Е Л Е Н А
=1=
День нынче выдался какой-то непонятный, хотя и не стоит жаловаться. Вчера он, кстати, был и того хуже. Эта вечная хандра когда-нибудь доконает меня.
Что, собственно, плохого случилось? Да ничего! День, как день. Всё дело в том, что я переживаю сегодня то, которое будто завтра не забуду, а всё думаю, что этот день должен был быть судьбоносным. А ведь если подумать, то дни всегда тянутся долго, блин, целых 24 часа, умноженные на 60 минут. Вспомнишь эти минуты и дни, по истечении времени, и вдруг обнаруживаешь, что годы летят быстрее, чем дни. Как вчера было, когда я чуть замуж не выскочила, а сегодня, в свои 32 года, никак не могу подвести итог – правильно ли я поступила. Время ты, время… Что ты с нами делаешь?
Сегодня в редакции все дела окончены, и можно отдохнуть. К тому же, завтра предстоит освещать судебное решение. «Освещать» - это громко сказано. У нас вообще в редакции нет специального журналиста, который бы вёл криминальную хронику и освещение судебных процессов. Нет и всё тут. Я веду небольшую рубрику о погоде и спорту, хотя нагружена по самую макушку текущими делами. Их хватает. Идти в суд, слушать процесс, будь он неладен, а после сидеть, хватаясь за голову и думать – с чего бы начать. К тому же предмет иска – лишение родительских прав по воспитанию ребенка. По сути это означает принудительное отбирание ребенка от родной мамы и отдать в детдом. По крайне мере, я так понимаю суть этой процедуры. Да, какого хрена, главный поручил такое дело мне? Евгения Ивановна, мать и бабушка, могла бы больше быть полезней. У неё, видите ли давление. А смогу ли я, старая, можно сказать, дева, не имеющая своих детей, говорить о таких вещах? Имею ли я право? В суд, конечно, нас могли и не допустить, но главный каким-то образом договорился, что мы напишем о насущной теме без указания конкретных лиц, без фамилий ибо «данный вопрос социальной политики желает быть лучшим». Надо же такое выговорить. Прямо, как с трибуны… Взял бы и написал сам. В конце-то концов, он имеет двоих детей и, как принято говорить, не дилетант в этом предмете. Нет же, блин. Надо было сунуть туда меня – Елену Быстрову, 32 лет, которая видела пелёнки, разве что, на племяннице Наташке, ползающей по паркету.
Вообще-то уже дважды я могла выскочить замуж и теперь могла быть равноценным участником суда. А возможно ли в моем положении одинокой женщины судить такие дела? Сразу скажу , что я и не была как таковым участником, я должна там просто сидеть, помалкивать, не вмешиваясь, а после выдать очерк или просто статейку, которая нужна главному. Я не аккредитованный корреспондент в каком-нибудь историческом суде, чтобы могла выставить перед судьями диктофон, а после прокрутить для себя. Записная книжка – вот какое у меня будет орудие производства. Если что упущу, то потом не вспомнить. Я же не юрист какой. Меня этот суд, простите, не особо интересует. Я задумалась о другом. Действительно, всё могло быть иначе.
В первый раз я могла выйти замуж в 18 лет, когда брат отца, дядя Боря со своей Лариской (он так зовет свою жену), заявились из соседнего города и два дня хвалили сына своих соседей по имени Игорь. Им, видите ли, обидно видеть, что сын соседа «такой прекрасный парень» стесняется сам знакомиться с девушками, хотя уже вернулся со службы в Армии, уважает старших и, можно сказать, почти не пьёт спиртное. Здравствуйте! Я ваша тётя! Ага! А давайте, тащите своих стеснительных сюда, к Леночке. Она ведь свободна. Ужас какой! Тогда состоялся мой первый разговор с родителями на тему замужества, хотя раньше проскакивали некоторые намёки и попытки завязать об этом беседы. Я считала, что все эти потуги пока что являются провокационными. Тогда чуть было не дошло до ругани.
Я, конечно, не святая. К тому же у меня есть ужасная, надо полагать, привычка – я умею, с завидным постоянством, превращать знакомых парней в настоящих друзей. Моя натура, не думаю что хорошая, ищет в них единомышленников, и я начинаю с ними рассуждать проблемы, загружаю их своими понятиями, склоняю, можно сказать, одинаковому пониманию всякого рода явлений. Я, извиняюсь, забываю главное наше отличие – они самцы, а я – баба. Я – одинокая баба, которая привыкает едва-едва и поднимает не те вопросы, которые нужно поднимать в этом возрасте. И я при этом даже забываю про возраст. Любая другая, первым делом, глядя на этого парня, подумала бы о том, каким тот стал бы мужем и даже отцом. У меня эти мысли пропадают, хотя накануне вечером мечтала найти хорошего парня и выйти за него замуж. Вот такая я – дура. Может быть, действительно, не нужно открываться перед ними, оставлять загадочность и проявлять кокетство. Крутнуть, так сказать, задом. Что не умею – то не могу. Смогу ли я это перебороть вообще? Вопрос…
Олег, мой последний, тоже был неплохой парень, хотя мысли у него отличались от моих. Может именно из-за этого связь продолжалась дольше, чем с остальными. Выражения у него были простыми, без этих выкрутасов, и высказывал он свои мысли по своему. Помню, например, такой разговор.
- Олег, ты не находишь? Я становлюсь немного толстоватой? Видишь, животик у меня вырисовывается.
- Ты что? Лена? У человека должен быть живот. Он, если хочешь – обязателен. Скелет по изучению анатомии – это учебное пособие, чтобы детям показать нашим, на чем мы держимся, а живот – это нутро. Без него нельзя.
Разговор такой, по сути, ни о чем не говорит и нисколечко его не характеризует. У него просто такое мышление - что подумал, то и сказал. Это как рефлекс, а не беседа. Что, он не мог, допустим, сказать хотя бы, что у меня нормальная фигура? Мог вообще сказать, что фигура идеальная или красивая. Я бы согласилась. Кроме всего, он безынициативный и мягкотелый. Ну, разве так тяжело быть парню чуточку грубоватым? «Можно я тебя поцелую», спрашивал несколько раз и целовал так робко, будто извинялся. А нельзя было впиться в мои губы, прижимать сильно и яростно? Нужно проявлять инициативу, а не воспитанность свою показывать. Ты мужик , как выражается наш главный, или труба от бани? Опять же, с другой стороны, он был отличной мишенью для женщин моего возраста, желающих выскочить замуж, во что бы то стало. Такие, как он, не женятся, их на себе женят предприимчивые бабы. Хотя, может, я через чур утрирую. По крайней мере, для домашнего хозяйства он подходит идеально. С точки зрения женской хозяйской потребности – он подходит идеально, как живая молчаливая мебель, выполняющая любые прихоти. Не смотрится – взяла и переставила. Можно было его захомутать, но я почему-то решила, что не смогу прожить с таким, кто сам лезет под каблук. Зря? Может быть…
В настоящее время, надеюсь, я к этой проблеме повернулась лицом. Только теперь проблема повернулась задом ко мне. Парни моего возраста почти все давно женаты, не считая разведенных или пьяниц, хотя есть нормальные мужики. Так говорят, сама не встречала. Жаль, что внутри меня перегорело всё. Больше половины моих подруг, кто выходили замуж, разведены и проживают на копейки: кто, выпрашивая денег у своих родителей, а кто на детские пособия, выдаваемые помесячно, хотя прожить на них нельзя даже неделю. Вот такая жизнь сложилась не у меня одной. Нас – легионы.
=2=
Никогда не думала, что зал суда может быть оформлен с таким шиком. Если бы не место, отведенное для уголовных подсудимых, обведенное решеткой, то здесь можно было оформлять новобрачных, как в ЗАГСе. Такое важное кресло под знаменем Российской Федерации чего стоит. Только ужасно жаль, что под этим стягом сегодня должны лишить женщину её родительских прав и отдать специальному учреждению. Тридцать два года жизни – срок не малый, но я не могла знать, что и такое переживу.
Судья с таким волевым лицом, прямо из кинофильма, смотрит поверх очков на юриста органа опеки, который излагает суть дела, держа перед собой кипу бумаг. Говорить умеет неплохо, кратко, оперируя терминологией из юридической литературы, что не всё успеваю понять и записать.
- Холодкова Лиана, сорока девяти лет, имеет сына одиннадцати лет и двух дочерей девяти и шести лет, нигде не работает, пьянствует, что дети побираются по магазинам и не раз доставлялись в милицию за правонарушения. Младшая, в свои шесть лет, склонна к воровству, и её не раз задерживали с припрятанным товаром. Семья на учете, как неблагополучная. Получает алименты от мужа на всех троих детей, но пропивает, хотя дети голодают и очень плохо одеты. Рассматривали её в комиссиях, предупреждали, но все эти меры никаких результатов не дали. Дети, фактически, лишены детства, часто болеют, но в медицинских учреждениях не наблюдаются. Лишение родительских прав, как считаем, остается как единственное условие для сохранения их здоровья. Или мы сохраним им детство в спецучреждениях, или получим молодой преступный элемент в обществе, если они доживут до этих лет при таких условиях существования. Пока школу нормально посещает старший сын Алеша, девятилетняя Аня пропускает или сбегает из занятий, а шестилетняя Ирина ходит по магазинам, ворует или попрошайничает.
После юриста органы опеки, выступает девушка в форме полицейского из отдела по делам несовершеннолетних, предъявляет документы о проведенных беседах, предупреждениях и протоколов.
Лично я вдруг становлюсь обыкновенным наблюдателем с улицы, забываю, кто я и что тут делаю. Ручка моя отдыхает между страничками записной книжки с тремя словами, которые надеюсь расшифровать после. Я, как в театре.
Вот встаёт и начинает говорить помощник прокурора, которая поддерживает иск органа опеки, ибо они, прокуратура, так же считают, что детей необходимо изъять от такой матери, сохранить в них людей для общества и поместить в специальные учреждения, где будут сыты и смогут нормально развиваться.
Никогда бы не подумала, что бывают такие помощники прокурора, хотя одета в синюю форму и всеми силами пытается изобразить серьезную мину. Наверное, и вправду тяжело быть помощником прокурора в её годы. Поди, младше меня года на три-четыре. Почему-то, не объяснить причину, я представляю её девушкой из хора, стоящей третьей слева где-нибудь во втором ряду…
Вернуло меня в действительном непонятное замешательство. Вдруг всполошились все, кто сидели в зале заседания. Я не сразу врубилась. Говорил мужчина, который сидел за мной, оказавшийся отцом детей. Все разинули рты, поскольку, как я поняла, такое заявление никто не ожидал услышать. Выяснилось, что мужчина – Владимир Холодков является отцом только одного ребенка, а именно старшего Алеши. Обе девочки на его фамилию записала бывшая жена Лиана, пока он сидел в местах лишения свободы. Она же подала и на алименты, которые регулярно взыскивают с его заработной платы в размере пятидесяти процентов всех доходов. Владимир стал возмущаться, что Алеша его сын, часто ходит к нему и бабушке, посещает школу, а обе девочки не от него и он не хочет их содержать ибо новая жена так же должна родить ребёнка.
- Я должен на что-то кормить своих детей вместо того, чтобы содержать двоих чужих. Как же мне быть, товарищи юристы?, - обращался он, обворачиваясь то к судье, то к помощнику прокурора. – У меня же от зарплаты ничего не остается. Помогите же мне!
Такое переплетение событий я тоже не ожидала. Выходит, живет на свете мужик по имени Владимир Холодков и терпит то, что у него из заработной платы взыскивают сумму для содержание двух девочек, которых нагуляла бывшая жена распрекрасная Лиана, пока он сидел м местах лишения свободы ? Какой ужас! Какой смиренный этот мужик, Володя Холодков, что молчал до сих пор и молчал бы дальше, если бы не забрюхатил новую пассию!
В зале – тишина. Помощник прокурора (девочка из хора) смотрит на судью, дескать я не могу теперь опротестовывать приказы мирового судьи об алиментах, вынесенные столько времени назад, а ты выступаешь председателем конкретного процесса, вот и решай. Давай отложи суд или вынеси конкретное решение. Парадокс? Да, ничего особенного! В жизни бывают и похуже случаи.
Судья нашла вариант быстро (грамотная, как из кинофильма, а не труба от бани) вынесла решение и, наверно, самое верное. Она провела процесс до конца и вынесла свой вердикт, или как его там…
- Мы с вами сегодня рассматриваем конкретный иск органа опеки, а не вопросы алиментов, подведомственные мировым судьям, и суд находит, что иск органа опеки подлежит удовлетворению – гражданка Холодова Лиана Андреевна лишается родительских прав, а дети передаются в орган опеки и попечительства управления социальной защиты.
Дальше шли имена и годы рождения детей, условия возможности опротестования решения и прочие тонкости, которые я и не запомнила.
На последок, кинув взгляд на Владимира Холодова, добавила:
- А по вопросу алиментов можете обратиться к юристу органа опеки прямо после процесса. Вам, можно сказать, повезло: он рядом и не нужно искать платного адвоката.
=3=
Процесс окончен, и все покидаем зал. Я рассматриваю свою писанину в фойе, но ничего, естественно не понимаю. У судьи новый процесс и поговорить с ней нет возможности. Юрист из опеки, молодой мужчина, разговаривает с Владимиром Холодовым и посматривает на меня, понимая, что помощь его нужна и гражданке из газеты. Жду. Он отпускает Холодова и подходит ко мне. Уверенный. Улыбается. На первый взгляд вполне приличный мужчинка, одет опрятно, хотя не скажешь, что придерживается моды.
- У тебя есть какие-то вопросы, Леночка?
Вот бли-и-ин. Леночка, главное! Чуток посидели в одном заседании и я – Леночка?! Другому, хотя бы тому же Игорю, я бы устроила мойдодырку за такую фамильярность, но этот говорит серьёзно и, как у них принято говорить, безапелляционно.
- У меня уйма времени, а так жрать захотелось. Давай, забежим в магазин полуфабрикатов, перехватим кофейку с чебуреками. Не против?
Такому и возражать-то не хочется. Я и не знала, что в этом магазине есть две стойки и дают растворимый кофе, а сдобы какой только нет…
Пью кофе и смотрю в окно, где по своим делам торопливо копошатся прохожие, а сама краешком глаза изучаю его. Зовут его Роберт Загайнов, чуть старше меня, хотя в возрасте могу ошибиться. Он меняется в лице, часто улыбается и временами кажется озорным мальчишкой. Опасный тип или важничает самовлюбленно? Нет. Не похоже.
- Роберт, у тебя есть свои дети?
Такой вопрос не собиралась задавать, выскочило случайно, но я успокоила себя тем, что нашу беседу он воспринимает как интервью, а потому могу интересоваться без так называемой «задней мысли».
- Нет, Леночка. Я разведён, и это, кажется, было сто лет назад. А у тебя есть дети?
- Нет. Меня никто не берет.
Как он заразительно смеется.
- Так, давай, я возьму. Во-первых я – красивый (смеется), хотя никто в это не верит (смеется), наверное потому что красивый я до безобразия (опять смеется), так что тебе, считай, повезло. К тому же у меня огромное доброе сердце, что временами кажется, разорвёт грудную клетку, выскочит и обнимет всех без разбора (смеется).
Он и впрямь становится каким-то огромным и добрым, ибо говорит не рисуясь, искренне, хотя шутливо. Настоящий мужчина. И даже не нахожу, как его обозвать. Во мне просыпается та бабская натура, которая молчала до поры до времени. К такому мужику хочется прижаться. И прижаться не из-за какой-либо сексуальной озабоченности, а так чтобы забыться. Он начинает напоминать необитаемый (пока) островок стабильности и спокойствия. Интересный мужчина. Настоящий. И лицо у него какое-то «противостоящее» ко всяким переменам, правильными складками, но твердое и решительное. Он - открытый, а таких судьба не балует. Видать, приходится сопротивляться. Опять, блин, вспомнился этот розовощекий Игорь с торчащими ушами, который бы начал ныть, как ребенок, капризничать или запить, если я начну напирать на него. Фу! Нашла, что сравнивать. Как же так случилось, что он развелся?
- Ты пьешь?
- Не понял?
- Ты не алкаш?
Роберт ставит пустой стакан на стойку и бегом тащит меня на улицу. Его распирает смех, который уже на улице переходит в хохот.
- Нет, Леночка, - говорит он, едва отдышавшись, - не алкаш я, но с тобой бы с удовольствием выпил шампанского или хорошего десертного вина. Как на это смотришь?
Теперь смеются только его глаза с вопросительным выражением. Какой славный! Определенно ты мне нравишься Роберт. Знал бы, как надоели родители с этим замужеством «Хоть бы холостая родила ребеночка для себя».
- А знаешь, Роберт, я не против.
Всего-то делов. Вот он стоит напротив меня, улыбается, а я уже строю планы, о которых никогда и никому не откроюсь. Натура моя бабская, жива ещё курилка! А, давай тряхнём стариной. Кто знает…
Сама, боясь такой откровенности мыслей, пытаюсь скрыть их, чтобы не заметно было.
- Вообще-то я хотела только уточнить кое-что по этому процессу. Работа вот у тебя такая, что не сразу и поймешь чем занимаешься, а мне хоть что-то нужно написать.
- Знаешь, Леночка (теперь он серьезен, хотя опять же не выдаёт наружно, лоб не морщит и затылок не чешет). Понимаешь наша огромная и богатая страна – это страна одиноких и сирот. Беспризорников больше, чем послевоенные годы, а одиноких и того больше. Вот сидел бы Роберт Иванович юристом в какой-нибудь фирме, желательно связанной с газом или нефтью, получал совсем другие денюжки и интересовался судебной практикой, который в наше время ежеминутно выскальзывает, как кусок мокрого мыла. Ан, нет! Сижу я в госучреждении и, можно сказать, позабыл все правовые навыки, кроме разве что семейного кодекса. А работы все больше и больше. Скоро благополучные семьи можно будет записывать в Красную Книгу. Обнищали мы с народом нашим. Он не защищен и теряет духовность. Давай успевай записывать, какие речи я толкаю (смеется).
- Да, пожалуй, так, - соглашаюсь, - но с этим я сталкиваюсь часто и знаю, что народ не защищен. Вчера по письмам бегала на ЖКХ и выяснила, что на одну пенсию старушки столько желающих чиновников, как куры на горсточку пшена. Клюют со всех сторон. Она не успевает получить свою пенсию, а платить надо в четырех местах. Всё это так, Роберт, но ты мне объясни – как может так воровать шестилетний ребенок? Я вот этого понять не в состоянии.
- А, это, Леночка, болезнь. Называется клиптоманией, и специалисты считают болезненным пристрастием к воровству. Болезнь непонятная и, скорее всего, ею должны заниматься судебные психиатры. В шесть лет встречается редко, и я сам не ожидал, что сегодня этим столкнусь. Наверное, девочка жила в бедности, без кукол и сладостей, а в магазинах и Барби и конфеты всякие. Когда она пыталась отобрать красивую вещь у соседей по садику, наверное били по рукам. Вот она и ворует. Мы, взрослые, во всем виноваты, а после наказываем детей. Вопрос этот лучше обсудим после как-нибудь. Скажем, завтра в шесть вечера у меня с шампанским.
- Шустрый ты, Роберт (улыбается), но у меня ещё один вопрос.
- Ох и липучий же вы народ, журналюги, - смеется он, - хотя мне даже лестно. Кои веки вдруг стал центром внимания такой девушки. Врать я и без того не люблю, а с тобой и подавно хочется быть откровенным и помочь, если получится.
- Ну, спасибо за комплемент. А чем ты поможешь этому Владимиру Холодову, который платил алименты на чужих детей? Судья нашлась быстро и направила его к твоим стопам. А ты сможешь помочь?
- Ну, это не так уж и сложно. Я никогда не составлял такие иски, но заинтересован и сделаю это. Он придет ко мне на работу и мы всё решим. Правда, ему придется сначала кое-куда съездить. Я вот рассказываю тебе, а самого распирает смех. Даже не совсем удобно при первой встрече обсуждать такие проблемы. Понимаешь, этот самый Холодов со своей Лианой имели одного совместного ребенка – Алешу. Когда его посадили, то Лиана закрутила с другим, родила двоих девочек и написала ему в колонию, что у нее трое детей, что денег нет, а если подаст на алименты, то сможет получать пособия и еще кои-какие деньги, которые выплачивают матерям, когда есть судебное решение, а отец отказывается платить алименты. Холодов, любящий детей, по её просьбе переписал своим почерком всё, что хотела она. Там, в этой писанине в суд, он пишет, что не отказывается от детей, претензий никаких относительно алиментов не имеет, признает её исковое требование и просит суд рассмотреть дело в его отсутствии. Вот тебе и результат. Теперь он тоже нашел себе женщину, она в вот-вот родит, а заработок Холодова уходит на чужих детей или Лиана их просто пропивает.
- Какой ужас, а тебя распирает смех? Но, это не смешно, Роберт.
- Согласен. Не только не смешно, но и не справедливо, хотя он сам во всем виноват. Однако же, я – законник и даже по должностным обязанностям должен восстановить эту справедливость. Вот тут-то как раз и начинается смех.
- Не понимаю. И что в этом смешного? Договори уже быстрее. Заинтреговал меня и тянешь с объяснением. Говори, давай.
- Понимаешь. Мой иск в суд получается очень смешным. Вот слушай. Я отправляю запрос в администрацию колонии, чтобы они подняли журналы и дали официальный ответ для суда, что Лиана Холодова ни разу на свидание к мужу не приезжала и написала всего два письма. А я, по этой справке, должен составить иск в суд, оспорить его отцовство в отношении девочек на том основании, что супруги Холодовы в то время не встречались, а по почте забеременеть невозможно.
Я, конечно, не сразу врубилась, но после так рассмеялась, что оглянулась – не напугала ли кого. Это же надо, как все переплетено и что предстоит делать Роберту.
- Такое, поди, не напишешь? – улыбается он.
- Нет, конечно, хотя возможно немного и затрону. Будет это выглядеть в виде анализа ситуации, дескать и до таких ухищрений доходят, а страдают те же дети. Статья, можно сказать, уже складывается в голове помаленьку, но из-за такой насыщенности сегодняшних событий, никак не хочет укладываться в хронологию. Надо записать все мысли и привести их в единую систему. Посмотрим… Что-нибудь да рожу, - смеюсь я
Вообще мы не особо спешили, а остановка оказалась непростительно близкой. Выбрали мы, уж – будто - не знаю почему, самый длинный путь, обходя аллею, а эта чертова остановка словно тоже шла навстречу.
Встречу назначили на завра вечером и у меня. Нехорошо как-то идти к парню самой в первый же раз. Да и что брать? Ему же легче – цветы и шампанское, как у людей. Если ещё прихватит коробку конфет, тоже не выброшу.
Усаживать меня в автобус и провожать не стал, сказал едва притронувшись к плечу «До завтра» и отправился дальше. Никакой тебе «церемонности», а - не мужлан. Защищаю уже что ли? Не мудрено. Видать, эта баба, что внутри меня сидит, заскучала слегка и хочет размяться. Чудно. Интересно, не показалось ли ему, что я навязываюсь или легкодоступная фифа? Да, нет, пожалуй. А потом, у меня в сумочке лежит удостоверение журналиста, которое не только даёт такое право, а даже обязывает навязываться ко всем, будь то мужик или баба. Тут я чист, как выразился Роберт, должностные обязанности требуют. Да… Что-то будет завтра, но не буду думать об этом, хотя хочется помечтать.Ха-ха, Баба я, в конце концов, или труба от бани. Все одно будет по другому. Главное – будет. Ой, девоньки, не знаю…