудно даже сравнить с другими женщинами-писателями западно-армянской литературы, включая и Србуи Тюсаб, которую Забел считала своей духовной наставницей.
Те, кто остались, не должны никого предавать забвению…
Двадцать лет назад в Доме писателей Армении собрались отмечать 110 лет со дня рождения талантливого прозаика. На сцене был установлен её портрет кисти живописца Маркоса Арзуманяна. С картины на присутствующих смотрела яркая, красивая женщина, с умным и живым взглядом. Арзуманян с большим волнением писал этот портрет, зная, какую личность должен был изобразить на холсте… во время сеанса Забел рассказывала о французских художниках, а скульптуры Родена так проанализировала и описала, словно была искусствоведом…
Как раз до этого он закончил портрет Арус Восканян, и, когда Забел арестовали, Арус попросила:
– Сын мой, ты слышал, Забел арестовали! Как зеницу ока сохрани этот портрет! Это святые мощи нашего народа!
Художник на свой страх и риск придумал, как сохранить опасный портрет. Он прибил на раму новый холст и нарисовал на нём цветочки. Во время наводнения в Ереване картина очень пострадала, и он 3-4 месяца её реставрировал…
Сын Грант обратился с заявлением о реабилитации матери, и только в 57-ом получил. И из архивов выяснилось то, что могли бы обнаружить и в 37 году. Справку… о её невиновности!
Разбирая «Следственное дело Забел Есаян, арестованной 27 июня 1937 года за номером 18798», находящееся в Государственном Архиве РА, узнаём подробности её допросов, читаем (увы!) запоздалые протоколы реабилитации... Зная о высочайшей грамотности "изобличённого врага народа", брезгливо вчитываешься в безграмотный текст, состряпанный полуграмотными чекистами. А наводнение 1946 года унесло её судебное дело…
Со дня ареста 7 месяцев (!) её вообще не допрашивали! Ещё один вид пытки – в тюрьме ей не разрешались ни перо, ни бумага. Следователь сам записывал допрос на русском языке и заставлял её подписывать малопонятный текст... Но письма пишет, и, как ни странно, письма доходят... Гюмри, Ереван, Баку…18 писем получили её близкие, все письма вместе с архивом матери Грант передал государству.
«Шпионаж» начался с писателя Антоняна Арама, который работал в библиотеке «Барегорцакан» в Париже и «поддерживал» связь с «разведотделом» Франции. Потом, в1934-ом году в СССР приехал связной французской разведки Грач Ерванд, и, связавшись с ней, предупредил, что если она будет игнорировать их задания, её подвергнут террору и снова дал задание шпионского характера... «Вину» полностью «признала»! «Да, признаю, я действительно состояла в партии Дашнакцутюн, но давно порвала с ней из-за важных разногласий. Да, я действительно выезжала в Киликию по предложению известного армянского миллионера Погос Нубар паши в составе комиссии по делам армянских сирот.
Среди других "признаний» – через Агаси Ханджяна и писателя Алазана добилась разрешения переехать в Армению.
Приговор 0015
«Есаян Забел, 1878 года рождения, уроженка Константинополя, как член дашнакской партии вращалась в дашнакской среде (тогда Дашнакцутюн был чем-то вроде ИГИЛ, запрещённой в России) и поддерживала связь с установленными шпионами одного иностранного государства. После приезда в 1933 году в СССР имела связь с ныне разоблачёнными врагами народа. Есаян получила от разведорганов иностранного государства задания шпионского характера, как то: собрать полную информацию о материальном положении армян в Армянской ССР. Собрать информацию о материальном положении мигрантов-армян и их настроениях. Есаян начала свою шпионскую деятельность с 1920 год, ещё в бытность в Киликии.
Подписи интернациональные, бригвоенюрист, военюрист, сержант...
На основании вышеизложенного, Осуждена 23 января 1939 года Военным трибуналом по ст. 58а к расстрелу с конфискацией имущества.
5 марта: приговор оставлен в силе.
Но Забел, борец по природе, сумела, не зная русского языка для общения с палачами, обратиться в Верховный Совет, и 8 мая 1939 года расстрел, как ни удивительно, был заменён лишением свободы на 10 лет с ограничением в правах. В конце 1941 года её перевозят в Гюмри, оттуда в Ереван, из Еревана – в Баку (пересыльный пункт № 170, Кишлы). Из тюрьмы она пишет детям, но материнское сердце словно чувствует, что с Софи стряслось несчастье, в письмах она постоянно спрашивает: тут все получают столько писем, а вы не пишете…
Чтобы через Красноводск на пароме везти дальше в Сибирь. Все знают ужасные условия перевозки ссыльных... Половина не доживала до своего конечного пункта в ГУЛАГах. На пароме началась дизентерия... Истощённых и обезвоженных больных стали в мешках сбрасывать в Каспийское море... Последнее письмо – середина 1942 г, почему-то датированное 45-ым…
Дальше о Забел Есаян НИЧЕГО не известно! Ничего, ни даты смерти, ни места захоронения…
Теперь читаем Протокол оправдательного заключения от № 00552/39 от 9 января 1957 года, ровно через 20 лет:
«По приговору суда Забел Есаян признана виновной в том, что, приняв советское гражданство в 1933 году, перед выездом в СССР получила от французской разведки задание собирать сведения о положении армян в СССР и взаимоотношениях между закавказскими республиками.
В суде Есаян вербовку отрицала, и признавала себя виновной только в том, что не осознавая того, содействовала антисоветской деятельности других лиц.
Обвинение Есаян было основано только лишь на её показаниях, от которых она отказалась, и объяснила, что оговорила себя по принуждению следователя».
Однажды ей сделали очную ставку с одним армянским поэтом. Тот подтвердил свои обвинения в шпионаже. После чего Забел была в смятении, негодовала и возмущалась: как можно так лгать! Он подлец! Это негодяй!
В течение года её уводили на допросы 90 раз! А один из следователей, по фамилии Ароян, по её словам, был сущим зверем, под пытками заставлявшим подписывать признание в шпионаже. Забел пожимала плечами: «Пусть расстреляют. Я не шпионка».
В написании доноса она подозревала Геворга Абова, даже была уверена. Но интересно, кого так довели до оговора! Она была уверена, что правда восторжествует, и что с неё снимут эти обвинения: из воспоминаний Софи: Сегодня ты скажешь, что бабушка контрреволюционерка. А через двадцать лет не скажешь!» (приводятся в пронзительной книге Каринэ Халатовой «Дело №…»)
Словно в воду глядела! Через двадцать лет осудили культ личности, а из лагерей и тюрем стали освобождать сотни тысяч безвинно репрессированных…
Из заключения от февраля 1940 года: «Следствие проведено формально, неполно, не проверено…» и, тем не менее – королева доказательств по Вышинскому – сама призналась! И приговор оставляют в силе… Ирония судьбы – в 1921 году в один из полицейских участков Парижа поступил донос: Забел Есаян занимается антифранцузской деятельностью. Пришлось «заручиться» поручительством…
Но она рассказывала сокамерницам, которых Каринэ Халатова сумела разыскать: «Я ничего не писала, они допрашивали меня на армянском, а протоколы допросов заполнялись на русском языке, которого я не знаю».
«Бывшие работники НКВД Арм.ССР Мугдуси, Егоров, Киракозов, проводившие следствие по делу Есаян, впоследствии осуждены за антисоветскую деятельность и фальсификации дел.
Данных о принадлежности Есаян к агентуре французской разведки не имеется.
Допрошенные в ходе проверки свидетели – известные армянские писатели Габузян (Алазан), Зорьян и Сарьян охарактеризовали Есаян как честную писательницу, выступавшую в зарубежной печати с поддержкой Советской власти и пропангадировала достижения народов СССР.
В заключение предлагается приговор суда и определение Военной коллегии отменить, дело в её отношении прекратить».
Самого Мугдуси уже два года как расстреляли, а дело его жило...
В эти годы в Ереване появился некто Месроп Азиз, который себя выставил «писателем». Принёс сборник рассказов для опубликования. Кто-то заметил, что эти рассказы по стилю очень похожи на рассказы Забел Есаян и что авторство скорей всего её. Ведь после обыска всё унесли. А этот Азиз был парикмахером, для проверки подозрений решили его позвать в издательство и предложить, чтобы тот написал заявление. Не написал, не пришёл – испугался, так как был безграмотным. И исчез. Куда делись её остальные записи при обыске, неизвестно. Архивы исчезли, растаскали… Семейный архив сын Грант сдал в музей литературы и искусства имени Чаренца.
История не знает сослагательного наклонения. Но ведь многие остались, даже издалека увидев террор, развязанный в стране с первых дней этой власти… Жила в Париже, закончила Сорбонну, уже была известной писательницей, после октябрьского переворота в те годы из большевистской России все бросились в Париж, а она пришла обратным ходом... сгорела только за то, чтобы строить новую культуру новообретённой Родины... Потерянная дочь, внучка... Сын остался без ничего, слава богу, жильё не отобрали, а ведь собирались... Когда она переехала в Армению, ее спросили, как она помогла покинуть комфортный Париж ради Еревана. Ее ответ прозвучал так: «Эти неудобства незначительны для меня, так как я принимаю активное участие в строительстве будущего нашей страны. Я ответила на ваш вопрос?».
Трагическая судьба поистине бесстрашной женщины. Трагичная вдвойне, так как Восточный мир видел в ней предателя – ушла к большевикам. И замалчивали, как могли. Долго… А в Советскую Россию она приехала с надеждами, но в очень неудачное время. И не переставала думать, что это ошибка... Не верила... Здесь припоминали дашнакское прошлое, и то и просто, без причин, надолго предали забвению…
Перемолотые судьбы, неисполнившиеся мечты, уничтоженные на корню лучшие ростки… Кто остался, тот и наследник.
В наших руках бесценное наследство. Способности и опыт, накопленные многими поколениями наших предков, спрессованы в индивидуальных генетических формулах и переданы нам как творческий потенциал нации, как её характер и черты. Сможем ли мы донести накопленный генетический код до будущих поколений?
В Спюрке книги Забел переводят и издают. Они возвращаются и на родину. Сделана огромная работа по оцифровке её произведений, которую удалось осуществить с помощью Фонда Галуста Гюльбенкяна.
Эту главу я посчитала бы законченной, если бы журналистка Клара Терзян в письме, в котором прислала ценные замечания по главе о Забел, с которой у неё были особенные духовные связи (дружили семьями и Забел очень её любила) не сообщила мне, что недавно, по инициативе омбудсмена Арцаха, был организован конкурс среди школьников на лучшее сочинение про Забел Есаян. Трогательные сочинения написали многие, особенно – победители, школьники старших классов сельских школ Арцаха.
На необычный форум пригласили и внука Забел, Александра Есаяна, сына Гранта Тиграновича. Александр работает в Госунте, замдеканом кафедры…
Забел Есаян – одна из крупнейших наших писателей 20 века. И предана недопустимому забвению, широкой общественности она почти неизвестна. До самой Независимости Забел и её произведения необъяснимым образом умалчивались.
Верится, что имя Забел снова войдёт в золотой фонд нашей литературы, за границей её стали переводить, верится, что её будут переиздавать и на родине, и самое главное, она заслужила своим творчеством, бесстрашием, богатством охваченных тем, чтобы её начали изучать в школах…