Перед Симанским на горке, на повороте там, где начинается Спасо-Казанский женский монастырь, в бревенчатом, черным от копоти и времени доме жил поп. Просто поп. Он дожил до седых волос в бороде, а попадью так и не нажил. Толь нрав был больно суров и норовист, толь жаден был до безобразия, но до церковного сана жену не получил. Зная его, к нему без особой надобности никто не наведывался. А он любил выйти в сад летнем днем, сесть на лавочку за столик дощатый под яблоню и мечтать. Вот кабы было у меня 25 целковых, купил бы новый самовар, пузатенький с завиточками на кранике как у купчихи Егоровой. А купчиха хороша, фигуристая и ежегодный доход не плохой и мне три рубля дала за крестины и курочку на обед с картошечкой, вкусные были, но анисовой всего пол графинчика поставила. Да Бог бы с ней, но сейчас бы графинчик сюда, и с курочкой и картошечкой. По причмокивает несколько раз и пойдет домой трапезничать, чем Бог послал. Но обычно за его нрав он мало чего посылал ему, не больше чтобы не голодать и не меньше чтобы со службы не уйти.
А еще он любил летним утром выйти на берег, благо идти не далеко, спустился от дома под берег, и ты на берегу реки. Хорошо утром, людей мало, роса под ногами и утренняя свежесть, только стрекозы перелетают с травинки на травинку, а они такие смешные, глаза огромные выпученные и хвосты длинные и гнуться только в верх. Нет, конечно, можно загнуть и вниз, и в бок, но это уже насилие, а она сама так не сделает. Эти стрекозы все равно красивые, хоть и чудные, есть огромные как динозавры, серые в крапинку, есть и совсем маленькие голубенькие или серенькие, а есть просто красавицы насыщенно синие и ярко-зеленые с металлическим отливом. Какой же все-таки причудливый мир, право боже. И стоит поп любуется раскрыв рот, одухотворяется, ему на душе лепо, а выглядит нелепо.
- Эй, ваше преосвященство, - крикнет ему мальчишка, несущий свежевыпеченные, пышущие пироги на продажу. - пироги брать будете?
- Пошел вон, зубоскал малолетний. Стой. Погодь. А с чем пироги?
- С чем бог послал, святой отец. Сладкие с яблоком, соленые с капустой и яйцом. Тот и тот по две копейки.
Поп пороется под складками своего облачения, а в карманах ни шиша, даже померла мыша.
- Пшел вон, босяк.
И опять впериться в ровно и лениво текущую гладь, но благость уже не снисходит. Желудок начинает урчать и требовать земной жизни, некодь по небесам летать, пора и обо мне подумать.
А еще бывало службу отведет, как положено, со старанием и усердием, слова найдет правильные, чистейшие, а его не слушают, меж собой господа общаются, не могут отринуть в священных стенах мирскую жизнь и прикоснуться к божественному. Он их немного и пожурит, и словом из священного писания в нужную сторону направит. А ему за это в место хрустящей купюры, горсть меди насыпят. Много раз каялся и зарекался еще наставления делать, а все равно, на святом куражу да сделает замечание достопочтенной публике. А иной раз крестьянину и в лоб щелбан отвесит за недостаточное рвение в молитве.
Но отринув от дел церковных он погружался целиком и полностью в дела мирские и думал где еще ему получить лишний грошик, который ну никак не лишний и к кому бы сходить на обед или ужин, чтобы не идти в трапезную монастыря и не переводить свои продукты.
А еще он думал о несправедливости. Как так- думает он. - Отец Федор при нашей церкви меньше меня на целых пять лет служит, ну и что с того что меня старше на десять, но в нашем приходе он меньше меня. А уже первый священник, а я так и остаюсь вторым и жалование у него в два раза больше и приглашают его на отпевания и крестины более знатные и богатые. А он что, и молитвы забывает и слова путает, а запьет, может на утреннюю не прийти, да и говорят до баб охотлив, тут я не верю, но дыма без огня не бывает, не будет народ сею молву пускать коли не было. Про меня то не говорит такое. Конечно и сильные стороны есть, говорит аж заслушаешься, всего себя расхвалит, гляди того, херувимы начнут летать вокруг его нимба, а как обходителен до подхалимства, и вежлив, учтив. В храм пришел князь чеченский в шапке, я ему эту шапку махом на место скинул, хи-хи, на пол. Не гоже в храм с покрытой головой чай не баба и не завоеватель, хоть и басурман. А Федор старый плут, и шапку подал и просить прощенья стал, а сам радикулит лечит пчелами и меня заставляет нагибаться в пол. А тут нать вот, как по маслу перекатывается и с малиновой улыбкой на князя смотрит, а на меня ехидно зырит. Вот я давеча бабочку из паутины достал, а паук ждал в уголке пока та перестанет трепыхаться, чтобы такую красоту съесть, а я не дал душу светлую погубить. Но с другой стороны, его голодным оставил, может на смерть голодную обрек. А правильно ли я все сделал, бабочка то не сегодня завтра сама умрет, а тут животное многолетние считай убил голодной смертью. Вот и делай добро и не знаешь кому лучше от этого. Ничего не надобно делать, пусть все идет своим ходом, Бог все решит. И отец Федор хоть и заслуживает, чтобы его подставить перед вышестоящим духовенством, но ничего не могу придумать, нет во мне подлости и скверны, никто ж не оценит этого.
Однажды, сидя за столом у окна уже в поздний час, он увидел подозрительного человека с измазанным сажей лицом, в черном плаще с мешком на плече и лопатой в руке. Этот странный человек все шел по тропинке и оглядывался. Тропинка проходила под берегом вдоль его окон и уходила к только что построенным мостам, архитектором Краснопольским по повелению царя батюшки. Интересно, что несет? Выйду в сад посмотрю из-за забора. -подумал поп.
А этот странный незнакомец как будто не торопился и что-то выискивал на поляне возле реки, с сада хорошо это было видно. Но святой отец стоял в кустах малины возле яблоньки ветвистой и тот с лопатой не мог его видеть. Вот он выбрал место, остановился на самом видном месте для его святейшества, а тот все так же не замечал отче. И тут этот с лопатой стал копать яму, копал быстро и глубокую выкопал. Открыл мешок как будто в последний раз наглядеться его содержимым, а там... Там золото в монетах, святой отец смог даже разглядеть портрет Екатерины, она ему и на картинах была симпатична, а в золоте так еще больше в тысячекрат. И ему почудилось, что как бы призывно она ему подмигнула, возьми меня, когда этот уйдет. Кровь ударила ему в голову, пошел жар в лицо и холод по спине и рукам, в желудке засвербело, как червь сомнения начал грызть его, может тюкнуть его по голове тяжеленьким и умыкнуть мешочек, а потом кто подумает на него, он служитель церкви, а не тать какой. А что? Вот и булыжник подходящий одного раза хватит тюкнуть. Незнакомец как будто мысли его прочитал, дорыл яму, быстро завязал мешок и закопал его, заложив все дерном. Потоптался, посмотрел по сторонам и быстро скрылся. Вот и грех на душу не надо брать. Чутка обожду и пойду достану мешочек. Вот теперь и заживу. Сруб новый поставлю, двухэтажный с мезонином. Баньку побольше поставлю. Может какие мастерские организую или фабрику. С этими мыслями взяв лопату пошел копать. Быстро нашел нужное место, но копал долго и ничего не нашел. Какой черт копал он так глубоко? Или не там я копаю? Да нет, вот и лопух сломанный и трава примята. Копать надо глубже. Поп и копал. Всю ночь копал. Весь измазался в земле. Яму вырыл как колодец и все равно ничего не нашел. Усталый и злой он пошел отсыпаться, а через час на заутреннюю идти. Куда, дьявол его, этот чумазый золото спрятал? Все в том месте изрыл и ничего не нашел. Будущей ночью еще счастье попытаю. И усталый рухнул спать. Через пол часа с трудом, но подняла его бабушка Агафья. Таким усталым и разбитым он еще никогда себя не чувствовал. Все ныло и болело. А еще очень хотелось спать, но он не мог бросить служебные дела. Прожил он день до вечера борясь со сном и службой. К ночи был полон сил и желания отыскать заветный мешок. Глянул в окно, а там этот мужик с лопатой идет. Посмотрел тот на лунные кратеры, нашел местечко, быстро выкопал мешок и перепрятал в другое место. Вот я простофиля, -корил себя поп - столько перекопал, а мешочек совсем ряжом был. Обождал пока мужик уйдет и пошел с новыми силами землю воротить. Все обрыл ничего не нашел. А следующий день не менее сложный предыдущего. Но выстоял и его поп. Дождался ночи. И опять этот мужик идет. Опять клад был рядом, чутка не докопал. От злости чуть не лопнул святой отче, но сдержался и даже не пикнул. Высмотрел и на этот раз куда этот чертяка клад спрятал, обождал пока уйдет и побежал рыть землю. И опять только под утро остановился и опять дневные испытания долгом и сном. Всю неделю мужик попа морочил. Придет, раз два копнет, вот и клад, пойдет перепрячет. У попа уже как лихорадка, вот сейчас точно откопаю, и все будет мое- МОЕ. А утром ни с чем возвращается. Приуныл святой отец, всегда чуть-чуть не хватает чтобы к вожделенному мешку прикоснуться. Исхудал поп, но окреп, никогда он еще не чувствовал себя более сильным, мышцы под рясой были крепки и полны крови, и уныние с жадностью утроились. Встал лицом к дороге у забора, и сгрудился через него, уныние напало и жалость к себе, что последнего шага не может сделать и забрать золото себе. Мимо крестьянин проходил.
- Батюшка, освяти знамением.
- Пшел прочь, я в печали.
- А нече ночью не спать, хочешь что то найти копай за ночным мотыльком, будешь упорен может чего и откопаешь. - махнул рукой на попа и быстро скрылся за поворотом.
Отче не сразу от слов пришел в себя, опомнился не сразу, а когда ступор прошел, крестьянина уж след простыл. Но глубоко въелись его слова, до самых до печенок. А там ведь и правда все время маячил мотылек. А что, если и правда за ним нужно копать?
дождался ночи поп, дотерпел пока уйдет мужик в саже и пошел на поляну. И уже совершенно новым взором окинул он ее. Раньше была чудная долина, ровная хоть яйцо катай, а сейчас была вся изрыты черными ямами и одной гигантской ямищей, можно в нее весь дом с амбаром закопать. И понял, что-то черт свое богатства прячет, а мотылек ему указывает где тот закопал его. С новым рвением и неистовством пошел поп копать, сначала мотылек сидел в паре метров от реки, а потом стал по не многу перелетать на юго-восток поляны. Поп не стал рисковать, памятуя прошедшую неделю, где уже в скопанном мужик выкапывал золото, отче рыл траншеей полтора метра в ширину и полтора метра в глубину, рыл неистово с азартом, а мотылек по тихонечку смещался все дальше и дальше. Убегаешь от меня золото, - думал святой отец. - от меня не убежишь, буду я еще жить богато.
Однообразно и с усердием проходили дни и ночи у отче. Неистовые молитвы Господу в часы службы, с надеждой на то, что услышит и позволит нагнать мотылька и достать этот чертов мешок, крепкий дневной сон и яростные земляные работы по ночам в надежде догнать мотылька. Так проходили своей чередой сутки, недели, месяцы. Совсем изменился за это время поп, рыхлость тела сменилась мощью и тонусом, теперь в нем не осталось и капли благодушия и благолепного созерцания на жизнь вокруг. Не радовали его больше восходы и закаты, все было подчинено одной единой цели, найти мешок чертового золота. Люди стали сторониться его еще больше. И так то не был душой компаний шумных, а сейчас, он как будто даже не замечал людей. Он даже перестал думать о несправедливости жизненного бытия, о отце Федоре, о своей жизни на вторых и даже третьих ролях, о том, что такое зло и что добро, он просто делал то, что считал нужным. А нужно было не многое: молитва чтобы помог Бог догнать мотылька, еда чтобы быть сильным и выносливым, а также крепкий сон чтобы был бодрым. Вот так он и жил эти месяцы. За это время смог вырыть огромную траншею километров пять в плоть до болота, что возле деревни Лапинки. Ночь уже была на исходе и мотыльку уже не куда было лететь, впереди только вода болота, не может же черт в воду положить мешок, да еще и в болото, сам не сможет достать. Поднажал поп еще сильнее на работу, ускорился их последних сил. Не заметил, как утро настало, петухи прокричали. И вот он заветный мешок, и завязки уже видны. Но хлынула вода болотная, не выдержала земляная стеночка, что отделяла клад от болота, да так хлынула резво, что поп не смог устоять на ногах. Болотная жижа стали обволакивать отче, а тот и не хочет спасаться, хочет добраться до заветного мешка. Утонул бы, наверное, но мужики в поля на работу шли и заметили, как поп тонет. Как не вырывался поп от них и не бросался в ров, не дали ему утонуть, достали. Пара тяжелых ударов образумили безумца. Сел на траву, рясой ноги обтянул, положил руки на колени, а голову на руки и горько заплакал. Народа стало больше прибывать, шли мимо, но останавливались поглазеть. А поп сидел и рыдал не обращая ни на кого внимания. Только что рухнула последняя надежда разбогатеть, обида грызла, что столько времени зря потратил, что зря не досыпал, не доедал, руки в кровь истирал. Все зря. И люди за это время стали не просто опасаться его, но и недолюбливать, считать одержимым. Все это он видел, но не придавал значение. А тут все уплыло, завязки показало и сгинуло.
- Не плачь, отец Дмитрий, дадим мы тебе новую лопату. Нашел из-за чего горевать. А мы то думали, кто ров копает, зачем? Думали, что ты того... Что ты злой как черт хоть и в рясе, что жадный скупердяй, а оказалось ты не только рдел за службу, но и за нас людей болел. Вон какую работу проделал и не хвастался, в скромности и смирении трудился, чтобы осушить поля наши, сбросишь лишнюю воду с болота. Там на верху, дожди лили и все в это болото приходило, поля затапливало, и все наши труды погибали. Спасибо тебе отец Дмитрий, не оставил ты наши просьбы без внимания и Богу молился и сам ему свершить помог. Мы то потому к тебе и не ходили к тебе, думали, что ты только за службу рдеешь, да каноны блюдешь, думали в тебе сердца нету, а тут эвано как, для нас такое дело сделал. Пойдем отец Дмитрий, мы тебе стол накроем и перину взобьём, устал небось и голоден. Пойдем, нечего на сырой земле сидеть.
Поднял голову отец Дмитрий, слезы вытер.
- А это ты Тихон, прости меня за то что по лбу тебя бил, за отсутствие усердия в молитве. Не мог иначе. - Встал с земли отче. - Ты прав, устал я и от щей не откажусь.
- А кто надоумил на дело благое?
- Ангел снизошёл и указал, следуй за мотыльком, сделаешь то что должен. - в эту минуту не хотелось ему вспоминать, что не людям помогал, а за чертовым золотом гонялся.
А со временем у отца Дмитрия, и паства расширилась, и авторитет поднялся, и люди перестали его сторониться, потому как знали, что большое добро сделал и на ради почестей, а скромно и безвозмездно, от души для людей. И отец Дмитрий изменился, мягче стал, что ли, к людям внимательнее, мудрее стал и жадность отступила.
Черта он видел еще раз, в последний раз. Тот так же шел мимо его окна ночью и даже остановился у окна, мол выходи, я золото принёс прятать. Как раз в это время отец Дмитрий сидел у окна и думал о странности бытия и Божьего промысла. Как перст Божий изменил всю его жизнь. А черт стоял и смотрел в светлое окно и ждал попа, но поп не выходил. Отец Дмитрий посмотрел в окно на черта, сказал - ступай с Богом. Перекрестил чёрта, тот и ускакал как ошпаренный бросив мешок с золотом и лопату.