Понедельник - день тяжёлый, а если перед этим была безумная неделя, то тем более. Я решил попробовать снять нервное напряжение. Нет, я не стал применять для этого испытанное народное средство - водку. Водка хороша для снятия локальных стрессов, а мне было необходимо восстановить общее душевное равновесие. В этом случае алкоголь только навредит. Помочь в таком положении может хороший психолог, а психологов, равно как и психотерапевтов, я терпеть не могу. Вероятно оттого, что знаю наперёд: что они будут говорить, с какой интонацией они всё это будут говорить, как, при этом, будут мысленно зевать, как будут с лёгкостью давать идеально-банальные советы и, без наименьшего сомнения, решать неразрешимые проблемы.
Нет, мне нужен психолог другого уровня, который бы был со мной на равных, который бы предполагал, а не утверждал, который бы объяснял, а не настаивал, который бы учил, а не лечил, который бы думал вместе со мной, а не навязывал бы своё мировоззрение. К счастью, у меня есть такой человек. Это Наумов Аркадий Григорьевич, учитель истории на пенсии. Нет, я никогда не учился у него. Наше знакомство началось с письма, которое он написал в редакцию издательства на моё имя. Он негодовал и сетовал в том письме, что я, без сомнения талантливый человек, увлекаюсь эффектами и смакованием жестокости, что я довольно плоско вырисовываю свои персонажи, не раскрывая объёмность их характеров, не знакомлю читателя с их внутренним миром. Он писал, что главное - это люди, а детективный сюжет - это те декорации и интерьер, что помогут читателю понять суть происходящего в их душах, что не стрельба из пистолетов, а внутреннее противостояние носителей Добра и Зла является настоящей драматургией, на которой и должны базироваться мои произведения.
Сначала это письмо вызвало у меня раздражение, но спустя пару дней стало интересно, и я встретился с его автором. С тех пор, хоть и не часто, но мы встречались, разговаривали, спорили, обсуждали различные проблемы. Благодаря влиянию Аркадия Григорьевича, мои произведения стали добрей и интересней. Именно он научил меня, что надо серьёзнее относится к персонажам второго плана, так как только они могут помочь более красочно и многогранно отображать главных действующих лиц - королей играет свита.
Но сегодня разговора о литературе не будет. Не то настроение...
Наумов, по обыкновению, встретил меня очень радушно. Немного пожурил.
- Совсем забыли старика. Вот умру, а вы и знать не будете... Марк, это правда, что вас хотели убить?
- Правда.
- Зачем?
- Чтобы я не дышал. Чтобы моё сердце не стучало. Чтобы я не мог думать. Чтобы не мешал жить скотам...
- Извините, я неудачно выразился. Я хотел спросить, за что вас хотят убить?
- Увы, я не могу вас посвящать в суть происходящего, дабы не втягивать в эту карусель смерти. Могу лишь сказать, что я стал героем детектива, - немного криминального, немного политического, довольно абсурдного, и совершенно несуразного с точки зрения здравого смысла, но очень страшного. Одним словом, я стал действующим персонажем современного детектива и, по законам жанра, настал момент, когда я должен прийти к мудрому человеку и поговорить с ним, по душам, о жизни. Вот я и пришёл.
- Вы мне льстите, - немного смутился Аркадий Григорьевич. - А может вам пожить у меня, ну пока всё не уляжется?
Я улыбнулся.
- Увы, без меня не уляжется. Да и не убежишь от судьбы, как не убежишь от себя, как не убежишь от собственной тени... Знаете - можно так себя осветить, что тень исчезнет. Но она исчезнет не навсегда. Она спрячется внутри тебя, будет подтачивать твою душу и рваться наружу. Она будет незримо отравлять само твоё существование - раздирать разум тёмными мыслями и противоречиями... Нет, я не стану бегать от судьбы, как от собственной тени. Вы много раз мне твердили, что человек должен сам управлять своей судьбой, а это невозможно сделать убегая от неё.
- Что же вас беспокоит?
- Сомнения. Сомнения, Аркадий Григорьевич. Например - как отличить умного оратора от пустого демагога.
- Очень просто, Марк. Умные говорят долго только, если их об этом попросят, а дураки и демагоги трезвонят без умолку вопреки желанию слушателей. В этом и заключается основное внешнее различие между ними.
- А если человек признаёт себя дураком, то стоит ли этому верить?
- Никогда настоящий дурак не назовёт себя дураком, - улыбнулся учитель в отставке. - Для этого нужен определённый объём ума. Такой человек или имеет заниженную самооценку, или откровенно рисуется.
- А в споре между умным и дураком, как их различить?
- Умный внимательно слушает дурака, но не перенимает его точку зрения, а откровенный дурак вообще никогда не слушает умного.
- А если человек только немного глуповат?
- Глупый человек слушает и умного и дурака, но не понимает разницы между ними.
- Ну, хорошо, - согласился я. - Давайте уйдём в более философские сферы. Наша жизнь - мгновение или вечность?
- Мы очень любим словесные парадоксы, - то именуем вечность мгновением, а то величаем мгновенье целой вечностью. Если вы живёте полноценной жизнью, наполняя её событиями и делами, то, вне всяких сомнений, вы проживёте целую вечность, которая вам покажется одним мгновеньем. А если вы живёте без усилий, без стремлений, так просто - от рассвета до заката, не наполняя своё существование никаким смыслом, то ваша жизнь станет одним серым мгновением, которое будет тянуться так бесконечно, что вам просто надоест жить.
- Спешите жить!
- Именно.
- Ну а в чём смысл жизни?
- Не знаю, - искренне признался Аркадий Григорьевич. - Это слишком фундаментальный вопрос.
За это, он мне и нравится - не врёт. Психолог сейчас мне бы рассказал... Все тайны бытия за пять минут раскрыл бы.
- Возьму на себя смелость предположить, - продолжал учитель, - что смысл жизни заключается в самом его поиске. А когда мы перестаём искать смысл жизни, то и сама наша жизнь становится бессмысленной... У вас большие неприятности? Однако, при этом, я замечаю - ваши глаза горят огнём. Что случилось?
- Я влюбился.
- Это прекрасно! Мой вам совет: скорей женитесь, рожайте детей, в общем...
- Наполняйте жизнь смыслом!
- Именно так.
- Увы, Аркадий Григорьевич, нету у меня сейчас такого права. Неопределённость в продолжительности своей дальнейшей жизни, не позволяет привязывать к себе кого-либо. Вот когда всё разрешится... Да и вообще, как планировать жизнь, если не знаешь её продолжительность.
- Это и хорошо. Незнание, порой, создаёт предпосылки для счастья.
- Что вы имеете ввиду? - не понял я своего собеседника.
- Не всё, что знает Бог, следует знать простому смертному. Если вы предскажете человеку дату его смерти и, что ещё более ужасно, если он вам поверит, то всё - его жизнь закончится, по крайней мере, она превратится в ад. И совершенно неважно, сколько ещё жизни вы ему отмеряли - двадцать дней или двадцать лет, - он всё равно начнёт считать минуты до своего конца. Он перестанет жить полноценной жизнью. Он будет жить в ожидании смерти, что мало чем отличается от самой смерти. Все мы знаем, что умрём. Умрём неизбежно, неотвратимо. И это знание не отравляет наше существование только благодаря неведению, в котором мы пребываем относительно точной даты своего конца. И неважно сколько вам лет, надо верить, что впереди ещё целая вечность, но, при этом, жить надо так, как будто проживаете свой последний день в этом суетном мире, спеша сделать как можно более.
- Почему же люди, иногда, сами сводят счёты с жизнью. Почему кончают самоубийством?
- Когда внутренний мир перестаёт гармонировать с внешним, когда груз прошлого разрушает надежды на будущее и не даёт спокойно существовать в настоящем - в человеке рождаются мысли о самоубийстве. Они начинают навязывать ложное представление о решении всех своих проблем простым поступательным движением с применением механических или более статических средств. И только страх перед неизвестностью своего физического состояния после перехода рубикона, называемого смертью, только неуверенность в том, а будет ли вообще какое-нибудь физическое состояние, а не примитивное тленье, - может удержать человека от подобного разрешения своих проблем. И тут своё влияние, не всегда хорошее, оказывает религия. Вера в загробную жизнь, возможно - более счастливую, даёт силы человеку жить, но, по иронии судьбы, она и подталкивает к самоубийству в момент, когда земная жизнь начинает казаться несносной. Не только жить, но и умирать легче, находясь во власти иллюзий. Правда, чтобы люди не соблазнялись таким способом ухода, церковь противится самоубийству и считает его страшным грехом, что и внушает своей пастве.
Мы ещё поговорили около часа, попили чаю, посмотрели фотокопии древних рукописей, поспорили о исторической роли Наполеона, - и я оставил своего собеседника уже с совершенно иным душевным состоянием, нежели с тем, с которым к нему пришёл.
Продавец книг, дядя Федя, ещё издали замахал руками, привлекая моё внимание. Я подошёл.
- Здравствуйте, Марк. Не желаете купить новую книгу Вениамина Безназванного "Вурдалаки тоже плачут"?
- Лучше б и книги у него были безназванными. А ещё было бы лучше, если б он их вообще не писал.
- Вы, писатели, так ревниво относитесь друг к другу.
- При чём тут это, дядя Федя. - Вы его читали? Все персонажи или людоеды, или извращенцы.
- Слышал, на вас уже несколько покушений было... - резко сменил тему продавец беллетристики. - Это правда?
И чего это все у меня одно и тоже спрашивают? Хотят знать, когда меня убьют?
- Ну что вы, это мои издатели затеяли такую пиар-акцию, чтобы увеличить тиражи моих книг. Ведь у нас самую большую прибыль даёт скандальная популярность. Следующая моя книга будет автобиографичной. Как вам такое название: "Я и моя борьба с преступным миром".
- Сколько вас знаю, - посетовал дядя Федя, - но так и не научился понимать, когда вы говорите серьёзно, а когда шутите.
- Зато остаётся место для фантазии, - ободрил я его.
Я рассмотрел книги на прилавке и увидел брошюры партии Румынова и его личное воззвание к народу. Уже началась широкомасштабная "промывка" сознания граждан. Не терпится новому фюреру построить свой новый рейх.
- Зачем вы этой мерзостью торгуете?
- Ну... - замялся Фёдор Иванович. - Всё-таки свежая кровь...
- Это коричневая кровь. И она уже далеко не свежая. Она протухла ещё в прошлом столетии.
Эх, дядя Федя - Фёдор Иванович Сомов. Нарисую я с вас такого персонажа, который, по своей недалёкости, делает большие глупости. А назову я его Налимовым Иваном Фёдоровичем.
- А что с расследованием? - опять резко сменил тему мой собеседник. - Нашла полиция убийцу Михаила Николаевича?
- Пока ещё нет, - хмуро ответил я.
- Думаете, найдут?
- Думаю, что нет, - честно признался я.
Возле своего подъезда, я снова встретился с Никитой, который не курил, но откровенно прогуливал школу.
- Ну и почему мы прогуливаем занятия? - с улыбкой спросил я. - Не иначе как школу закрыли на карантин, и все правильные пацаны теперь отдыхают?
- Правильные пацаны и после уроков найдут как оторваться, лишь бы родоки отслюнявили гринов побольше...
Я надеюсь, что лексикон моего юного друга, никогда не станет литературным языком нашей страны.
- А что тогда случилось, а, Никита?
- Какие-то лохи скинули маляву в ментовку, что школьняк, конкретно, поставили на бомбу. А полицаи купились на это фуфло, и теперь шманают нашу малину по полной.
- А часом, это не ты толкнул порожняк? - подыграл я Никите.
- Ты чё, Юрьич, я таким беспределом не промышлял, даже когда в яслях чалился!
- Ох, не знаю, не знаю...
- Не вентилируй мозги, профессор. Лучше прикинь: реальные пацаны на "Москвиче" догонят пацанов на "Запорожце" или нет?
- Думаю, что догонят.
- Обломись, Юрьич. Реальные пацаны на такие лоховские машины вабще не сядут!
- Связался чёрт с младенцем...
Тут к нам подошёл прапорщик из соседнего дома. Он уже был "навеселе".
- Давай, выпьем! А? - обратился он ко мне.
- Интересное предложение, - сказал я, решив отыграться хотя бы на нём. - Выпьем, но только, если отгадаешь загадку.
- Давай, - согласился защитник отечества.
- Ехал поезд. В одном закрытом купе находились: Кащей Бессмертный, Баба Яга, полицейский и умный прапорщик. На столе стояла бутылка водки. Поезд заехал в туннель - стало темно. Поезд выехал из туннеля - бутылка пустая. Вопрос: кто выпил водку?
- Конечно умный прапорщик! - без тени сомнения заявил прапорщик.
- Нет, не угадал. Водку выпил полицейский.
- Почему?
- Потому что, кроме него, все остальные персонажи выдуманные, они не существуют в природе.
Я оставил задумавшегося прапорщика возле хохотавшего Никиты, а сам пошёл домой.
Общение с учителем Наумовым навеяло много мыслей, которые заполнили мою голову. Приятно и весьма полезно общаться с умными людьми. Кажется, что ничего нового, вроде бы, не услышал, но изложение общеизвестных истин в доступном и оригинальном виде, позволяет не только укрепиться в своём мировоззрении, но и более глубоко осмыслить суть проблемы.
Мне очень захотелось поразмышлять о свободе, точней сказать, рассмотреть возможность быть свободным в условиях несвободы. Любопытно это проанализировать в декорациях сумасшедшего дома - внутренняя свобода безумных в рамках внешней строгой изоляции. А символом свободы пусть станет Солнечный Зайчик, который у меня всегда ассоциировался с вольным существом, которое не знает рамок и запретов.
Я решил написать рассказ.
"Воскресное утро в сумасшедшем доме начиналось как обычно: Наполеон чистил зубы сапожной щёткой, Чапаев лихо рубил отточенной линейкой молодые побеги фикусов в горшках, Кутузов пытался попасть из рогатки хлебным шариком в глаз врачу, Берия танцевал лезгинку, Понтий Пилат прибивал гвоздями к стене Солнечного Зайчика. Только пациент по прозвищу Чайник ничего не делал. С отсутствующим взглядом он созерцал всё происходящее, не находя в нём никакого смысла. Другие больные его сторонились, уж очень он был тихо-помешанным. Медсёстры снисходительно улыбались: мол, Чайник, он и есть чайник.
Нет, Чайник не был чайником. Он был философом. Он мог часами думать о комаре, попавшем в паутину, и вывести из этого, отдельно взятого случая, целую теорию устройства мироздания. Рассматривая на данном примере проблемы морали, он мог доказать насколько не совершенен этот мир, насколько жестоки и несправедливы его обитатели, как неудачно решаются проблемы сосуществования различных представителей живой природы. Он мог ночи напролёт размышлять о бесчеловечности человека. Его возмущало что люди, эти самые несовершенные животные, узурпировали право регулировать и регламентировать жизнь других живых существ. Не принося для природы ничего кроме вреда, люди имеют наглость и смелость уничтожать целые виды полезных обитателей Земли, загрязнять и уничтожать среду обитания птиц, зверей, рыб, насекомых... Чайник много размышлял и об общественно-политическом устройстве нашего общества, о культуре, как основе любого цивилизованного общества. В общем, Чайник был философом. Только об этом никто не знал.
Неожиданно, он обратил своё внимание на жалкие потуги Понтия Пилата прибить к стене Солнечного Зайчика, который отражался от застеклённого портрета Кащенка.
" А ведь, если я поверну портрет, то никакие гвозди не удержат Зайчика!"- подумал философ. Он не стал делиться своим открытием с прокуратором - зачем расстраивать бедолагу?
Наконец, разбив все руки в кровь, Понтий Пилат прибил тремя гвоздями Солнечного Зайчика к стене, и с видом триумфатора отошёл назад, после чего самодовольно воззрился на распятое маленькое солнце.
"Иллюзия. Гипотетический обман ума. Зрительный парадокс. Это только кажется, что Солнечный Зайчик прибит к стене. На самом же деле, он свободнее нас всех!" - радовался Чайник. Дальше он пустился в философские размышления о возможности быть свободным в несвободе.
Но ход мыслей прервала медсестра, которая повела его к главврачу. Чайник пошёл с большой неохотой, потому что все эти встречи всегда заканчивались одинаково... В отличии от больных и всего медперсонала, главврач догадывался что Чайник не чайник, что он философ. И это его пугало. Доктору были ближе буйные пациенты, - он знал, от кого чего ожидать. Они легко прогнозировались и, соответственно, не представляли никакой реальной угрозы. В общем, были самыми "нормальными" сумасшедшими. Просчитать поведение Чайника было невозможно, а значит, он таил в себе потенциальную угрозу для окружающих.
Главврач начал беседу с философом осторожно, аккуратно задавая отвлечённые вопросы, постепенно переходя к более злободневным темам.
"Провоцирует на откровенность, - догадался Чайник. - А кончится всё смирительной рубашкой и уколами... Вон, два санитара уже ждут в дверях. Только дай повод для уколов. Эти инъекции вытирают мысли, словно пыль с рояля. Гады, хотят мне размягчить мозг, лишить возможности думать, превратить в овощ... Буду молчать. Молчать, чтобы не случилось. Пусть переименуют в Зою Космодемьянскую - плевать. Я - рыба. Говорить не умею!"
Игра в молчанку начала раздражать главврача. Он стал всё больше нервничать, срываться на крик.
"Ишь, как бесится. И чем он отличается от своих пациентов? Ничем - тоже буйный. Наверно, правду говорят, будто звери в зоопарках считают, что это весь остальной мир закрыт в клетку, и все люди, приходящие в зоопарк, смотрят на мир сквозь решётки звериных тюрем. Бедные люди! Значит, нет никакой разницы с какой стороны клетки находиться. Поменяйся мы с главврачом местами, и ведь ничего не изменится, совершенно ничего! Вот в чём главный парадокс".
Тем временем "эскулап" дошёл до бешенства и приказал санитарам (без всякого повода) колоть упорно молчавшего философа. Для приличия, Чайник заехал одному санитару в ухо. Большего сделать не сумел - силы были не равны.
"Колите гады, колите! - кричал он про себя. - Вот он, настоящий Понтий Пилат, в белом халате. Главврач - прокуратор. Колите! Гвозди в душу, иглы в сердце. Вливайте в вены свою отраву. Всё равно - вы бессильны. Я, для вас, недосягаем как Солнечный Зайчик..."
Санитары принесли совершенно обессилевшего философа в палату и положили на койку. Парализованный лекарством, он с огромным трудом бросил взгляд на стену и увидел, что, повинуясь законам физики, Солнечный Зайчик (за прошедшее время) продолжил свой путь дальше. На старом же месте остались только три совершенно одиноких гвоздя. Философ обратил свой взор в потолок, с загадочной улыбкой человека, знающего больше других.
В сумасшедшем доме заканчивалось самое обычное воскресное утро..."
Только я закончил писать рассказ, в котором, увы, мне так и не удалось дать ответ на главный вопрос, как в дверь позвонили. Это курьер принёс идеологическую литературу от партии Румынова, так сказать, для ознакомления с доктриной построения нового общества. Я подумал, что с такой литературой ознакомление лучшего всего проводить в туалете... Нет, тоже нельзя - запор будет. Неужели Румынов всерьёз думает, что я буду это читать. Воистину - беспредельна глупость человеческая!
Затем позвонил полковник Тихий:
- Здравствуйте, Марк Владимирович. Дошли до нас слухи, что вы дружбу водите с новоявленными спасителями отечества.
- Есть такое дело, - не стал я отрицать имевший место факт. - Мне даже хорошую должность предложили в новом правительстве.
- Любопытно... А вы?
- А я ещё и деньжат хочу!
- Миром правит капитал, люди гибнут за металл.
- Сергей Васильевич, я сведу вас со своим редактором - используете свои таланты в мирных целях.
- Я этим и занимаюсь, только в сфере своей работы.
- По поводу вашей работы: вы что-нибудь узнали?
- Ничего нового. Потому звоню вам. Может появилась у вас какая ниточка...
- Нет. А вот мысль появилась, что вы были правы, когда связывали бронебит с появлением новой, хорошо раскрученной, политической силы.
- Откуда ваша уверенность?
- А иначе, Румынов ко мне не пришёл бы. У меня такое ощущение, что они и бронебит и завод - всё готовы простить.
- Да, Марк Владимирович, приход к вам Румынова собственной персоной означает, что кто-то или очень сильно испугался, или очень хочет вас заполучить в союзники... А возможно, что и то и другое вместе. Будьте очень осторожны!
- Постараюсь, - не очень убедительно пробормотал я.
Спустя час произошла ещё одна встреча, менее значимая, но ещё более удивительная... Меня посетила моя знакомая из "Сириуса", которую я даже и не сразу узнал. Это была Вика - пышногрудая блондинка из стриптиз-бара. Визит стриптизёрши произвёл на меня очень сильное впечатление. Откуда она могла узнать мой адрес? Да и зачем, вообще, она сюда пришла?
Самое удивительное, что и она не ожидала здесь увидеть именно меня. Её молчаливое удивление длилось почти минуту, но затем, даже как-то обрадовавшись, она сказала:
- Привет, котик. А я к тебе.
- Проходи, Вика. Как ты меня нашла.
- А это мой секрет, - жеманно просюсюкала "повелительница шеста".
Врёт. Явно врёт. Не ко мне она шла. Чтобы это всё значило? Одета с иголочки - по высшему разряду. Нет, стриптизёрши так не одеваются. Её "прикид" тянул на весь мой гонорар за книгу. Да и макияж был не вызывающий, а скорей профессиональный, сделанный для "высшего света". Что за метаморфозы?
- Угостил бы даму, котик, - томно прошипела она. - Я люблю "Амаретто".
Я достал из настенного бара бутылку итальянского винного коктейля и налил ей полный бокал. Она залпом его осушила. Нет, в высшем свете так не пьют. Я налил ещё. Она отхлебнула пару глотков и начала не двусмысленно намекать, что пора нам познакомиться поближе. Разгораясь с каждой секундой всё сильней, она стала просто "рваться из платья". Бормоча что-то невнятное, Вика бросилась мне на шею. До поцелуев дело не дошло - я схватил её за руки и усадил на диван.
- Давай, рассказывай. Кто тебя прислал? - сказал я с угрозой в голосе.
Глаза её испуганно забегали. Вероятно, "подготовленная легенда" лопнула, а придумать на ходу новую версию, было ей не по силам.
- Я не понимаю... Никто меня... Я хотела тебя увидеть.
- Хватит врать!
В этот момент, по законам жанра банального любовного романчика, в дверном замке зазвенели ключи, и в квартиру ворвалась Алиса. Увидев Вику, она, запыхавшаяся и раскрасневшаяся, воскликнула:
- Значит - это правда!
- Что правда? - спросил я, хотя уже и сам начинал понимать суть этой "подставы".
- Что ты тут с ней... Как ты мог? Я тебе так верила! - чуть не плача кричала Алиса.
Житейский опыт мне подсказывал, что самая лучшая оборона - это нападение. Я решил перехватить инициативу.
- Правильно делала, что верила! И сейчас нет причины, чтобы во мне сомневаться.
- Кто это?
- Это Вика - стриптизёрша из "Сириуса", моя знакомая, - спокойно признался я. - Я как раз пытался дознаться, кто её сюда прислал. Она и сама не подозревала, что встретит здесь меня.
Тут меня осенило.
- Мерзоянов... Тебя прислал Мерзоянов!
Лицо моей гостьи перекосилось от страха, и она с такой прытью бросилась бежать, что я даже не успел её остановить. Бежать вслед совсем не хотелось. Действовать по законам бульварного романа? Ну уж нет. Я до этого не опущусь. Тем более, что я работаю в другом жанре...
Алиса стояла и растерянно смотрела то на меня, то на распахнутую дверь, то снова на меня. Она растерялась. Я решил немного "поатаковать".
- Как же тебе не стыдно?! Как можно, без веской причины, оскорблять человека подозрением?!
Алиса вовсе опешила.
- Мне позвонили и сказали... Я не знаю... У меня потемнело в глазах. Я хотела убедиться...
- Глупая, - я обнял любимую. - Сначала, они пытались меня убить. Затем, они решили меня купить. Потом соблазняли головокружительными перспективами. А теперь решили скомпрометировать в твоих глазах, дабы разлучить нас и, соответственно, лишить меня душевного равновесия. Всё правильно. Всё по плану. Только со стриптизёршей, в роли светской львицы, они явно перестарались... Как-то это выглядит банальным и, в сравнении со всем предыдущим, даже несерьёзным. Опускаться до бытовой подставы... Впрочем, это может быть личная инициатива Мерзоянова... Ты чего, Алиса?
- Если ты меня предашь - я умру, - тихо сказала она, и громко разрыдалась.
Спустя час, когда всё успокоилось, Алиса отправилась на работу, а я начал размышлять - что же ещё они придумают?
Первым делом, конечно, они должны были сфабриковать против меня какое-нибудь дело, чтобы хотя бы на время изолировать от происходящих процессов, но как это сделать, если у меня уже есть прикрытие и в прокуратуре, и в службе безопасности, и в полиции я уже пользуюсь популярностью (после налёта на завод).
Раздался телефонный звонок. Звонил Берг Борис Борисович - мой издатель. Три Бе, как за глаза, я его называю. Он поделился радостной новостью: мои книги начали раскупаться со страшной силой. Скоро издательство намерено улучшить условия моего контракта. Как ни странно, но никаких чувств у меня это известие не вызвало. А ведь ещё совсем недавно так волновался, переживал, сам бегал по магазинам и книжным точкам - узнавал: покупают ли мою "гениальную" беллетристику.
Да, произошла переоценка ценностей. Я понял, что все мои макулатурные детективы, написанные на потребу дня, не стоят одного моего поступка с бронебитом. Я не совершил ничего героического - просто повезло, но всё же... Со временем, все мои произведения уйдут в небытие, а люди, мной спасённые, будут жить, рожать детей, а те, в свою очередь, будут рожать своих детей, - и все они будут создавать духовные и материальные ценности. Кто-нибудь из них (всякое может быть) станет вторым Ломоносовым, или вторым Пушкиным... Лишь бы вторым Румыновым никто не стал. Нам и одного - слишком много!
Как там у поэта:
Судьба! Пошли нам умудрённых
Мужей, что долг превыше ставят,
Умом научным просвещённых,
Которые свою отчизну славят.
Средь волн житейских океанов
Так много ждёт нас горя и оков.
Судьба! Избавь нас от тиранов,
Избавь от преданных рабов!
Хорошо, когда тебя любят. Сцена с ревностью Алисы показала ясно, что она меня любит, любит по-настоящему. Да и я, что скрывать, её очень люблю. Как бы было здорово, если б Бегунов был жив и Алиса "нашлась". Я уверен, что Михаил Николаевич был бы счастлив обрести дочь. И нашей любви, вне сомнений, он был бы рад. Он и так относился ко мне как к сыну, а тут ещё и дочь. Мы бы стали его новой семьёй. Не судьба...
Я не люблю, когда жизнь несправедлива - когда порядочных людей топчут ногами и убивают, а мерзавцев возносят и прославляют. Я не люблю, когда одни живут за счёт других. Я не люблю, когда кликуши славят народ, а потом, дорвавшись до власти, вытирают об него ноги. Я не люблю, когда продают свою страну на площадях и майданах. Я не люблю, когда изменяют и предают. Я не люблю, когда бездарность смеётся над талантом. Я не люблю, когда глупость господствует над разумом. Я не люблю толпу как аргумент, которым авантюристы подменяют мнение народа. Я много чего не люблю, и, с каждым новым днём, этого становится всё больше и больше. Оттого очень важно, чтобы среди бесчисленного "не люблю", было бы место и для любви...
Увы, вскоре пришлось расширить список плохого. Проблемы только начинались.
Вечером позвонила Алиса и сказала:
- Немедленно приезжай ко мне домой!
Голос у Алисы был таким надрывистым и встревоженным, что у меня мурашки пробежали по спине. Я понял, что случилась беда...