На городской площади очередь выстраивалась с пяти утра, когда петухи только начинали кричать за городом, а огни еще не зажигались. Туман прилипал к разрушенным домам, но с первыми лучами солнца, часам к семи, он рассеивался. Люди собирались по двое и по трое, чтобы отметить праздничный день.
В очереди около небольшого залива стояли двое мужчин, они громко о чем-то разговаривали, и разговор казался еще громче из-за холодного воздуха. Мальчик притоптывал от мороза и дул на покрасневшие руки, посматривая на людей в засаленной грубой одежде, образовавших длинную очередь.
- Эй, парень, что ты делаешь здесь так рано? – спросил стоящий за ним человек.
- Занимаю свое место в очереди – ответил мальчик.
- Почему бы тебе не смыться и не отдать место тому, кто больше тебя понимает?
- Оставь мальчика в покое, – внезапно поворачиваясь, сказал стоящий впереди человек.
- Я пошутил. - Человек положил руку на голову мальчику. Мальчик недовольно ее сбросил. - Я просто удивился, что парень так рано проснулся.
- Этот мальчик понимает толк в искусстве, чтоб вы знали, – сказал защитник мальчика, человек по имени Григсби,- Как тебя зовут, мальчик?
- Том.
- Том будет плевать точно, правда, Том?
- Еще бы!
Смех прошелся по очереди.
Кто-то в очереди продавал кофе в разбитых чашках. Том увидел маленький огонь и стоящую на нем ржавую кастрюлю с кипящей жидкостью, мало походившей на кофе. «Кофе» приготавливался из ягод, растущих на лугах за городом, и чашка стоила всего один пенни, но главное что он согревал желудки; тем не менее, его не покупали, т.к. у людей не было денег.
Том смотрел в начало очереди, туда, где она скрывалась за разбитой стеной.
- Говорят, что она улыбается, – сказал мальчик.
- О да - сказал Григсби.
- Говорят, что она сделана из масляных красок и полотна.
- Это правда. И это заставляет меня думать, что она ненастоящая. Настоящая, я слышал, была нарисована на дереве много лет назад.
- Говорят, ей четыреста лет.
- Может и больше. Никто не знает точно год.
- 2061.
- Да, это то, что они говорят. Обманщики. Это мог быть любой другой год. Кто его знает. Все превратилось в ужасное месиво тогда. У нас остались лишь кусочки.
Они продвинулись вперед по холодной брусчатке.
- Сколько нам еще ждать? - нетерпеливо спросил Том.
- Еще несколько минут. Они должны были поставить ее на четырех медных подставках и огородить толстым бархатным канатом от зрителей. Запомни, никаких камней, Том; они не разрешают бросать в нее камни.
- Да, сэр.
Солнце уже поднялось высоко, и пришедшее тепло заставило мужчин снять телогрейки и засаленные шляпы.
- Почему мы в очереди? – спросил Том наконец. - Почему мы так обозлены?
Григсби не стал смеяться над ним, и посмотрел на солнце. - Понимаешь, Том, есть много причин. Он бессознательно полез в карман, которого не было, за сигаретой, которой тоже не было. Том видел этот жест миллион раз. - Том, во всем виновата ненависть. Ненависть по отношению ко всему прошлому. Я спрашиваю, Том, как мы дошли до всего этого - города в мусоре, дороги в воронках от бомб, половина полей светится от радиоактивности по ночам? Разве не свинство, скажи мне?
- Да, сэр.
- Все из-за этого, Том. Понимаешь, ты ненавидишь все, что тебя довело до такого состояния. Такова человеческая природа. Безмозглая, может быть, но все-таки человеческая.
- Нет почти ничего или никого, чтоб мы не ненавидели,- сказал Том.
- Точно! Всю ораву людей из Прошлого, тех, кто управлял миром. Поэтому мы с тобой и стоим здесь, утром в четверг, с подведенными кишками, на холоде, живем в пещерах, не курим, не пьем, и ничего у нас с тобой нет, кроме фестивалей, Том, наших фестивалей.
И Том уже неоднократно думал о фестивалях, идущих последние несколько лет. О том моменте, когда они разорвали все книги на площади, сожгли их, а потом напились и смеялись. О фестивале науки месяц назад, когда они вытащили последний автомобиль и выигравшим в лотерею разрешили отправить его под пресс.
- Помню ли я это, Том? Помню ли я? А кто разбил лобовое стекло, ты знаешь? Боже, какой прекрасный звон! И треск!
Том видел как стекло брызнуло блестящими осколками.
- А Билл Хендерсон должен был разбить мотор. О, он прекрасно с этим справился, с большой эффективностью. Бац и всё!
Но лучше всего, вспоминает Григсби, было время, когда они распотрошили завод, выпускавший самолеты.
- Боже, это было так волнующе! – сказал Григсби. - А потом мы нашли бумажную фабрику и склад оружия и подорвали их вместе. - Понимаешь, Том?
Том задумался. - Наверно.
Наступил полдень. Разрушенный город уже начинал вонять от горячего воздуха, между зданиями послышалась возня.
- Возвратится ли все когда-нибудь, мистер?
- Что, цивилизация? Ее никто не хочет. Я, по крайней мере.
- А я мог бы согласиться кое с чем – сказал человек, стоящий в очереди. - Там были некоторые элементы красоты.
- Не забивай себе голову – крикнул Григсби. - Для нее тоже нет места.
- Ах, – сказал человек из очереди. - Настанет день, кто-нибудь придет с воображением и починит. Помяните мои слова. Кто-нибудь с душой.
- Нет – сказал Григсби.
- А я говорю да. Кто-нибудь, с душой ради прекрасных вещей. Может быть даст нам своего рода ОГРАНИЧЕННУЮ цивилизацию, такой ее тип, который позволит жить в мире.
- Первое, что ты должен знать: есть война!
- Но может быть следующий раз все будет иначе.
Наконец они стояли на главной площади. Человек на лошади проскакал на некотором расстоянии. В руке у него был листок бумаги. Посреди площади находилась зона, окруженная канатом. Том, Григсби и другие собирали свою слюну и двигались вперед, готовые к действию, широко раскрыв глаза. Том почувствовал, как сильно и возбужденно колотится сердце, и как земля обжигает его голые ноги.
- Начинаем, Том, давай!
Четыре полицейских стояли по углам огражденной зоны с желтыми повязками на запястьях. Они стояли, чтобы не допустить швыряние камней.
- Сюда – сказал Григсби. - Каждый хочет добраться до нее, понимаешь, Том? Теперь, иди!
Том стоял перед картиной и смотрел на нее долгое время.
- Том, плюй!
Но рот у мальчика пересох.
- Давай, Том! Скорей!
- Но,- нерешительно сказал Том, - Она... прекрасна.
- Слушай, я плюну за тебя! Григсби плюнул и плевок полетел на солнце. Женщина на картине улыбалась Тому спокойно, таинственно, а Том смотрел на нее в ответ и сердце у него колотилось, музыка неслась в его ушах. - Она прекрасна,- сказал он.
Очередь молчала. В один момент они начали кричать на Тома за то, что он не двигается, но теперь они слушали человека на лошади.
- Как они называют ее, сэр? - тихо спросил Том.
- Картину? 'Мона Лиза’, кажется. Да, 'Мона Лиза’.
- У меня есть объявление – сказал человек на лошади. - Правительство издало указ, согласно которому сегодня в полдень портрет, выставленный на площади, будет отдан в руки населению чтобы оно приняло участие в разрушении —
Том даже не успел вскрикнуть, прежде чем толпа понесла его, с гиканьем и кулаками, к портрету. Послышался резкий треск разорванного полотна. Полиция спасалась бегством. Толпа, как стая голодных птиц, начала яростно клевать портрет. Том почувствовал как его буквально проносят через порваное полотно. Слепо подражая толпе он оторвал кусок полотна, затем упал, кто-то ударил его ногами и он откатился от толпы. Весь разорванный, в крови, он видел, как старые женщины жевали куски картины, мужчины разбивали раму, топтали ногами остатки картины и рвали ее на мелкие части.
Том стоял в стороне от беснующейся площади и молчал. Он смотрел на то, что было зажато у него в руке. Он тайно прижимал кусочек картины к груди.
- Эй Том!- крикнул Григсби.
Не отвечая, Том побежал в слезах. Он убегал по испещренной бомбами дороге, в поле, мимо мелкого ручья, не оглядываясь, крепко прижимая руку и пряча ее под пальто.
К закату он добрался до деревни и пошел дальше. К девяти часам подошел к разрушенной ферме, той ее части, которая еще не была разрушена и где спала его семья — мать, отец и брат. Он проскользнул тихо в дверь, и лег запыхавшись.
- Том? – позвала мать из темноты.
- Да.
- Где шлялся?- прорычал отец. - Я тебя выпорю утром.
Кто-то стукнул его. Это был брат, который остался дома, чтобы работать на небольшом участке земли.
- Спи – прикрикнула мать.
Еще толчок. Том лежал, постепенно приходя в себя. Все затихло. Его рука прижималась к груди все сильней и сильней. Он пролежал в таком положении с полчаса, с закрытыми глазами.
Затем почувствовал холодный свет луны. Небольшой лучик пробился к нему и осветил пятнышко на постели. Только тогда его рука разжалась. Медленно и осторожно, прислушиваясь к тем, кто спал вокруг него, Том вытащил руку. Он волновался, задерживал несколько раз дыхание, но потом, все-таки открыл руку и развернул кусочек полотна.
Весь мир спал в лунном свете.
А на его руке играла Улыбка.
Он смотрел на нее в лунном полночном свете. И тихо думал про себя: Улыбка, милая Улыбка.
Через час он ее все еще видел, даже после того, как осторожно сложил и спрятал. Он закрыл глаза и Улыбка осталась в темноте. И она продолжала оставаться там, теплая и нежная, даже когда он заснул, даже, когда мир замолчал и луна поднялась и опустилась в холодное утреннее небо.
Ray Bradbury
The Smile
1952
vip2017