Скажи Да?

Все описанные события, имена, фамилии и действующие лица являются вымышленными. Любые совпадения случайны.
 
Как-то так…

Высказывания персонажей на темы национальной и религиозной принадлежности могут расходиться с позицией автора. Они применяются исключительно в качестве художественного приёма и не являются призывом к разжиганию розни.
 
А то махом пришьют что-нибудь. У нас быстро.
 
Повесть выдумана от начала и до конца. В реальности сказок не бывает. К сожалению.
 
И это самое поганое в нашей жизни.
 


                С К А Ж И     « Д А »   ?


Кто-то сочтёт, что моя история изложена слишком примитивно. Где душевные самокопания, поиски тройных смыслов и подсмыслов, экзистенциализм и прочая амбивалентность?
 
По-моему, всю эту ересь нам навязали писатели, переевшие психогенных грибов и сбежавшие с четвёртого курса филфака. В их сочинениях рядовые обыватели только и делают, что цитируют в курилке Джорджа Сантаяну, да задаются вопросом, кто был раньше: курица или петух? У самих авторов мозги набекрень, и герои с тем же вывихом. Не едят, не пьют, не сморкаются, знай блещут ассоциативным мышлением, задаваки чёртовы.

Начну с другого. С восточной красавицы.

Не умею описывать восточных красавиц, но у этой девушки имелось всё для попадания в рейтинг - открытая улыбка, славные ноги, крутая тазобедренная часть и прочие важные анатомические детали. Она белой птицей впорхнула в наш скучный кабинет и сразу направилась к моему столу, хотя мы сидели здесь втроём – я, Лариска и Стас Никитенко.
 
Фигура стройная, с капелькой полноты в необходимых местах. Юбка на две трети обнажает великолепные ноги. Локоны до плеч – чернее экваториальной ночи. Изогнутые антенны-ресницы, похожие на лук Робин Гуда. Мраморная кожа, смешливые розовые губы, мило приподнятые брови.

Посетительница выглядела так, будто шла на звёздный подиум за «Оскаром», но ошиблась дверью. От неё за версту пахло громадными капиталами. Летний бежевый костюм с короткой юбкой явно приехал из брендового магазина, жаль, я мало в этом понимаю. Изящные туфли щёлкают отточенными каблуками. Украшений немного: цепочка-браслет на левом запястье, кулончик на шее, пара колечек, но вне сомнения, цацки ужасно дорогие.
 
- Здравствуйте, это редакция? – бархатно осведомилась девушка-птица в бежевом костюме. – И вы корреспондент?
 
- Совершенно верно, - я потянулся к рабочему блокноту, с трудом отрывая взгляд от прекрасной гостьи. Увы, просто поболтать восточные феи к нам не влетают. Сейчас начнётся будничная проза жизни. – Присаживайтесь.
 
- Спасибо, я постою, - девушка улыбнулась, демонстрируя сахарно-безупречные зубы. Она, конечно, знала, что на неё приятно посмотреть, но держалась без присущего многим дамам выпендрежа. – Я буквально на минуту. Вы поможете мне разобраться в одном вопросе?

- Постараемся помочь, газета тем и живёт, - я взял авторучку. – В чём проблема? Давайте запишу ваше имя-отчество.

- Зовите меня Ильмира, - девушка опёрлась роскошными ягодицами о свободный стол напротив. – На работе ко мне обращаются «Ирина Александровна», так проще. Моё настоящее отчество м-м-м… очень труднопроизносимое. Я не обижаюсь. А вы Дмитрий, правильно?

- Правильно, - я вертел ручку, украдкой глядя на круглые коленки, изгиб полноватой талии под бежевым пиджаком, по-боевому выпирающую крупную грудь. – На что жалуетесь, Ильмира? Коммуналка? Земельный спор?
 
- Понимаете… - красавица Ильмира осмотрелась, словно ища поддержки. – Мне будет легче объяснить вам на месте. Я живу в районе Горочка, знаете такой?
 
Где ещё может в нашем городишке жить состоятельная женщина? Горочку населяли исключительно депутаты и денежные тузы. А в мужьях, судя по упаковке, у Ильмиры легко мог оказаться арабский нефтяной король.

- В Горочке бывал, - я пометил в блокноте. – Улица, дом? Когда к вам удобнее подъехать? Назначайте время, вызову водителя.
 
- Можно без водителя, - Ильмира раскрыла компактную сумочку в форме пирамидки. Не удивлюсь, если кожу для сумочки когда-то носил настоящий крокодил, а блестящие застёжки – не застёжки, а бриллианты. – Договоримся так. Вы работаете до шести часов вечера? Я остановлюсь внизу и позвоню. Дайте, пожалуйста, свой сотовый, а вот моя визитка. Машина – белый «Лексус», номер семь-три-семь.
 
«Ежу понятно, что не зелёный «Москвич» с багажником на крыше», - подумал я, выводя цифры на обрывке бумаги. Мчаться куда-то после рабочего дня сверх нормы совсем не хотелось, будь спутница хоть трижды красоткой, но делать нечего. Журналистов и по выходным порой дёргают.
 
Я отдал Ильмире листочек со своим номером и принял в ответ шикарную золотистую визитку. Название фирмы шло поверху - четыре или пять английских слов. Никогда не видел, развелось их как грязи.
 
- Прощаюсь до шести часов, - блистательная гостья вновь одарила меня улыбкой, взмахнула ресницами и вышла, распространяя вокруг волны успеха, богатства и сексуальности.
 
Имя на визитке действительно было выдающееся. Генеральный директор Ильмира Искандер-Шариф–Бек–Анжетдар–Лучумат Курбат-Шах.

- А она ведь на тебя запала, - вдруг сказала за соседним столом Лариска.
 

                ***


Я попросил Лариску не смешить мой остеохондроз, поскольку такие эффектные мадам западают на людей со статусом не ниже обитателя Рублёвки. Небось туфта какая-нибудь. Участок с соседом на Горочке поделить не могут, пошла в газету жаловаться.
 
К шести вечера я почти забыл про восточную девушку с трудным отчеством. Но она позвонила – высветился её козырной номер, сплошь из восьмёрок и ноликов.
 
- Спускаюсь, - сказал я, услышав бархатный голос. Собрал нехитрый скарб газетчика: сигареты, фотоаппарат, папку с блокнотами. Выключил компьютер.

Белый "Лексус" был заметен издалека, как и его сиятельная хозяйка. Не машина, а бронетранспортёр, только подороже армейского. Мы сели и тронулись. В Ильмире чувствовался водитель крутых тачек со стажем. Она вольготно откинулась на спинку, небрежно шевеля руль левой рукой. Короткая юбка почти целиком открыла глянцевые бёдра.

Вздохнув, я завозился с замками папки, настраиваясь на деловой лад.

- Ильмира, расскажите вкратце, что там стряслось?
 
- Давай на «ты», если не против? – стрельнула глазами Ильмира с длинными отчеством, ногами и ресницами. Я согласно кивнул. – Расскажи лучше пока о своей работе. Наверное, здорово быть журналистом?
 
- Честно сказать? Провинциальная журналистика - редкая занудятина. Одни жалобы и нытьё. Сосед соседу забор уронил… Горячую воду отключили… Шум в подъезде…

- У меня ещё скучнее, - Ильмира свернула в район понтоватой Горочки, застроенной коттеджами, бассейнами и подземными гаражами на десять машино-мест. – Несмотря на громкое название фирмы, я просто торгашка базарная. Сеть магазинов одежды и обуви «С обновочкой!».
 
Эти магазины я знал и мельком слыхал, что ими управляет богатая нерусская женщина, но не предполагал встретить хозяйку супермаркетов во плоти. В отличие от более скромных конкурентов, «С обновочкой!» не ютились по откупленным подвалам, детским садикам и временным павильонам, а с размахом строили собственные ангары из небьющегося стекла и стали.
 
- Мы уже на месте, - Ильмира пролетела по улице, названия которой я не разглядел, свернула к блестящим красным воротам за два метра высотой и нажала кнопку пульта.
 
Автоматические створки разошлись, впуская нас в просторный двор с песочными дорожками и ровными, как по линеечке, газонами. Впереди стоял типичный современный замок с арочными окнами, эркерами, башенками. Из-за сложной архитектурной формы было невозможно понять, сколько в нём этажей: два с половиной или три с четвертью?

К замку примыкал длинный гараж, рассчитанный на несколько машин. Ильмира плавно затормозила, вновь что-то нажала и крайние слева ворота уползли вверх.
 
- Вернёмся к нашей проблеме? – я скинул ремень безопасности. – Что вас гнетёт? О чём вы мечтали поведать прессе?
 
Ильмира посмотрела на меня и прикусила указательный пальчик, это выглядело по-детски и совсем не пошло.

- Дмитрий, мы же вроде решили на «ты»? Не обидишься, если я скажу, что никакой проблемы нет? Я просто хотела с тобой познакомиться. Скажи «да»?
 

                ***


Со мной никогда не хотели познакомиться девушки на белых «Лексусах». Впрочем, девушки на зелёных «Москвичах» из барачного посёлка не хотели знакомиться тоже. Встречи с журналистом преимущественно добивались скандальные бабки из «хрущёвок», обиженные на больничных врачей, на рыночные цены и мизерные пенсии.
 
- Говорю «да». Знакомство уже состоялось, Ильмира, - заметил я. – Газетчики – народ открытый.
 
- Я кошмарная трусиха и не умею завязывать разговоры, - в глазах Ильмиры скользнула смешинка. – У себя на работе я командую, с деловыми партнёрами – ругаюсь и торгуюсь, ревизорам из налоговой, пожарным инспекторам и санитарной комиссии – выдаю конвертики с мздой. А знакомиться не умею, представляешь? Выдумала какую-то нелепицу и заявилась в редакцию. Наверное, все за дурочку приняли?...

- Тебя приняли за фотомодель, которая по пути на подиум нечаянно зашла в подсобку, - поправил я. – Ильмира, а если я женат?

Черноокая лебедь в мини-юбке помотала головой и сделала отрицательный жест кистью.
 
- Ты не женат, Дима. Пусть мой информатор сохранит инкогнито, ага? Я часто вижу тебя на улице. Город маленький. Иногда ты переходишь дорогу по «зебре» прямо перед моей машиной. Однажды я тебе даже помахала, только ты не увидел. Весь напряжённый, собранный, по сторонам не смотришь… или ты был сердитый?
 
- Наверное, в тот день бухгалтерия выдала расчётные листки по зарплате, а мы забыли дома лупу, - предположил я. - Всё равно близорукий, толку-то по сторонам озираться?

Не скрою, откровения шикарной девушки Ильмиры мне польстили. Если это правда, а не изощрённый розыгрыш.

Я искоса взглянул на чеканный профиль спутницы, на мягкую линию руки, обнимающей руль, и проказливую кисточку чёрных волос на виске. Ильмира была серьёзна. Неужели эта небожительница когда-то высмотрела меня в толпе из окна белого джипа-крепости? Помахала, запомнила, приехала в редакцию, всех заинтриговала - ради знакомства с близоруким сутулым корреспондентом в линялой джинсовке?
 
Увольте, господа! Прожжённый и циничный газетчик, я даже восход солнца не приму на веру  без подтверждения из компетентных источников. Но источников нет, а факт налицо: я сижу в машине с очаровательной таинственной девушкой, и никто не кричит «Сюрпрайз! С первым апреля, Димон!» Во-первых, на дворе июль. Во-вторых, никто шутки ради не погонит за мной восьмицилиндровые «Лексусы» с королевами.
 
- Зимой девчонки затащили меня на бизнес-форум во Дворце спорта, - оборвала паузу лебедь-Ильмира. – Убей – не вспомню название. «Предпринимательство: стратегия, инвестиции и ля-ля-тополя». Уже через пару минут мы чуть не умерли со скуки. Ты тоже там был, Дима. Собирал в газету материал о культурно-просветительском мероприятии?
 
- Большей частью я мысленно сравнивал колени участниц в самых сексуальных  колготках и был единоличным членом жюри, – я бесцельно повжикал «молнией» кожаной папки. – Странно, что ты меня вообще заметила. Во Дворце слонялась уйма народу.

- Вряд ли мои коленки попали в твой кастинг. В тот день я пришла в брюках. Но ты сам обратил на себя внимание, - сказала Ильмира без лишних кривляний. – Учёный лектор задвинул что-то о франшизе, стартапах и финансовой самодисциплине, а ты с места во всеуслышание заявил, что половина присутствующих предпринимателей таким жаргоном не владеет, нельзя ли из уважения к ним выражаться попроще? Зал прямо лёг. Кто спал – проснулись, некоторые обиделись. На кого ты намекал?
 
За эту реплику мне потом знатно прилетело от редактора и от куратора форума - управления экономического развития. Городская управа попросила шефа впредь присылать на имиджевые мероприятия другого журналиста. Я не особо расстроился.
 
- Не думал, что моя выходка вызовет далеко идущие последствия. Ни на кого конкретно не намекал, зато знаю, что местные бизнесмены ворочают миллионами, не отличая демпинга от петтинга, а начальный капитал заработали рэкетом и детской проституцией. На зоне они спали бы носом в парашу.
 
- Ещё я дважды видела тебя по городскому телеканалу, - Ильмира выставила для убедительности два пальца и постучала ими по рулю. – По мере свободного времени я стараюсь быть в курсе местных событий. Тут открылась выставка арт-хауса, там смертельное ДТП на железнодорожном переезде… Ты случайно попадал в кадр оператора вместе с важными надутыми дядьками, но быстренько отступал назад и что-то писал в блокнот.

- «Косяк» при монтаже программы, - пояснил я. – Я не телеведущий и в кадре мне делать нечего. Если в фокус попал посторонний, между собой киношники называют этот кадр «лохматым» и удаляют. К сожалению, обычно эфир поджимает, выпускающий редактор брызжет пеной, и новостные ролики вылизывать некогда.
 
Видимо, Ильмиру забавляла шпионская игра. Она вдруг нахмурила чёрные брови.

- Не далее чем неделю назад возле универмага «Бастион» ты приставал на тротуаре к парочке девушек, расспрашивал и снимал на камеру. Не отвертишься, я стояла в десяти метрах! Скажи «да»?

Я выразительно закатил глаза к кожаному потолку «Лексуса».
 
- Если вспоминать всех прохожих, к кому я приставал на улице с блиц-опросом, этот японский Годзилла сгниёт от старости. А к тебе я потом не подошёл? Нет, вряд ли. На опросах я выбираю жертву попроще. Ярких и пугающе красивых дам лучше не трогать, пусть себе идут.
 
Ильмира заливалась лёгким бархатным смехом. Под лобовым стеклом удивлённо качалась висюлька-ароматизатор.

- «Яркая и пугающе красивая» - это уже комплимент! «Приняли за фотомодель» - тоже. Спасибо, Дима. Останови ты меня неделю назад, мы бы тогда и познакомились. Хотя… сомневаюсь. От неожиданности я могла воды в рот набрать. Или притвориться, что страшно спешу, и прошмыгнуть мимо. Да ты по-любому не подошёл бы ко мне. Я торчала в пробке на второй полосе. Возле «Бастиона» не отрегулирован светофор, постоянные заторы.
 
- Повезло, что не подошёл, - сказал я. – Проводя опрос, мы записываем имена респондентов. Мне бы целой тетради на твоё имя не хватило, Ильмира – Искандер – Шариф – Бек… вся родословная до седьмого колена.

Моя спутница одёрнула юбку:

- Наконец, я отыскала на Ю-тубе твои концерты, Димочка. На одном ты играешь на гитаре в каком-то маленьком кафе, другая запись сделана у костра в походе. У костра ты поёшь весёлую неприличную песню, и все хохочут, - Ильмира заслонила рот ладошкой. - «Летела молодая ведьма в ступе…» - а дальше нельзя!

Теперь мы рассмеялись вместе, словно поймали общую волну. Почему-то мне было приятно, что Ильмира цитирует мою панковскую песенку про ведьму, и что ей не лень было искать мои следы в интернете.
 
Ильмира въехала в гараж и опустила ворота.
 
- Раз уж я похитила тебя, то держать на пороге будет невежливо, как ты считаешь? Я специально подгадала к вечеру, чтобы никуда не торопиться. Оставь свои вещи в машине, не понадобятся.
 
Мы вышли из салона и отправились к боковым дверям, ведущим из бокса прямо в дом. Ильмира на правах хозяйки шествовала чуть впереди, демонстрируя обтянутую костюмом фигуру. Вставляя ключ, обернулась.
 
- Живу одна, поэтому не стесняйся и не бойся… Или, наоборот, бойся! – Ильмира многозначительно облизнулась, блестя жемчужными зубками. – Папа большую часть года проводит в Лондоне, у него там бизнес. Старшая сестра Мадифа - на ПМЖ в Германии. Мужа нет, любовников тоже, – девушка резко оборвала смех. – Мама умерла тринадцать лет назад. Больше никого, не считая дальних родственников.
 
Внутренние интерьеры особняка соответствовали всем стандартам царского убранства и современного дизайнерского креатива. Хотя сомневаюсь, что уютно обитать в одиночку в восьми или девяти комнатах.

Ильмира будто прочла мои мысли.
 
- Тут мамонты заведутся – не узнаешь. Папа размахнулся, когда строил, а сам в Лондон уехал. Обхожусь кухней и спальней. Прогуляйся, посмотри, пока я переоденусь. Наверх поднимись. На нашей улице живёт тётя Джамиля, троюродная нам по матери. Через день моет, протирает, пылесосит, пока я на работе.

Больше всего мне понравилась столовая, оформленная в кавказском стиле. Вместо стола на полу разостлан узорчатый дастархан, по краям навалены горы мягких подушек. В углу акустические колонки, компактная ударная установка, кругом развешаны электрогитары, переносной синтезатор, бубны, национальные струнные и духовые инструменты. Неплохие сабантуйчики, должно быть, проводит мадмуазель Ильмира!

Ещё на первом этаже были ванная комната с огромной джакузи, кухня, личный спортзал с велотренажёром, шведской стенкой и беговой дорожкой. В двери, куда Ильмира убежала переодеваться, я заглядывать не стал.

Поднялся на второй этаж, в череде нескольких комнат обнаружил потрясающую гостиную с диванами, тахтой, ЖК-панелью черезо всю стену и барной стойкой. Тахту небрежно покрывала белая пушистая шкура. Снежный барс или белый медведь - чёрт его разберёт. Задержался у книжных полок – посмотреть, что читает владелица торговой сети «С обновочкой!»
 
На тонкой подставочке среди книг блестела фотография. Высокий худой мужчина с орлиным носом и седеющими усами обнимает за плечи двух девушек. Без бинокля ясно, что это отец с дочерьми. Девчонки по-зимнему светлолицые, зато кожа мужчины - цвета обожжённой глины, так называемый снежный загар.
 
Взгляд седоусого джигита колюч, будто плавник рыбы фугу. Троица затянута в горнолыжную экипировку, на заднем плане желтеют альпийские домики и взмывает в синеву изломанный каменистый хребет с заснеженными склонами. Слева от отца румяно и свежо улыбается Ильмира в двухцветном кирпично-белом костюме из облегающего спандекса. Маска сдвинута на лоб, на ресницах сверкает иней. Само обаяние! Справа, очевидно, - старшая сестра Мадифа в бело-зелёном комбинезоне. Она более грузная и угрюмая, возле губ залегает недовольная скорбная складка, но, в общем, тоже симпатичная.
 
- Это мы прошлой зимой в Баварии, на курорте Гармиш-Партенкирхен, - сообщили мне сзади.
 

                ***


Оказывается, Ильмира неслышно вошла и присела на тахту, откинувшись на отставленные руки и скрестив роскошные ноги.

Чёрные волосы, чёрные глаза, коротенькая чёрная комбинация и чёрные колготки на фоне белоснежной шкуры! Топ-модели из «Плейбоев» нервно курят в коридоре. У меня отнялся язык.
 
- Испугался, маленький? – Ильмира вдруг сымитировала хрипловатые зовущие интонации актрисы эротического видео. – Иди ко мне, я вся горю! Скорей! Скажи «да»?

Я шагнул, упал на колени перед тахтой, схватился за обтянутые колготками пышные бёдра, на которые днём смел только издали любоваться. Уткнулся в них лицом, стал целовать.
 
- Мои колготки нравятся тебе больше, чем губы? – Ильмира потянула меня выше, к своему лицу. – Поцелуй меня. А женские чулки, лосины, шёлковое бельё - нравятся?
 
- С детства без ума от гладкого и обтягивающего на женщинах, - ответил я.

- Открою страшный секрет: когда-то я ходила заниматься фристайлом только потому, что лыжницы носят облегающие блестящие костюмы! – Ильмира принялась лихорадочно покусывать мой рот. – Классное совпадение. Мы с тобой одной крови? Скажи «да»?
 
Её рассыпанные чёрные волосы пахли сосновыми иголками. Я осторожно брал их и пропускал между пальцев, пока мы насыщались первым глубоким поцелуем. Мы прощупывали территорию друг друга, как разведчик при рекогносцировке стратегически важной державы.
 
- Ильмира, у тебя замечательный дар спрашивать «да?», когда других ответов по умолчанию не предусмотрено, - пробормотал я, изучая линию обороны чёрной комбинации.

Комбинация сдавалась без боя. Она роняла редуты бретелек, обнажала незащищённый рельеф местности и трещала на флангах по швам.
 
- А кроме фристайла, я три года посвятила тхэквондо! – выдохнула Ильмира и через бедро бросила меня на лопатки. Разведка кончилась, полки поднялись в атаку.
 
Больше мы не произносили ни единого членораздельного звука. Шелестел снимаемый капрон, звякали застёжки и куда-то падали ненужные предметы одежды. С Ильмирой всё получалось трогательно, нежно и ласково.
 

                ***


Когда наши войска восстанавливали силы на влажной шкуре, не расплетая объятий, седоусый Искандер на фотографии набычился ещё сильнее.

«Хватит лапать мою дочь, голодранец приблудный! – говорил колючий взор. – Приеду – такого пенделя дам!»

- А маминой фотографии нет? – спросил я.
 
Ильмира оглянулась на книжную полку. Вздохнула.
 
- Она в спальне, на отдельном портрете. Мадифа на неё, кстати, больше похожа. Мама была полной… - поколебалась и добавила: - Многие сердечники страдают излишним весом.

Мы ещё побездельничали, пока не вспомнили про ужин.
 
- В микроволновке наверняка всё остыло, - констатировала моя ненаглядная. – Я вчера запечённую форель нам с тобой делала.
 
- "Нам"? Не заговаривайся, - я поцеловал Ильмиру в мочку уха, похожую на крепкую белую фасолинку. – Мы же только сегодня познакомились!

Восточная чаровница сладко зажмурилась.
 
- Вчера я загадала, что сегодня затащу тебя домой любой ценой! Вина купила, продуктов полный холодильник. Иначе никогда не решусь, - Ильмира обезоруживающе улыбнулась. – По крайней мере, стимул появился. Не хотелось продукты испортить, одной столько не съесть.
 
Возразить было нечего. Единственный правильный ответ – припасть к волшебным розовым губам и надеяться, что всё произошло на самом деле. Красивая девушка, дорогущая машина, дом на краю света и секс на шкуре белого медведя…

- Всё равно не понимаю! - наконец сообщил я, поглаживая Ильмире соблазнительную грудь. – Живёт себе парень с окраины, пишет с девяти до шести статьи в местную газетку, выслушивает посетителей-маразматиков, фотографирует футбольные матчи и школьные выпускные вечера в колонку сногсшибательных новостей… По пятницам и субботам напивается подозрительно дешёвой водки. Человек человеком. Вдруг совершенно невероятная женщина Востока увозит его на большом внедорожнике, заявляет, что изнемогает от желания познакомиться, и падает с ним на шкуру белого медведя. Ильмира, извини, отдаёт сентиментальным романом. У тебя на книжной полке такого чтива нет, там умные вещи.

- Уверен, что сентиментальный роман? – Ильмира привстала на локте и чуть отодвинулась, будто пыталась пристальнее меня рассмотреть. – А как тебе моя история? Живёт в городе девушка, у которой очень мало друзей, зато полным-полно желающих что-нибудь с неё поиметь. Да, она завидная невеста. Сеть магазинов, ателье, две машины, дом… Но с личной жизнью провал. Когда-то отец пытался сам назначить ей жениха по горским традициям, взять калым и прочее. Дочь сказала: «нет и нет!» Отец рассердился, но человек он продвинутый, с двумя высшими образованиями, и в дочерях души не чает. Ладно, ищите сами, говорит. Старшая нашла немца и уехала. А младшая дурочка до того боялась обжечься или на брачного афериста попасть, что до сих пор живёт одна-одинёшенька в здоровенном доме. Иногда даже спать остаётся на работе, там хоть люди ночью дежурят…

Ильмира лукаво опустила ресницы.

- Ей уже полгода нравится парень. Он ходит по городу с сигаретой, фотоаппаратом и папкой. Он журналист. Девушка часто думает, что вместе им было бы хорошо. Осталось переступить через гордость и подойти к нему самой. Иначе ведь не догадается.
 
«Не догадается» - мягко сказано. Между нами социальная пропасть в миллион световых лет. Меня бы даже мойщиком окон в "новорусскую" Горочку не взяли.
 
- Твоя история симпатичнее, Ильмира, - сказал я. – Главное, концовка счастливая. Девушка отважилась и подошла.
 
- Пусть это не концовка, - Ильмира вновь придвинулась ко мне. – Только начало… Не вредничай, скажи «да»?


                ***



Дальнейший вечер протекал сумбурно. Мы ели на ужин тающую на языке форель и пили вино. Занимались любовью в бескрайней ванне и на подушках в столовой. Провожали закат, обнявшись на балконе. Много говорили и ещё больше целовались. Улеглись спать, не разнимая рук, и не могли уснуть битый час.
 
Утром моя персидская мечта сварила кофе и накормила меня завтраком. Как примерные супруги, мы собрались каждый на свою работу. Я вылез возле редакции. Ильмира велела быть на связи, потому что вечером заедет.
 
Востроглазые коллеги, разумеется, увидели, на чём я прибыл.
 
- «Белый «Лексус», номер семь-три-семь, зовите меня Ириной Александровной», - процитировала языкастая Лариска. – Вижу, вчера вы удачно порешали её вопрос? Ха-ха, поздравляю! Димка, я рада за вас. У меня глаз намётанный. Она с порога смотрела на тебя, как влюблённая кошка, это ты ни фига не замечаешь.
 
- Поделись рецептом приворотного зелья? - внёс свою лепту коллега Стас. – Чем ты покорил эту бизнес-вумен, мерзкая образина? Запахом носков и табака? Вы уже где-то встречались?

- Нигде и ни разу, - сознался я. Наверное, я имел до того придурковато-радостный вид, что мне поверили.
 
- А я её видел и даже фоткал, - Стас по-детски надул губы. – Твоя несравненная леди клёво бегает на лыжах, в марте участвовала в общегородском марафоне «на интерес». Пришла второй. Это очень круто для непрофессионала, потому что первой финишировала кандидат в мастера спорта Румянцева.
 
Наш Стасик Никитенко – спортивный репортёр от Бога. Он превосходно разбирается, что такое «фамбл» в американском футболе, «кроссинг» в гребле и «рокада» в шахматах, хотя по сути - мелкий, напыженный очкастый ботаник, который безбожно прогуливал даже школьную физкультуру.
 
- Позировать для фото с кубком она согласилась без проблем, - присовокупил Стас. – Я камеру навёл и обомлел: анфас эталонный, идеальные пропорции «золотого сечения». Правда, в газету редактор всё равно поставил чемпионку Румянцеву… Вспомнил! Она тогда спросила о тебе, эта девушка!

- Так-так?... – оживился я, раскочегаривая компьютер.

Стас неопределённо развёл щуплыми руками.
 
- Ну, я представился, из какой газеты. Ильмира говорит: Дмитрий не у вас работает? Я отвечаю, мол, в одном кабинете воюем, передать что-нибудь? Ильмира улыбнулась и говорит: передайте привет его жене. Я слегка прифигел. Вы, говорю, что-то путаете, они давно развелись. Твоя лыжница сказала: извините, действительно ошиблась! А у самой в глазах подснежники расцвели.
 
Ай да персидская принцесса! Нашего Стаса втёмную использовала и вчера не выдала?

В моей груди вдруг потеплело, будто изнутри потёрся ласковый котёнок. Выходит, чудеса случаются? Ильмира тайком интересовалась мной задолго до знакомства?

Позже я чуточку понервничал. Полгода – длинный срок. Если восточная леди целенаправленно высматривала меня, я мог попасть в её поле зрения в самом невыгодном свете. Например, когда сосед Вовка транспортировал меня из бара безобразно пьяным, или бывшая жена на потеху городу устраивала мне истерику на автобусной остановке. Однако прошлого не изменишь.

Коллегам я не стал объяснять тонкостей. Чересчур неправдоподобно получится. Стас чесал затылок и недоумевал. Зато Лариска мудро изрекла:
 
- Если бы люди, как и твоя Ильмира, не боялись глупых условностей - мир бы жил гораздо гармоничнее. Нравится – подходи! Я в школе полтора года трусила подойти к парню, и он ко мне тоже. Вздыхали по углам, два психа. Потом узнала, что он был в меня влюблён без памяти.
 
- Не в моём блоге вычитала? – саркастически осведомился из-за монитора Стас. – Я эти школьные сопли вагонами строгаю!

- Пошёл ты, строгальщик! Парнишка сейчас обитает в Израиле, он высокооплачиваемый учёный-химик. Женился бы на мне, - свалила бы я на Землю Обетованную и грела пузо на пляже Эйн-Бокек, а не гнобила талант в вашей глуши над беспонтовым отчётом о детской оздоровительной кампании.
 
- Фиг бы он дорос до учёного-химика, женившись на тебе, - заявил пошлый Стас. - Ты бы ему все гениальные мозги высосала… через кое-что.
 
Лариска грязно выругала Стаса и бросила в него степлером. Начинался стандартный рабочий день.
 
Сегодня я был никудышный работник. Всё летело из рук. Путал в текстах цифры, перевирал фамилии, набирал не те телефоны. Зато постоянно хватался за золотистую визитку, чтобы удостовериться в существовании Ильмиры Искандер-Шариф–Бек–Анжетдар–Лучумат Курбат–Шах. Ильмира рассказала, что её родина где-то на границе Азербайджана с Ираном. Название народности я позабыл.
 
«Очень крохотная, - сказала девушка. - Вся умещается в паре-тройке горных деревушек. В социальной сети у нас создана группа, мы переписываемся на своём языке, ты ничего не поймёшь. Он даже на разговорный азербайджанский не очень похож».

В обед я вышел на улицу и подумал: не купить ли Ильмире цветы? По всем законам жанра неприлично снова ехать в гости к девушке с пустыми руками.
 
Я пошарил по карманам, а наскрёб нелепые и жалкие двести пятьдесят рублей. Ночевать на стороне я вчера не планировал и прихватил с собой лишь карманную мелочь на сигареты и перекус. Кредитные карточки я не жаловал и никогда не заводил. В нашей глуши с ушлёпочными интернет-провайдерами и дефектными банкоматами разумнее пользоваться наличкой.
 
Лететь домой за денежной заначкой? Двести пятьдесят рублей – смешная сумма. На пристойный букет надо десять раз по столько, да и то, пожалуй, скудновато для подношения богатой девушке с Горочки.

Домой я не полетел, решив сделать финт ушами. Напротив редакции стоял фруктово-овощной ларёк. Зайдя туда, я купил арбуз, похожий на полосатое пушечное ядро, и вернулся с ним в офис.
 
Наше с арбузом появление не осталось незамеченным. Стас Никитенко сразу сказал:
 
- Дмитрий, в тебе умер великий Казанова. Я хотел совратить твою даму на «Лексусе» двумя килограммами картошки, но засчитываю себе позорное техническое поражение.
 
- Это тайный знак с глубоким смыслом, - откликнулась Лариска, полируя ногти. – Дима хочет намекнуть новой знакомой, какой объём женской груди предпочитает.
 
- Теперь они будут дружить втроём – Дима, девушка и арбуз, - не унимался спортивный комментатор. – Они символизируют собой межконфессиональную толерантность. Дима – православный, девушка, как я понимаю, - апологет мусульманства, а однолетнее стелющееся растение семейства тыквенных по духу ближе всего к дзен-буддистам. Лежит под солнышком на бахче и надувает щёки, сохраняя мировое равновесие.
 
- Ты просто завидуешь моему арбузу, пожиратель «Доширака», - сказал я и положил полосатое ядро на подоконник.
 
Ножом для резки бумаги я неглубокими штрихами вырезал на арбузном боку рожицу-смайлик с чёлкой, ушами и галстуком-бабочкой, а сверху написал:

«Лучшей девочке на планете!»
 
- Я уже ревную, - сказала Лариска, опять принимаясь за ногти. – Меня ты обесчестил за банальный  пучок укропа.

- И этому неблагодарному скоту я отдал свою девственность! – огорчился пошлый Стас. – А он арбузы миллионершам разрисовывает!

Не слушая коллег, я смотрел то на рожицу-смайлик, то на золотистую визитку Ильмиры. Если восточная принцесса не позвонит и не приедет, мы с ребятами съедим дзен-буддиста прямо здесь. Я надорвусь переть арбуз домой. Он вытянул под четыре кило, к тому же там скормить его некому.

Окончательно я поверил в реальность вчерашнего, когда без пяти шесть вечера заиграл сотовый. Номер безымянного абонента заканчивался на три «восьмёрки». Дубина, даже имя в телефонной книжке Ильмире не присвоил!
 
Я обнял арбуз и лавиной ссыпался по лестнице. Белый «Лексус» высился на том же месте, из-за руля улыбалась Ильмира с эталонным анфасом и идеальным «золотым сечением». Значит, это не фантазия?...

 
                ***


- Ой?... – забавно изумилась Ильмира при виде полосатого дзен-буддиста с рожицей.
 
- Мы вдвоём, не возражаешь? – сказал я. – Познакомься: травянистое растение семейства тыквенных, класс цветковые. Он боится оставаться один, мы неразлучны с детского сада…
 
- Откуда ты догадался, что я обожаю арбузы? – перебила Ильмира, потом прочла надпись, зарделась и действительно стала лучшей девочкой на планете.

Возможно, Ильмира сказала, что обожает арбузы, из обычной вежливости к безденежному парню. Возможно, точно так же звезда Востока среагировала бы на банку бычков в томате. Я тогда ещё не знал, что Ильмира не умеет врать, и что она действительно без ума от арбузов.
 
– Дима, твоему другу есть двенадцать лет? – с притворным волнением спросила Ильмира. - Понимаешь, я езжу без детского автокресла…
 
- Твой информатор нечаянно рассекретился, - сказал я, любуясь девушкой сбоку. – Хотя с приветом жене ты остроумно придумала.
 
По волшебным губам скользнула улыбка.
 
- Значит, не слишком остроумно, если агент засыпался. Конечно, тот факт, что ты не женат, добавил мне смелости. Совсем чуть-чуть. Как видишь, после лыжной гонки прошло целых три месяца.
 
Восточная красавица коснулась моей руки, ласкающей бедро, и на секунду оторвала карий взор от дороги.
 
- Димочка, обстоятельства прежней жизни пусть остаются при нас. Всему своё время. У меня тоже было кое-что … болезненное.
 
- Это в газете нельзя сплеча рубить всю правду, - заметил я. – Не оценят и не поймут. А в свободное время можно называть вещи своими именами. Да, ресничка, я был дважды женат. Первую жену я бросил ради второй. В том браке остался ребёнок, который вырос без отца и слышать о нём не хочет. Вторая жена ушла от меня сама, к другому мужчине. Карма, бумеранг, закон сохранения энергии – любая трактовка справедлива. Бросил ты, бросили тебя.

- Ты общаешься с бывшими супругами? – уточнила Ильмира.

Я поиграл тёплой мякотью её бедра.
 
- Первая давно уехала из города. Со второй я постоянно контачу по газетным вопросам, потому что она сидит в областной пресс-службе. Собственно, на этой почве и возник недолгий роман.
 
- Понятно, - односложно сказала Ильмира. – Постарайся пореже контачить с пресс-службой.

Только тут я сообразил, что она, не спрашивая, катит в сторону Горочки.
 
- Стой! - спохватился я, трогая свободной рукой щетину на лице. – Мне надо заскочить домой. Носки, бритва…

- У меня предложение, - ровно произнесла Ильмира. – Оставайся жить со мной, - тут голос её дрогнул. – Если хочешь…

- Это самое прекрасное предложение в мире, - искренне сказал я. – Но ты знаешь меня лишь второй день, девочка. Может, я наследственный маньяк? Или вынашиваю коварный план: украсть твои кружевные трусики, телевизор-плазму и медную кофемолку?
 
Смех восточной девушки походил на серебряный колокольчик. Она даже свернула к обочине, остановила машину и хохотала до слёз.
 
- Уморил! – Ильмира вытерла влагу на веках и опять засмеялась. – Дорогой мой Дима, как ты заметил, я - девушка не бедная. Давай прямо здесь отдам ключи от дома и вот этого тарантаса? А сама буду приходить к тебе в гости?

Внезапно она резко сменила тон на серьёзный.

– Но мне хочется жить с тобой. Вдвоём. Скажи «да»?

Я притянул Ильмиру к себе и поцеловал.
 
- Согласен и ещё тысячу раз согласен. Однако для безоблачного будущего мне безотлагательно требуются бритва, носки и зубная щётка. Рубашка какая-нибудь. Поворачивай ко мне домой, соберу кое-что.
 
Ильмира запустила мотор и поехала в прежнем направлении – в Горочку.
 
- Я сегодня времени не теряла. В багажнике тебя ждёт ответный подарок. Новая одежда, бритва, лосьоны.
 
- Одежда? – изумился я. – Ильмира, ты с ума сошла. У  меня есть что носить! А размер?

- Дорогой, я торгую шмотками одиннадцать лет. Глаз - ватерпас. И кроме того… - Ильмира помолчала, глядя на дорогу. Мы подъезжали к открытым красным воротам. – Пусть у тебя в доме всё останется по-прежнему. Вещи на своих местах. Если я тебе надоем, ты волен уйти налегке и дома будут ждать родные щётки, бритвы, рубашки… Хоть с чемоданами не морочиться… - Ильмира вдруг отвернулась и оборвала себя на полуслове.
 
Из багажника машины мы выгружали прорву пакетов с подарками.
 
- Ильмира, ты ненормальная, - ужасался я. – Ещё бы шубу мне купила.
 
А Ильмира снова смеялась, выкладывала новые и новые пакеты.
 
- Чур, не подсматривать! Мы покушаем, и я заставлю тебя примерить всё по порядку.
 
До «покушаем» прошло некоторое время. Мы занялись любовью прямо в гараже, на коробках и свёртках.

 
                ***



Потом всё-таки затащили вещи в спальню, приняли душ и поужинали. Благоухающая, влажная Ильмира повязывала хрустящий передник, расставляла тарелки синего звенящего стекла, мельчила в соус овощи и жгучие специи. Я помогал давить чеснок.
 
Восточная девушка часто вскидывала на меня лучистые глаза, тихо улыбалась своим мыслям.
 
- Уже забыла, когда ела не на бегу или не лёжа перед ноутбуком, - она придвинула мне порцию рёбрышек. – Странно! Ещё вчера казалось, что корреспондент Дмитрий останется человеком из параллельной Вселенной, а сегодня он давит чеснок у меня на кухне!
 
Отложив вилку, я поцеловал её тонкие пальцы с муаровым маникюром.
 
- Я тоже в очередной раз возвращаюсь к мысли, что меня с кем-то перепутали. Девушки твоего полёта не знакомятся с полунищими провинциальными журналистами.
 
- А с кем знакомятся девушки моего полёта? Просвети? – задиристо поинтересовалась Ильмира, открыто приглашая подурачиться.
 
Я бережно загибал девушке пальчики.
 
- «Золотая молодёжь», мажоры-стритрейсеры на «Порше Кайенах», тусовки на яхтах, кокаин лопатой в ноздри, кенийское сафари с вертолётами, километры выпитых бутылок в «Инстаграме», наследные принцы частных империй, рождённых на государственные деньги, выпускники Оксфорда, Лига Плюща, татуированные поп-звёзды…

Пальчики на руках Ильмиры кончились. Я поцеловал белые кулачки, пахнущие специями.
 
- … и вообще иная шкала ценностей.
 
- Ты нахватался стереотипов, выдуманных твоими же собратьями по перу, - сморщила носик Ильмира. – Мажоры, яхты, кокаин… Очень удобная теория в нашей стране, где люди до сих пор вешают портреты Сталина и спрашивают, почему хлеб стоит дороже двадцати копеек? Им отвечают: «а его бяки-мажоры  на яхте съели!» «Золотая молодёжь» - вместо громоотвода. В жертву отбирают самых тупых и наглых детишек. Тупых публика охотнее хавает… не тебе разъяснять законы масс-медиа. Списали все беды на кучку звёзд «Инстаграма» и дело в шляпе. Дима, я не выношу яхты и вертолётные сафари, меня укачивает. Татуировки тоже не люблю. Зато доверяю женской интуиции… научена горьким опытом.
 
Ильмира на секунду отвлеклась, бросила в томатный соус рубленую зелень с чесноком и размешала.
 
- Моя подруга Зарина отзывается о мужчинах с деньгами ещё категоричнее. Она заявляет, что избыток лёгкой жизни развращает представителей сильного пола хуже, чем женщин. В тридцать лет богатые мужчины ведут себя, как дебилы, в сорок лет они разобраны по рукам, а в пятьдесят они - импотенты, которые судятся с бывшими жёнами…

- Своеобразная градация, - заметил я.

Персидская фея протянула ладони и осторожно взяла меня за скулы, направляя мой взгляд строго на себя. В её карих, почти чёрных глазах, стрекотали апрельские ручьи, пел вековой дремучий лес, многоцветием наливалась грива радуги. Там боролись медвежата, сторожко переступали на водопое пятнистые олени, искрой метался хвостик ускользающей рыжей белки. В глазах Ильмиры менялись времена года, реяли на горизонте паруса, звенели пастушьи флейты и детвора кубарем катилась в пахучее сено, напившись парного молока.
 
- Ильмира, у тебя в глазах Нарния и Солнечный город из сказки про Незнайку, - сказал я. – Остров Робинзона Крузо и Великий Космос, ты знаешь?
 
- Теперь знаю, - произнесла Ильмира своими волшебными губами. – Ночью я проснулась и вместо привычного плюшевого тигрёнка увидела рядом тебя. Обняла и подумала: как здорово, что я решилась, и всё правильно сделала! А то умру, не услышав - типа у меня в глазах Нарния и космос… не зрачок и хрусталик, как у нормальных людей!
 
Мы расхохотались и стали целоваться напропалую.

- Кроме шуток, - сказала Ильмира, проводя языком по моей ушной раковине. – Кроме шуток, я вчера ужасно тормозила и комплексовала: как завязать с тобой светскую беседу? Мои познания о журналистах умещаются на кончике ногтя. Я только наслышана, что газетчики - люди образованные, эрудированные, обожающие чёрный юмор, и … за горячую новость родную маму продадут! О чём им, в сущности, болтать с продавщицей одежды?

«Как будто я пачками завожу интрижки с хозяйками торговых сетей и собаку на этом съел!» - подумал я, но вслух спросил другое:

- А сейчас твоё мнение изменилось?

Ильмира склонила голову набок. Я подумал: кокетничает, но она, оказывается, подбирала слова.

- Сейчас, Дима, - пусть это наивно звучит… - но мне чудится, что когда-то в детстве мы жили рядом и даже дружили. Может, вместе качались на качелях под старой чинарой и пускали в небо самолётики. Потом ты уехал на долгие годы далеко-далеко, ребячьи впечатления почти растаяли. И вот ты снова вернулся в наше село. Взрослый, возмужавший человек. Я узнала тебя по какому-то наитию, по оставшемуся с юности необычному жесту или походке. Трудно передать. Я подошла, мы разговорились, и с каждой минутой в моей памяти оживает всё больше твоих детских черт, привычек, словечек… Будто на бумаге проступает до боли известный текст, нанесённый тайными чернилами. Я читаю содержание и ловлю себя на том, что когда-то помнила, как там дальше развивается сюжет. Но наперёд угадать не могу. Поэтому до конца я его прочту и вспомню, только продолжая быть рядом с тобой – мальчиком из моего детства…
 
Мраморная кожа Ильмиры на щеках стеснительно полыхнула.

- Это глупая теория?
 
- Нет, девочка моя, - тихо сказал я. – Это величайшая истина. Теперь и я вспомнил наши качели.

 
                ***



- Ну что, пора вперёд, на примерку! – велела Ильмира, едва мы с грехом пополам закончили ужин и отведали на десерт арбузного дзен-буддиста. – Вдруг я где-то в размере ошиблась?

Ильмира доставала бесконечные рубашки, футболки, спортивное обмундирование, галстуки, пиджачные костюмы. Кроссовки и туфли. Наборы плавок. Принадлежности для бритья в расписной коробке – станок, гели, бальзамы. В рассыпанных носках вообще было впору утонуть.
 
В какой-то миг, когда я был почти раздет, Ильмира неожиданно хлопнула в ладоши.
 
- Стоп. Снимай, что есть. Полностью. Мне хочется прогуляться с тобой в спортзал.
 
Ильмира увлекла меня в спортивную комнату и прижала к шведской стенке.

- Как здорово смотришься, м-м-м!... Не будешь сильно сопротивляться, если я прикую тебя сюда наручниками и изнасилую? Предупреждаю: твои руки будут за спиной.

Я ещё не успел ответить, а Ильмира уже отворяла шкафчик возле тренажёра и вынимала настоящие стальные браслеты на коротенькой цепочке. Ловко скрутила мне руки назад и пристегнула к перекладине шведской стенки.
 
Вышла, быстро вернулась в новом шёлковом пеньюаре и тугих искрящихся светло-коричневых чулках. Завязала мне глаза, встала на колени, пустила в ход пальцы и язык. Начала дразнить легчайшими прикосновениями, щекотать пышными чёрными локонами живот и бёдра, водить упругим нейлоновым бедром по моим ногам.
 
- Я, наверное, извращенка, но хочу, чтобы ты умолял о пощаде, - не очень внятно выдохнула Ильмира и действительно добилась этого.

Да простят мне обе экс-жены, но по части супружеского долга они были пресны, как завтрак диабетика. Боюсь, изрядная доля отечественных женщин уже рождается фригидной. Какие чулки? Какое БДСМ, и тем более – оральные ласки? Вы вообще о чём? Наша дама способна только удобно развалиться в постели и милостиво принять и снизойти. А выразишь недовольство – и этого мизера не получишь.
 
Мой приятель, интеллигентный выпивоха, однажды изрёк:
 
- Идеальные сексуальные отношения – когда не приходится представлять на месте партнёрши кого-то другого: стриптизёршу, школьную учительницу или Леди Гагу с плёткой. Если баба не заводит тебя сама по себе, не хер тратить на неё время.

Наедине с Ильмирой мне не понадобилось фантазировать и рисовать в воображении ни стриптизёрш, ни Леди Гагу. Наконец подруга освободила мне руки, убрала повязку и обняла. 

- Ты станешь хуже обо мне думать, если я признаюсь, что мы как-то шалили вчетвером с подружками? На пьяную голову, конечно…

Мы сели на мягкую лавочку тренажёра, Ильмира уютно расположилась у меня на коленях. Из-под пеньюара сверкали кружевные резинки чулок.

- Когда-то затеяли девичник, выпили вина, и одна в нашей компании предложила «попробовать в жизни всё». Молодые же. Поехали, купили ещё выпивки, а в секс-шопе – пластмассовые кляпы и каждой - по паре наручников. Разделились двое на двое, раздевали друг друга, сковывали по рукам и ногам и в шутку мучили. До  лесбийской любви не дошло, так - символические поглаживания, поцелуйчики, щекотка, лёгкие пытки. Наутро с похмелья самим стыдно стало. Больше не экспериментировали. Ты меня простишь?

- Если ты извращенка, то самая сладкая в мире, - сказал я.
 
Ильмира закидала меня влажными поцелуями.

- Дима, иногда подмывает вместе сотворить что-то несусветное. Боялась предложить. Я не всегда бываю послушной. Но клянусь быть самой верной… Скажи «да»?

 
                ***


Я остался жить у сказочной девушки – Ильмиры Искандер - … и так далее. Пускай звучит пафосно, но нам было восхитительно до неприличия. Правда, пришлось некоторое время привыкать к новой одежде, новому месту жительства и новому пейзажу за окном. Будто в сорок лет я стал погорельцем, в одночасье утратив прежний дом, вещи и сбережения. Или завербовался агентом ГРУ, внедрённым на чужую территорию.
 
На первых порах я скептически искал подвоха в наших отношениях – и не находил. Персидская красавица не требовала от новоявленного кавалера Луну с неба, серию заказных статей в газету или доставки шлёпанцев в зубах. Наряды, украшения, две крутых тачки и общественное положение у неё давно имелись. При этом она не растеряла умения радоваться банальному шоколадному эскимо, преподнесённому мною на улице.

- Если бы я родилась на пятнадцать лет позже, когда в семье уже завелись серьёзные деньги, я бы выросла гламурной стервой на всём готовом, - полушутя объясняла Ильмира свою неизбалованность. - Тогда бы ты, Дима, меня просто не узнал. Но мы с Мадифой успели хлебнуть нищеты, а уж сколько пережили папа с мамой... это "Фунты лиха", почти по Оруэллу.

По сути, мне незаслуженно повезло попасть на глаза уникальной восточной девушке в нужное время и под нужное настроение: на экономическом форуме, в телевизионных новостях, в Ю-тубе и на пешеходной «зебре»… Это не моя заслуга. Карта так легла. Пусть не сразу, но однажды я понял: Ильмире действительно не нужно от меня совсем-совсем ничего… кроме, чёрт возьми, меня.

Ильмира не умела копить обиды. В то время как большинство женщин выражает недовольство народной игрой в молчанку, южанка Ильмира мгновенно вываливала собеседнику всё, что её напрягало. Но сие случалось редко и безболезненно решалось. Наготове у неё были два любимых выражения: безотказное - «скажи «да?», а на случай признания собственной неправоты – «баш чикурче!» Последнее означало: я дубина стоеросовая, рамсы попутала, прошу пардону.
 
Холостые коллеги по газете – спортивный комментатор Стас и верстальщик Денис, - тоже наотрез отказывались верить в нечаянность нашего знакомства.
 
- Нонсенс и оксюморон! – брюзжал маленький ботаник Стас. – Я веду собственный блог с тридцатью тысячами подписчиков, я беру интервью у всех спортсменок города от десяти до семидесяти лет включительно, но ни одна, заметьте: НИ ОДНА из них не предложила мне куда-то там поехать и остаться с ней жить.
 
- А я безответно падаю ниц перед каждой иномаркой с девушкой за рулём, - стенал верстальщик Денис. – Вчера шёл мимо блондинки на «Форде», включил прожжённого мачо. Улыбался шире Жан-Поля Бельмондо, шесть раз запнулся, даже выронил сумку на проспект…  ни грамма взаимности! Блондинка покрутила у виска, показала средний палец и объехала по встречке.
 
- Радуйся, что у неё из-за спины какой-нибудь двухметровый жлоб не вылез, - замечал Стас Никитенко. – Ты бы сейчас санитарам в Кащенко лыбился… Бельмондюк.
 
В ближайшие же выходные мы по настоянию Ильмиры совершили вояж в соседнюю область, где открылся гигантский аквапарк «Плих и Плюх». Про себя я окрестил поездку «медовым микромесяцем». Ильмира самоотверженно преодолела за рулём семьсот километров в ночь с пятницы на субботу. По пути мы устраивали привалы в придорожных кафе, которыми заведовали сплошь кавказские земляки Ильмиры. Нас встречали с шумом и песнями, накрывали богатый стол, укладывали в люксе немного покемарить, протирали пыльную машину, заправляли бак, наваливали полный багажник гостинцев, передавали приветы местной диаспоре.

Два дня незаметно промелькнули в бешеном катании с водяных горок, аттракционах, клубных танцах, прогулках по парку за ручку. От отеля мы отъезжали поздним воскресным вечером. Ильмира выглядела утомлённой, но довольной. Она накупила нам столько вещей, что мне стало жутко. Чего доброго, подсяду на барскую жизнь как наркоман на бодяжный крэк.

- Шесть часов ночного бдения – и мы дома? – прикинул я. – Русалка моя, умудрилась встретить парня без машины и без прав. Подменить-то за рулём некем.
 
- Я договорилась, от шиномонтажки за посёлком Лясино заберём дядю Нурвали, он полдороги нас провезёт, - Ильмира прикрыла пальчиками аккуратный зевок.
 
Её антрацитовые глаза заблестели, она обхватила меня за шею, прижала, взъерошила волосы.
 
- Как ты хорошо сказал: «… мы дома»! Замечательно, что у меня есть дом, а в этом доме есть ты. Только не зазнавайся, скажи "да"?
 
Добрались без приключений. Дядя Нурвали вёз нас львиную долю пути, пока Ильмира клубочком дремала на заднем сиденье. Потом Нурвали откланялся у очередного кавказского кафе, когда до городка оставалось не больше ста километров. Полпятого утра мы уже лежали в постели, и было время доспать два-три часика перед звонком будильника.
 
Пару раз в неделю после работы и по выходным мы ужинали в каком-нибудь элитном ресторанчике, куда я в прошлом и на порог не ступал. Ильмира не глядя заказывала ужин и рассеянно подавала официанту веер кредитных карточек, разных «люксов» и «платинум». Халдеи узнавали её издалека.

 
                ***


Новости в нашей провинции разлетаются мигом. Едва белый «Лексус» Ильмиры стал регулярно привозить меня в редакцию, в округе зашевелились шапочно знакомые со мной руководители казённых образовательных учреждений, библиотекари, заведующие детсадами и тренеры спортивных клубов. Меня наперебой приглашали посетить то «День открытых дверей», то дружеский футбольный матч, то выступление «жуть каких талантливых» детей: будущих звёзд  рэпа, тверка, паркура и прочей хренотени.
 
Я физически не успевал обежать за день эти тоскливые и шаблонные мероприятия. Я взбунтовался и начал отказывать. Приглашающие стороны тактично сокрушались по поводу моей неявки, но не сдавались и звонили опять.

- Вы бы к нам хоть на минуточку? Сегодня грандиозный межрайонный турнир по городкам, потом  КВН среди студентов! Вы бы в газету две строчечки, две фоточки, Дмитрий?...
 
Тайну моей популярности невзначай раскрыла Маринка Солоднюк, бывшая одноклассница, а ныне - вдохновитель какого-то прогрессивного кадетского класса городской гимназии. Позвонила и сказала:
 
- Димыч, приди накропай статейку насчёт моих кадетиков? Они лауреаты и всё такое. Хочу в Волгоград их свозить. Возложить цветы на Мамаев курган по случаю годовщины Сталинградской битвы.
 
- Солоднюк, на календаре середина лета! - опешил я. – А годовщина Сталинграда - второго февраля, или у нас опять историю переписали?

- Правильно, второго февраля, - нисколько не смутилась Маринка. – Я делаю предварительную заявку. Зимой подкинешь нам на поездку тысчонок сорок-пятьдесят? Можно больше. Можно безналичкой.

Тут я вовсе растерялся.
 
- Мариночка, я не работаю в «Газпроме». С какой стати я отвалю сопливым кадетам полторы своих газетных зарплаты?
 
На правах давней подруги Солоднюк ответила прямым текстом:

- Слышала, ты у бохатенькой прижился, у магазинщицы с Горочки? Один «Лексус» семь с половиной миллионов стоит. Посодействуй, а? Отстегните на патриотическое воспитание и любовь к Родине? Мы для вас споём и спляшем, и класс в вашу честь назовём, – исполним любой каприз, кроме растления малолетних. Сама могу отдаться, берите, ха-ха-ха!
 
Вот я тупица! Наконец-то дошло, почему за мной усердно увиваются школьные директора, завклубами и внеклассные педагоги. С головой нырнув в Ильмиру, я думать забыл о людских страстишках и корыстях. Если я вижу в ней богиню, сошедшую на землю, то другие видят лишь денежный мешок. «Бохатенькую».

Пообещав Маринке иметь её в виду, я погрузился в размышления на экономическую тему.

                ***


Из рассказов Ильмиры я знал, что папа Искандер сколотил капиталец сравнительно недавно, в конце безумных девяностых. Прежде они крутились аки простые смертные, жили по съёмным квартирам в Баку, в Ставрополье, потом в Подмосковье. На шее у Искандера висели две дочери старшего школьного возраста и жена Халимат с пролапсом митрального клапана и тяжёлым осложнением. Ей, уроженке Талышских гор, вообще был противопоказан нездоровый умеренный климат, но это выяснилось слишком поздно.
 
Почти любая русская семья на их месте традиционно мирится с нищетой, сшибает копейки, ворчит на правительство и тихо спивается. Я это самокритично понимал, поскольку тоже вышел из русской семьи. Однако Искандер Курбат-Шах был горцем до мозга костей. Превыше светских законов и Уголовного кодекса он чтил старейшин и родовой клан. Даже на нефтяных разработках в тундре Ямало-Ненецкого округа Искандер умудрялся отыскать земляка, свата или брата такой запутанной степени родства, которая у русских числится седьмой водой на киселе и с нею никто не здоровается.
 
Вездесущая этническая диаспора стала Искандеру единственной опорой. Он вписался в её систему, торговал лесом, подержанными «опелями», цветами и стройматериалами, возводил гостиницы, протаскивал из-за кордона молдавских гастарбайтеров и с потрохами покупал депутатов Госдумы. Подозреваю, он же периодически отправлял этих депутатов на тот свет. Судя по колючему взору на фотографии с баварского курорта, Искандер-ага не привык миндальничать с оппонентами. Нюансы бурной папиной деятельности Ильмира опускала, но ежу понятно: Искандер выстраивал бизнес через мафию.

Ценой неустанных трудов и забот Искандер выучил дочерей в институтах и за баснословные деньги прооперировал в Германии Халимат, только время было упущено. Хирургическое вмешательство опоздало на полгода, мать Ильмиры умерла в больнице на второй день после операции. Похоронена в родном высокогорном селении.
 
Искандер пробился в почтенные бизнесмены, заимел набор коллекционного охотничьего оружия вместо бандитского обреза и рулит из Туманного Альбиона потоками нефтяных и газовых энергоресурсов. Как говорится, присел на нужную трубу. Мадифа вышла замуж за шишку из германского автомобильного концерна, а скромнице Ильмире приглянулись наши пенаты. Чокнутые на всю башку столичные города и заграницы ей не нутру. Отец отгрохал младшей дочери дом и подарил первый магазин.
 
Дела у сети «С обновочкой!» пошли неплохо. Хипстеры местного разлива сметали с прилавков как брендовые вещички, так и прикиды эконом-класса. Помня нищенскую юность, Ильмира не брезговала открывать отделы европейского секонд-хэнда. Они давали стабильный доход.

- У меня в седьмом классе водилась одна повседневная кофточка и одна выходная, - как-то ностальгически обмолвилась она, примеряя перед зеркалом платье от «Alexander McQween», заказанное по интернету. – Была пара бэушных польских  джинсов, купленных на толкучке, и дефицитные капроновые колготки, замазанные на стрелках лаком для ногтей. Я бы в то время правую ногу отдала за киоск приличного сэконд-хэнда! Из хозяйственной сумки сшила себе кожаную мини-юбку, а папа заявил, что я в ней похожа на проститутку, - и выбросил.

Сейчас повзрослевшая и разбогатевшая девушка относилась к денежным ассигнациям снисходительно, но не расточительно. Основные расчёты Ильмира вела через интернет. Деньги «на хозяйство» бросала в туалетный столик возле постели, иногда – целыми нераспечатанными пачками в банковской ленте.

Однажды в пятницу она сказала, что завтра у неё важные переговоры с приезжей фирмой-поставщиком. Мне придётся полдня провести соломенным вдовцом.

- Я могу тебя взять, но там отчаянно скучно, милый. Мы будем клевать закуски в «Элизе», цедить по граммульке коньяк и решать финансовые дела в надежде надуть партнёра. Можешь сидеть дома. Включи компьютер, послушай музыку, на гитаре поиграй. Или подкину до города, сходишь с друзьями куда-нибудь, пива попьёте. Потом созвонимся, подхвачу по пути. Возьми в столике денег, сколько надо.

Ильмира распахнула ящичек. Мать честная! Там ворохом лежали пятитысячные купюры вперемешку с долларами, евро и Бог знает какой валютой. Я одного-то доллара сроду вблизи не видел, только копии на шоколадных обёртках.
 
- Есть у меня на пиво, не волнуйся, - испугался я. – Ромашка, я не альфонс! К тому же только арсеналом из домашнего настенного бара можно вусмерть упоить батальон спецназа!
 
Тут я впервые увидел как хмурится кроткая Ильмира. В некоторых вопросах она была принципиальна и обидчива как школьница.

- Дима, ты уважаешь меня? Не возьмёшь – обижусь. У нас всё должно быть общее. Держи вот эту карточку. Там двадцать тысяч лежит. Держи пин-код. На такси наличными возьми. Вдруг до полуночи на переговорах просижу?

Я краснел и упирался, но карточка перекочевала в мой карман.
 
- Не боишься кучу денег на виду хранить? – изумлялся я.
 
Ильмира вновь развеселилась и кружилась у меня на шее.
 
- Это не деньги, мой славный, это пыль. Серьёзные суммы у серьёзных женщин лежат по банкам. Причём банки – тоже серьёзные, не российское фуфло. Чего мне бояться? В доме и во дворе камеры, сигнализация и самый храбрый защитник! – она жарко чмокнула меня, и мы опрокинулись в постель.

 
                ***


Как вы понимаете, мне было глубоко плевать на бывшую одноклассницу Маринку Солоднюк с её распрекрасными кадетами. Просто любопытно стало. Ильмира совсем не походит на скупердяйку. Жертвует ли она сирым и убогим?

Удобный случай представился, когда Ильмира копалась в туалетном столике, отсчитывая еженедельное жалованье родственнице Джамиле-ханум. Домработнице она платила щедрее, чем академику, и Джамиля в долгу не оставалась. В доме ни пылинки, ни пятнышка, газоны причёсаны, с асфальтовой дорожки во дворе хоть плов ешь - всё стерильно.

Глядя, как Ильмира с ловкостью фокусника сортирует купюры, я дружески спросил:

- Тебя не мучают благотворительные фонды? «Подайте на кошачий приют, мы ищем меценатов…»

Ильмира вздрогнула и сбилась со счёта. Голубоватые тысячные бумажки посыпались мимо ящика, а я впервые увидел вместо простодушной девочки оскорблённую женщину.
 
- Кто сболтнул тебе про Арханбека? – Ильмира захлопнула столик и повернулась всем корпусом. – Тебя заодно не предупредили, что в моём доме запрещены слова «благотворительный фонд»? Этот эшшей-кёпай-оглы, этот вонючий гёт верэн опозорил весь род!
 
- Ч-чёрт!... Прости, я что-то не то сказал? - стушевался я. Зная, как трепетно кавказцы относятся к семейным ценностям, было в диковину слышать от Ильмиры крепкое ругательство. Назвать мужчину сыном ишака и суки, да вонючим гомосексуалистом впридачу – кровная обида, которую ничем не смоешь. Ильмира при мне ещё ни разу не выражалась. Не иначе, неведомый Арханбек крупно ей насолил.
 
Пытливо вглядевшись в мою озадаченную физиономию, Ильмира решительно привлекла меня и усадила рядом на застланную постель.

- Рано или поздно надо было рассказать тебе, - отстранённо заговорила она, и на её лилейных щеках обозначились жёсткие непримиримые узлы. – Задолго до тебя у нас был роман с Арханбеком. Он мой единоверец, из тех же мест. Я уже подняла бизнес, встала на ноги. Мы с ним встречались… да что там! Жили, спали и всё остальное... делали. Сейчас договорю и забудем. Скажи «да»?
 
Я привлёк голову Ильмиры себе на грудь, поцеловал в макушку и сказал:
 
- Да.
 
- Короче, Арханбек тоже вертелся, что-то зарабатывал, а потом учредил благотворительный фонд. Обещал, что будем выигрывать гранты, получать налоговые льготы и разные проекты мутить. Очень складно плёл. Я, баш чикурче, ему верила, даже папу в Лондоне посвящать не стала. То есть про Арханбека он знал, а про фонд – нет. Вдруг ничего не выйдет?
 
«Твоя самая грубая ошибка, - подумал я. – Папу Искандера на мякине стопудово не проведёшь, дураков в Лондон не берут».
 
Финал романтической поэмы был вполне ожидаемым.
 
- Я уши развешивала, а Арханбек под будущие дивиденды деньги из меня качал, - Ильмира выпрямилась и уставилась в наше отражение в сверкающем столике. Лицо осунулось от тошнотворных воспоминаний, губы зло сжались. – В том числе брал суммы на ремонт школы в Ставрополе, где я в детстве училась четыре года, и на именную стипендию круглым отличникам… Он брал, а я в кредиты залезала! Арханбек всё время куда-то ездил, звонил, неделями пропадал. Якобы открывал филиалы в других городах, - Ильмира зябко передёрнула плечами. – У папы здесь земляки, они забеспокоились, почему мои магазины работают без прибыли, а я худая и бледная, как тень? Навели справки. Папины друзья – это тебе не чахлая сонная полиция. На краю света человека найдут.
 
Я согласно кивал. Методы розыска у мафии коренным образом отличаются от полицейских учебников.
 
- Мне прислали две фотографии. На первой была та самая школа в Ставрополе, на которую благотворительный фонд Арханбека вытянул из меня не один миллион. Фасад такой же облупленный, как двадцать лет тому назад, битые стёкла заклеены скотчем, из крыльца торчат ржавые гвозди. На второй фотографии мой жених Арханбек сидит в болгарском баре с греческими проститутками. Я вдребезги расколошматила монитор компьютера с этими фотками. Тётя Джамиля поила меня сердечными каплями… Гэхпэ, сыч паршивый!

Ильмира встала и нервно прошлась по комнате. Уставилась на качнувшуюся штору с таким остервенением, будто Арханбек прятался за ней. Тряхнула копной чёрных волос. Наверное, попадись ей  кинжал, она бы искромсала штору в лоскуты.

- Фотографии я получила, когда Арханбек был в очередной командировке, - Ильмира тяжело задышала от ненависти. – Может, как раз гулял в Болгарии? Из Лондона прилетел отец, дал мне обалденный втык. Виновата, не спорю! Род Арханбека вернул нам всё, что он не успел потратить.

Я сомневался, надо ли уточнять, какая участь постигла Арханбека – основателя благотворительного фонда имени Ильмиры? Как бы там ни было, я ему не завидовал.
 
Ильмира сама поставила точку в повести о разбившейся любви.
 
- Вскоре пришла третья, последняя фотография. Кто автор, кто снимал – не знаю. Арханбек лично белит и красит мою несчастную ставропольскую школу. Искупает вину. Правда, работает только одной рукой, на второй теперь нет пальцев. И ещё у Арханбека теперь нет уха…

Другой на моём месте высмеял бы Ильмиру за театральность и посоветовал пойти поработать над сюжетом. Пальцы, уши, мстительные горцы… что за ермоловщина, ей-богу? Лермонтов в девятнадцатом веке и то достовернее писал.

На самом деле это не смешно. Я вёл в газете криминальную хронику и знал, что даже в нашем далёком от Кавказа захолустье сегодня всплывают изуродованные неопознанные трупы. Арханбеку ещё повезло: его наказал не Искандер, а родная община. Белит стенки уцелевшей рукой. Джигиты двадцать первого века отличаются от диких предков исключительно тем, что пересели с коней на «лендкрузеры» и сменили сабли на помповые ружья.

- Опыт твоего папы пригодился бы в борьбе с коррупцией во всех государственных отраслях, - я решил обратить всё в шутку. – Яблонька моя, что-то расхотелось заниматься благотворительностью. Был неправ, погорячился. Сдаюсь, забыли, только уши мне оставь?
 
Восточная девушка бледно улыбнулась уголком рта, и воображаемый кинжал из её руки исчез. Штора снова превратилась в штору, а Ильмира - в жизнерадостную хозяйку торговой сети и мою заботливую подругу. Похоже, она сама побаивается крутого папиного нрава.
 
- С тех пор ненавижу всякие фонды и в особенности – их учредителей. Я напрямую перечисляю деньги в несколько больниц, где лежала моя мама. И в подмосковный детдом, возле которого мы снимали квартиру… Дима, если ты хочешь накормить голодного или больного – корми их без посредников. Бери деньги, они в столике. Только без слова «благотворительность»… Это в нашем доме харам, табу! Скажи «да»?
 
Мордастые кадеты Маринки Солоднюк не были голодными и больными. Я без угрызений совести послал их к чёрту, обойдутся без Мамаева кургана.

 
                ***


Из заведений респектабельного общепита чаще всего мы посещали приятный и чистенький ресторан азербайджанской кухни «Гульсур». Им заправлял толстый и весёлый Акрам с отчеством ещё длиннее Ильмириного. Как я понял, он близко дружил с её лондонским папой. Не успевали мы войти, Акрам сгребал Ильмиру в объятия, сыпал скороговоркой на родном наречии и вёл к персональному столику.
 
- Мамед, бросай всё, свежего барашка рэзать станем! – кричал он на кухню дежурную шутку. – Это доченька моя пришла, вай, большая радость в дом старого Акрама пришла!

Я был единственным славянином, обедавшим здесь в компании черноокой красавицы. Завсегдатаи-южане на меня поначалу косились, но после второго-третьего раза попривыкли, даже здоровались. Я попросил Ильмиру научить меня приветствиям на её языке, и холодок отчуждения постепенно растаял.
 
- Вижу, ты хороший парэнь, - сказал потом Акрам с глазу на глаз. – Только Ильмира обижать не вздумай, понимаешь? Это ай какое уважаемое семейство. Она мне почти дочка. Искандер-ага в Англии живёт, а я близко. Присмотреть просит. Обидишь Ильмиру – обидишь Искандера, меня обидишь, понимаешь? – взор Акрама на миг холодно блеснул, словно снайперский прицел, но ресторатор тут же вернулся к роли прежнего добряка, потому что Ильмира спешила к столику из дамской комнаты.

Еда у Акрама была отменная. Национальная стряпня, овощи, супы, термоядерные специи, вино. Турщи-каурма-плов из баранины с кислыми фруктами шёл за фирменное блюдо. Нам накрывали стол на двоих, будто на целую деревенскую свадьбу. Позже к Ильмире подходили друзья-земляки, приглашали разделить трапезу и пропустить по стаканчику за соседним столом. Мы лопались от обжорства. Вырваться из ресторана, предварительно всех ублажив, удавалось лишь поздним вечером.
 
В алкоголе моя девушка была умеренна. Впрочем, после ужина с парой бокалов вина без страха садилась за руль. Патрульные инспектора города наизусть знали «Лексус», его госномер и личность неординарной красавицы-хозяйки. Нам отдавали честь, мигали фарами и махали жезлами, давая «зелёную дорогу».
 
Однажды Ильмира намекнула, что намерена купить мне машину. В гараже стояли упомянутый белый «Лексус» и ещё более навороченная спортивная «Мазда» - кабриолет. Есть место и для третьей, которую я выберу по собственному вкусу.
 
- Что-нибудь из мужской классики, солидное, мощное… - Ильмира склонила голову, лучезарно глядя на моё вытянувшееся лицо. Она начала перечислять неизвестные мне, маргиналу, эксклюзивные модели серий «БМВ», «Форд» и «Порше».
 
Ни фига себе «презентики»! Это было чересчур, и я запаниковал. Отнекивался, что у меня даже водительских прав нету.

- Разве в ГАИ перестали любить деньги? – беспечно хохотала Ильмира. – Тебе только фотографию на права сделать, остальное беру на себя. В том числе медицинскую справку. Ездить сама научу. Свидетельство об окончании курсов в автошколе нам прямо на дом принесут. Хоть вертолётные, хоть танковые «корочки» сделаем!

 

                ***


Как всякий среднероссийский человечишка, прозябающий от зарплаты до аванса, от кризиса до дефолта, я часто мечтал внезапно разбогатеть. Пусть наконец-то у меня помрёт хрестоматийная дальняя родственница в США, которой я не имею, или вдруг напишется Бестселлер с большой буквы, бьющий мировые рекорды продаж, или на улице перевернётся грузовик с пряниками – абсолютно без разницы. Итак, проснувшись чудным ранним утром, я обнаруживаю себя мультимиллионером – и … что дальше?

Дальше мой разум буксовал. Воображаемые деньги расшвыривались с чудовищной бездарностью. Перечень поступков и трат, которые напрашиваются сами собой, был ничтожен, наивен, инфантилен.
 
1) Послать всех, уволиться с работы, пускай на них ишаки пашут;
 
2) Забухать на месяц;

3) Забухать на два месяца;

4) Купить остров Мальорка со всеми потрохами. В Маривентском королевском дворце устроить прачечную, в готическом кафедральном соборе – бильярдную, в замке Бельвер – сортир;
 
5) Купить самолёт, вертолёт, космолёт, пароход, паровоз, «Ламборджини» и платиновую зубочистку;
 
6) Каждую ночь спать с новой гламурной моделью (иногда с двумя-тремя, это по настроению);
 
7) Бухать, путешествовать, гулять по Парижу в трусах, обедать с  президентами, закидывая ноги на стол и прикуривая от тысячедолларовых купюр;
 
8) Больше нечего желать. «Бухать и не работать» я уже написал.

 
Только вот странное дело. Я уже третью неделю изнутри смотрю на жизнь «бохатенькой» красивой Ильмиры, и сам причастен к ней некоторым образом, но не замечаю тяги к роскошествам, дикости и сибаритству. У Ильмиры двухэтажный дом, полный столик денег, дорогой телефон, одежда и машина. Собственно, на этом атрибуты «бохатства» заканчиваются.

Необходимые продукты на стол ей по дешёвке поставляет кафе Акрама, что-то приносит домработница Джамиля, за остальным Ильмира сама бегает по рынкам. Пять – шесть дней в неделю она вкалывает как проклятая над процветанием сети «С обновочкой!». Вырваться куда-нибудь на забугорный отдых у Ильмиры получается лишь пару раз в году. Пристрастия у неё самые что ни на есть человеческие: восточная пери любит грозу, арбузы, халву, Харуки Мураками и Людмилу Улицкую, певицу Земфиру, плавание, горные лыжи и украшения с розовыми сапфирами. Ничего сверхъестественного. Даже любовник, - то есть я, - всего-навсего заурядный корреспондент местной газеты, а не хозяин международного медиа-холдинга.
 
- Эта «Обновочка» тебя доконает, маленькая, - посочувствовал я, когда Ильмира вернулась с очередной ревизии едва живой. – Неужели никогда не хотелось навеки смыться на Лазурный берег из нашего ущербного городишки?

- Дима, тебе нравится встречать у киосков народ с вашей газетой? – вопросом на вопрос ответила Ильмира. – Нравится, что на лавках у подъездов читают статьи, подписанные твоей фамилией? Смотрят фотографии, сделанные тобой же?
 
- Ах ты, стрелочница! – мне импонировала находчивость подруги. – Ладно, начнём разбор с меня. Мальчишеские восторги от вида собственных каракулей, сама понимаешь, канули в лету. В итоге я подсчитал, что работаю в газете за двенадцать с половиной процентов.
 
Ильмира увлекла меня на тахту со шкурой белого медведя и знаком потребовала развивать мысль из горизонтального положения.

- Восемьдесят семь процентов журналистского труда состоят из бесед с лживыми чиновниками, ответов на звонки читателей с разной степенью психических расстройств, и ублажения рекламодателей, - я рисовал воображаемую инфографику вокруг пупка Ильмиры. – В эти же восемьдесят семь с половиной процентов входит механическое написание новостей, обзоров, интервью и аналитики. Их КПД стремится к нулю, но без данного наполнителя периодическое издание ни дня не продержится. Он как балласт для подводной лодки. Место занимает, а выбросить нельзя.
 
- Ой, щекотно! – Ильмира с хихиканьем втянула животик и согнулась. – Договаривай, или я тоже кое-какой КПД проверю!
 
- Двенадцать с половиной процентов – это личный кайф, который я имею от редких и харизматичных героев будущих публикаций. Самоделкин, склеивший на заднем дворе яхту из пластиковых бутылок, или дворничиха, разводящая в горшках сорок сортов тюльпанов. А также возможность дважды в месяц  излагать прикольный бред в рубрике «Народная трибуна». Ещё корреспонденту дозволено чихать на дресс-коды и этические нормы, лезть за сигнальные ленты и таблички «Осторожно, убьёт!», являться на работу в умеренном подпитии.
 
Я по-медвежьи стиснул восточную шалунью, всё-таки норовящую проверить мой коэффициент полезного действия.
 
- Твоя очередь!

Разрумянившаяся Ильмира перестала вырываться.
 
- Отпусти, я тебя просто обниму. Итак, мы выяснили, что ты работаешь за двенадцать с половиной процентов драйва. Ну а мы каждому клиенту сети  «С обновочкой!» вместе с покупкой выдаём фирменный пакет. На всех магазинах висит эмблема, которую я изобрела за один вечер. Утром еду по городу, вижу у прохожих пакеты с моим логотипом и не нарадуюсь! Хочется выскочить, расцеловать каждую бабульку с нашим кульком, пусть она несёт в нём перловку и сыр, а не костюм-тройку. Это мой моральный бонус за беготню и нервотрёпку.
 
Девушка указала на курортную семейную фотографию с Искандером в центре.

– Папа подарил мне первый магазин и дал стартовый капитал, дальше я карабкаюсь сама. Уже под девятый магазин землю подыскала! Девять – священное число. Первый супермаркет у меня до сих пор на особом счету, это возле музыкальной школы. Я в нём почти жила. Если – прости за прямоту, Дима, - русские свиньи-грузчики напивались после аванса в грязь, мы с девчонками ревели и сами разгружали фуры с кроссовками.
 
«Русские свиньи» резанули мне слух, но я промолчал. Ильмира не страдала славянофобией, у неё просто вырвалось. От наших грузчиков всякого натерпишься.
 
Я тронул Ильмиру губами в уголки глаз, припудренные сверкающей пыльцой  косметики.
 
- Ненаглядная моя, но ведь люди работают, чтобы примитивно прокормиться. Я  выплачивал алименты первой семье, ссуды, кредиты, коммуналку. Бухал, наконец! Водка тоже денег стоит. И двенадцать процентов драйва я вычленил в попытке сцедить хоть какие-то крохи удовольствия из ежедневной трудовой повинности.
 
- …а бизнес-тётка Ирина Александровна сидит на столике с деньгами и выдумывает себе головную боль о расширении «Обновочек»? – прозорливо подсказала девушка. Но не обиделась, она была умной. – Димочка, хочешь, я разрешу тебе не работать? Более того, ЗАПРЕЩУ тебе работать? Скажу честно: денег нам обоим хватит до скончания века. Никаких условий не поставлю. Спи, гуляй, жди меня с работы, сиди в интернете… только не с чужими бабами, – Ильмира ткнула мне пальчиком под ребро. - Ни единым словом не попрекну, клянусь. Ну как? Попробуем?
 
- Нетушки! – воспротивился я. – Ягодка, народная мудрость гласит: даже сытая собака по помойкам нюхается.
 
Ильмира вывернулась, уселась на меня, сжала бёдрами. Её понесло.
 
- Ты боишься, что при первой же ссоре я обзову тебя безработным захребетником, а то и выгоню без копейки за душой? Хм… Предлагаю «золотой парашют». Я зову нотариуса и отписываю тебе пожизненное содержание, которое сохраняется при любых обстоятельствах. Скажем… десять миллионов рублей в год? Это официальная зарплата Президента страны. Будешь сам себе Президент. Я никому не выдам, откуда у тебя деньги. Издеваться не станут.

- Не хочу ни ссор, ни «парашютов», - сказал я чёрным глазам с кедровой тайгой и камчатскими гейзерами. – Хочу как сейчас: мелкотравчатая журналистика днём и персональная водительница вечером. Может, обождёшь выгонять?

Ильмира кивнула и поцеловала меня мягким волшебным ртом.
 
- Твои двенадцать процентов журналистики дают тебе то, чего не дадут мои  халявные десять миллионов. Самоутверждение, независимость, имя. Я пришла знакомиться с тобой в редакцию, когда уже проведала, кто ты такой. Когда ты мне уже заочно нравился и снился. Человек – это его имя. Под газетным материалом или на магазинном логотипе, где угодно. Лишь бы своё, а не папино, мамино, дядино. Вот гляди…

Дотянувшись до ноутбука, черноокая лебедь пролистала какие-то схемы и выкройки.
 
- Это не портянка в разрезе, и не от жилетки рукава, а тоже - моё будущее имя. На модельера я не училась, только на торговый менеджмент, но между делом балуюсь дизайном одежды и белья. В ателье при головном магазине портнихи на лету схватывают, специально их подбирала. Вот фасончик – неплох? Или вот женский пиджачок, кофточка… - Ильмира совала мне рисунки, понятные одной ей. – Эти три модели уже на потоке, пусть и ограниченной партией…
 
Взвизгнув, перехватила мои жадные руки под грудью.

- Оливковая блузка, под которую ты лезешь, тоже существует в единственном экземпляре. Моя! На выпускные вечера в «Обновочку» несут тьму индивидуальных заказов. Едва справляемся. Ко мне идут не потому, что я дочь Искандера Курбат-Шах, а потому что я – Ильмира Курбат-Шах! – девушка горделиво захлопнула ноутбук. – Мои двенадцать с половиной процентов драйва!
 
Мы стали раздевать друг друга, поскольку от интеллектуальной и физической борьбы наш КПД готов был задымиться.

Ильмира прижала мне кончик носа, будто кнопку звонка.
 
- В общем, я не запрещаю тебе работать и не зову нотариуса с парашютом, а ты впредь не путаешь меня со Светой Щегловой. Скажи «да»? В отличие от дорогих твоему сердцу мажоров, я выросла в простой семье.
 
О, Света Щеглова была местной знаменитостью и талисманом! Если кто с рождения катался, как сыр в масле, - это дочь генерального директора завода газового оборудования. За похождениями Светы Щегловой следил весь город. Девятнадцатилетняя лахудра таскалась по притонам, била стёкла патрульных машин, выкладывала фотографии своего влагалища на все сайты и нагишом устраивала одиночные пикеты перед городской администрацией.

Щеглова прилюдно величала мэра педиком и вором (впрочем, здесь я был с нею солидарен). Кого другого давно сгноили бы в психоневрологическом диспансере или в СИЗО, но Свете всё сходило с рук. По слухам, она даже делала аборт от собственного отца. Золотая молодёжь, бляха-муха.

- Кем я буду на Лазурном берегу? Вечной туристкой? – Ильмира нарочно мешала мне снимать с неё трусики. - Может, лет через тридцать поедем доживать ко мне в родные горы, не раньше. Или ты уже задумал меня сплавить, признайся?
 
- Ага, и замутить со Светой Щегловой, - сказал я, срывая с девушки последние покровы.
 
- Не говори так, даже в шутку, - прошептала Ильмира. – Каюсь, на магазины уходит чёртова уйма времени. Я, противная баш чикурче, уделяю тебе мало внимания.
 
Застав меня врасплох, обнажённая, вновь прыгнула на меня верхом.

- Но сейчас внимания будет целый вагон! Где наручники?
 
- Ты уделила время самому главному, - напомнил я снизу. - Прийти в редакцию под благовидным предлогом и увезти меня на Горочку.

- Папа и Мадифа вечно тычут, что романтик во мне побеждает прагматика! – задорно сказала Ильмира. – Но тут я и правда умница!
 
Мы тогда не предполагали, что наша идиллия оборвётся нелепо, страшно и неожиданно.


                ***



С домработницей и тёткой Ильмиры Джамилёй-ханум мы продолжительное время не пересекались. Вообще-то Джамиля через день навещала особняк троюродной племянницы, но в будни мы оба были на работе, и по выходным нас, влюблённых, тоже где-нибудь носило. Зато не мешали прибирать и мыть.
 
У тётки с Ильмирой был обоюдовыгодный симбиоз. Девушке требовалась кристально честная прислуга, которая приглядит за домом и туалетным столиком. Джамиле-ханум был нужен источник дохода, однако она неважно владела русским языком и учиться ему не собиралась. На бирже труда карьера выше дворника ей не светила.

Домик Джамили существенно уступал пентхаусу Ильмиры. Впрочем, Ильмире уступали многие соседи, даже по меркам зажиточной Горочки. Два старших сына домработницы, Расим и Юсуф, работали на подхвате в ресторане Акрама, дочь Гюзель училась в школе. У детей с русским языком был полный ажур.
 
Когда наша личная встреча всё-таки состоялась, я нашёл Джамилю-ханум очень специфичной дамой. Прямая как спица, домработница принципиально избегала брюк, предпочитая строгие длинные юбки в пол, не выходила на люди простоволосой, соблюдала мусульманские посты, пищу брала правой рукой. По её царственной осанке можно было выверять на стройке вертикальность несущих конструкций. Джамиля не чуралась самой грязной работы, делала всё быстро и неслышно.
 
Было воскресенье. Я уже пару недель как плотно переехал к Ильмире и почти освоился. Мы обнимались на тахте, щипались и хохотали. Вдруг внизу загудел моющий пылесос.

- Тётя пришла выгребать мои авгиевы конюшни, - Ильмира поправила одежду и спустилась поздороваться.

Мне всегда неловко, если я праздно сижу, пока вокруг драят пол и обмахивают пыль. Так и ждёшь, что самого свистнут тряпкой, словно чугунного истукана. В редакции мы с коллегами гуртом уходим из кабинета и не путаемся под ногами уборщицы. Тем паче здесь я не хозяин, мой статус слишком шаткий. Гражданский муж? Или сожитель?
 
Я решил переждать во дворе, взял сигареты, книгу и пошёл. На кухне стояла тонкая высокая женщина лет пятидесяти, в тёмно-синем платье до пят и чёрном платке. Лицо с изящными скулами похоже на старинную литографию. Бледные губы, неприветливый взгляд. В молодости Джамиля явно была ещё красивее Ильмиры, да и сейчас хоть куда. Её возраст выдавали руки – грубые, натруженные.
 
- Тётя, это Дмитрий! Дмитрий, это Джамиля Ибраевна! – радушно представила нас Ильмира.
 
- Асалам алейкум, - я слегка поклонился.

- Алейкум ассалам!... Здрастэ! – сухо ответила Джамиля, на секунду просветила меня острыми рентгеновскими глазищами и отвернулась. Начала перетаскивать пылесос.
 
Дорожки во дворе сияли первозданной чистотой. Значит, Джамиля сначала подмела на улице. Из-за жары половина окон в особняке стояла открытой. Интересно, слышно ли было, как повизгивает Ильмира в моих объятиях?
 
Кухонное окно тоже было распахнуто, и с лавочки я свободно разбирал горячий диалог Ильмиры с тёткой. Они говорили на родном наречии, но не надо быть полиглотом, чтобы угадать суть по интонациям. Упоминались «Искандер», «Арханбек» и «гяур».

Однозначно, Джамиле пришёлся не по вкусу квартирант взбалмошной племянницы. Полагаю, произносилось следующее:


 
Джамиля: Вовсе спятила, пустоголовая девчонка? Притащила в дом нечестивого гяура! Кто он? Ещё один Арханбек, охотник за семейными деньгами?

Ильмира: Нет, тётя. Он нормальный парень, хоть и русский. Он мне нравится и ничего предосудительного не делает.

Джамиля: Слава Аллаху, бедняжка Халимат не видит этого срама! Где ты его подцепила, баш чикурче? В интернете?

Ильмира: Нет, он живёт в нашем городе. Полгода назад я его заприметила. Пробила по всем базам и налоговой инспекции. Он работает журналистом в газете. Биография безупречная. Не судим. В браке не состоит. Ну, подошла и познакомилась…

Джамиля: Познакомилась! Горе на мою седую голову! Испорченная, блудливая душа! Я понимаю, что женский организм иногда требует мужчину, но ты могла найти через меня! Здорового, надёжного, правоверного!

Ильмира: Вечно ты перестраховываешься. Как видишь, я не убита и не ограблена. Разве что немного изнасилована… по собственному желанию.
 
Джамиля: Я к тому, что зря ты привела его домой! На худой конец, встречались бы на нейтральной территории. Арханбек тоже не сразу в твой кошелёк лазить начал. Сперва в трусы, потом дальше. Аппетит приходит во время еды, а у тебя в столике деньги пачками лежат. Хоть бы сейф установила.
 
Ильмира: Димка не вор, я ему верю. Он без разрешения гроша ломаного не возьмёт. Тебя не переубедишь, старая перечница. Всё равно мне с ним классно.
 
Джамиля: Не было – не было никого, и вдруг объявился, жеребец ободранный! Полный шкаф мужских тряпок набит, всё новенькое! Ты зачем ему столько барахла накупила, колись? Он сам выпросил, да?
 
Ильмира: Ничего не просил, он не бомж какой-нибудь. Мои деньги! Захотела и накупила. Что пристала?
 
Джамиля: Говоришь, он журналист? Тогда понятно. Не ровен час, разнюхает про какие-нибудь твои дела и в газетку тиснет, гадюка. Журналюгу хлебом не корми, дай сенсацию про богатого человека забубенить, в грязном белье порыться… Или бизнес твой конкурентам сольёт. Точняк! Мамой клянусь!

Ильмира: Заладила одно и то же, всюду гадости мерещатся. А если я его люблю? Сама нашла, сама выбрала. Мне тридцать лет, между прочим. Надоест – выгоню.
 
Джамиля: Не гневи Аллаха, доченька. Наплачешься ты с ним. Все русские – пьяницы и безбожники. Жён своих обижают, любовниц заводят и тоже бьют. Хоть не залети от него по дурости, козочка моя пропащая! Я же волнуюсь.

Ильмира: Может, хватит уже? Иди пылесось.

Джамиля: Прописывать его у себя не вздумай! И документы никакие не показывай. Сейф обязательно закажи, побольше, покрепче!... Беда мне с вами, раздолбайками. Искандер-то в Лондоне знает, что тут за цирк творится? Дочка русского балбеса на улице подобрала! Я ему позвоню! Сообщу, пусть примет меры!
 
Ильмира: Не бурчи, клюшка! Надоела хуже дорожного ремонта. Разберусь.


 
Голоса умолкли. Я сидел над раскрытой книгой, курил и давился от смеха. Синхронный переводчик, блин! Наверное, ни слова не угадал. Но когда Ильмира выскользнула из дома, она тоже беззвучно смеялась. Её щёки розовели, босые ножки летели ко мне, не касаясь подметённых дорожек. Я залюбовался своей женщиной.
 
Ильмира с разбегу уткнулась в меня, не таясь обняла, обожгла сладкими губами. Жадно и радостно шептала:

- Димочка! Мы тебя отбили! Я тебя отбила!
 
В доме ревел пылесос. Мир принадлежал только нам.

 
                ***



С боевыми подругами Ильмиры, с которыми, видимо, она когда-то и приняла групповое сексуальное крещение, мы познакомились тоже в заведении дяди Акрама. Три стильно одетые молодые красавицы поприветствовали мою спутницу радостным чмоканьем и присели к нам за столик. Подозреваю, нечаянная встреча была заранее отрепетирована. Подругам не терпелось оценить кавалера своей товарки. Меня весь вечер исподтишка изучали через три микроскопа.
 
Девушек звали Зарина (с ударением на третий слог), Милана и Алсу. В точности как Ильмира, каждая имела в городе собственное прибыльное дело. Зарина владела торгово-развлекательным комплексом и гостиницей. Милана подвизалась на содержании салонов красоты, соляриев и фитнес-залов. Алсу руководила точками быстрого питания «Кушать подано!»

Компания, если вникнуть, подобралась безукоризненная. Все четыре девушки – почти ровесницы (моей Ильмире было сейчас 32 года). Все примерно в равном социальном статусе (хоть и не у всех папаши живут в Лондоне). А главное: нет прямых пересечений на ниве бизнеса и внутренней конкуренции. Ильмира со своей одёжно-обувной сетью не затмевает спа-салонов Миланы, а Зарине с её гостиницами и боулингами по барабану ниша Алсу, которая кормит страждущих путников роллами, биг-маками и жареной картошкой. Грамотно, слушай!
 
Зарина, как и моя Ильмира, была интенсивной брюнеткой, но худощавой, угловатой, порывистой. В то же время не лишена шарма и весьма миловидна. Короткая стрижка. Цепкие глаза-маслины, нос с горбинкой, волевой подбородок. Про себя я окрестил Зарину Воинствующей Феминисткой. Держится вежливо-официально, с прохладцей. Видать, приняла меня за комнатную собачонку богатой девушки с причудами.
 
Алсу оказалась смешливой и без комплексов. Тоже брюнетка, только с рыжеватым отливом, мелированной чёлкой и толстой тяжёлой косой до середины спины. Такую косу можно смело использовать вместо швартовых на военном броненосце – не оторвёт. Алсу имела оливково-смуглую кожу, шальные зелёные глаза и заразительную улыбку. Самая маленькая ростом в компании, зато с обширным бюстом и пухлыми ягодицами. Я назвал её Круглешок.

Милана, единственная из четвёрки, была светло-пепельной блондинкой. Бьюсь об заклад, что родовые корни Миланы идут из Польши или Сербии. Пышная высокая причёска модно обрезана по мочкам ушей. Тонкие затемнённые очки. Пикантная родинка возле верхней губы. Аристократка. Ясновельможная пани. Женщина-обещание. Вкрадчивая, томная в движениях, она моментально дала понять, что знает себе цену. Фигуристая, пополнее Ильмиры, Милана пришла в тугих поблёскивающих брючках стального цвета и свободной полупрозрачной красной кофточке. Алсу и Зарина предпочли деловой стиль: пиджак и юбка до колен, поскольку был лишь вечер среды.
 
Мы приятно скоротали время. Неугомонный Акрам лично обслуживал «цветник». Девчонки болтали о текущих делах, жаловались на ревизии и проверки, которые дико взвинтили расценки на «откаты». Обсуждали, не махнуть ли в сентябре толпой на Филиппины, арендовав частный самолёт? А также о тряпках, последних дизайнерских закидонах и преимуществах кавказской кухни. Чтобы не сидеть пень пнём, я ввернул несколько острот из журналистской жизни и, надеюсь, оставил благоприятное впечатление. Заводная Круглешок-Алсу покатывалась со смеху, Феминистка-Зарина сдержанно приподнимала уголки губ, Милана-Обещание загадочно улыбалась из-под тонированных очков и смотрела, смотрела, смотрела… От женщин с таким двусмысленным взором полезно держаться подальше. Съедят и не подавятся.
 
- «Смотрины» можно признать состоявшимися? – поддел я Ильмиру, когда мы выехали со стоянки. – Не убеждай меня, что вы случайно встретились.

- Раз или два в месяц мы обязательно встречаемся, - ничуть не смутилась моя восточная прелесть. – По телефону созваниваемся, если время есть. Ну да, им интересно, что за Диму себе откопала Ильмира, которой давно пророчат скончаться в гордом одиночестве на куче злата-серебра… Как Царю-Кощею.
 
Она погладила мою руку, лежащую на законном месте – на своём правом бедре, - поднесла к губам, нежно лизнула с тыльной стороны.

- Самое невероятное - ты понравился даже Зарине. Она бракует мужчин налево и направо. Одно время жила с двадцатилетней студенткой. Потом студентка тайком собрала всё, что плохо лежит, и смылась по-английски. Тут бедная Зарина и в слабом поле разуверилась!

Мы переглянулись и расхохотались.
 
- Студентку-негодницу, значит, не нашли? – спросил я мимоходом.
 
По мраморно-прекрасному лицу подруги скользнула тень.
 
- Нашли. В Екатеринбурге… Дядя Акрам помог. Давай закроем тему, милый? Она неприятная.

Я не телок-первогодок, я понимал, что добрый шеф-повар Акрам не специализируется исключительно на шашлыке и лепёшках. Доведись, он с тем же успехом раскрошит мясницким тесаком вороватую студентку, благотворителя-Арханбека или раздолбая-газетчика, если тот расстроит «доченьку» Ильмиру.

 
                ***


Желчная домработница Джамиля сообразила, что Ильмира твёрдо стоит на своём и не хочет выставлять «гяура» из дому. Тётка применила новую тактику. Ссылаясь на занятость и застарелые болячки, она отправила прибираться вместо себя четырнадцатилетнюю дочку Гюзель – быстроглазую стройную восьмиклассницу, любительницу лихо гонять по посёлку на скутере.

Момент улучили подходящий, когда Ильмира вечером привезла меня домой, накормила и уехала с ревизией в одну из «Обновочек».

- Займись чем хочешь, Дима, только не скучай! – помахала из «Лексуса» на прощание. – До десяти постараюсь обернуться. Лучше бы я провела с тобой этот вечер. Но у нас их впереди много-много, скажи «да»?
 
Я побродил по двору, высматривая, к чему бы приложить руки. Нельзя изо дня в день жить падишахом за чужой счёт. Лавочку, что ли, покрасить? В гараже я нашёл банку краски, шпатель, кисть и взялся малярничать.
 
За воротами кузнечиком застрекотал скутер. Гюзель в алом шлеме прокатилась мимо меня и сделала эффектный разворот.

- Салам, моей мамы сегодня не будет! – сказала девчонка. – Я за неё, о`кей?
   
- Ахшамыныз хеир, - отозвался я, орудуя шпателем. Я уже умел желать доброго вечера и даже приятного аппетита землякам Ильмиры.
 
Гюзель спрыгнула с мотороллера величиной с табуретку. Дочка домработницы была пестра, словно осенний георгин, обещая вот-вот составить серьёзную конкуренцию Ильмире, Милане и прочим Заринам. Огненно-рыжий топик с арабским орнаментом обтягивает сформировавшиеся пирамиды-грудки, гибкие ноги втиснуты в чёрные лосины-капри до середины икр. Пока Гюзель прилаживала шлем к рулю скутера, я мог бы до одури наглядеться на литую вертлявую попку и проступающие обводы трусиков под лосинами. Поразительно, как целомудренная Джамиля её вообще за двери выпустила?

- Красите? – спросила Гюзель, обходя лавочку. – Может, потом докрасите? Пойдёмте в дом, а то одной скучно пол мыть, и потрещать не с кем. Ещё мама велела вымыть окна с южной стороны. Вы стремянку подержите?

О, юная непосредственность! Ротик-подушечка, золотые серьги кольцами, богатая коса отягощает бодро посаженную головку на лебяжьей шее…  Смазливую мордашку Гюзель распирало от наивной хитрости.
 
Я воочию представлял, как Джамиля выдаёт дочке прозрачные лосины и проводит внеплановый инструктаж: завлечь похотливого «гяура» в дом, изобразить обморок и упасть на врага со стремянки. Прилипнуть, вцепиться, погромче орать, дальше подоспеет тяжёлая кавалерия в лице мамы и старших братьев. Смерть совратителю и педофилу! Ильмиру срочно вызовут с работы: ну, что скажешь, ворона? Змею на груди пригрела!
 
Устроят образцово-показательный процесс по древнему закону гор и отрежут подлому «гяуру» уши, а, может, ещё кое-что из мужского добра… Грустновато.
 
- Пожалуйста, пойдёмте? – не отступала Гюзель, выпячивая грудки из арабской майки-лифчика. – Если я не вымою окна, мама меня сильно отругает, а тётя Ильмира не заплатит деньги… Э, вы куда?

Я отложил кисть, прогулялся к воротам и выглянул.
 
Братья Расим и Юсуф, раздетые по пояс, резались в нарды в тенёчке на штабеле соседских досок. Штабель лежал в «мёртвой зоне», с территории Ильмиры его было не видно. Тут же восседала Джамиля-ханум в неизменном траурном платье, лузгала жареные фисташки в пиалу. Лицо непроницаемое, словно при отправлении важного ритуала. Группа захвата на исходных позициях.
 
- Салам, ребята! – окликнул я. – Подстрахуйте сестру на стремянке. Не пристало порядочной девушке заходить в дом с чужим мужчиной.

Публика не рассчитывала на моё появление. Расим и Юсуф сконфуженно встали. У обоих были атлетические фигуры борцов. В честной драке против них я бы не выстоял пяти минут.

- Здравствуйте, Джамиля-ханум! – я продолжал разыгрывать святую невинность. – Как ваше здоровье?
 
- Артрыт замучил! – домработница злобно взглянула на Гюзель, будто дочь провалила судьбоносную военную операцию, подобрала юбки и захромала прочь.
 
Расим и Юсуф бросили нарды, неуверенно затопали в нашу сторону. Гюзель фыркнула.

- Марш домой, бараны, без вас управлюсь! – распорядилась тоном избалованного ребёнка, повернулась ко мне и добавила: - А вы прикольный, Дима! Чего мама на вас бочку катит? Мне в том году в школе нравился русский мальчик, так чуть с г@вном не съела. Давайте я помогу лавку докрасить, потом вы мне всё-таки стремянку подержите. Безо всякой маминой херни, о`кей?
 
- Давно бы так, - похвалил я. – Соседи должны выручать друг друга.

Вдвоём с Гюзель мы мигом всё переделали и сели пить чай. Джамиля-ханум после уборки тоже обязательно пила зелёный чай с Ильмирой. Гюзель болтала об отпадном платье, купленном на первое сентября, о последних фильмах, рыбалке и мотоциклах. Просила научить её играть на гитаре.
 
За чаепитием нас и застала приехавшая усталая Ильмира. Узрев Гюзель наедине со мной, девушка с порога погасила улыбку и встревоженно спросила:

- Надеюсь, ты пришла вместе с мамой, чудовище малолетнее? Баш чикурче! Сидишь с Димой, а у самой трусы просвечивают. Джамиля-ханум проклянёт мой дом!
 
- У тебя тоже просвечивают! – парировала Гюзель, тыкая в облегающие хлопчатобумажные слаксы Ильмиры. – Спокуха! Мама отпустила меня к вам прибираться, Расим и Юсуф в теме! Мы южные окна помыли, скажи ей, Дима?
 
Ильмира перевела вопросительный взгляд на меня.

- Ситуация под контролем, - подтвердил я. – Расим и Юсуф сказали, что кроме меня никто не удержит Гюзель на стремянке. Видишь, даже не упала?


                ***


… В очередной рабочий день я, покуривая, шагал на очередное редакционное задание. С кем-то надо было увидеться, что-то узнать, где-то сфотографировать. Внезапно прямо на тротуар передо мной въехал элегантный аквамариновый «ситроен С 4», беззвучно опустилось стекло в дверце.
 
- Молодой человек, как проехать в Большой драматический театр?

Из-за руля стреляла глазками Милана. Роковая женщина-обещание.
 
- У третьей поленницы свернёте за колхозный сарай, увидите БДТ. Там ещё рядом ишак пасётся, - сказал я.

Милана с готовностью засмеялась. Она умела красиво смеяться, мелко подрагивая серёжками в форме доллара, вздымая обольстительную аппетитную грудь и демонстрируя зубки без единого изъяна.
 
- Залезай, театрал. Подвезу.

Оказавшись в пассажирском кресле, я оценил смелый наряд спутницы. Бледно-сиреневая блузка с облачками кружев на плечах и декольте, мини-юбка двумя тонами темнее блузки. Тени, губная помада и симпатичные туфельки в цвет остальному ансамблю. Плюс просвечивающие чёрные колготки, расшитые произвольными зигзагами. Плюс сиреневый клатч на приборной доске.

Милана нажала на газ и съехала с тротуара.
 
- Торопишься, Дима? Заедем, кофе попьём? Надо кое-что обсудить. Есть шабашка для умного журналиста, а я в вашей епархии никого не знаю, - она состроила обаятельно-грустную гримаску.

Я не сильно торопился, однако вблизи соблазнительной Миланы, да ещё в центре города, чувствовал себя не в своей тарелке. Конечно, я не благотворительный кобель Арханбек, да и Милана Снежецкая – не греческая проститутка в болгарском баре, но любой мой прокол можно извратить и преподнести Ильмире, как уход налево. Доброжелатели найдутся.
 
- В чём проблема? Можно прямо в машине побеседовать.
 
Милана ехидно прищурилась. Удивительно, до чего быстро она меняла выражение лица.
 
- Приличные люди решают дела в приличной обстановке, Димочка. Я же не Света Щеглова. Или госпожа Курбат-Шах не позволяет тебе пить кофе с малознакомыми дамами?

- Приятно было увидеться, хорошо выглядишь, - ответил я. – Остановись, пожалуйста.

В мгновение ока Милана преобразилась в кающуюся грешницу. Потупилась и залилась краской.
 
- Прости, без задней мысли ляпнула. Считай, глупо пошутила. Вон как раз моя любимая кофейня. Без обмана, мне нужна помощь профессионального журналиста.
 
«В точности, как Ильмире?» - саркастически подумал я, вспомнив обстоятельства знакомства с жаркой восточной пери. Что-то зачастили ко мне, убогому, успешные женщины на иномарках…

По пути от «ситроена» до дверей кафешки Милана умудрилась непринуждённо взять меня пальчиком за мизинец. Обычный ассортимент женских уловок. Но не вырываться же?

На улице царило бабье лето сентября, а в кофейне на полдюжины столиков манили прохладой кондиционеры и аромат свежемолотого кофе.

- Может, тебе пива холодного? – Милана простодушно покачала бёдрами в короткой юбочке. – Ты не за рулём.
 
- Двойной чёрный с сахаром, - я хмуро полез за кредитной картой.

Чертовка и тут меня обскакала. Кассовый аппарат бармена уже отбивал кофе с круассанами, а Милана бросала на стойку пятисотрублёвую купюру «без сдачи, спасибо».
 
Столики были на четверых, но Милана опустилась не напротив, а рядом. Чтобы я целиком видел сексуальные ножки, расчерченные зигзагами. Крепкие округлые бёдра - высший сорт, чего таиться? Игра во влюблённую парочку начала меня раздражать.
 
Милана точно знала, когда валять дурака, а когда – тушить недовольство в зародыше. Она перешла к официальной части.

- Дима, нужно пропиарить мои салоны в глянцевом журнале. Суть: почему город в восторге от услуг бизнес-леди Миланы Оскаровны Снежецкой? Объём материала - журнальный разворот, кажется, так оно называется? Автор, то есть ты, стряпаешь убойное интервью с владелицей этого великолепия, то есть со мной. Делаешь серию фото в нескольких салонах с радостными и помолодевшими посетительницами, услащаешь букет ахами и вздохами. С ценой не обижу, даю слово. Журнальчик солидный, страшно хочется в нём отметиться.
 
Крючок, что спорить, вкусный. Заказные материалы любой журналист без напряга пишет левой пяткой. А халявный заработок не помешает. Я постоянно тяготился фактом, что всё, вплоть до моих туфель и трусов куплено щедрой Ильмирой. К тому же Ильмира обмолвилась о близком дне рождения. Где-то в октябре. Не из туалетного же столика деньги брать?
 
Кстати, недавно Ильмира опять выкинула фортель в безудержном транжирстве. После развода с прежней женой я отказался от раздела имущества. Взял банковскую ссуду, купил небольшую двухкомнатную квартирку на третьем этаже старинного дома с нестандартной полукруглой планировкой. Сделал освежающий ремонт. Выкроил денег на компьютер, диван-кровать и кухонную технику. Словом, не бедствовал по углам и ежемесячно гасил взносы по кредиту. Оставалось платить ещё три года с гаком.
 
Как на грех, когда я в августе традиционно шлёпал в банк двадцать пятого числа, мне позвонила Ильмира и сказала, что освободилась, стоит у редакции. Пора домой, сладкий!
 
Я коротко объяснил своё местонахождение. Не дослушав, Ильмира настигла меня на банковском крыльце, сверкая чёрными очами.
 
- Горе моё! Чего помалкивал? Сколько остаток ссуды? Четыреста пятнадцать тысяч, вместе с процентами? Умереть не встать! В очередь к окошку не ходи. Пошли прямиком к заведующей филиалом, она моя подруга.
 
Заведующая Римма Андреевна приняла Ильмиру с распростёртыми объятиями. Не успела вскипеть кофеварка, мне уже вручали уведомление о полном погашении кредита и пожеланием сотрудничества. Ильмира, почётный вкладчик и любимый клиент всея банковской системы страны, перегнала деньги со своего счёта.
 
Положа руку на сердце, отсутствие долгов греет душу. Но если за них рассчитывается твоя девушка… Осадочка не миновать.

 

                ***



- По рукам, - я допил кофе и поднялся. Милана тоже. Она копалась в сумочке.

- Погоди… Как назло, ни одной визитки с собой! Бери телефон, записывай номер.

Я забил в трубке координаты Миланы: комбинация не для простых смертных. В ней аккуратной цепочкой чередовались тройки и девятки. Милана настояла, чтобы я немедленно прозвонил ей, и таким образом мой номер навеки попал в адресную книгу змеи-искусительницы.

Мы условились забабахать рекламную фотосессию при первой оказии, когда у обоих выдастся «окно». Потом аквамариновый «ситроен» доставил меня до нужного пункта.
 
Милана больше не кокетничала и не играла бёдрами за рулём. Лишь когда я уже вылезал, вдруг притянула за плечо, невесомо поцеловала в щёку.
 
- До скорого… партнёр. Вечно Ильмирке везёт, оторвала парня. Наверное, я не теми дорогами по городу езжу?

И уехала от меня, озадаченного. Женщина-обещание с невесёлыми глазами.

 
                ***


Чтобы не было сплетен и недомолвок, я тем же вечером сообщил Ильмире о нашем с Миланой совместном проекте.

Ильмира мгновение помедлила, прильнула, обняла.

- Она моя подруга. Помоги, препятствовать не буду. Но спасибо, что предупредил, - восточная девушка с деланной угрозой повела бровью. – Милана у нас дамочка-огонь, без тормозов. А я – истинная гордая горянка. Мстительная и ревнивая, не забывай, Дима. По работе общайтесь сколько угодно. Судьба у Милки незавидная. Сирота. Бизнес начинала вдвоём с родной сестрой. На них наехали залётные придурки, шелупонь дворовая. Сестра Лора пропала без вести. Скорее всего, похитили и убили. Милана не сломалась. Расширяет дело в одиночку. Отныне её не тронут. Милану защищает… скажем так, очень авторитетное «охранное агентство».
 
Ильмира в тот вечер вернулась из офиса по улице Гастелло с большой задержкой, выглядела подавленной. Насколько я понял, причина мрачного настроения крылась не в торговых заморочках и не в моём рандеву с Миланой. Девушка часто вздыхала, бесцельно перебирала вещи на полках, снова садилась, жалась ко мне. Потом всё же отважилась:

- Сегодня в офисе по скайпу разговаривала с папой. С Лондоном у нас разница на пять часов, припозднилась немножко...

- Папа советует мне выметаться? – грубовато предположил я.

Насчёт Искандера-ага я не питал розовых иллюзий. С фотографии в гостиной он буравил меня колючим взглядом-плавником, словно спрашивал: что этот щенок всё ещё делает в доме младшей дочери? Подмывало отвернуть снимок носом к стенке.
 
Поближе изучив окружение Ильмиры, я перестал удивляться, почему первостатейная красавица и капиталистка к тридцати двум годам не вышла замуж уже раз десять. При всей внешней независимости несчастную девчонку плотно опекали земляки и дальние родственники. В городе за Ильмирой присматривали Акрам, Зарина и компания, дома в Горочке – тётушка Джамиля-ханум. В  магазинах «С обновочкой» тоже наверняка приставлены надёжные члены фамильного клана, и все стучат папе в Лондон.

Ильмиру не решаются насильно окрутить с каким-нибудь «нужным» человеком, зато нежелательных залётных перцев отсекают на дальних подступах. Жуликоватый единоверец Арханбек устроил бы всех, не начни он в беззастенчиво сосать из Ильмиры деньги на благотворительные рауты с греческими шлюхами. А на знакомство со мной она отважилась из чистого ребячества, на авось. Маленький подростковый бунт. Приехала в редакцию, увезла, оставила жить у себя. Никто и рта раскрыть не успел.

- Ну уж, сразу «выметаться»! – чуть смутилась Ильмира. – Размечтался! Папа давно о тебе знает.
 
- И какова реакция родителя? – для проформы спросил я. Я отлично видел, что девушка осторожничает и мнётся.
 
- В норме. Даже пошутил: «Надеюсь, это не второй Арханбек?» - Ильмира тщательно выбирала слова и пыталась беззаботно улыбнуться. – Он всегда поучает, что на свете полным-полно плохих людей, будто я школьница. Зато посмеялся, как ловко ты раскусил подставу тётки Джамили с Гюзелью. Ещё отметил, что я поправилась и похорошела.
 
- Ильмира, не ходи вокруг да около? – поторопил я восточную голубку. – Выкладывай папины претензии. Вдруг я приму к сведению и исправлюсь?

Ильмира опустилась на тахту с памятной белоснежной шкурой.
 
- Дима, ты мне не рассказывал, что в армии воевал в Чечне.
 


                ***

- Как-то к слову не пришлось, - ошарашенно произнёс я. - Эка невидаль! В девяностых на Северном Кавказе весь призыв моего года отметился, кроме моряков и ракетчиков.

Я взял Ильмиру за талию, но она не загорелась и не ответила на ласку.
 
Армию я вообще вспоминал редко. Двадцать лет минуло. Не было у меня аксельбантов, гремящего жестью дембельского альбома и парадного мундира с полосатым тельником. Не было праздничных снимков. В письменном столе пылилась единственная фотография, сделанная «Полароидом», где мы с Ромкой Востряковым после командировки стоим на волгоградском вокзале в ожидании поезда, который отвезёт нас домой. Отвезёт тех из нас, кто не уехал «двухсотым» грузом.
 
Мы стояли у вокзала в повседневных потрёпанных камуфляжах без  кокард, лычек и знаков отличия. «Блестяшки» на войне не носят, они отсвечивают в темноте. За нарушение уставной формы одежды нас по пути к дому трижды хотели отодрать военные патрули. Но разбирались и отпускали.
 
- Папа насторожился, что я об этом не знаю, - бесцветно сказала Ильмира. – Он мог заподозрить, что ты нарочно скрываешь. Ты был на войне с мусульманами. Я тоже мусульманка.
 
- Стреляли… - неопределённо пробормотал я в духе Саида из «Белого солнца пустыни».

Нет, я не любил вспоминать армию. Пару лет после демобилизации мы числились почти героями. В моду вошёл камуфляж. Китайские оптовики выбросили на рынок майки, брюки, юбки, носки и женские лифчики защитной песочно-зелёной окраски с чёрными крапинками. Дворники мели мостовые в пятнистых фуфайках и пятнистых же рукавицах. Детсадовская малышня дралась из-за камуфлированных панамок. Популярные певицы на ТВ задирали платья, показывая народу стринги цвета хаки.

Камуфляж был мейнстримом. Он повышал градус патриотизма. Нам раздали индульгенцию -  корочки ветеранов боевых действий. Менты прощали ветеранам мелкую хулиганку, семейно-бытовой мордобой и хронический алкоголизм, потому что половина ментов тоже пришла «оттуда», из творческой командировки. Правда, уже после нас, когда «там» чуток поутихли и получили бюджетных денег «на демократию».
 
Ветеранов без балды принимали на работу в любые структуры и высшие учебные заведения. Вне конкурса. Увы, шансом воспользовались только единицы, кто трезво смотрел вперёд. Подавляющее большинство «горячеточечников» хлестало водку, рвало тельняшки и било морды собутыльникам, жёнам и соседям.
 
Потом эйфория выветрилась, боевую братву отовсюду вытеснили бодрые молодые клерки при галстуках. Увидев удостоверение ветерана, работодатели как минимум гнали предъявителя сего к психотерапевту – для проверки на стрессоустойчивость, - и требовали справку от нарколога. Но чаще отказывали в трудоустройстве без объяснения причин. По пятам за ветеранами Чечни шла слава алкашей, наркоманов и социопатов.

Моего однополчанина Ромку Вострякова с полароидной фотографии после армии приглашали в ОМОН, в военное училище или личным телохранителем к богатому барину. Востряков ушёл в простые дальнобойщики – подальше от людей. Под Магнитогорском он разбил чужую фуру и остался без работы, но его уже никуда не звали. Ромка спился и умер через семь лет из-за оторвавшегося тромба.
 
Нет, я не люблю вспоминать армию. После неё у меня долго держалась привычка курить сигарету в кулак и носить стрижку «ёжиком». Из коротких волос легче вывести вшей.
 
Ничего этого я Ильмире не рассказывал. А надо было?

- Стреляли… - опять сказал я. Мраморное лицо Ильмиры померещилось мне сухим и  отчуждённым.

Какое дело папаше Искандеру до моей биографии? Он напротив меня в окопе не лежал. Искандер не прибалтийский наёмник, он солидный английский бизнесмен.
 
Я ушёл в столовую, снял со стены электрогитару. Недешёвая штука, как и всё в этом доме. Подключил к пульту, отрегулировал, подстроил. Тысячу лет не играл.
 
Заслышав пробный аккорд, Ильмира мышкой прокралась ко мне, тихо свернулась на подушках, подперев щёку. Клубочек страсти и нежности в блестящем полупрозрачном одеянии.

Я мысленно обозвал себя свиньёй. За полтора месяца даже песню своей женщине не посвятил! Не считая коротких стихов в СМС-ках, которыми мы обмениваемся в течение рабочего дня, дабы скрасить разлуку.

Вспомнил лирические вещи из старого репертуара и стал петь. Гитара звучала идеально. Гитарист был так себе. На второй песне Ильмира заплакала. Тогда я перескочил на шуточные куплеты.

Концерт для единственной зрительницы шёл около часа. Затем я сдался, отложил инструмент и нырнул в омут самых заплаканных глаз на свете. Ильмира всхлипнула.
 
- Я счастлива, что мы нашли друг друга, Дима.

Утром я прочёл СМС от Миланы, пришедшее в полночь:

"Спокойной ночи, партнёр. Береги себя. Ты мне нужен".


                ***


Хочешь – не хочешь, а слово держи. Выбрав подходящий день, я набрал Милану и кратко сообщил, что завтра уделю ей время.

- Ура! – раздалось на том конце. – Ты где, Дима? Подъеду через пять секунд.

- Завтра, Милана, - раздельно произнёс я. – В три часа.
 
- Не глухая. Но разве тебе не надо осмотреться на месте? - огрызнулась язва. – Освещение, интерьер, всё такое прочее? Где добавить, где отнять? Тоже, блин, профессионал – папарацци… Мы делаем статью не в стенгазету трубопрокатного цеха, а в глянцевое издание. Ощути разницу, пока еду. Жди.
 
Нашёл себе на задницу приключений.
 
Милана сегодня сменила аквамариновый «ситроен» на кроваво-красный «вольво S 80» и соответственно, надела красные облипающие джинсы – стрейч и красные туфли, а поверх белого блестящего топика до пупка повязала алую воздушную косынку. Умеет барышня из высшего общества себя подать, снимаю шляпу.

Едва я уместился на сиденье, Милана перегнулась и наградила меня поцелуем – наполовину в щёку, наполовину в уголок рта. Считать его приятельским можно было чисто условно.
 
- Думала, ждала, и всё равно как снег на голову! – самозабвенно щебетала Милана, выруливая на проспект. – Назавтра срочно ставлю в смену девчат посимпатичнее, а сегодня к ночи пусть генеральную уборку делают. Чтоб ни пылинки, иначе головы поотрываю. Себе творю убойную  причёску и прикупаю что-нибудь из одежды у твоей Ильмиры в «Обновочке», ха-ха-ха! Шучу, я ношу только авторские вещи. Эти серёжки пойдут, как на твой взгляд? Наверное, вдену маленькие, капельками.

Я сидел оглушённый и задавленный ораторским превосходством противника. Милана осеклась на полуслове.
 
- Определимся с планом действий, господин журналист. Я наметила взять в статью три приличных салона. Вообще-то у меня их десять, но три - просто супер. Сначала – салоны, потом – обед, или наоборот?
 
- Поехали в салоны, - устало сказал я.
 
- Твоё желание - закон, мой повелитель, - Милана лихо крутанула руль. – Ближний – в Степановском проезде. Можно, буду величать тебя при персонале по имени-отчеству? Пусть проникаются уважением к творческим людям, швабры бестолковые, – и беспечно захохотала, прижимаясь ко мне круглым плечом.
 
С салонами мы управились довольно резво. Я впервые наблюдал, как жёны и любовницы местной элиты, страдающие избытком денег и нулевой самооценкой, депилируют волосатые икры, прижигают бородавки, коптятся в солярии под курицу - гриль, наращивают ресницы и рисуют татуировки на целлюлите.
 
Милана вымуштровала несчастный персонал не хуже кремлёвской роты.
 
- Вера, Люда, мухой ко мне! – с порога гремела она. – Ваш выходной на завтра отменяется. Помыться, постричься, накраситься! На запись больше никого не брать, или переносите на субботу по техническим причинам. Вечером помещение должно блестеть как плешь папы римского! Никто не разбегается, пока не приду с проверкой! Салон приедут снимать на обложку журнала по заказу столичной прессы. Люда, почему наша униформа - будто в помойке найденная? Одолжишь у Ольги, ей на днях выдавали!...
 
Я прикинул ракурсы освещения, задние планы, указал точки, откуда буду снимать, и рабочие места косметологов и массажистов, где запечатлею их для истории. Дело-то минутное. Стоило за сутки до съёмок копытами бить?

- Ох, умаялась с ними, - простонала Милана, когда мы закончили с третьим салоном и усаживались в машину. Русая чёлка красиво падает на глаза, влажные губы полураспахнуты, в ложбинке между грудей, стиснутых белым топиком, мерцает лёгкая испарина.
 
Грациозно мотнула головой, откидывая чёлку, сняла затемнённые очки, эротично подышала на линзы, протёрла кончиком косынки.
 
- Ну, Димочка, старалась, как умела. Завтра всё под твою ответственность. Куда обедать прикажете? В «Кошкин дом»? Только не свисти, что Ильмира дома заждалась. Рассержусь! Времени ещё пяти нет. Ты сегодня на меня полдня пахал. Зачтётся.
 
- За обед плачу сам, - предупредил я.
 
Милана (нигде не теряется, стерва) подпрыгнула, обвила меня рукой за шею и целенаправленно чмокнула в губы.

- Класс! Последний джентльмен во Вселенной! Не помню уж, когда мужчина за меня платил. Наверное, Васька в третьем классе лимонадом в «Сладкоежке» на перемене угощал. Измельчала мужская порода, все на бедной девушке проехать норовят. Ты мне купишь лимонад? Нет, лучше коктейль «Тигриная охота». Вкуснятина!

Посидели в «Кошкином доме», отведали чего-то изысканного, поболтали как старые друзья. Милана призналась, что её бабушка действительно была полячкой, а дед – наполовину литовец.
 
- «Ясновельможная пани»? Именно так и подумал, когда нас познакомили? – умилялась она, крутя в руках бокал с «Тигриной охотой». – Поздравляю, Шерлок Холмс. Тёртый парень. Конечно, в польском языке не сильна, и манерам не больно обучена. Мама с папой рано умерли. Потом Лора без вести пропала. Живу одна как перст. Мои апартаменты – на Собачьем озере. Название точно под меня сшито. Жалко, лето кончилось, купаться бы сейчас поехали. Там хорошо.

Собачьим озером называли коттеджный посёлок к востоку от города, в противоположной стороне от Ильмириной Горочки, но тоже для людей с большими кошельками и амбициями. Клочок земли на «Собаке» ценился дороже моей благоустроенной «двушки».

У меня в кармане заиграл чувственный блюз. Милана лениво потянулась.
 
- Ильмирка звонит, - сразу сориентировалась она. – Дай трубку, сама объясню, что доставлю домой в целости и сохранности, пусть не вибрирует. У нас экстренное совещание.

- Огонёчек мой, засела в офисе на Николая Гастелло, - пожаловалась Ильмира. – Кровь из носу, надо за вечер разгрести. Возьми такси или набери дядю Акрама, вышлет кого-нибудь из ребят на колёсах. Твоя девушка – баш чикурче, до сих пор права тебе не сделала и машину не купила! Мне стыдно. Скучаю очень-очень!

- Ну? Что говорит? – нетерпеливо ёрзала Милана.
 
- Тебе доверена высокая миссия: отвезти меня домой, - дипломатично пошутил я.
 
Милана хлопнула в ладоши, изобразила в воздухе «ножницы» ногами, не обращая внимания на посетителей.

- Жесть! Не иначе, твоя дражайшая загружена по уши. Гуляем! Я бы потанцевала, знаешь. Блюз твой услышала, и захотелось до смерти. Плохо, здесь танцульки только в пятницу – субботу. Дыра. Может, в «Четыре клоуна» рванём?
 
- Извини, партнёр, но мне домой, - осадил я. – Нас завтра ждут великие дела.
 
- Плати по счёту, раз обещал, - потускнела Милана. – Молодожён хренов. Спасибо за угощение. Погнали.
 
Всю дорогу до Горочки ненормальная девчонка выжимала сто сорок километров в час, а на поворотах уходила в такой голливудский дрифт, что надушенный салон завонял жжёной резиной.
 
Мы остановились у ворот Ильмириного дома, пропахав два чёрных шрама в подъездной дорожке. «Вольво» негодующе клокотал радиатором. Милана застыла с каменным лицом Будды.

- Спокойной ночи, - я взялся за ручку. – Завтра всё в силе.
 
- Задержись, пожалуйста, Дима, - вдруг очнулась Милана. Достала с заднего сиденья планшет, положила на обтянутые джинсами бёдра. – Где ты раньше жил? Старый адрес?
 
- Кружной переулок, восемнадцать, - сказал я недоумённо. Нет, угадать ход мысли этой взбалмошной особы никому не по зубам!

Милана зачем-то вывела на экран карту города, размышляла, чертила ногтем замысловатые символы.
 
- Ясно, - она осуждающе глянула из-под веера ресниц. – Ясно, почему Ильмирка полгода пасла тебя из своей машины, пока ты ходил на работу. У неё в январе тут и тут магазины открылись. А моих салонов по пути в редакцию – ни одного. Почему в жизни всё так через жопу? Несправедливо, Дима.

Что здесь ответишь?

- Не засиживайся в «Клоунах», Милана, - сказал я тактично. - Съёмку проспишь.

- Шёл бы ты сам… в «Клоуны», - девушка со стуком швырнула планшет через плечо и уехала.
 

                ***


Следующий день, как я и опасался, вылился в сумасшедший дом. Милана принялась трезвонить ещё до полудня.
 
- Дима, тебя отпускают с работы? Давай, я вашему главному позвоню? Волосы уложила, миллион платьев в бутике перемерила, всех менеджеров по продажам затрахала, ха-ха-ха! Три штуки выбрала. По ходу переодеваться буду. Фотоаппарат заряжай до упора. Запасные аккумуляторы возьми. Дима, я решила начать с интервью. Ты вопросы бы дал заранее почитать? Сяду в лужу, опозорюсь навеки. В общем, полвторого тащу тебя в офис, возражения не принимаются. Полтора часа душевно беседуем, с трёх часов щёлкаем салоны, девок и меня, хорошую.
 
Милана, этот сгусток энергии, сегодня превзошла самоё себя по части эффектной внешности. Она соорудила сверхъестественную укладку – башню, наложила специальный макияж, который не бликует при фотовспышке. Длинное платье терракотового оттенка с разрезами на грани фола подчеркнуло без того сексуальную, с изюминкой, фигуру носительницы. Вместо очков Милана вставила контактные линзы, превратив серые глаза в дымчато-карие с поволокой, и затемнила две пряди, спустив их на левую бровь. Если бы не красный «вольво», я бы вряд ли узнал свою фотомодель, облокотившуюся на крышу машины.
 
- Езус Мария, ясновельможная пани нонечь божественна, - сказал я, не кривя душой.
 
- Фокус удался! – возликовала Милана, прилюдно целуя меня. Благодаря каблукам, мы оказались практически одинакового роста. – Эй, мужчина! – позвала она кого-то. – Вы нас не снимете на память? Дима, солнышко, дай человеку фотоаппарат.
 
Проходящий дядька охотно поставил на землю сумку и снял нашу парочку на фоне «вольво», причём Милана без зазрения совести повисла на мне, как новобрачная.
 
- Дима, надень лицо попроще. Не нервируй звезду журнала, - продышала она мне в ухо. – Да-да, мужчина, ещё пару разиков, если вам нетрудно? Замечательно!

Охо-хо… Куда я вляпался?

По прибытии в офис Милана преобразилась в умного прилежного руководителя. Она толково и без сленговых шпилек рассказала на диктофон о рождении и расцвете сети салонов красоты, здоровья и вечной юности (взятки, бандиты, похищенная сестра не упоминались), кое-где тонко пошутила о том, что посещение салонов сокращает количество разводов, отбарабанила перечень услуг, похвасталась современными технологиями и всё в том же духе. Мы устроили блиц-опрос нескольких постоянных клиенток, которым Милана посулила внеурочные скидки и бешеную популярность на страницах глянцевых журналов. На десерт поехали штамповать фотосессию.
 
- Идём на меня… Улыбаемся. Что-нибудь говорим, шевелим губами, - автоматически подсказывал я. Отступал, наступал, влезал на подоконники, садился на корточки, ложился на выдраенный с вечера паркет. – Берём какую-нибудь баночку с кремом, взираем на неё с обожанием и трепетом. Думаем о позитиве, без тоски в глазах. Мандарины, Новый год, яхта с мулатами в белых штанах, вам вчера дали Пулитцеровскую премию, вас не обсчитали в трамвае… Вы на седьмом небе… Спасибо, следующая композиция.
 
Я строчил фотоаппаратом как пулемётом «Максим». Снимал женщин верхом на тренажёрах, вышколенных массажисток, мастеров по косметике в окружении пирамид примочек и снадобий, маникюрщиц и директора холдинга Милану Снежецкую во всех ипостасях – по три-пять дублей каждая.
 
Посреди процесса Милана подала немой знак «прервёмся» и уцокала в свой кабинет.
 
- Дима, зайди, - вскоре раздался её голос.
 
Я споткнулся в дверях. Милана стояла спиной в центре комнаты, обнажённая по пояс. Без бюстгалтера. Вверх по бёдрам она натягивала свежее платье расцветки ранней осени. Сквозь тонкие светлые колготки между ягодиц мелькала треугольная полоска белых трусиков. Милана головокружительно вертела тазом, ввинчиваясь в зауженный наряд.

- У меня рук не хватает. Взмокла как беговая лошадь. Тут ещё молния сзади.

- Девушки - голубушки, - окликнул я курящих у окна маникюрщиц. – Подсобите Милане Оскаровне по женской части.

Рыженькая Майя затушила сигарету и поспешила в кабинет начальницы.

Мой телефон гугукнул, приняв новое СМС-сообщение. От Миланы.

"Убью гада!"


                ***


После переодевания с помощью Майи Милана вышла, как ни в чём не бывало, и велела продолжать фотомарафон. Однако несколько раз ухитрилась основательно ущипнуть меня втихомолку от подчинённых. Её глаза и злились, и смеялись.
 
- Нарываемся на неприятности, господин журналист? – краем губ говорила она, притворяясь, будто сосредоточена на видоискателе моей фотокамеры. – Ты горько пожалеешь. Когда мы здесь закончим, я запру тебя в капсулу солярия и зажарю!

Финальный цикл съёмочного дня Милана исполнила в строгом костюме – кремовые брюки, жилет, пиджак. Вынула линзы, вернулась к любимым притемнённым очкам. Девчонки вокруг валились с ног, журнальные улыбки переходили в стадию нервного тика. Я проверил счётчик отснятых кадров. Девятьсот пятьдесят два. Палец онемел от давления на спусковую кнопку.
 
- Шоу прекращается, уважаемые дамы! – провозгласил я. – Ещё пара минут, и ваши фото будут годиться только в некролог глянцевого издания.

Девчонки прыснули и блаженно повалились кто куда – на кушетки, кресла, массажные столы. Милана тоже рухнула в кресло, разбросав выдающиеся ноги, принялась обмахиваться каталогом лаков для волос. Я двинулся на выход с кофром на плече. Милана вскочила как ошпаренная, выронив каталог.
 
- Дима, ты куда? Мы сейчас на обед!... Снимки сразу мне в компьютер продублируй. Зря, что ли, умирали, как под Братиславой?

- Шнур в редакции забыл, - сказал я. – И вторая батарея в камере почти сдохла. Я на крыльцо. Курить хочу.
 
На лестничной площадке было сумрачно и прохладно. Каблучки Миланы барабанной дробью протюкали за спиной вдогонку.
 
- Не торопись, милый. Я не в состоянии сегодня бегать. Загонял совсем!

Я подождал Милану на промежуточном марше. Лицо её раскраснелось, верхние пуговки блузки расстёгнуты, на шее мотается золотая паутинка цепочки. Губы пылают маковым пожаром.
 
Милана на ходу сняла очки, встала так, чтобы я оказался между нею и стенкой. Упёрлась руками по обе стороны, склонила голову на плечо. Мы стояли в тишине глаза в глаза.
 
- Дима, ты действительно работаешь как профи, - наконец сказала Милана. Её юркий язычок выразительно пробежал по нижней губе и спрятался. – Я представить не могла, что в нашем отстойнике такой уровень. Хотела из Питера или Новосибирска команду выписывать.
 
Её внушительная грудь будто невзначай коснулась пуговиц моей рубашки. Естественно, простое совпадение. Таким объёмным формам без простора нельзя, а лестница тесная.

- Поглядим сначала, что на снимках получится, - осторожно возразил я. Не думать о маячащем внизу бюсте было дьявольски сложно. – Половина материала по определению идёт в отсев, это аксиома. Из тысячи фото отбирается пятьсот, из пятисот – двести пятьдесят, из двухсот…

- Скинь мне все девятьсот! – перебила Милана. – А первые пять, где мы вдвоём на улице, я из тебя даже на том свете вытрясу!

- И текст интервью я ещё не написал, - добавил я. – Впрочем, там ты молодцом. Отвечаешь грамотно, рассуждаешь, анализируешь. Лишь бы конечный продукт не испортить.

Грудь Миланы усилила нажим. Едва заметно. Дыхание девушки стало прерывистым. Она не опускала кольца рук, в котором я оказался.
 
- За текст не беспокоюсь. Видела твои статьи. Мне в журнал хоть вполовину от них сойдёт. Слог у тебя оригинальный. С юмором товарищ.
 
- Читаешь местную прессу? – изумился я. - Вообще-то наша аудитория в подавляющем большинстве - старческие приюты и любители гороскопов с анекдотами.

Милана отвела с лица прилипшую закрашенную прядку.

- Не прибедняйся, ваша газета ведёт сайт. Я стала на него ходить, когда провела чудесный вечерок в кафешке у хрыча Акрама. Там были Ильмира, Зарина, Алсу… Вроде ещё кто-то? Вот память дырявая, - она насмешливо прищурилась. – Ладно. Говорю прямо: мне стало любопытно, что пишет корреспондент по имени Дима. Говорю ещё прямее: мне нравится, как пишет корреспондент Дима. Удовлетворён?

- Сверх меры, - я мысленно перекрестился и бережно положил ладони на талию Миланы, понимая, чего от меня ждут. Бока девушки опоясывал мягкий валик сочной молодой полноты, в самый раз по руке. Поувесистей, чем у Ильмиры, ненамного. – Может, всё-таки пойдём на крыльцо? Я полдня не курил, не будь бессердечной.

Милана сделала шажок вперёд, глубже погружаясь в объятие, локтями плотнее прижала мои руки к себе.
 
- Дима… - шёпотом произнесла она. На пустой площадке шёпот обращался в причудливый шорох. С таким звуком скользит по телу тонкая материя платья. - Я тебе хоть гулечку нравлюсь?

- Ты мне очень нравишься, Милана, - сказал я, тоже почему-то понижая голос. Левая грудь Миланы отчётливо давала о себе знать ускоренными толчками скрытого за нею сердца.

- Врёшь ты всё, господин журналист, - снова шёпотом сказала Милана. – Когда девушка нравится, её принято целовать. А ты этого не делаешь.


                ***


Была – не была. Я соединил руки в замок позади раззадоренной красавицы, коснулся губами её горячего рта. Милана схватила меня за плечи, закрыла бездонные глаза и подняла подбородок, облегчая мою задачу. Однако рот её остался упрямо сомкнутым даже когда я некоторое время исследовал его языком.

Не получив ответной реакции, я сжал девушку покрепче, ощутив пальцами под блузкой тесёмки бюстгалтера, и равномерно покрыл поцелуями лицо Миланы по окружности, скулы, виски (один – с прилипшей прядкой), краешки век с полустёртым гримом, подбородок, мочки ушей.

- Дима, поехали ко мне немедленно, - хрипловато потребовала Милана, не открывая глаз. Она вонзила когти в мою джинсовую рубашку и крепко прижалась пахом к бедру.
 
Я нанёс ещё серию поцелуев, воспользовавшись расслабившимся ртом противницы, и разнял руки.
 
- Ничего не получится, свет Милана. Мне жаль.
 
Милана с шумом, судорожно выдохнула воздух. Подалась назад, упруго оттолкнувшись от стены. На скулах дёрнулись желваки. Руки, обнимавшие меня, бесполезно повисли вдоль подрагивающего великолепного тела. Из зрачков струилась космическая темнота.
 
- Дима, ты вообще вменяемый? Ты отказываешься ехать СО МНОЙ, я не ослышалась?
 
- Не ослышалась, ласточка, - сказал я, поправляя рубашку и ремень кофра на шее. Достал сигарету, размял бумажный цилиндрик, роняя на пол табак. Спокойствие давалось непросто. – Всё было круто, пора по домам, добро?

Нижняя губа у Миланы подозрительно запрыгала.

- Один – ноль в пользу Ильмирки? – зло спросила она, сглатывая буквы. – Хорошо она тебе мозги заср@ла. В кои-то веки я – САМА! – вешаюсь на парня. И то облом по всем статьям…

Оглядела себя, будто не узнавая. Тряхнула сногсшибательной утренней укладкой. Вредная прядка того и ждала. Завиток прильнул к ресницам. Милана раздражённо отодвинула прядь за ухо, надела очки.
 
- Кури. Я за пиджаком и сумкой. Едем в «Касабланку» пировать и пьянствовать.
 
Милана сделала несколько шагов странной подламывающейся походкой обратно к салону, замерла, обернулась. Схватилась за перила так, что костяшки побелели.

- Димка, ты или мудак, или святой, - задушенно сорвалось с её губ. – Никогда я никого… так… ни с кем… чтобы сама… любого спроси… Милана Снежецкая всех… в жопу… посылает. Димка, спорим, Ильмирка ни разу не говорила, что тебя любит? Не говорила и не скажет! Они все вольтанутые, которые с гор за солью спустились, все! Вы с ней живёте, спите, но она тебя не любит. Даже для вида не соврёт, что любит. Они другого теста, понимаешь? У них понятия чокнутые. Этнопсихология. Дети ущелий и горных вершин, бл@дь! Добрый дядя Акрам мечтал меня трахнуть, да руки коротки. Его ручонками только кебаб подносить. Ему сказали: «Акрам, голубчик, ещё раз будешь неприветлив с гостьей за пятым столиком, тебя самого трахнут». Это до них махом доходит! И Акрам носит мне кебаб…

Милана постояла у перил, качаясь будто пьяная.
 
- Фигня, я не об этом, Дима. Ильмирка тебя не любит, запомни. Что угодно делает, но не любит, догнал? А я… люблю.

Вымучив, выпустив из себя главное слово, Милана стукнула кулачком по парапету, перевела дух и превратилась в себя прежнюю. Выпрямилась, глянула с лестницы с обычной иронической улыбкой.
 
- Кури, господин Лебединая Верность. Поедем кутить.

Выйдя из салона, я с жадностью несколько раз затянулся мятой-перемятой сигаретой. Увидел у остановки двадцать третий автобус. Маршрут до улицы Макаренко, мимо моей редакции. Я бросил «цыгарку», влез и уехал.
 
Телефон прозвонил четырежды, с интервалом в минуту. Милана. Вышла к машине, ищет партнёра по кутежу. Я отключил мобильник полностью. Настроение было отвратительнее, чем у крысы, нахлебавшейся жидкого алебастра. Вышел в нужном квартале возле своей газеты.

Выяснилось, что съёмки отняли гораздо меньше времени, нежели думалось. Наиболее добросовестные коллеги до сих пор на работе, на часах тридцать пять минут шестого. Скоро Ильмира выйдет на связь по заведённому порядку. Я активировал телефон, подсоединил фотоаппарат к компьютеру. Создал папку «Красота да и только».

Мобильник заиграл всё тот же блюз, что и в «Кошкином доме». Надо мелодию поменять. На экране – «вызывает Милана Снеж».
 
Я скачал в папку девятьсот пятьдесят два сегодняшних фото. Сообразил, что не взял у Миланы электронный адрес. Скопировал фотки ещё на флешку. Если форс-мажор, передам с кем-нибудь в руки, или в её ближайший салон занесу. Полистал снимки. Качество неплохое, но прогонять целиком некогда. Телефон затихал и включался снова. «Вызывает Милана Снеж».

Задержался на первых кадрах. Улица. Красный «вольво». Милана, яркая и броская, как Дженнифер Лопес, замерла вполоборота, обняв хмуроватого парня с пустым расстёгнутым кофром сбоку. Интересно, когда я успел обхватить Милану за талию? Отчётливо просматриваются кончики пальцев, утонувшие в складке на терракотовом платье.

Я размотал ещё один шнур, дождался, пока телефон смолкнет и слил в него фотографию парочки. Кликнул номер Миланы, вложил фото, отправил ММС-сообщением.

Отчего-то стало легче. Воткнул на зарядку камеру, отсоединил и разложил по местам шнуры, выключил компьютер. Флешку бросил в верхний отсек стола. И снова – блюзовые аккорды ля мажор в ожившем мобильнике! Что ж я времени не найду каждому абоненту свою мелодию прицепить?

Экран: «Вызывает Любимая Ильмира». Я давно её так записал.
 
- Димочка, добрый вечер, твоя девушка у порога. Выходи, не бойся, - тёплый, родной, ни с чем не сравнимый голос. Я в шутку говорил Ильмире, что с её певучим тембром надо записывать сеансы релаксации у психотерапевта. Или объявление остановок в трамваях. Люди сразу прекратили бы хамить и пихаться. Они ловили бы каждый звук и дышали им.

- Иду, ЛЮБИМАЯ, - сказал я не без задней мысли. Что ответит?

- Жду тебя, Димочка. Дядя Акрам уже столик накрыл, - отозвалась бархатная Ильмира и отключилась.

А любимым не назвала?...

Тут же просигналило поступившее новое СМС-сообщение. Милана.

"Димка, я сижу и реву. Димка, я реву над фото. Спасибо. Я счастливая, я растрогалась как слюнявая дура. Забыла, когда плакала. Когда Лорку потеряла, последнее, что было. Димка, почему ты уехал в автобусе, гад? Ненавижу тебя. Я дура и реву.
P.S. шлю ссылку на своё «мыло». С тебя 900 с чем-то там фото.:-)))
P.P.S. Я люблю тебя, Димочка"
 
- Ой, на тебе лица нет, - прошептала Ильмира, обнимая меня в машине. – Случилось что-то? Устал, день был тяжёлый, душа моя?
 
Она участливо заглядывала в глаза, целовала в лоб, прижимала к груди мою одуревшую никчёмную голову, и я понимал, что разобраться в женщинах никакому столетнему аксакалу жизни не хватит.

 
                ***


Восстанавливая в памяти события двух прошедших месяцев, я вдруг понял, что Милана права. Ильмира ни разу за всё время не сказала мне «люблю, любимый» или «любовь моя».

Нежных эпитетов было в достатке. Кем только Ильмира меня не называла. Родинкой, звёздочкой, душой, воздухом… Желанным, ласковым, милым, обожаемым… Не перечислишь. Это ведь что-нибудь да значит? Когда я по прошествии некоторого совместного житья стал говорить Ильмире «любимая», она таяла, радовалась, бросалась на меня с удвоенной страстью. Но, увы, не отвечала тем же словом.

В постели Ильмира редко молчала. Забывшись, часто шептала мне на ухо что-то на родном языке. Оказалось - девушка декламирует мне стихи народных поэтов своего детства. Стесняясь, позже она переводила, например:

«Ты сойка, поющая горным утром над миром,
Ты топишь лёд, околдовавший моё сердце.
Хочешь, я прыгну в пропасть Зяран–Маши
И достану твоё отражение из ручья на дне?»

Провалиться мне, если умная женщина станет читать подобные строки нечаянному сексуальному партнёру, да ещё переводить! Не говоря уж о том, сколько Ильмира сделала для меня за каких-то два месяца. Одела с иголочки, заплатила мой чёртов кредит, возит по ресторанам – в общем, носится как с пасхальным яичком.
 
Как она волновалась после моего кошмарного похмелья! Помню, я провёл вечер в компании с приятелями и элементарно перебрал. Ильмира не осудила меня ни словом, ни жестом. Привезла домой, доволокла до кровати, умыла, раздела, прилегла рядышком.

Под утро меня колотило и выворачивало, а постель чавкала от противного пота. Ильмира встала, приготовила мне травяной отвар по неизвестному рецепту. Я просил то стопку водки, то тазик, то ледяной воды. Я дрожал, словно амёба в процессе разделения надвое, и ничем не отличался от алкаша, лежащего в канаве. Ильмира беспрекословно несла водку, тазик, аспирин. Она ерошила мне волосы, баюкала мою несчастную разбитую голову и грела своим телом. Пела что-то нежное, колыбельное, накладывала компрессы, обтирала воспалённое лицо.
 
В какой-то момент я ощутил себя лучше, кризис абстиненции миновал. Я уткнулся в ароматную, всепрощающую грудь своей женщины и извинился за причинённое беспокойство.

- Димочка, мне очень плохо, когда тебе плохо, - говорила Ильмира, и её обжигающие слёзы падали на мой лоб. – Не пей бодягу, которую вы покупали. Сходи в нормальный магазин и угости друзей. Позвонишь – я даже сама привезу. Ты не представляешь, до чего мне дорог. Я не хочу, чтобы мой мужчина отравился фальшивой водкой…

Это ли не признание в любви?
 
О непорочности моей девушки свидетельствовал ещё такой немаловажный факт. С самого начала она позволила мне беспрепятственно пользоваться домашним компьютером, гонять в игрушки, качать и лазить, где угодно. Агрегат у Ильмиры был мощнейший, любой знающий хакер за него удавился бы.

- Не страшно, если случайно набреду на компромат в архивах одинокой девушки? – подмигнул я.
 
- Максимум, кому интересен мой компьютер, – это налоговая инспекция, - пожала плечиками Ильмира. – Там у меня кое-что по магазинной бухгалтерии и сделкам. Если имеешь в виду интимные переписки, фотографии меня голой или порносайты… никогда этой ерундой не занималась! У меня есть общая группа с земляками, несколько подруг, сестра Мадифа и папа. Теперь у меня есть ты. Зачем ещё кто-то?

Ильмира побывала в гостях на моей старой квартире. Я спохватился, что пора платить за коммуналку. Ильмира подбросила меня и уехала по делам, пообещав заехать позже. Я выгреб из почтового ящика квитанции, вынес закисший мусор, проветрил комнаты, вытер пыль. Сходил купить сосисок и пива. Пожарил сосиски в духовке. Ильмира по возвращении оценила моё скромное жилище. Дом старый, купеческой эпохи, зато благодаря неведомому дореволюционному архитектору на кухне встроен панорамный эркер, а угол спальни и стена большой комнаты эстетично закруглены. Кое-что из мебели из-за этого пришлось сооружать на заказ, но усилия того стоили. Мы наелись горячих сосисок и занялись любовью у меня дома.
 
Во дворе нас встретила соседка баба Шура из квартиры напротив. Я помогал ей менять сгоревшие лампочки, дверные ручки и прочую мелочь, поскольку её муж-старичок Егор Алексеевич почти ослеп.

- Дима, давно тебя не видно! – издалека закричала баба Шура. – Вернулся, да не один! Где такую красавицу нашёл? Как невесту величать?

Ильмира зарделась, прижалась ко мне, улыбнулась.
 
- Я сама его нашла. Очень приятно, Ирина.
 
- До чего же пара на загляденье! – баба Шура крестила нас дрожащей старческой рукой. – Ой, хороши! Как иголка с ниткой друг под друга родились. Жить вам в большом счастье, в ладу и согласии! На вас ангелы смотрят. Ты, Ирина, не думай, соседушко у меня не вертихвост. Блюдёт себя прилично. Слова дурного не скажу, сколько в одном доме живём. Любитеся, детки мои, дай Боженька молодым всего-всего…

- С искоркой у тебя соседка, - смеялась потом Ильмира. – Мне всё понравилось, что она говорила. А тебе? На нас правда ангелы смотрят?

- Баба Шура зря не скажет, - согласился я. Тогда, наверное, впервые у меня вырвалось: - Я люблю тебя, Ильмира.

Ильмира не ответила: «я тоже тебя люблю». Зато выглядела запредельно счастливой…

Нечего себя накручивать и впадать в паранойю. Рассудив здраво, с какого переполоху воспитанная, серьёзная (и фантастически богатая) девушка станет клясться в любви голодранцу-газетчику, подобранному на улице? Надо свечку ставить, что живу как у Христа за пазухой и каждую ночь делю постель с желанной половинкой. Логично предположить, что Ильмира бережёт главное слово до поры, пока я официально не попрошу её руки. Она ни разу не заикалась об оформлении отношений, но не всё же ей инициативу проявлять. Ждёт, терпит, думает: соизволит Дима уже замуж позвать, или ему без штампа в паспорте недурно живётся?
 
Ни к чему не придя, я отложил вопрос с любовью на потом. Сделаю Ильмире предложение, подарю обручальное кольцо, там и решится.

 
                ***


«Заказуху» для Миланы я написал на следующий день, сидя в редакции. Скидал в кучу интервью, фотографии, примечания, врезки, примерный макет журнального разворота. Послал по электронке.
 
Через пять минут ясновельможная пани вовсю обрывала телефон.

- Дима, давай срочно встретимся? Всё зашибись, я другого и не ждала! Надо из общего завала  самые фильдипёрстовые снимки отобрать. Всецело полагаюсь на тебя. Когда подскочить?

Я лишь воздел очи горе. Она неоперабельна!

- Милана, в штате гламурных журналов сидят батальоны дармоедов: рекламных технологов, выпускающих редакторов и дизайнеров. Наши варианты они стопудово зарубят, потому что считают себя пупами земли и мэтрами журналистики. Потешь их самолюбие. Прикинься овечкой: «Ой, дяденьки, без вашей помощи не обойтись!»

- Бросаешь работу на полдороге? – выкрикнула Милана. – Ты просто не хочешь со мной видеться, знаю! Открой душу – в неё тут же нагадят! Спасибо, Дима!
 
И бросила трубку. Надеюсь, хоть не в стену.
 
Я пошёл, нервно выкурил две сигареты подряд. Скрепя сердце набрал номер Миланы. Гудки идут – уже хорошо. Смартфону мадмуазель Снежецкой сегодня повезло.
Трубку не берут. Тоже неплохо. Разговаривать с ней сейчас – натуральное самоубийство.

Вскоре промигало СМС-сообщение. Яд бежал из него ручьями.
 
«Вам позвонит мой бухгалтер Фаина Никитична. Будьте добры дать ей свои реквизиты для зачисления честно заслуженного вознаграждения.
Р.S. Просьба больше сюда не звонить».
 
Пойти нажраться водки в разгар рабочего дня, что ли? Спешных материалов нет. Коллегам скажу: бегу разбираться со срочной жалобой по адресу «икс». Благо, жалобных писем у всякого журналиста полна папка. Отлынивать от рутины под надуманным предлогом - стандартная газетная практика. А как иначе успевать обтяпывать днём мелкие личные делишки?

До чего же из-за вас пакостно на душе, пани Обещание… Сам идиот! Поддался, полез целоваться на лестнице, раздраконил девку, ну и огребай. Ладно, сочтём, что этот узел разрубили. Выпить я направился в облюбованный нами «дежурный бар» за углом. Здесь редакцию знали как облупленную, даже верили в долг до зарплаты. Сколько дней рождения под этими сводами отмечено! Сколько премий просажено!
 
Счёт на моей кредитке позволял хоть на неделю снять престижнейший ресторан района, вызвать парижское варьете, заказать ванну ирландского виски. Но я запрещал себе тратить деньги Ильмиры. Втихомолку дул дешёвое пиво и перекусывал теми же жирными гамбургерами с лотка, что и коллеги по цеху. Обед уже кончился. Бар пустовал. Это было мне под настроение. Я спросил двести грамм холодной водки, морс и рыбную нарезку. Сел, опрокинул первые пятьдесят.
 
Позвонили с неопределённого номера. Бухгалтер Фаина Никитична лишённым интонаций  математическим голосом попросила продиктовать банковские реквизиты для зачисления гонорара. Я сообщил счёт, умудрившись по ходу пропустить ещё рюмочку.
 
- В ближайшие полчаса вам будет переведено пятьдесят тысяч рублей, - сказала Фаина Никитична. – Всего доброго, рады с вами сотруд…

Пятьдесят штук?! Я едва не выплюнул на стол кусок рыбы. Там работы на тысчонку-две!
 
- Извините, СКОЛЬКО?!

Математический голос от неожиданности дал сбой в программе.
 
- Пятьдесят тысяч рублей, - настороженно повторила бухгалтер. – Что-то не так? Я неправильно поняла Милану Оскаровну? Прошу прощения, вот передо мной подписанная директором ведомость. Сумма прописью. Мне уточнить? На сколько вы предварительно договаривались?

- Нет-нет, всё верно! – я наконец справился с собой. Ещё бухгалтера впутывать сюда не хватало. – Просто связь плохая. Большое спасибо, Фаина Никитична, очень приятно познакомиться.
 
Когда успокоенная бухгалтерша отключилась, я заказал ещё двести грамм. Сучка вы, Милана Оскаровна. Умеете унизить.

Подбивало позвонить и высказать Снежецкой много гнусных вещей. Но благотворные очередные полста граммов  уберегли меня от детских выходок. Всякая вещь стоит столько, сколько за неё готовы заплатить, изрёк кто-то из первых американских миллиардеров. Примем как гипотезу, что мои услуги хоть раз в жизни оценили по достоинству. Госпожа Снежецкая не обеднеет. Зато теперь я богат и знаю, что подарю моей Ильмире.

Обретя  цель впереди и почву под ногами, я торопливо завершил трапезу и поехал в мастерскую декоративных изделий «Папа Карло». Выпитая водка давала о себе знать, но я уверенно накидал в карандаше примерный эскиз заказа, и ребята-столяры заверили, что к девятому октября товар будет стоять на месте как вкопанный. Точнее, именно вкопанный. Навеки.
 
- Установите восьмого октября, накануне, днём, - уточнил я. – Девятого у неё день рождения.
 
Внёс с карточки предоплату (обещанные 50 тысяч уже лежали там), и пешим маршем повернул назад в редакцию, жуя мятные пастилки от перегара. Мне было весело.

Я заказал поставить на лужайке перед домом Ильмиры круглую резную беседку. Обвитую деревянными листьями, горными цветами, с двумя сердцами над входом.

И с поющей сойкой на куполе.

 
                ***


Осень наступала на город холодным дождливым фронтом и не брала пленных, а мы с Ильмирой застряли в вечной весне. Бросались в парке листьями, смеялись, ели, выпивали, спали, занимались любовью во всех уголках дома, иногда – на заднем сидении машины.
 
Периодически в гости прибегала балаболка-Гюзель, решившая-таки освоить гитару. Джамиля сменила гнев на милость и не чинила козней. Я показывал Гюзели несколько новых аккордов, потом они вместе с Ильмирой пекли на скорую руку орешки с абрикосовым джемом, и мы усаживались за стол.
 
С постройкой девятого магазина у моей подруги не ладилось. Ильмира не подавала вида, однако часто куда-то звонила, срывалась на внеплановые деловые встречи и поругивала в телефонных разговорах неведомую мне «сироту».
 
- Скажите сироте: пусть не наглеет! – сердито бросала Ильмира в трубку. – Я же не на Майами-бич землю покупаю?

«Сирота» у меня ассоциировалась с ясновельможной Миланой Снежецкой, выросшей без отца – без матери. Только нет резона лезть за разъяснениями к раздражённой Ильмире. Я слышал, что Милана отдалилась от дружной женской «четвёрки». Зарина, Ильмира и Алсу тоже собирались на девичники всё реже.
 
В прочие дни обычный вечер у нас выглядел так: Ильмира лежала на необъятной  тахте с ноутбуком, листала сайты модной одежды, совершала неведомые операции и перегоняла громадные суммы со счёта на счёт. Я устраивался поперёк сзади, положив перед собой книгу, умостив руки и подбородок на изумительно упругой попе подруги в блестящих лосинах. Потом принимался поглаживать, покусывать её за мягкие места, мы начинали переглядываться, бороться, ноутбук и книга летели прочь…

Моя необыкновенная действительно «устроила» мне водительские права без экзаменов, билетов и прочих формальностей. По молодости я имел кое-какой навык управления мотоциклом и «УАЗиком». Даже сидел за рычагами самосвала, только правами обзавестись не успел - в армию забрали.

- На Лёсике и годовалый ребёнок уедет, там бортовой комп, сплошная электроника, - небрежно говорила Ильмира. «Лёсиком» она величала свой белый «Лексус». – Главное – не трогать умную программу круиз-контроля и не красить ногти за рулём. Но мы честные люди. Для очистки совести возьмём практические уроки на старой доброй «механичке».
 
Расим, сын домработницы Джамили, одолжил «честным людям» потрёпанный «Киа» с механической коробкой передач, и я несколько вечеров подряд катал Ильмиру по тихим окрестностям буржуазной Горочки, рисовал пируэты на пустынных улицах и лапал спутницу за сексуальные колени. Это называлось «брать практические уроки».
 
Непостижимым путём из городской поликлиники мне доставили справку о пройденном медосмотре со всеми печатями и подписями. В детали меня не посвящали. Выяснилось, что за хороший хабар в нашем учреждении здравоохранения заочно можно пройти все кабинеты, вплоть до флюорографии. Если верить официальному документу, моё зрение, испорченное армейской контузией, снова выправилось до нормальной «единицы». На бумаге я был до безобразия здоров, хоть сейчас в космонавты.
 
Сфотографироваться на права  - дело двух минут. Весь пакет документов Ильмира переправила по неведомым каналам. В итоге однажды в перед особняком Ильмиры приткнулся чёрный «Рэндж ровер», притаился в ожидании.
 
- Димочка, выйди, распишись, - сказала Ильмира, задёргивая штору. – Не волнуйся, человек уже получил деньги.
 
В «Рэндж ровере» со мной вяло поздоровался Костя Шатров. Он был в мятой форменной полицейской рубахе и нервно жевал зубочистку. Я его немного знал. Недавно Шатров получил майора и перешёл в старший руководящий состав городского отдела ГАИ. Как-то мы делали с ним в газету короткое интервью. О чём шла речь? Возможно, Костя распинался о самоотверженных буднях стражей порядка и высоких морально-деловых качествах гаишников.

Шатров молча дал мне расписаться в экзаменационном протоколе и ещё каких-то бланках, сунул конверт со свежеотпечатанным водительским удостоверением и отчалил. По щучьему велению я стал обладателем трёх водительских категорий: скутеры, мотоциклы, легковой транспорт. И вспомнил, как моя бывшая жена сдавала на права «В» в автошколе.

На вождении машины по городу её заваливали шесть раз. Не исключено, что экзамен принимал Костя Шатров. С первого раза сдавали на «пять» только проплаченные курсанты. Бессребреников мурыжили месяцами, если не годами.
 
- Есть повод открыть бутылку вина? – подмигнула дома Ильмира. – А я уже открыла! Поздравляю! В полку водителей прибыло! Теперь загранпаспорт будем делать.
 
Девушка радовалась, что сделала мне приятное. Я целовал её, пока не заболели губы.

Обручальное колечко для Ильмиры я давно купил (на свои деньги), но тянул с предложением, искал варианты. Выжидал необычной, особо романтической минуты.
 
Почему у нас не проводятся «дворянские» балы с живым оркестром, во фраках и кринолинах? И местный парк аттракционов закрыл летний сезон. Было бы неплохо сделать предложение девушке на верхушке «чёртова колеса». Что ещё выдумать? Спуститься с крыши по верёвке и постучать в окно? Увы, альпинист из меня не получится. В общем, кроме идеи подгадать сватовство ко дню рождения Ильмиры и провести его в новой беседке с сердечками, ничего не изобреталось.
 
Милана не давала о себе знать. Пару раз мне в городе казалось, что встречные синие иномарки мигают фарами, но мало ли кому они мигают в бурном уличном потоке?

 
                ***


С Зариной-Феминисткой мы столкнулись, как ни странно, в знаменитой  «дежурной кафешке» у редакции. В обеденный перерыв я мирно ел гречку с гуляшом и проглядывал в сотовом телефоне новостные сайты.
 
- Какие люди! – нараспев произнесли над ухом. – Тут не занято?
 
Зарина с последней встречи выкрасила волосы в фиолетовый цвет, вдела пирсинг в нижнюю губу. Губы в фиолетовой помаде. Экстравагантно, но ей шло.
 
- Присаживайся, пожалуйста, - сказал я. – Не ожидал тебя увидеть в нашем непрезентабельном местечке. Я часто здесь перекусываю, от работы близко.
 
- А-а, засада, тачка только что крякнула, на эвакуаторе увезли, - отмахнулась Зарина. – Вижу – кабачок, решила выпить с горя рюмочку. Тоже не ожидала увидеть знакомое лицо.
 
- Что будешь пить? – я решил проявить хлебосольство. – Пятизвёздочных коньяков здесь не держат, зато есть проверенная водка.

Фиолетовые губы Зарины дрогнули в усмешке.
 
- Не рефлексируй, я к халяве не привыкла, - многозначительно произнесла она.
Некоторое время мы молчали каждый над своей тарелкой. Я пил чай, Зарина цедила из рюмки спиртное.

Наконец она промокнула рот салфеткой и уставилась на меня.

- Хоть бы светской беседой меня развлёк. Например, как живётся здоровенному мужику на горбу у девушки? На гречку в занюханной забегаловке налегаешь. Почему не омары в «Элизе»? Ильмирка-жадина в чёрном теле держит? Плохо просишь.
 
Я отложил вилку. Аппетит пропал. Что за подруги у Ильмиры? Одна другой дурнее.
 
- Кстати, не знаешь, куда Милана пропала? – невинно продолжала Зарина. – В последний раз пятничный девичник пропустила, мы в сауне втроём парились. Позвонили – рявкнула про срочные дела. Продинамила. Нехорошо женской дружбой бросаться.
 
- Про женскую дружбу тебе лучше известно, - огрызнулся я. – Когда вчетвером и в наручниках. И про любовь со студентками - тоже.
 
Удар попал в цель. Зарина побледнела.

- Не нахлебникам бабским мне указывать, понял? Ишь, Ильмирка язычок распустила. Доверяет, видимо… Ой, какой телефончик! – она потянулась к моему сотовому, лежащему на столе. – Можно посмотреть? Последняя моделька. Двадцатку стоит, не меньше! От любимой Ильмиры  подарочек, ага?

- Не трогай, - я спрятал трубку в карман. На заставке было выложено фото Ильмиры в кружевных чулочках, раскинутой на постели со связанными руками.
 
Моя восточная девушка не любила позировать на камеру во время интимного баловства и ролевых игр. Но я уговорил её на несколько откровенных кадров, дав  слово унести их с собой в могилу и не показывать ни единой живой душе.
 
– Я за него ещё кредит не выплатил, - добавил я. - Квитанции предъявить?
 
Это было правдой. Новый телефон я взял в рассрочку. Ильмира похвалила покупку, хотя, конечно, подумала, что деньги – из «выручалочки», туалетного столика.
 
Зарина слегка оторопела. В лице с пирсингом промелькнуло что-то человеческое.
 
- В кредит? Не врёшь? Ну, извини. Машинку тебе тоже ещё не купили? Подкинул бы до дому, раз моя накрылась. Мне-то паршивого носового платка никто в жизни не дарил.
 
Я вынул из кармана носовой платок. Слава Богу, только утром сунул!
 
- Дарю. Новый. Глаженый. Чистый. Зарина, не все мужики нахлебники и скоты. У меня есть профессия, работа и зарплата. На машину, правда, не хватает, но плевать. Пора, обеденный перерыв кончается.

Поднялся, отошёл к стойке, оставив умолкшую Феминистку созерцать платочек перед носом. Сунул пацану из обслуги несколько купюр.
 
- Мухой в цветочный киоск, три розы вон той девушке. Сдача – твоя.
 
Выйдя наружу закурил, постоял. Убедился, что расторопный исполнитель уже летит обратно с бордовым букетом, а Зарина ещё сидит в кафе. И отправился своей дорогой.
 

                ***


Вечером за ужином Ильмира вдруг что-то вспомнила, расхохоталась.

- Димочка, днём звонила Зарина. По-моему, выпившая. Твоего номера не знает. Просила передать огромное спасибо и просит прощения за то, что была неправа. Прямо не похоже на Зарину! Чем ты нашу несгибаемую даму подкупил, хитрый мальчик?
 
- Поспорили, чей носовой платок чище, - сказал я. – Зарина проиграла.

 
                ***


Но это было вечером, а после ухода из кафе меня в редакции ждал сюрприз номер два. Едва я появился в кабинете, коллеги Лариска и Стас в унисон указали глазами в сторону:
 
- Дима, к тебе посетитель.

Сколько лет, сколько зим!... Возле стола сидела Милана. Ручки сложены на коленях, как у школьницы. Спина вытянута струной. Глаза уставлены в стену.
 
- Здравствуйте, Милана Оскаровна, - выдавил я. – Давайте побеседуем в кабинете дальше по коридору, чтоб никому не мешать?

Милана деревянной походкой вышла за мной. Я украдкой взглянул на мобильник. Пропущенных звонков нет. Визит без предупреждения? Что-то новенькое в нашем болоте!
 
- Спустимся к машине, проедемся, Дима? – прошелестела Милана.
 
Оказалось, автопарк ясновельможной пани расширился. Мы сели в серебристо-серый «БМВ» и поехали.

– Дима, почему за три недели - ни звонка, ни сообщения?... ЗА ТРИ! - с непонятным упрёком спросила пани Обещание, избегая смотреть на меня. – Я тебе противна?

Ни фига себе заявочки!
 
- Показать твоё последнее СМС, сахарная? – я покачал головой. – Сохранил на память. На «вы» и с просьбой больше не звонить…
 
Даже сбоку было видно, как серые глаза Миланы наполняются обидой. Она вдруг свернула с главной трассы, запетляла переулками.
 
- Димка! Ты полный кретин. Когда женщина просит не звонить, - она хочет, чтобы ей весь телефон оборвали! Она ждёт этого! Она молится об этом, психолог-недоучка!... Идиот! Свинтус ты, Димка. Бегать на работу за тобой? Изволь, прибежала…

Милана едва не до крови закусила нижнюю губу. Остановилась в пустынном дворике с облетевшими тополями.

- Накатались, - пробормотала она и вытерла каплю со щеки. – Уровень бензина не проверила. Кончился.
 
- Звони 22-22-26, - посоветовал я. – Доставка топлива по городу круглосуточно. Айда,  прогуляемся?

Я взялся за ручку дверцы, потянул раз, другой. Не открывается. Заблокировано. Не успел я удивиться - спинка сиденья откинулась в пустоту. Я упал назад вместе с ней, потому что Милана с силой пихнула меня в грудь и бухнулась с водительского кресла боком мне на колени.

Прижала, полулежащего, всем телом. Сплела пальцы на моём затылке, приблизила лицо в упор.

- Я тебе дам «доставку топлива», паразит! Ты не выйдешь из машины, пока Я НЕ ЗАХОЧУ, - Милана легонько боднула меня в лоб. Дальше каждое слово сопровождалось злобным тычком-поцелуем в губы, щёки, веки. – Издеватель. Хам. Абьюзер. Сколько. Можно. Так. Со мной?...

Тут Милана схватила мою левую руку, засунула себе под юбку и намертво защемила между ног, обтянутых капроном. Там было бесстыдно сыро и скользко.

- Сожми меня там. Крепче. Погладь меня, помучь… Сильнее! Я тебя кирпичом огрею, Димка, прямо по тупой башке. Только попробуй ещё со мной так обращаться. Я три недели телефон с нашей фоткой как ребёнка баюкала. Волчицей выла. У меня глаза не просыхали. Я всех ненавидела. Себя. Тебя. Ильмирку. Весь мир проклятый. И - снова тебя, тебя, тебя! Не поступай так больше, извращенец! Я не выдержу.

Милана дала волю слезам и грубо вгрызлась мне в рот до самых дёсен. Одновременно скрестила бёдра в капкан и ужом завертелась на моей руке. Под юбкой у неё просто горело.

- Да-а-а!... – вдруг закричала она и неловко выгнулась у меня на коленях, закатив сумасшедшие глаза.

Между ног у Миланы стало вдвое мокрее. Я сразу почувствовал, несмотря на нелепость своего положения. Милана с бешено бьющимся сердцем спряталась у меня на плече. Сердце билось у неё везде. В бёдрах. В обеих грудях. В виске. В шее. В ладонях. Даже в серёжке, воткнувшейся мне в ключицу.
 
- Видишь, дурачок? И ты Ильмирке почти не изменил, и я почти на небе… - глухо донеслось откуда-то издалека.

Я чувствовал, как Милана улыбается. Она разжала ноги, выпуская на свободу мою несчастную руку. От руки пахло всеми ароматами женщины. Дикостью грозы. Сладостью степных цветов. Спелостью первого мёда.
 
Милана подняла лицо и поцеловала почти по-матерински.
 
- Я тебя люблю, Дима. Я не могу без тебя, - сказала она неслышно. – От одной мысли о тебе «плыву» как восьмиклассница, от касания взлетаю. Ты хочешь меня этого лишить? Убью садиста. Из-за тебя колготки менять придётся. А  тебе как сделаем? Нечестно выходит…  Давай ко мне в гости?
 

                ***


Я прочистил охрипшее горло, стараясь унять возбуждение.
 
- Для начала объясни мне, красавица, с какой радости ты отвалила столько денег за фотосессию? Прекрасно знаешь, эта работа и десятой доли от пятидесяти штук не стоила.
 
- Вот что нас нервирует? – Милана запустила пальцы мне под рубашку, щекоча грудь. – А прикинь, во сколько бы мне визит питерского фотографа вылез? Я на твоих услугах безбожно сэкономила, это раз. Второе: пока ты дулся и прятался от меня три недели, материал уже отправился в редакцию журнала. Ответ - положительный. Они кипятком писают, Димочка. Сказали – текст не требует правки, а некоторые фотки вообще претендуют попасть на обложку. На об-лож-ку, смекаешь?! Поэтому ты заслужил добавочный бонус. Наш номер выйдет в ближайшие  месяц-два. Непременно подарю экземпляр с автографом. Мы там всех порвали. Не ценишь ты своих талантов, господин журналист.
 
- Тогда последнее, Милана, и можешь исполнить свою розовую мечту: врезать мне кирпичом по темечку, - я вздохнул. – Что за «Санта-Барбара» происходит? Сорок лет живу на свете, даром никому не сдался. Допустим, Ильмира полгода ежедневно видела меня из окна машины. При её связях легко навести справки: что за тип? Где работает? Где живёт? Женат или разведён? Да хоть группу крови и чем в детстве болел. Тем более я ни от кого не скрываюсь. Допустим, понравился. Раз в тысячелетие такое тоже бывает. Но ты-то, незабудка, встречала меня всего ничего. Два снаряда в одну воронку – перебор. Вы мне все мозги вынесете.

Милана не торопилась с ответом. Пересела с моих колен обратно на водительское место. Помогла вернуть спинку в нормальное положение. Поправила одежду, одёрнула юбку. Потом попросила:
 
- Дай закурить?

Мы опустили окна и закурили. Милана пристально следила, как косички дыма выползают в форточку машины. Выщелкнула сигарету далеко-далеко, к детской площадке.

- Ох, Димка-Димка… Слушай внимательно. Я против Ильмирки ничего не имею. Девка невредная, «ванилька», тихоня. Как книга распахнутая. Но ведь она ничего не решает. Ты на её окружение взгляни, балда. Разные Акрамы, Габдулахмеды, Джумалы… На хрена тебе эта шайка горных орлов? Именно они всем рулят. Ты никогда там не станешь своим. Никогда. Тебя терпят потому, что ты – временная прихоть дочки богатого лондонского папика Искандера-ага. Ты её папашу лично не видел, Дима? Я пару раз имела честь. Думаешь, он добрый старичок, который на лоджии орхидеи разводит? Ошибаешься, дорогой мой Димка, это волк. Волчара! Мечтаешь об уютной жизни с Ильмирой в шикарном замке? Дурак! Воображаешь, Ильмирка сорит деньгами, заработанными на тряпках в «Обновочке»?... Я, знаешь ли, сама в бизнесе не девочка. Нет у них такого товарооборота, понял? Сестрёнка моя Лорка пропала вскоре после того, как спуталась с одним из акрамовских джигитов. Он и подсадил её на иглу. Потом мне предъявили два трупа неизвестных парней - сказали, что это похитители Лоры. Парни разбились насмерть в ДТП, удирая из города, и не у кого стало спросить, куда делась моя сестра или её тело. Шито белыми нитками! Подала заявление на розыск в милицию, там от меня шарахнулись как от зачумленной. Подозреваю, в деле по уши замазан Акрам. У меня свои источники, и защита есть, но конкретно наехать даже мне не по зубам. Держим вооружённый нейтралитет, по средам кушаем шашлычок в «Гульсуре». Всё пристойно и вежливо…

Милана обратила на меня долгий взгляд, утопленный в беспомощной тоске.
 
- Пойми, я к Ильмирке нормально отношусь. Иначе бы знакомство с ней не водила. Она доверчивая, хрупкая фарфоровая куколка, с которой по приказу папы пыль сдувают. К реальным вещам никто её не подпустит. Вручили великовозрастной дитяти погремушку – сеть собственных магазинов, - и сидит она, довольная, на счётах щёлкает. Ах, какая я крутая леди! Ах, сколько прибыли у меня!... Всё на свете могу - Димочку озолотить, вертолёт купить, и яхту!... Естественно, Ильмирка отлично понимает, что через «Обновочку» банально отмывается бабло с афгано-иранско-голландского наркотрафика, но предпочитает об этом не париться. Да и что она сделает, в газету твою напишет? Или в «Комсомольскую правду»? Даже если лавочку накроют, папа дочку в обиду не даст. Она не при делах, она легальная. Только учти: когда доченька Искандера Курбат-Шах вдоволь наиграется в шуры-муры, тебя при лучшем раскладе выкинут за порог и велят помалкивать обо всём, что слышал. Это - если очень повезёт...

И вдруг выкрикнула так, что я выронил сигарету за окно.

- Доходит?! Только если повезёт! В ином случае - исчезнешь, как моя сестра Лорка. Как студентка, с которой жила госпожа Зарина Рагим-Наяр. Даже тапочек не найдут!

Милана легла лицом на руль.

- Я не хочу тебя терять, Димочка. Не веришь в любовь с первого взгляда – флаг в руки. Мне папы магазинов на двадцатилетие не дарили. С нуля начинала, нахлебалась грязи, спасибо. На мой век хватит. Считай меня кем угодно - дрянью, выскочкой, эгоисткой… Но у меня дома с балкона, особенно на закате, потрясающий вид на Собачье озеро. Я стою там вечерами и представляю маленькую палатку на берегу. Горит костёр, кипит чайник. Ты поёшь под гитару, кругом ни души. И я тихо-тихо спускаюсь к костру… Такие вот фантазии одолевают сексуально озабоченную Снежецкую. Дай ещё сигарету, и поедем.
 
Милана несколько раз торопливо затянулась, опытным щелчком отстрелила окурок дальше первого – куда-то в песочницу. Криво, жалко улыбнулась, запуская мотор.
 
- Нагрузила тебя, Димочка? И развратила вдобавок. Во денёк? – и словно утопающая, хлюпнув носом, бросилась на шею.

Милану колотили рыдания, губы некрасиво распухли. Что сталось с лихой девчонкой, скакавшей на мне верхом пятнадцать минут назад?

- Сейчас отвезу тебя обратно на работу, - бормотала она в ухо. – Вечером пойдёшь к своей Ильмирке, виду не подавай. Тюльпанчик ей купи, конфет. Ничего не знаешь, никого не видел… Только не забудь, о чём я говорила. Чем раньше сдёрнешь из ихней кавказской тусовки – тем спокойней нам будет спать. Я помогу. Звони хоть изредка, пиши мне. Фома мой, неверующий в любовь с первого взгляда!

Милана высадила меня у редакции, однако с места не трогалась. Улыбалась, махала рукой, чертила в воздухе сердечки. Я отступил на шаг, глянул на часы. Дико хотелось выпить. Шагнул обратно к «БМВ», нагнулся. Стекло съехало вниз, будто Милана того и ждала.
 
- Может, по соточке накатим? Вон барчик на углу, - я указал туда, где сегодня сидел с Зариной.

- Я бы охотно, родной мой, - нежно прошептала Милана, жмурясь от удовольствия. Она опять была в образе кокетливой беспечной секс-дивы, будто не выплакала полведра слёз. – Тонна дел висит сегодня, прости. Но я рада, что мы помирились, и всё стало по-прежнему. Иди, выпей за нас обоих, и за любовь – обязательно! До встречи. До звонка. До СМС. Я всегда думаю о тебе.

Мы поцеловались через дверцу, и Милана унеслась, окрылённая, посигналив мне огнями «аварийки». Я без колебаний взял сразу четыреста граммов водки. Помогло. К приезду Ильмиры в шесть вечера я был весьма хорош, зато подробности злополучного дня притупились и сгладились в памяти. Ильмира была всё той же милой женщиной. Клыки у неё не выросли, копыта тоже. Мало ли чего Милана в припадке ревности наплетёт?

- Димочка, какой праздник отмечал? – пожурила Ильмира, когда после звонка я вышел не из редакции, а из бара по соседству. – Опять по кабакам сивуху пили? До нормального ресторана дойти невтерпёж… Ой, это мне?
 
Я повалился на сиденье, вложил в уста Ильмиры поцелуй, а в руки – девять белых роз в хрустящей фольге.

Ильмира, тронутая, окунулась в бутоны лицом, благодарно прикрыв полуночные  глаза. В эту минуту я, пьяный и беззаботный, любил свою восточную женщину как никого на свете. И уповал, что благоухание роз отбило от меня запах Миланы.

 
                ***


Сидя в редакции за рабочим компьютером, я несколько дней делал вид, будто чертовски занят. Если бы кто-то из коллег подошёл и заглянул через плечо, он бы увидел бескрайний текст во весь экран. Возможно, даже мельком выхватил бы словосочетания «превалирующий фактор» или «амбивалентная антроподицея». Невежа моментально бы сник и ретировался на цыпочках, дабы не нервировать гения.
 
А я бы свернул эту текстовую ахинею, игравшую роль надёжного прикрытия, и продолжал резаться в «Танчики». В голову вообще ничего не лезло. До благословенных шести часов вечера мир для меня сосредоточился на бойком пузатом танке, защищающем штаб от вражеских гусениц.

- Дим, шеф спрашивает: ты сделал информашку по ямочному ремонту в Степановском проезде? – спрашивал Стас  Никитенко. – Надо забить дырку на четвёртой полосе.
 
- Не, забыл. Сейчас дорожникам позвоню и сделаю, - рассеянно отвечал я, но никуда не звонил, а гнал пузатый танчик в лобовую атаку.
 
Потом Лариска смотрела на меня, как на юродивого, и говорила:

- Во «Дворец строймаша» второго числа приезжает московский рэпер Кумар. Журналистов пускают бесплатно, после концерта чувак хочет общаться с прессой. Пойдёшь трепаться с москвичом?

- Неохота. На «Каннибал корпс» сходил бы, - я зевнул, отступая танчиком за баррикаду.

Сбоку материализовалась вражеская самоходка и пальнула прямой наводкой – на месте танчика расцвёл фонтан взрыва. Бах!

– Блин, убили! – вырвалось у меня.

Стас с Лариской сочувственно хмыкнули.
 
- Редактор опасается, ты увольняться собрался, - осторожно сказал наш спортивный репортёр. - Ходишь сам не свой. Писать стал мало, без куража. Путаешь в текстах элементарные вещи. Фамилию областного депутата в прошлом номере переврал, шефу пришлось за тебя извиняться. Сплин одолел, что ли?

Мой палец завис над компьютерной мышью. Я вообще не думал об увольнении из газеты. Куда мне идти? К Ильмире, в заместители по модным тряпкам?

- С чего вы решили, что ухожу? – я окинул обоих коллег подозрительным взором и отважился пошутить. – Сплин - ну да, есть немножко. У всех случается осеннее обострение, только у Стасов оно – стасеннее…

В кармане ожил телефон. Прежде чем нажать на «приём», я по традиции полюбовался заставкой с полуобнажённой Ильмирой. А звонил очень дельный мужик.
 
- Ребята, наверное, тема наклюнется! – сообщил я. – Алло, приветствую, Лев Родионович!
 
Коллеги успокоенно вернулись к своим компьютерам: Дима в порядке.
 
- Здравствуй, гражданин корреспондент, - сказал на том конце Балашников. – Ты в редакции? Не бросил ещё писательство?
 
- Никак нет, - отрапортовал я. – Слушаю, гражданин майор.

- Мимо вас прохожу, дай, думаю, позвоню. Спустишься в кафешку на углу, если не занят?

- Ты про нашу дежурную рюмочную? Без проблем, уже лечу.
 
Балашников отключился. Теперь я увидел на телефоне мерцающий конвертик: «1 непрочитанное сообщение».

«Очень хочу тебя услышать, Дима», - писала Милана Снежецкая. – «Я скучаю, позвони?».

«Пока не могу, бегу на встречу», - отбил я, кликнул «отправить» и опять пригорюнился.
 
После визита в редакцию и катания на «БМВ» с поцелуями и плачем ясновельможная Милана старалась лишний раз не попадаться на глаза и никого не компрометировать. Выжидала. Писала и звонила мне один-два раза в день, в рабочие часы.
 
Я непринуждённо беседовал с Миланой, потом психовал и играл в «Танчики», не представляя, как с честью вывернуться из патовой ситуации.

Подвешенная двойная жизнь колбасила меня всерьёз. Скоро в приступе паранойи буду вечерами прятать от Ильмиры телефон! Моя любимая девушка ничем не заслужила, чтобы я обманывал её с лучшей подругой. Увы, знаю, каково это. Досыта хватило фортелей бывшей жены, пресс-секретаря Эллы-людоедки. Печален был день, когда я  догадался, что под тремя разными женскими именами в её телефоне записаны координаты одного и того же мальчика на побегушках из городской администрации.
 
Слава Богу, детей с ней не завели, Мата Хари хренова. Хлебнув из чаши рогоносца, я не желал своей Ильмире подобной участи.

- Ильмирочка, свет моей души! – в один прекрасный день скажу я. – Твоя подруга Милана считает, что мы  с тобой не пара, поскольку ты игрушка в руках богатого папы и местной этнической диаспоры. Милана говорит: все твои деньги в туалетном столике заработаны не сетью «С обновочкой!», а транзитом героина. Фу, противная! Подайте шляпу и пальто, расстанемся цивилизованно! Иду спать к Снежецкой.

Гм!...

Я вошёл в дежурное кафе и подсел к Балашникову. Родионыч был майором полиции, только совсем иным майором, нежели гаишник Костя Шатров. Очевидно, они получали звания в разных галактиках. Балашников служил в уголовном розыске и считался его маленькой легендой. Ему перевалило за пятьдесят, он брился наголо, ходил в растянутых трениках, и обладал столь же умным и колючим взглядом, как папаша Ильмиры на курортной фотографии из Гармиш-Партенкирхен.

За мою журналистскую бытность Родионыч неоднократно сливал мне эксклюзивную информацию о городском криминале, которая никогда не попадает в газетные сводки. Я его уважал и обожал.
 
- Водочки или чаю? –  спросил Балашников после рукопожатия.
 
- Твой чай не буду, мне обычный с лимоном, - предупредил я.
 
- Девушка, у вас заварка в пакетиках? – окликнул опер барменшу и расстроился. – Ополоски напреют… Мне семь пакетов на стаканчик, и вскипятите без сахара.
 
Девчонка за стойкой большими глазами посмотрела на лысого бомжа в трико, но выполнила заказ и поставила на стол стакан ядрёного чайного дёгтя. Балашников чифирил, как воркутинский уркаган.
 
- В ваххабиты, значит, подался? – без предисловий ухмыльнулся Лев Родионович, отпивая чай, вскипячённый на семи пакетах.
 
Я не ожидал подобного вопроса от старого оперуполномоченного.
 
- Товарищ майор, мы не в Саудовской Аравии. Какие ваххабиты, или правильнее – салафиты? Помнишь, в чём коренное отличие ваххабитов от умеренных мусульман?
 
- Они не уживаются с носителями иных религий, - Балашников глотнул ещё дёгтя. – Я по-стариковски прикалываюсь, не бери в голову. Ясно, Ильмира Искандеровна - не ваххабит. Славная очень девчушка, черноглазая. А вот папа - интересный тип… Слышал, ты права недавно получил?
 
От Родионыча трудно что-либо скрыть. Мимо него в городе не проходит ни одно скользкое дельце. Сейчас в контексте подразумевалось: «на фига ты, дурачок, снюхался с Костей Шатровым?»

- «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, за что тебя посадят», - процитировал я Игоря Губермана. – Виноват, Лев Родионович, нечаянно вышло. Половина города получала права через Костю … в том числе некоторые высокопоставленные чины внутренних органов.

Балашников поморщился в стакан от моей откровенности. Много ли наберётся  офицеров полиции с законно полученными правами? Это Россия, сынок.

– Покупай машину, катай свою девочку, а в тот магазин за огурцами больше не ходи, - веско сказал старый опер. – Огурцы там дрянь, отравишься. Ты меня понял, Дмитрий?…

Я понял главное: громких сенсаций сегодня не будет. Балашников вызвонил меня по другому поводу. Хочет предостеречь. Его загадочные речи о ваххабитах перекликались с пламенной речью Миланы в безлюдном дворике. Опять всё вертится вокруг Ильмиры?

- Слышал, в «Гульсуре» часто ужинаешь? – продолжал иносказания лысый майор уголовного розыска, смакуя своё ужасное  варево. – В городе много уютных мест. Сходи для разнообразия в «Сулико» на Речном бульваре? Знатный шашлычок подают.

- А чем в «Гульсуре» хуже? – не утерпел я.
 
Балашников перемешал чифирь пластмассовой ложечкой, размышляя, сколько можно мне сказать.
 
- «Гульсуре» шеф-повара надо увольнять. У Акрама Михраб-заде шашлыки подгорают.

Я и раньше держался подальше от весёлого дяди Акрама. Хотя мы никогда не бывали с ним на пляже, я знал, что ресторанный владелец расписан уголовными  татуировками. Их почти столько же, сколько курчавой растительности. Впрочем, в Госдуме тоже сидят депутаты в синих наколках – и ни шиша. В смысле, стране от этого ни шиша не перепадает. Лично мне Акрам ничего плохого не сделал.
 
Мимоходом я вспомнил о пропавшей сестре Миланы. И рискнул:

- Лев Родионович, а Лора Снежецкая подгоревшего шашлыка часом не наелась? Лет семь назад, может раньше?
 
Если о пропаже Лоры заявляли в милицию, Балашников стопроцентно помнит это дело. У него не голова, а Александрийская библиотека.

Однако Балашников с укоризной посмотрел на меня, как генерал на нерасторопного солдата-первогодка.

- Ишь, куда потащило! Ему бы со своей тарелки прожевать, не подавиться, а он  лезет!... Углан, ёпт!
 
Пожилой опер обшарил глазами пустой зальчик. Барменша была далеко, переставляла на полке пивные и водочные бутылки. Он снова пригубил чифирь, разочарованно почмокал.
 
- Остывает… Долго сидим.
 
И скороговоркой пробормотал:

- Наелась от пуза. Сама дура. Официально дело о пропавшей без вести Снежецкой Лоре Оскаровне списано темняком. А вообще – глупышку накачали, чем надо, и продали в известную тебе горную страну. Умерла в борделе для плохих парней. Давно. Забей, не гони пену.
 
- Спасибо за компанию, Лев Родионыч, - от чистого сердца сказал я. – Позванивайте, не забывайте?

Балашников отодвинул пустой почерневший стакан, похлопал по карманам в поисках сигарет.

- На доброе здоровье, гражданин корреспондент. На пенсию мне пора. Пока нечем порадовать.
 
Он выделил слово «пока» и сделал паузу, вытаскивая из пачки сигарету.
 
- Мужчина, в нашем зале не курят! – заволновалась барменша, собираясь выгнать лысого бомжа в трико.
 
Балашников вскинул руки:
 
- Ухожу, милая, ухожу!
 
Повернулся ко мне.

- Дима, меняй Горочку на другой район? Там климат ни к чёрту. Дует. Ду-ет…
 

                ***


Восьмое октября, канун дня рождения Ильмиры, пришёлся на пятницу. Я сбежал из газеты раньше времени, приехал в Горочку на такси и позвонил в «Папу Карло».
 
Заказ был готов. Через полчаса к дому подъехал корейский кран-борт, следом  припыхтел «газик» с ямобуром. Бригадиром был тот веснушчатый парень, которому я рисовал эскиз и вносил задаток. Он пристрелянным глазом обвёл просторный двор и закурил.
 
- Куда воткнём сооружение?

- Под клёном, слева от крылечка, - указал я.

- Нормально впишемся, место тенистое. Дёрн с газончика под беседкой придётся снять, иначе сорняки сквозь пол полезут. Мужики, выгружай!

Бригада «Папы Карло» вырезала в газоне под клёном чёрный земляной шестиугольник – будто в пожухшую осеннюю траву вдавили гигантскую гайку. Углубление засыпали речным песком. Ямобур вывернул по углам дырки. В них опустили асбоцементные трубы, внутрь залили быстросхватывающийся раствор.
 
Из кузова кран-борта появились деревянная платформа, стойки, ажурные стенки, увитые резьбой и диковинными цветами, выпуклая шестиугольная крыша со шпеньком. Процедура сборки беседки заняла от силы полчаса. Под пылающим, ещё не облетевшим клёном вырос уютный домик, пахнущий лаком и свежей стружкой. На входной арке сливались контуры двух сердец.
 
Кран-борт начал поднимать крышу, обвязанную стропами, но бригадир заорал:

- Стой! Женя, птичку забыли!
 
Долговязый Женя вынул из кабины матерчатый свёрток. Я подошёл поближе.

Из свёртка высунулась сойка. Сомнений быть не могло: оливковое оперение, белая головка с хохолком и белое надхвостье. По плечам и крыльям текут бирюзовые эполеты. Соечка замерла в движении, словно готовилась запеть. Клюв приоткрыт, хохолок откинут, крылья слегка распущены. Кто-то убеждён, будто вокальные данные сойки – на любителя, но вообще-то она умеет подражать многим птицам, даже соловью, если услышит.
 
Я погладил лакированную фигурку мизинцем. Несомненно, резчик был мастером своего дела. Он выдержал естественные пропорции певчей птички, которая в природе не крупнее галки.

- По картинке из википедии сбацал, - сказал долговязый Женя. – Всё по чесноку: сойка среднеевропейская. У сибирских кумпол чёрный, с подпалинами.

Птичку навернули на шпенёк, манипулятор пошёл вверх, и крыша символично увенчала расписную беседку.

- Стол и лавочки сегодня не ставим, пусть раствор застынет, - резюмировал веснушчатый бригадир. – Дорожку сюда камнем вымостишь – и летом пейте чай с женой на свежем воздухе.
 
Да, не за горами время «Че». Завтра в этой беседке я попрошу Ильмиру стать моей женой. Лавочки и стол мы занесли в гаражный бокс. Я расплатился с «Папой Карло», запер ворота, выровнял граблями примятую траву вокруг беседки.

Набрав номер Ильмиры, я сообщил, что забирать меня из редакции не надо. Восточная фея чуть удивилась и обрадовалась.

- Ура, полечу без остановок! Сегодня меня задёргали. Акрам настаивал отпраздновать день рождения у него в «Гульсуре». А я хочу дома, и приглашённых – по минимуму. Папа с Мадифой не приедут. Выслали подарки экспресс-почтой, планируют собраться вместе в январе, покататься на лыжах. Дата не круглая, твоей древней баш чикурче завтра стукнет тридцать три. Машины с таким пробегом даже в металлолом не принимают! – смех девушки рассыпался хрустальным дождиком.
 
Я тоже приободрился. Визит смурного папаши Искандера откладывается на неопределённый срок. Пошёл за метлой, ещё раз тщательно убрал территорию, чтобы не злить домработницу Джамилю, и остался встречать «Лексус» Ильмиры во дворе. Подруга могла второпях проскочить в гараж и не заметить обновление интерьера. Что она скажет?...

Ильмира не разочаровала. Въехала во двор, улыбнулась мне, заглушила «Лексус» и тут же увидела под клёном блестящий сосновый домик. Брови девушки по-детски прыгнули на лоб. Она вышла из джипа, обхватила меня руками.

- Дима! Не ожидала. До чего миленькая!
 
- Подарок от меня, - неловко сказал я. – Лавочки поставлю позже. Деньги  из туалетного столика я не брал, сам заработал…

Ильмира поглядела на беседку поверх моего плеча и вдруг прошептала:

- Тсс-с! Спугнёшь… Сойка? Я не знала, что они тут водятся.
 
Немудрено ошибиться. На таком расстоянии оливковая птичка с бирюзовыми эполетами казалась живой и глубоко задумчивой.

- Она никуда не улетит, половинка моя! – заверил я, тормоша Ильмиру. – Это сойка из твоего стихотворения про ущелье Зяран-Маши.
 
- Вон ты что вспомнил! – восточная девушка хитро сощурилась. Чуть обветренный рот маслянисто переливался от бесцветной гигиенической помады. – Твоя баш чикурче совсем старая и глупая. Подскажи, при каких обстоятельствах я читала тебе стихи про Зяран-Маши? А?...

Я поднял любимую и понёс в дом – воспроизводить обстоятельства с точностью до поцелуя.
 

                ***


На следующий день к двенадцати часам начали съезжаться гости, преимущественно – земляки Ильмиры. Обширный двор превратился в переполненную автопарковку.  Пожаловали тётушка Джамиля-ханум с Расимом, Юсуфом и Гюзелью, потом подруги - Зарина и Алсу. Милана отзвонилась по телефону, поздравила именинницу и сослалась на грипп. Все сделали вид, что поверили.
 
Явилась делегация незнакомых мне женщин из «Обновочки», особо приближённых к Ильмире. Мелкими группами прибыл разнообразный люд, кого я постоянно встречал за обедом в «Гульсуре» - владельцы рыночных павильонов, шиномонтажек, пара местных банкиров средней руки.
 
Хозяин «Гульсуры», шумный Акрам в дорогущем пиджаке натуральной кожи прикатил за рулём  микроавтобуса, набитого овощами-фруктами и маринованной бараниной для кебаба. Рядом флегматично раскланивался повар Мамед – в кои-то веки без тесака и мясницкого фартука на голый торс.
 
- Вай, дочка моя, почему не слушала старого Акрама? – ресторатор Акрам лобызал Ильмиру. – Говорил тебе – зачем дома соседей пугать, в «Гульсуре» кушать надо! Все закуски по дороге размешались, дыня с помидорами поженилась!

Снедь корзинами несли на кухню и в гостиную, возле дастархана уже занимали места. В довершение на улице просигналил внушительный кортеж иногородних друзей и родственников. Среди них я помнил только дядю Нурвали, что некогда подвозил нас из аквапарка «Плих и Плюх».

Реки цветов, хохот, объятия… К полудню тихий особняк Ильмиры походил на стамбульский базар. Я насчитал человек восемьдесят, но они кишели, как триста. Гости поздравляли хозяйку, изощрялись в красноречии и ревниво следили: не переплюнет ли чей-то подарок роскошью их собственный? Это считалось вопросом чести.
 
Первенство пока держала кунья шуба ценой в полмиллиона рублей. Папа Искандер шёл вне конкурса: он из Лондона выслал Ильмире билет на безумно элитный кругосветный вип-круиз, который был по карману только голливудским звёздам да российским губернаторам. В билет допускалось вписать одного спутника на своё усмотрение – графа оставалась открытой. Ильмира сочла это добрым предзнаменованием.
 
- Димочка, скоро мы живьём увидим пьяного футболиста Роналду или распишем пулю с Джонни Деппом! – она чмокнула меня на ходу, пробегая на кухню.

- Семь на пиках – это край, - мрачно ответил я.
 
Мне было не до преферанса с Джонни Деппом. С небывалой остротой я ощущал себя всюду лишним. Дом Ильмиры стоял вверх дном, народ суетился, зубоскалил и болтал, но … на родном языке. Ни единого русского слова! Южную речь я понимал с пятого на десятое, поэтому в собеседники не годился. Приёмыш в чужой семье.

Несмотря на жуткую занятость по хозяйству, Ильмира заметила моё смущение. Встала посреди столовой и хлопнула в ладоши, требуя внимания.
 
- Друзья! Не откажите в просьбе? Сегодня мы здесь говорим по-русски!

Говор смолк. Возникла неловкая заминка. Все, кто был в столовой, разом повернулись ко мне. С интересом, пренебрежением, равнодушием. Мол, что за прыщик вырос?

- Язык, что ли, виучить не можэт? – подчёркнуто на публику спросила Джамиля, несущая поднос с виноградом.
 
Я хотел провалиться в геенну огненную или на худой конец – сбежать в новую уличную беседку и не возвращаться, пока гости не разъедутся. Положение спас дядя Акрам в кожаном пиджаке, с розой в петлице. Шеф-повар «Гульсуры» галантно поцеловал Ильмире руку и весело, но пристально оглядел зал.
 
- Ша, уважаемые! Слово хозяйки и именинницы в этих стенах – закон! Кто огорчит Ильмиру – будет плясать «Барыню».

- С кокошником на жопе, - вежливо добавил квадратный Мамед, чем вызвал в толпе поощрительные смешки. Обстановка разрядилась. Гости перешли на русский.
 
Дастархан ломился от яств, гости ели от души, но вино пили немногие. Зато в каждом углу столовой стояло по кальяну, и к ним было не протиснуться. Судя по оживлённым физиономиям, кальяны заправили чем-то покрепче садовых благовоний.

Зарина-Феминистка, ненадолго отлучившись «попудрить носик», балдела с расширенными зрачками и воспалёнными ноздрями. Позже она подсела ко мне. Ильмира приняла тосты и славословия и под шумок куда-то улизнула.

- Скучаем, писюк газетный? – пихнула локтем Зарина. – Кстати, сердечное спасибо за платочек и цветы. Классно ты меня уел! Как-нибудь отдарюсь. Может, пока - щепотку божественной пыли?

- Извини, аллергия, - я снимал пробу с неведомых блюд. Дабы угодить Ильмире, кухмейстеры «Гульсуры» совершили кулинарную революцию. Сейчас я дегустировал рыбу-саблю в кунжутном масле и присматривался к фазану с шампиньонами.

Феминистка нехотя взяла с тарелки креветку-богомола. Аккуратно надкусила, не обращая внимания на буйное жующее празднество и гвалт.
 
- Тебя печалит, что пани Снежецкая не нагрянула с визитом, товарищ журналист? Как вовремя грипп свалил с ног нашу польскую очаровашку! Увы, Милана отныне сама по себе. Раздружилась с плохими горскими девчонками.
 
- «Врагов имеет в мире всяк, но от друзей – спаси нас, Боже!» - я потянулся к фазану.

- Омар Хайям? – Зарина пошевелила покрасневшими ноздрями.

- Нет, Пушкин.

- Шайтан с ними обоими. Я что хочу сказать? – Феминистка воровато оглянулась и покачнулась. «Божественная пыль» нарушила девушке координацию. – Не воображай, писюк, будто Ильмира со Снежецкой из-за тебя поссорились. Тоже мне, пуп Земли! Там другие тёрки. Голый бизнес, ничего личного. Милана притормозила Ильмире важный проект. Нет взаимопонимания – нет и дружбы с культурным обменом, сечёшь?
 
- Да мне как-то…

Зарина двумя пальчиками выудила из кучи вторую чищеную креветку. Запрокинула голову и опустила в рот ракообразный деликатес.

- Не кипишись, журналист. Ты нормальный, я вам добра хочу. Мой совет: держись Ильмиры. Умом она дитя малое, но от тебя без памяти. Чтобы дочь нефтяного миллионера сама  втюрилась в парня из затрапезной газетки – такое даже Пушкину не снилось! Береги это чудо в перьях, писюк. А Милана – баба с гнильцой.

 
                ***


Наш разговор поневоле прервался. Взбодрённые вином и кальяном гости хором потребовали музыки. Зарина прожевала креветку и удалилась в ванную за добавкой «пыли».
 
Переступая через ноги сидящих на полу, в угол с музыкальными инструментами выплыла разрумяненная Алсу-Круглешок. Она включила синтезатор, пробежалась по октавам. С первой гаммы я определил, что рыжеватая толстушка – весьма недурная клавишница.

Бородатый Джумал из кафе Акрама повесил на плечо бас-гитару. Гюзель повязала талию цветастой шалью и сняла со стены бубен. Другие руки разобрали кяманчу, зурну, балабан. Алсу включила компьютерную ритм-секцию, и самодеятельный оркестр зажёг такое восточное попурри, что все взвыли от удовольствия.

Но по-настоящему столовая взвыла, когда к оркестру вылетела танцующая именинница Ильмира. Пока я лакомился фазаном и шептался с Зариной, моя девушка облачилась в фееричный наряд. Несомненно, она сама разработала его в ателье «Обновочки» до последней пуговицы.
 
В алых одеждах с золотым позументом Ильмира была броской, словно грудка снегиря. Костюм состоял из круглой султанской шапочки, пышного платья и короткой жилетки. В овальном вырезе сверкал обнажённый живот. Запястья и лодыжки унизаны кольцами, стройная шея – водопадом жемчужных бус, шапочка – гигантской брошью с розовым сапфиром. Когда Ильмира для вступления вскинула руки и колыхнула бёдрами, от страз и пайеток зарябило в глазах.

Гвоздём ансамбля была юбка расшитого платья. Спереди - алое «мини» на грани фола, едва прикрывающее трусики, в то время как по бокам и сзади до пола тяжёлыми гроздьями свисали кружевные оборки и ленты. Ильмира трясла ими по-цыгански, вращала перед носом у зрителей и крутила фуэте, поднимая воланами сумасшедшую золотую бурю.

Лицо девушки было отбелено на манер японской гейши. Густо нарисованные брови напоминали расправленные крылья, а ресницы – мех чернобурки. Даже будь я сердаром с гаремом из тысячи жён, пройти мимо Ильмиры в алом костюме и не утащить её в опочивальню было бы физически невозможно.

Танец Ильмиры тоже явил собою подлинное произведение искусства. Мы несколько раз тусили с нею в ночных клубах, и я знал, что моя сладкая пери очень хореографична. Слышит музыку всеми частями тела. Но сейчас Ильмира не просто танцевала, она играла немую пьесу в двух ролях.
 
Солистка-примадонна становилась левым боком к публике – и обращалась гордой девушкой. Поворачивалась правым боком – и мы видели, как перед девушкой робеет и унижается юноша, не в силах подобрать слова любви.

Левый бок, правый бок… Она и Он… Девушка смеётся, девушка издевается, девушка отвергает беднягу… Поворот! Юноша заламывает руки, юноша молит, юноша падает на колени перед бессердечной красоткой. Поворот, поворот, поворот… И всем кажется, что на сцене действительно ссорятся, мирятся и переживают двое страстных молодых людей.
 
Руководительница оркестра Алсу быстро просчитала темп танца и смену декораций, и начала ловко встраивать компьютерные аранжировки. Пылкие монологи «юноши» изображали скрипка или флейта, высокомерные ответы «девушки» хохотали тяжёлой духовой партией. Невозмутимый басист Джумал на лету ловил импровизации Круглешка, зажимая нужные лады. За ним в кильватер пристраивались кяманча и зурна. Гюзель лупила в бубен и чертёнком прыгала вокруг Ильмиры.
 
В следующем акте спектакля юноша смирился с отказом девушки, перестрадал боль и перестал замечать жестокую возлюбленную. Зато девушку «прошибло». Гордячка поняла, насколько была несправедлива с преданным ей другом, устыдилась и попробовала исправить положение. Теперь уже она в лице Ильмиры стремилась достучаться до отвергнутого парня, строила ему глазки и горько плакала в подушку.
 
Всё это Ильмира рассказывала без единого звука: наклоном головы, выставленным локтем, завораживающим движением бедра. Порхали юбки, динькали браслеты-кольца, солнцем горела диадема на лбу. Я позабыл о накрытом дастархане. Ничтожный слепец, до сегодняшнего дня я и не подозревал, что в моей женщине с массой прочих достоинств сокрыт недюжинный драматический талант.
 
Крещендо. Третья часть, она же заключительная. Юноша решил, что красавица достаточно наказана, он прекращает валять ваньку и спешит на свидание, чтобы вести любимую под венец. Но опаздывает. За минуту до его прихода девушка в тоске покончила с собой. Моя смерть на твоей совести, будешь знать, фраер коцаный! Юноша бьёт себя кулаками в грудь, рвёт волосы и тоже кончает с собой. Кульминация в духе Шекспира.
 
Ильмира до того выразительно сыграла гибель девушки, что я едва не вскочил с места – звонить в «скорую» и проверить пульс. Она картинно осела на пол, а Гюзель притворилась ангелом, забирающим её душу.
 
Алсу исполнила симфоническую коду и оркестр затих.
 
Темпераментные гости взорвались аплодисментами, свистя и улюлюкая. Кто-то уже тянул взмокшей примадонне бокал вина, а Гюзель помогла ей встать и распутать кружевные гроздья юбок. Я был счастлив как первоклашка, видя живую и невредимую босую Ильмиру, которая идёт прямиком ко мне, сверкая золотом и раздувая шлейф.
 
- Устала, - скромно улыбнулась она, привалилась рядышком, шурша лентами, колготками, оборками. От обжигающего тела вкусно пахло вином и подмышками. – Ой, какая я древняя и жирная!...
 
Ансамбль под управлением Алсу грянул текереме – танец кочевников. Вольная фантазия, похожая на лезгинку. Народ стекался в круг перед сценой.
 
- Бесподобно, Ильмира, - я заглянул в её отбеленное лицо. – Ты создала шедевр  без всяких репетиций.
 
Жаркая пери явно была польщена.
 
- Удивительно, но я застала времена, когда из девчонок ещё не готовили проституток. Не учили трясти задницами под тверк и гнуться около пилона. Мы занимались в школьной студии классического национального танца. Жаль, солировать мне не доверяли. Бёдра тяжеловаты. А танец – по мотивам пьесы неизвестного автора… в моей упрощённой обработке с учётом толстых бёдер! – она потешно улыбнулась.
 
Булькали кальяны, звенели бокалы, оглушительно наяривал джаз-бэнд  неутомимой Алсу-Круглешка. Тётки из Ильмириной «Обновочки» затевали какие-то увеселения и конкурсы. Желудки бурчали от съеденного и выпитого.
 
В самом разгаре басист Джумал запросил перекур, положил инструмент и пошёл на  выход. За ним улепетнули кяманча и зурна. Зарина-Феминистка вынырнула к нам, изрядно «опылённая».

- Димка, хватит лопать фазанов и жать именинницу! Ты ведь тоже гитарист. Выйди, сыграй?

- Да, Ильмира! – спохватился я, поднимаясь из тёплых объятий. – Я же написал для тебя песню. Буквально на днях.
 
- Ждём с нетерпением! – за двоих ответила Феминистка, а Ильмира благодарно взмахнула ресницами.
 
Я снял со стены электрогитару, включил пульт, активировал микрофон на стойке. Народ в столовой смотрел на меня с сытым любопытством, работая челюстями.

- Подыграть? – спросила распаренная Алсу у синтезатора. – Дай мне «ля».
 
- Что-нибудь в ритме вальса и негромко, - попросил я. – Блок-флейту или кларнет. Аккорды элементарные, блатной «квадрат». Раз-раз?...

Микрофон работал. Я нашёл глазами Ильмиру с Зариной. Феминистка выкинула вверх два пальца, изображая «викторию».
 
- С днём рождения, любимая Ильмира, - сказал я. – Песня посвящается тебе.
 
Три аккорда – вступление, чтобы обозначить Алсу черновую партитуру… Начали!
 
 

Проживая года и столетия,
Стоит помнить одну лишь минуту.
Ту минуту, когда тебя встретил,
Я за тысячу лет не забуду.
Мы навстречу шли в поисках истин,
С двух концов полутёмного зала.
Ты на фронт не писала мне писем,
Но писала бы – если бы знала.

Мы ложились в чужие постели,
И дворцы превращались в обломки.
Мы несли боевые потери,
И сгорали в пути похоронки.
А тела наши падали в пропасть,
Пока души летели к орбите.
Но берёг я у сердца твой образ,
Хоть тебя ещё даже не видел.

Одурев от вагонной болтанки,
Не лишиться ума, не уснуть бы,
И сойти на твоём полустанке,
Где решаются жизни и судьбы.
Мы смущённые губы приблизим,
Улыбаясь далёким планетам.
Ты на фронт не писала мне писем,
Но ждала. Пусть не зная об этом.



- Спасибо, - произнёс я по сценической привычке, отключил гитару и чуть поклонился.

В чёрных глазах Ильмиры заблестели слёзы. Она закрыла лицо руками и выбежала спасать обильный грим японской гейши.

- Я бы тоже поплакала, - вздохнула под нос Алсу, чтобы услышал только я.
Зарина захлопала первой. Её поддержали другие женщины. Мужчины посидели с наморщенными лбами, потом сдержанно ударили в ладоши по три-четыре раза и вернулись к еде и кальянам.
 
- Можно на пару слов? – спросил дядя Акрам, поправляя розу в петлице.
 
Мы вышли из столовой в прихожую, уставленную десятками гостевых ботинок и сапог.
 
Шеф-повар «Гульсуры» прикрыл за нами дверь. Там снова заиграли лезгинку.
 
- Сегодня праздник, у моей названной доченьки день рождения! – исподлобья буркнул Акрам. – Надо петь хорошие весёлые песни, понимаешь? Зачем какой-то фронт-шмонт приплёл? Здэсь кавказские люди сидят. У них семьи убиты. Ты, что ли, в Чечню стрелять ездил? Или в Осетию? А может, в Нагорный Карабах? Вэтэран боевых действий, что ли?

Ответить я не успел – из ванной выскочила умытая Ильмира, взяла меня под локоть, вклинилась между нами.
 
- Ну чего ты, дядя Акрам? Дима же поёт в переносном смысле. У каждого мужчины в жизни происходит бой, война – за любовь, за удачу, за счастье! Иначе какой он мужчина? Важно, чтобы всё было не напрасно. Чтобы воина ждала, любила и встречала его единственная женщина.
 
Шеф-повар сразу преобразился, комично поднял к небу татуированные кисти.
 
- Не спорю, молчу, ягодка моя Ильмира-джан! Идём танцевать, пить вино, вечером кебаб жарить станем!

Уходя в столовую, он всё-таки мельком оглянулся на нас. Я подумал, что к разговору о Кавказе и фронте мы ещё вернёмся. Зато сейчас передо мной стояла лишь Ильмира – в шапочке-короне, алых одеяниях и золотых стразах. Она обнимала меня за плечи. Купала в ласках и бессвязном шёпоте.
 
- Дима, Димочка… Спасибо тебе. Ты чуть сердце мне песней не вынул. Даже заболело…

 
                ***


В осенних сумерках многоголосая толпа вооружилась вином, кальянами, гитарой и хлынула на задний двор, где ракетными двигателями гудели раскалённые мангалы. Я вытянул Ильмиру из хоровода подруг, шепнул ей на ухо:
 
- Отойдём со мной, милая?
 
Увлёк свою девушку за угол, завёл внутрь беседки. Поцеловал в опьяневшие губы, пахнущие гвоздикой и ромом. Ильмира засмеялась, доверчиво прибилась ко мне… Я счёл, что момент наступил. Отошёл на шаг, вынул замысловатый футляр со стразами, распахнул его. Внутри поблёскивало небольшое, без изысков обручальное колечко. Мне кажется, обручальное кольцо таким и должно быть: ровные линии, золотой сплав и ничего лишнего. Знак постоянства.

Я протянул его Ильмире в раскрытой ладони.

- Ильмира. Я люблю тебя. Ты станешь моей женой? Скажи «да»?

Ильмира вдруг изменилась в лице. Глянула на меня. Глянула на кольцо. Опустила глаза. И заколебалась.
 
Любому нормальному мужику эта пауза уже сказала бы обо всём. Но я стоял как последний кретин с протянутым кольцом, а девушка молчала. Молчала, уставясь куда-то в сторону.
 
Наверное, минул целый век, пока я не спросил:

- Ильмира, ты меня любишь?
 
Ильмира повернулась к опоре беседки, обняла её. В полумраке мне было не различить её глаз.
 
Вдруг она ответила:

- Дима… В нашем родном языке нет слова «любишь». Есть слово «пеш`а`вер»…
 
- Что оно означает? – я по-прежнему тупо держал раскрытую ладонь с колечком.

Ильмира поёживалась, словно от ветра, хотя набросила куртку поверх праздничного алого наряда. Пальцами она нервно пробегала по резьбе, обвивающей беседку.
 
- В нашем народе это слово говорится лишь однажды в жизни. «Пеш`а`вер». По-вашему: «Навсегда». Молодые люди дарят его друг другу вместо кровной клятвы. Преступить «пеш`а`вер» уже нельзя.
 
Я продолжал стоять столбом. За домом веселились и орали гости, вспыхивали фейерверки, изредка озаряя мертвенно-бледное лицо Ильмиры. У мангала Расим под общий хохот пародировал Катю Лель. «Муси-пуси».
 
- Разве это не то же самое, что любовь, Ильмира? – произнёс кто-то моим чужим голосом.

Ильмира пробежалась ногтями по столбику, отколупнула свежезастывший лак. Её профиль вызывающе белел на фоне тёмного двора.

- У вашей нации, Дима, принято говорить «люблю» на каждом шагу! Вы треплете это слово, разбрасываетесь им как разменной монетой! По сто раз в день. Поцеловал – «люблю»! Переспали – «люблю»! И с другой переспал – тоже «люблю»... А «пеш`а`вер» - «навсегда» - молодой человек говорит девушке, давая обет единения. Оберегать, хранить и оставаться рядом, что бы ни случилось. После этого юноша не вправе касаться никакой другой женщины, понимаешь?

- Ну и как же в автобусе в час пик? – нашёл силы съязвить я. – Кругом чужие женщины прижимаются… Или если прохожая упала в гололёд, то ей руку подать нельзя?
 
- Ты прекрасно понял, о чём я говорю, Дима! – неожиданно крикнула Ильмира, и её ноготь снял целую стружку с точёной извилины беседки. – «Пеш`а`вер» - это ВЕРНОСТЬ до последнего вздоха! Это уж точно не целоваться с Миланой через окно машины! Алсу вас видела вместе, когда проезжала мимо редакции!
 
Упс!…  Меня будто кипятком облили. Откуда там взялась милашка-Круглешок, мать её?... Ладно, если никто из соглядатаев Ильмиры не пронюхал, какие безобразия Милана вытворяла со мной в «БМВ» на запущенном дворике.

Я сжал руку с футляром и колечком, наконец-то опустил бесполезный груз. Из-за дома у костра пахло шашлыками. Несколько раз гости принимались хором звать нас к столу.

- Значит, я не достоин «пеш`а`вер»… - сказал я полуутвердительно.

Ильмира дрогнула во тьме. Мне очень хотелось обнять её. Ту, которой я столько раз обладал.
 
- Я могла бы сама сказать тебе «пеш`а`вер», Димочка, - прошептала Ильмира. – С первого же дня, с первой же ночи, когда мы были вместе. И не было бы никаких Милан, это всё ерунда…

- … Но не сказала, потому что я «бабский нахлебник»? – горько продолжил я. – Так посоветовала твоя подруга-лесбиянка Зарина Рагим-Наяр? Какой мужик, если трусы себе купить не может?
 
Ильмира отвернулась и заплакала, обнимая подпорку беседки. Плечи её тряслись, словно шлюпки в штормящем океане.
 
- Нет, Дима… Потому что ты… не мусульманин.
 

                ***

Я читал, что вьетконговские диверсанты во время войны со Штатами снимали часовых, ткнув им сзади спицей в горло и поражая голосовые связки. После чего часовой не мог кричать и его свободно обезвреживали.
 
Аналогичную спицу мне в горло всадили и сейчас. Неужели ради «пеш`а`вер» я должен принять ислам?
 
- А твоя старшая, Мадифа? – надтреснуто пробормотал я. – Она же вышла замуж за германца?

Ильмира уже не скрывала рыданий, стоя ко мне спиной.
 
- Муж Мадифы только по гражданству немец… - всхлипывала она в ночное пространство. – Он иранец… Папа разрешил нам самим искать мужей… при твёрдом условии… если они будут «нашей» веры…

Что-то во мне взорвалось. С этой насквозь религиозной обладательницей миллиардов наркоденег, машин, магазинов и длинных ног я жил три месяца? Не понимал и не чуял, чем пахнет?... Строил планы? Звал замуж?
 
- Значит, спать с христианином - не западло? – чётко, с расстановкой спросил я. - А вступить в брак без благословения папы – не «пеш`а`вер»?...
 
Ильмира рывком повернулась ко мне. Её глаза были темны, но по щекам бежали слёзы размером с горошину. Их было отчётливо видно в отблесках нового фейерверка за домом. Там опять шумели и звали именинницу.
 
- Ильмира-джан, гаскхел джвардлы магер!... – кричали от мангала.

- Разве нам плохо, Димочка, без этого… брака? – прошептала девушка. – Или всё это время ты считал, что я на тебя навязалась? Ну, извини. Пришла, забрала, втянула в свой круг, уложила в свою постель? Страшно вспомнить, сколько людей было против – отец, сестра, Джамиля, Акрам. Но мне был нужен ты, и я тебя выстрадала! Вымолила, отстояла! Мне разрешили быть с тобой…

- … пока ты не перебесишься или семейка не найдёт подходящего жениха! – грубо оборвал я. Ильмира сжалась в перепуганный комок. – Завтра папаше Искандеру поставят чемодан бабла, и ты поскачешь замуж за первого козла, на которого укажут, без мифических соплей и единения душ. Дорогая, не будем лепить за «пеш`а`веры»? Тебе поручили красиво отшить «гяура», ты стараешься, как умеешь. Молодец. «Пеш`а`вер» им подавай, ёпт! На ходу сочинила старинный обычай и ткнула Диме в морду, верно?
 
Это был жестокий ответ. Это было ниже пояса, подло, нечестно. Ильмира действительно прошла ради нас тридцать три круга ада, отстояла свой выбор перед сворой земляков, нажила кучу проблем и не могла лишь одного: законно выйти за меня замуж.
 
Я ненавидел себя. Вместо того, чтобы вознести на пьедестал свою женщину, я её топтал. Милана как в воду смотрела. Не дадут нам с Ильмирой спокойной жизни. Никогда. Антоним слова «навсегда». «Пеш`а`вер» наизнанку.

- Не трогай наши обычаи, - Ильмира задыхаясь, массировала горло. Ей не хватало воздуха и слов. – Мы потому и маленький народ, что женщины не плодились, как собаки, а шли замуж только с «пеш`а`вер» и по благословению родителей. Мои папа с мамой жили с «пеш`а`вер», и папа был при ней, когда она рожала нас с Мадифой, и когда умирала – тоже был! Мама не приходила в себя, сердце почти не давало мозгу крови и кислорода, а папа всё время держал её за руки и разговаривал.

- Папе, конечно, решпект и хвала, – огрызнулся я. – Только, по-моему, чтобы ухаживать за больной женой, не обязательно быть мусульманином. Достаточно не быть полным г@вном. О`кей, я услышал и сделал выводы. Ты не выйдешь за меня.
 
- Не выйду, не могу, нельзя… Нам не дадут! - опустошённо исторгла Ильмира. – Но разве мы не живём вместе? Разве я не предугадываю каждое твоё желание? И за воротами не стоят богатые женихи, и я – вот она! Ты не хочешь, чтобы так было и дальше, милый мой? Сегодня, завтра, послезавтра… а потом… может, сделаешь, как требует мой папа?... Сменишь веру? Понимаю, сегодня все настроены против ислама и мусульманства... Даже те, кто не отличает суннита от шиита... но я… мы… нам бы…

Она потянулась обнять. Я быстро отошёл. Во мне теперь не было ничего. Ни любви, ни боли.
 
- Нам было очень замечательно, Ильмира, - сказал я. – Я чуть не поверил в сказку. Но я, оказывается, не «пеш`а`вер», потому что не ношу бороду и не творю намаз. Интересно, если бы ты вдруг забеременела от меня, православного, – папаша велел бы задушить дитя в утробе? Или сдать в приёмную семью? Шли бы вы с такими «пеш`а`верами».
 
Я размахнулся.
 
Ильмира отпрянула, подумала, что её хотят ударить. Но я лишь  зашвырнул в темноту ненужное обручальное колечко. Судя по слабому жалобному звону, оно ударилось вдалеке об железный забор.
 
Бросил на пол беседки футляр и растоптал каблуком. Пластик и ткань с золотыми нитями превратились в подобие сплющенной морской звезды с неровными лучами.
Шагнул из беседки и пошёл по дорожке среди припаркованных машин.

- Ты уходишь от меня? – прозвенела сзади Ильмира. – В мой день рождения? Собирать свои вещи? При гостях?

Я на миг обернулся, нашарил в кармане ключи от Ильмириного дома. Нажал брелок, приоткрывая створку ворот ровно настолько, чтобы пройти. Отстегнул ключ от своей квартиры, остальную связку бросил ей под ноги.
 
Ильмира в расшитом искрами наряде, с разметавшимися волосами, ожерельях и браслетах, в распахнутой куртке, замерла в створе беседки.

- В этом доме ничего моего нет, - сообщил я. – Даже ты – не моя, Ильмира… Я тебя люблю. Я хотел создать семью. Но я не «пеш`а`вер».
 
И вышел в приоткрытые автоматические ворота. Я был не «пеш`а`вер»…
 
 
                ***


Почти не помню, как ушёл с Горочки, как добрёл до своего квартала. Я чеканил шаги по замёрзшей земле с размеренностью метронома и зажигал сигареты одну от другой, пока пачка не опустела. Ноги сами срезали путь, я наискосок перешёл стадион, пробрался задворками магазинов, за кооперативными гаражами нырнул в давно знакомый пролом в кирпичном заборе бывшей трикотажной фабрики.

Телефон в кармане робко звякнул, когда я отпирал подъезд, но я скинул вызов, даже не посмотрев на номер, и отключил аппарат. Катитесь в жопу, кто бы там ни был.
 
Чухнул, что дома нечего курить и выпить. Дошёл сто метров до супермаркета, взял блок сигарет, литр водки, большую банку тушёнки и батон. Поднялся домой, вывалил консервы на сковородку, включил телевизор, вылил в огромный фужер сразу полбутылки и перестал существовать. Я не пеш`а`вер отныне и во веки веков. Аминь.
 
Гораздо позже я узнал, что день рождения закончился скомканно. Друзья отыскали Ильмиру в абсолютной прострации. Именинница произнесла какую-то бессмыслицу, всех растолкала, вошла в дом, увидела на вешалке мой пиджак и впала в истерику.
 
Ильмиру отпоили парой бокалов вина, она без предисловий заскочила в «Лексус», дала по газам и дунула по посёлку той же дорогой, которой удалился я. Если бы минутой ранее я не свернул в короткий проулок, пожалуй, догнала бы.
 
Покатушки длились недолго. Ничего не соображающая и зарёванная Ильмира не удержала руль, разнесла чужой забор и заглохла. Она не получила ни царапины, а танкоподобный «Лёсик» тем более не счёл забор достойным препятствием. Мимо проезжали знакомые гаишники (у Ильмиры в городе все гаишники были знакомые), сзади подоспели гости на разномастных иномарках. Девушку уложили на заднее сиденье под опеку подружек, накачали седативными препаратами и отвезли баиньки в почётном сопровождении полицейского эскорта.
 
Повторюсь, подробности стали мне известны потом. Нажравшись в хлам, я уснул за кухонным столом, в шесть утра изрядно опохмелился, позвонил редактору и потребовал немедленный отпуск, хотя до него по графику оставался ещё месяц.

- Чёрт с тобой, - сказал шеф. – Всё равно уже готовый. Дам пока две недели, больше не могу.
 
Я провалился в алкогольное измерение. Диван, кухня, компьютерные стрелялки и растущая батарея бутылок у холодильника. Отключенный телефон пылился на книжной полке. В интернет я почти не заходил, ни с кем не разговаривал и не переписывался. Связь с внешней средой ограничивалась редкими вылазками в продовольственный отдел. Сигареты, водка, пиво, консервы и лапша быстрого приготовления - большего мне не требовалось.
 
Вскоре я не обращал внимания на время суток за окном. Иногда пьяное забытье накрывало меня за компьютером, иногда на полу, а как-то я умудрился отрубиться на унитазе. Очнувшись от раздирающей сухости во рту, нашаривал бутылку сока, минералки или водопроводный кран, тушил горящее нутро, криво рвал бич-пакет, крошил в него вилкой кусок свинины из банки и подкреплялся стаканом водки. На улице могло быть три часа ночи, или полдень – мне до этого не было дела.
 
По-моему, один раз я столкнулся на лестнице с бабой Шурой, но не уверен.
 
- Дима, что с тобой? – ахнула она, пока я ковырялся в замке, дребезжа полной сумкой бутылок.
 
- В-в-в отпуске… - пробормотал я.
 
- А где твоя невеста Ирина? – допытывалась соседка.
 
- Б-болеет, - почему-то ляпнул я, хотя понятия не имел, о ком речь. У меня не было невесты Ирины. Вообще никакой не было, слава Богу.

- С газом осторожнее, - напутствовала баба Шура. Но я не зажигал газ, обходясь для заваривания лапши электрическим чайником.
 
Может, диалог мне приснился. В голове всё смешалось как в мусорном ведре. Я орал песни под гитару, не попадая по струнам, листал в Интернете глупые старые кинокомедии, пачками истреблял в компьютере коммандос и кровавых мутантов, бросал по углам книги, осилив не больше страницы, и пил, пил, пил…

Лишь бы ни о чём не думать. Стоило чуть-чуть протрезветь – перед глазами возникала Ильмира. Зовущая, манящая. Чаще всего всплывал её первый визит в редакцию, затаённая улыбка, фигурка в бежевом костюме. «Зовите Ириной Александровной. Моё отчество труднопроизносимое. Живу в районе Горочка. На месте мне будет проще объяснить…» И неожиданное сердечное признание в машине: «я хотела с тобой познакомиться». Шкура белого медведя, весёлая поездка в аква-парк, полный багажник подарков… Арбуз со смайликом, кафе Акрама, вечерние песни под гитару, листья в парке. «Я не всегда бываю послушной, но буду самой верной. Скажи: «да»?»

И всё кончилось пеш`а`вером, бляха медная.
 

                ***


С душевными терзаниями помогала справиться только увеличенная доза водки. Водка тупила и оглушала, погружала в рваное, липучее, болотное забытье.

Возможно, Ильмира ожидала чего-то подобного, закупая мне новый гардероб, расчёски и лезвия. «Пусть в твоём доме все вещи лежат на своих местах. Если я тебе надоем, ты волен уйти налегке, к родным бритвам, носкам, рубашкам…» - сказала она. Женская интуиция не подвела лебедь черноокую. Я ушёл и хлопнул дверью. Точнее, воротами.
 
Паспорт, свеженькие водительские права, рабочая кожаная папка тоже остались на Горочке. Мне туда вход заказан. Пускай обращают в мусульманство кого хотят, а я умру по-православному, от цирроза печени. Я не ахти какой ревностный христианин и к исламу отношусь вполне толерантно, однако религия - не трусы-«неделька», поносил и выбросил. Для чего-то же она существует?
 
Кругосветный лайнер пускай отплывает без меня. Не расписать нам пулю с Джонни Деппом. Семь на пиках – это край. Паспорт восстановить нетрудно, но с подаренными правами проблема. Вдруг заставят опять сдавать ПДД? Срежусь на первом же тесте. До кучи нарвусь в отделе ГАИ на Костю Шатрова, который знает, что спонсоров у меня теперь нет. Оторвётся по полной программе.
 
Ну и в задницу эти права. Легко пришли, легко ушли.

Во время очередной полудрёмы я лежал перед телевизором, плохо понимая, включен ли он вообще? Рядом нёс вахту привычный журнальный столик с натюрмортом из бутылки водки, стопки, раскуроченного пакета сока и россыпи ржаво-коричневых чипсов.

- Пресвятая дева Мария! -  громко вдруг произнесли над ухом. – Я лечу сломя башку, а он бухает и яйца чешет! Спасибо, что живой. Бегом! Вставай! Рвём отсюда.
 
Посреди комнаты стояла Милана Снежецкая. Наверняка просто галлюцинация, но я видел её довольно чётко. Глаза сердитые, губы сжаты в тонкую нитку. На Милане был распахнутый светлый плащ с капюшоном и меховой оторочкой. Во взбитой пепельной гриве сияли тающие снежинки. Под плащом наблюдалось облегающее платье цвета кофе с молоком и шнурованные до бёдер сапоги, по форме похожие на узкие длинногорлые туркменские кувшины.
 
- Привет. Твои сапоги похожи на туркменские кувшины, - благодушно сообщил я с дивана и потянулся к бутылке. – Уже снег выпал? Вот время-то бежит…

Галлюцинация Милана никуда не пропала, а подскочила и поволокла меня с дивана.
 
- Во что она тебя превратила, шемаханская царица! – отрывисто говорила она. - Синяк вонючий! Зачем выключил телефон? Неделю вне зоны! Боялась - не успею. Машина внизу. Бегом, пошёл!
 
Совершенно не врубаясь в ситуацию, я машинально сунул в карман выключенный разряженный мобильник, а Милана нахлобучила мне вязаную шапку, накинула первую подвернувшуюся куртку и вставила мои ноги в ботинки.

- Ключи с собой? – крикнула она мне в лицо, словно я оглох. – Запри дверь и рысью в машину. Иначе подохнешь, дебил!
 
Пьяной сомнамбулой я по звону отыскал в кармане ключи, запер замок и покатился по ступенькам, увлекаемый Миланой. Я ни черта не понимал. Мы чуть не затоптали бабу Шуру, забиравшую почту из ящика. Старушка в панике влипла в стену, но ещё спросила вдогонку:
 
- Ирина, ты, что ли, волосы покрасила?

- На нас ангелы с-смотрят! – почему-то пробурчал я. Эта фраза вывернулась из подсознания и была как-то связана с бабой Шурой, но очень давно.
 
По пустой лестнице наши шаги грохотали, словно камнепад. Милана тянула меня за рукав, бешено сверкала глазами и ругалась сквозь зубы, если я не вписывался в очередной поворот.
   
- А как ты ко мне попала? – наконец я сформулировал связный вопрос.

- Адрес ты мне говорил: Кружной переулок, восемнадцать, - коротко сказала Милана. - На домофоне внизу нажала первую попавшуюся кнопку, соврала, что забыла номер твоей квартиры. Входная дверь у тебя настежь. Перегар на всю площадку. Сколько дней гудишь, господин журналист? – и сама ответила: - Много! Потому ни хрена не знаешь… Заткнись и стой здесь! Я проверю двор.
   
Подбежав к подъездным дверям, Снежецкая с опаской высунулась и огляделась. Её серебристый «БМВ» стоял в двух шагах за пожухшей октябрьской клумбой. Обычно сосед Вовка втюхивает туда свою ржавую «Приору» и грозит выбить стёкла конкурентам-парковщикам.
 
Милана пикнула брелоком сигнализации и провела финишный рывок – втолкнула в машину моё рыхлое, пропитанное алкоголем тело. Выдохнула, прыгнула за руль, погнала во весь опор от моего дома, моего дивана и недопитой водки.

Сунув руки в карманы, я понял, что сигареты тоже остались в другой куртке.
 
- У меня курить нету. Куда едем? От кого едем? Что за пожар, Милана?

Милана выскочила на улицу Тургенева и вдарила по газам.
 
- Дима, всё очень хреново. Информация эксклюзивная и точная. Пару часов назад  половину Ильмиркиной братии помели с крупной партией героина. Наркотики хранились на тряпичном складе супермаркета «С обновочкой!» Что-то около пяти кило. Изъято несколько стволов оружия. Спецоперацию вёл областной СОБР. Алаверды, короче!

 
                ***


Я был слишком пьян, чтобы удивиться как следует. Стволы, наркотики, менты – на складе у Ильмиры? Непорочная восточная девушка абсолютно не вязалась с этим диким набором. Она даже анашу не курит. Блин, да она попросту не способна замараться в криминале. Склад использовали у неё за спиной, или я Мэрилин Монро?
 
Моя догадка тут же подтвердилась.
 
- Твоя горная козочка кругом чистенькая, - Милана нехорошо улыбнулась, форсируя перекрёсток на жёлтый свет. – При папиных связях даже свидетелем не пойдёт. Дунет на время следствия лечить нервишки где-нибудь в Арабских Эмиратах, и расхлёбывайте дерьмо сами.
 
В памяти мелькнуло чаепитие в кафе с Балашниковым. Старый оперативник туманно плёл про подгоревший шашлык и плохой климат Горочки. Однозначно, он был в курсе грядущей спецоперации и рекомендовал держаться подальше от Ильмириных друзей, в частности – от доброго татуированного Акрама. Не мог в открытую рубануть, конспиратор! А если бы я не поссорился с Ильмирой и сейчас хлопотал о свадьбе?
 
– Мерси за эксклюзив, - индифферентно сказал я наконец. – Но отчего бы не объяснить это дома? Куда мы несёмся? Я в отпуске, я болею, я выпить хочу!
 
- Не понимаешь? – покосилась польская дива. – Дима, помели не всех. Кое-кто попрятался. Сейчас братва начнёт вычислять падлу, сдавшую склад. Очень круто совпадает: девятого октября вы вдребезги ссоритесь с Ильмирой на дне рождения, а сегодня, спустя несколько суток, опергруппа находит на её складе упакованный героин. Чья наводка? Не ты ли стуканул в сердцах, когда с Ильмирой поцапался?

- Сдурели, что ли? – я растерялся, сразу наполовину протрезвев. – Героин! Я даже слова от неё такого не слышал за три месяца. На складах не бывал, в деловые разговоры не лез…

Как жалко и бездарно прозвучал мой лепет.
 
- …только потрахивал и жениться мечтал! – злорадно дополнила Милана. – Знаешь, люди Акрама после сегодняшнего шухера вряд ли кому поверят на слово. Сначала скальп сдерут, переспросят и ещё раз сдерут. Потом солью посыплют. Пять кило героина, пароли, явки - вся отлаженная сеть вольтанулась коту под хвост! Это пипец, Димочка. Они будут рыть землю и искать крысу, а уж бывшего друга Ильмиры навестят в первую очередь. Благодари меня, красивую! Я сразу же  позвонила предупредить, а ты трубу забросил, водку жрёшь и дверь нараспашку.
 
- Умеешь успокоить, пани, - пробормотал я.

Приехали, ёшкин болт! Мало того, что я безвозвратно потерял Ильмиру, так вдобавок меня ищет орда озлобленных джигитов. Странно, почему до сих пор не прибили? Ильмира прекрасно знает, где мой дом.

Мозги и нервы заскрипели от перегрузки. Я поёжился, меня начало трясти и колотить.
 
- Куда мы теперь? Мне надо срочно выпить, - сказал я единственное, что приходило на ум. – Во, у меня карточка есть! - по стечению обстоятельств, это была одна из карточек, когда-то сунутых Ильмирой. Там должны остаться деньги.
 
Пани Обещание поняла, что мы благополучно оставили дом позади, и нехотя свернула к универмагу «Бастион». Взяла пластиковую карту из моих дрожащих пальцев.
 
- Сидеть в машине и носа наружу не казать, - напутствовала она, заворачиваясь в светлый плащ. – Говори пин-код. Так и быть, куплю тебе переодеться. Воняет от вас, господин алкаш!

Мотор «БМВ» остался заведённым. Прижавшись лбом к холодному стеклу, я растирал виски и морщился от собственного перегара. Какой-то гадский сон! Только что валялся с пузырём в обнимку, думая, что хуже одиночества ничего уже не будет, а тут... Героин, ОМОН, побег!
 
Милана вернулась, водрузила на заднее сиденье туго набитый цветной пакет. Бросила пачку сигарет мне на колени и путешествие продолжилось.

Я торопливо закурил. На город падали сумерки. Фары «БМВ» плескали светом в голые раскоряченные тополя, рваные придорожные баннеры, асфальт цвета овечьей шкуры. Мы мчались к посёлку Собачье озеро. Милана везёт меня к себе?
 
- Я же беспокоилась, а тебе по барабану, - ворчала пани, тоже закуривая. – Надо было разыграть тебя, пьяную балду. Соврала бы: у подъезда ждёт засада! Ты будто Джеймс Бонд летишь в окно на простынях… какой там этаж, третий? Прячешься на заднем сиденье, переодевшись в женское платье. Мы, отстреливаясь, уходим от погони на дырявых шинах. На засекреченной квартире выправляем тебе фальшивые документы. Ты остаёшься жить у меня в невольниках и носишь на руках, благодарный по гроб жизни,– Милана захохотала над собственным остроумием.
 
- Умотаться – смешно! - заметил я и потянулся до скрежета в костях.

 
                ***


Слева свинцовым полумесяцем мелькнуло Собачье озеро. Пронёсся частокол мачтовых сосен, редкие дачи за неприступными заборами. В отдалении мигал фонарь на шпиле вышки сотовой связи.
 
Перед капотом «БМВ» разъехались ворота с дистанционным управлением, как у Ильмиры. Усадьба Миланы Снежецкой оказалась двухэтажным теремом из оцилиндрованной лиственницы, с верандой и балконом. Должно быть, с него пани летними вечерами наслаждалась озёрным пейзажем.
 
- Будь как дома, забирай баул и выходи. Я машину поставлю, - распорядилась девушка-Обещание. – Там не заперто. Торопилась… из-за товарищей, которые вовсе того не заслуживают.
 
Домработница Джамиля удавилась бы от хаоса в квартире Миланы. И это владелица империи женской красоты! В прихожей свалены коробки с косметическими наборами, теннисные ракетки, растрёпанные каталоги, надорванный мешок кошачьего корма. Зеркало по периметру заляпано стикерами: «Галка вторник 8 ч», «Аванс ремонт 200 т», «Забрать массажный стол срочно».
 
Разувшись, я пронёс цветастый пакет на кухню. Она была прямо напротив входа – величиной с банкетный зал, разделённая барной стойкой на неравные половины. На второй этаж вела витая лестница в стиле хай-тек – хромированный серпантин.
 
На кухне-столовой тоже царил бедлам. Судя по всему, Милана не утруждала себя домашними хлопотами. Липкие стаканы, голое окно с поднятыми жалюзи.  На табурете в жирной упаковке из-под пиццы спит мохнатая дымчатая кошка.
 
- Не пугайся, я на днях экономку рассчитала, - сказала сзади ясновельможная  Милана. – Воровала, гнида. Думала, я рыночных цен не знаю, если по ресторанам обедаю? Сейчас тут всё цивилизую, а ты марш в ванную, и чтоб полчаса носа не высовывал!

Отобрав пакет, пани выдала мне из него купленные майку, трусы, носки и китайское утеплённое трико. Порылась в коробках с косметикой, вынула мужской подарочный несессер с гелем, бритвенным станком и одеколоном «Ла коста». Я ощутил дежавю: почти так же меня «укомплектовывала» Ильмира.

- Несессеры к Новому году припасаем, - Милана элегантно сбросила плащ и сапоги-кувшины. – Пусть клиентки своих обормотов побалуют. Дуй мыться, чего раскорячился?
 
- Одному страшно, - пьяно ухмыльнулся я и притворился, что беру Милану за талию. – Кто мне спинку потрёт?
 
Милана резко отступила с брезгливой гримасой.
 
- Ещё шаг – и уеду ночевать в другое место! – выпалила она. – Подыхай на фиг, дурак, матка боска!
 
Потом добавила мягче:
 
- Побреешься – получишь пива. И нормальной водки налью, слышал, Димка-хроник?

В белоснежной пене я пролежал минут сорок, потом кое-как сбрил недельную щетину. Под конец принял прохладный душ и почувствовал себя гораздо легче. Облачился в магазинные майку и трико, пришлёпал на кухню, оставляя влажные следы.

Платье Миланы аккуратно висело на плечиках. Сама она красовалась в  полосатой серо-голубой футболке почти до середины бёдер, а поверх колготок натянула длинные чёрные носки. Если вам кажется, что женщина вроде Миланы в футболке на три размера больше, в колготках и носках смотрится не сексуально, вы сильно заблуждаетесь. Она была прямо леди вамп.

Гордая польская дева успела убрать бардак на кухне, а из кастрюльки на плите  изумительно пахло супом. Меня ждали чистая тарелка, очищенное варёное яйцо, свежий хлеб и запотевший бокал пива.
 
- Курицу варить долго, - объяснила добровольная кухарка, черпая в тарелку янтарную жидкость. – Это полуфабрикат из бульона. Приличный, итальянский. – Милана бросила в тарелку половинки яйца, присыпала сверху рубленой зеленью и репчатым луком.
 
Поставила передо мной. Поколебалась, вынула до блеска отмытую рюмку. Извлекла из морозильника дорогущую водку «Млечный путь». Налила рюмку до краёв.
 
- Вторую – не раньше, чем всё съешь, - предупредила она и уселась с пивом напротив, подперев щёку рукой.
 
Желудок у меня отвык от горячей пищи и заурчал как взбесившийся комбайн. Я в два приёма очистил миску и не отказался от добавки. Девушка-Обещание спокойно попивала пиво, словно верная законная жена, дождавшаяся мужа с ночной смены.
 
- Что дальше-то? – осторожно спросил я, уже без спешки хлебая вторую порцию. – Пластическую операцию в своём салоне мне сделаешь? В Китай переправишь?

Милана смерила меня серыми глазами поверх пивного стакана, будто прикидывала, сколько за меня дадут на чёрном рынке. На достойную сумму я точно не котировался.
 
- Пару дней осмотримся и понюхаемся, - она небрежно осушила половину стакана и долила из бутылки. – Неизвестно, что предпримет  Искандер после ареста Акрама. Залягут или кинутся мстить? Пока я зондирую почву, тебе лучше не светиться ни дома, ни на работе. Ты же пьянствуешь в краткосрочном отпуске? Вот и замечательно. Твой телефон отключен, это тоже плюс. По работающему телефону местонахождение человека вычисляют с точностью до десяти метров, через сотового оператора. А у ребят Искандера возможности нехилые. Учти.


                ***


Дымчатая кошка, лишённая выброшенной коробки из-под пиццы, трогала в прихожей мои башмаки. Они были инородным предметом с мужским запахом.
 
Я махнул ещё дозу «Млечного пути». Качественная водка отличалась от привычной дешёвки как нектар от солярки. Ласкала язык, словно лёгкий мотылёк. Она легла на свежие дрожжи, неудержимо захотелось спать.

Устало моргая, я нагнулся над Миланой. Девушка сидела, подогнув ногу под себя. Гладкое горячее колено в колготках нахально торчало вперёд, словно отшлифованный морем валун. Я положил на него ладонь и хотел поцеловать Милану в губы.

- Спасибо за угощение, хозяюшка.
 
Милана строптиво отвернула лицо, поцелуй скользнул по скуле. Решительно сняла мою руку с колена.
 
- Ну-ну, без нежностей, шустряк! – сухо отрезала она. – Ты вроде бы Ильмирку замуж звал, а я рылом не вышла. Там ещё койка после тебя не остыла, женишок. Моё прощение надо заслужить. Шагай спать, приходи в норму. У меня на работе дела стоят.
 
- «Мужа зовут Кондратий. Обниматься не даю», - грустно пошутил я.
 
- Ты мне не муж, - бросила ясновельможная пани.
 
Я понуро отступил. Милана кругом права, у неё есть основания обижаться. Если бы мы просто порвали с Ильмирой - другое дело. А я полез с дурацкой помолвкой, с обручальным кольцом, и об этом, видимо, слышал весь город. Сотня гостей стала свидетелями!
 
Во второй по счёту комнате я обнаружил диван, рухнул наискосок и погрузился в целительный сон. Вроде бы ещё уловил, как хлопнула входная дверь, и клацнул замок.
 
Проснулся в темноте. Электронные часы на окне показывали одиннадцать вечера. Поплёлся в туалет. Свет в соседней комнате тоже не горел. Работал телевизор с приглушенным звуком. Милана сидела в кресле, перекинув обнажённые ноги через подлокотник, бегала пальцами по экрану громадного смартфона размером с Библию. Вспыхивающие заставки озаряли её породистое лицо белым, розовым, оранжевым. На меня Снежецкая и бровью не повела.
 
После ванной я зашёл на кухню и залез холодильник. На боковой полке оставались три бутылки пива из доставленных Миланой днём. Скрутил с одной пробку и жадно начал пить из горлышка, заодно соображая, что неплохо пропустить рюмку чего покрепче.
 
- Лучше чаю вскипяти, - посоветовала Милана, возникая в дверном проёме. У неё на щеке алел отпечаток велюровой обивки кресла.
 
- Что за мода лезть в мою жизнь? – разозлился я. Покупка выпивки и ночлег ещё не наделяли Милану правом мне указывать. – Я никого не трогаю. Ни-ко-го! Но одну не устраивает, что я православный, другую – что пью, третью – ещё какая-то хрень. Воображает, что я мачо и альфонс.  Шли бы все лесом.
 
Я повертел в руке рюмку, отставил и взял пивной стакан Миланы. Накатил туда на две трети морозного «Млечного пути» и жахнул, аж кадык обожгло.
 
Милана скрестила руки на пышной груди, обтянутой футболкой, облокотилась о косяк.
 
- А ты не веди себя хуже бабы, - огрызнулась она склочным голосом. – Смотреть тошно. Горе у него, Ильмирка предложение руки и сердца забраковала! Я сто лет назад сказала: ни фига у тебя с Курбат-Шах не выгорит. Ты им никто и звать никак. Убедился?

Она хмыкнула, отлучилась в комнату с телевизором и швырнула на стол пёстрый глянцевый журнал.
 
- Совсем запамятовала. Любуйся. Наш совместный выпуск, уже в продаже!
 
С обложки соблазнительно улыбалась сама Милана в платье с волнующим вырезом. В руках она держала раскрытый кейс, набитый косметикой. «Внешность обманчива, но ваша красота – правдива!» - гласила сноска-флажок, набранная двадцать восьмым шрифтом. Слоган тоже мой, я посылал с дюжину разных вариантов.

Я вяло пролистнул мелованные страницы. Не было нужды перечитывать заказуху собственного производства. Материал действительно занял центральный разворот, всё грамотно свёрстано, снимки отретушированы в  фотошопе.
 
- Хороша Маша? – Милана без лишней скромности полюбовалась своим изображением, звучно поцеловала обложку. Выглянула из-за журнала хитрым зрачком. – Продажи  услуг в моих салонах уже поднялись на восемь процентов.  Хоть и заказной текст, но написано вдохновенно, мне технический редактор по телефону так сказал… И ведь хорошая Маша совсем рядом, только руку протяни?


                ***


На провокацию я не отреагировал. Наполнил стакан на две трети, снова влил в себя, протолкнул алкоголь в желудок глотком ледяного пива. Можно спать дальше.

- Прислушайся, как сыплется твоя бедная печень, алкаш-катастрофа! – буркнула пани Обещание и удалилась в кресло вместе с журналом.
 
Я вернулся в спальню, забрался под одеяло и смежил веки. Доза спиртного произвела успокоительный эффект. Надо было захватить с собой ещё бутылку пива, но можно и без неё. Милана какое-то время безмолвствовала в большой комнате, потом не выдержала. В потёмках просочилась через порог и нависла дамокловым мечом.
 
- Значит, Ильмирам мы баллады посвящаем, а перед хорошей Машей два слова связать в падлу? Прощения попросить не желаешь?
 
- Желаю, Милана, - сказал я. – Дай время текст обдумать.
 
Польская дева трудно, клокочуще дышала. От неё исходил нездоровый, малярийный жар.

- Она тебе рассказывала, как мы куролесили вчетвером? Зарина надела наручники на Алсу, а я занималась Ильмирой. И её это ужасно вставляло, понял? Она балдела, верещала, настаивала обращаться с ней покруче.
 
У меня заныло в ушах и поджелудочной железе.
 
- Почему я тогда её не пришибла, уродину? – прохрипела Милана в упор. – Был  бы атомный оргазм!
 
И коршуном, без предупреждения, упала сверху. Добротно сбитое, аппетитное тело паровым катком размазало меня по дивану. Как когда-то в машине на запущенном дворе с «иссякшим» бензином, пани принялась грубо, больно клевать меня поцелуями в лицо, попутно запустив руку под одеяло.
 
Акция происходила злобно и молчаливо. Снежецкая долбила мой нос и лоб сжатыми губами, мяла мой живот, а я…

Я испытал худший на свете облом, какой способен случиться с мужчиной в ответственный момент. Отравленный интоксикацией организм не отозвался на близость женского тела. Наверное, аукнулась семидневная пьянка и безобразное, полуголодное питание. Я лежал, слабый и размякший, как промокашка в луже.
 
Мне нужны были некие дополнительные мгновения, чтобы собраться, встряхнуться, чтобы дать Милане то, что предусмотрено природой. Но польская дева не оставила мне шанса на реабилитацию. С той же неожиданностью она выпростала руку из-под одеяла, поднялась и презрительно отошла.
 
- Ты всё ещё думаешь об этой… тряпочнице! Об этой чурке! – крикнула Милана с такой яростью, что брызнула слюной на постель и на мой подбородок. – Присушила она тебя! Без цепей приковала!
 
Я неловко сдёрнул внезапно отяжелевшее одеяло, начал подниматься.
 
- Не надо, Милана. Иди ко мне?…

- Сиди, где сидишь! – в звенящем голосе польской пани проскользнули истерические нотки. – Попробуй прикоснись – уеду ночевать в салоне!
 
Опустив ноги на пол, я сгорбился, свесив руки между колен - пьяный, бездарный, в чужом доме и в чужой новой майке, да ещё страдающий временным половым бессилием.
 
В полутьме я скорее угадал, чем разглядел, что Снежецкая демонстративно  растопырила пальцы на руке.
 
- Дима, я три раза предлагала тебе себя! – уже тише сказала она. – После фотосессии – раз. После того, как припёрлась в редакцию, – два. Прямо сейчас – три. Мои лимиты и терпение исчерпаны на вечность вперёд. Я ненавижу тебя, понял? Сколько ещё между нами будет маячить Ильмирка?
 
- Успокойся, пани. Немедля убираюсь к сволочной матери, - я встал, скрипя коленными суставами. После затяжных пьянок у меня всегда хрустят кости и выпадает в осадок месячная норма волос. – Милана, я не просил меня спасать и увозить, но благодарствую за помощь.
 
Шагнул к двери, однако Милана была трезвее и подвижней. Метнулась и загородила собой проём, как вратарь при решающем пенальти.
 
- Не уходи, Димочка. Пожалуйста, - произнесла девушка остывая, едва не просительно. – Останься. Ложись. Очень тебя прошу.
 
Я потоптался у дивана и сел, страстно желая вновь выпить водки. Согласен из горлышка. Согласен на тёплую, разбавленную ацетоном и вызывающую рвоту – но водку. Нервная сцена сожгла во мне весь кайф предыдущего опьянения. Голова мучительно загудела.
 
Милана сползла спиной по косяку на корточки. При свете я бы видел её раздвинутые коленки, трусики и что там ещё из дамских прелестей. К сожалению, различался только контур: тёмная тень, похожая на согнутый снегом пышный терновый куст.
 
- Мы поступим взвешенно, неторопливо, - заговорила Милана. – Ты останешься у меня, Дима. Сейчас мы желаем друг другу спокойной ночи, и я иду спать в свою комнату. Здесь, на первом этаже. Я буду рядом, но ты не ломишься ко мне, не нарушаешь моё личное пространство, пока я не готова. Мне нужно привыкнуть. Пережить. Простить. Я ведь смертельно обижена, Дима. Сам знаешь, за что. Ты обманул. Я тебя ждала, писала, звонила, назначала свидания, а ты… Ладно, замнём. Дело прошлое. Главное, - чтобы джигиты не предъявили тебе счёт за разгромленную наркобазу. Разведку и прочее я беру на себя. А с тобой мы обязательно помиримся, дай срок. Идёт?
 
«Ильмира спрашивала: скажи «да»? – некстати шевельнулось в уме.
 
- Одобряю, - сказал я согнутой тени тернового куста. – Можешь ложиться здесь, Милана. Клянусь, не буду приставать. Только ещё водки выпью.

- Тссс! – прошипела Милана, прислушиваясь.
 
Где-то в глубине дома раздавались шаги. Глухие. Вкрадчивые. Пуф… Пуф… Будто кто-то идёт на носочках, не отрывая ног от пола. Пуф… Пуф…

- Эти гоблины уже в доме, - в шоке выдавила Милана. – Оперативно они тебя  вычислили!

 
                ***


Мои проклятые колени громыхнули ржавыми шарнирами, когда я по возможности плавно сдвинулся к окну и оглядел двор, вжимаясь в простенок. На окне висел лишь просвечивающий тюль из органзы. Видимо, Милана считала старые добрые шторы мещанским пережитком. От кого завешиваться, если бревенчатый терем укрыт за глухим капитальным забором?

Ни малейшего движения перед домом я не засёк. Окно этой комнаты выходило не на ворота, а на восточную сторону. В октябрьской ночи пустует голая лужайка, за ней какой-то сарай. Может, баня. До постройки метров десять, три хороших прыжка и перекат, если никто не караулит за углом.
 
Пуф… Пуф…

- У меня в спальне хранится пистолет, - дрожащим шёпотом сказала Милана. – Австрийский какой-то. И патроны.
 
Где её искать, спальню? Почему бы не хранить оружие сразу в Буэнос-Айресе?
 
Пуф… Пуф… Шастают, по-моему, в районе прихожей.
 
Я тронул диван, прикидывая его вес. Дорогая, солидная мебель для респектабельного интерьера. Не древесно-стружечная плита, а цельный брус. Если забаррикадировать вход…

Милана несла вахту у порога. Наверное, подумывала: не рвануть ли за пистолетом?
 
Пуф… Пуф…
 
Нет, ворочать диван опасно. Гости пока не сообразили, в которой комнате нас искать. На шум сдвигаемой мебели они мигом сориентируются, шмальнут через дверь – и привет. Я бы так и сделал. Межкомнатная дверь не толще картона, пулю не удержит. Значит, мотаем через окно.
 
Я схватил с подоконника какую-то безделушку. То ли карандашница, то ли статуэтка. Я бы предпочёл гранату Ф-1.
 
- Милана, сейчас мы тихо отпираем окошко и бросаем в кусты эту штуку. Если на звук ничего не произойдёт, и горизонт чистый – выскакиваем вместе. Если начнётся крик, стрельба, любая движуха, то я вылезаю и работаю с ними. Это отвлечёт тех, кто ходит по дому. И ты молнией летишь в спальню за пистолетом, стараясь не подставиться. Ферштейн?
 
- Ферштейн… - пробормотала ясновельможная пани. – А тебя во дворе не убьют?
 
- Не распыляйся на мелочи. Твоя цель – пистолет.
 
Пуф… Пуф… Что-то приелся мне этот однообразный звук. Нам попались очень нерасторопные бандиты.

- У тебя по периметру сигнализация включена?
 
- На заборе? Конечно, я же одинокая женщина… Ой! А почему тогда ничего не мигает, не ревёт? Где они пролезли?
 
Пуф… Пуф-пуф! Идущий по дому сбился с шага. Ступил два раза подряд. Запнулся, что ли? И почему шаги не приближаются и не отдаляются?

С каркающим смешком я открыто направился к двери. Милана огромными испуганными глазами пронаблюдала, как я выхожу навстречу неминуемой гибели и хохочу во всё горло в прихожей.
 
Кошка! Я совсем отвык от домашних животных. У Ильмиры кошек не было, у меня – тоже. Дымчатая киска азартно таскала по ореховому паркету мой громоздкий ботинок с чужеродным мужским запахом. Ботинок при этом волочил шнурки и  скрёбся по полу подошвой – пуф-пуф!...
 
- Цапка! Дрянь такая! – ахнула польская дева и счастливо бросилась тискать мохнатую питомицу.
 
Мы ржали, не останавливаясь, когда я наливал нам обоим по сто граммов «фронтовых», чокался с Миланой и прожёвывал корочку хлеба с луком. Снежецкая так и пила рюмку – с озадаченной Цапкой на руках.
 
- Враг отбит, роте положен отдых, дозор не выставляем! – сказал я.
 
- Иди чисти зубы, вояка, - велела Милана. – В ванной на полочке новая щётка, голубенькая. От тебя несёт, как от фабрики по производству перегара.
 
Я отдраил зубы, вернулся в комнату, лёг на солидный диван из цельного бруса. Алкогольная анестезия мало-помалу опять начала меня обволакивать. Мимо Собачьего озера ночами совсем не ездили машины. Тишину можно было намазывать на хлеб.
 
В этой тишине возле дивана из темноты выросла ясновельможная пани.
 
- Пуф-пуф, - произнесла Милана, отгибая уголок одеяла. – Это мы, кошки.

Он оттёрла меня к стене и легла.
 
- Я уже почти на тебя не сержусь, обманщик. Ты геройски защитил свой башмак от Цапки.
 
Тело девушки было нагим, пахучим и безупречно ухоженным.

 
                ***


Утром я дрых беспробудно, не заметив, как ясновельможная Милана уехала шуровать свои разрекламированные салоны. Нет, не хотел бы я держать собственный бизнес. Разве это драйв? Ни выпить, ни поспать.
 
На барной стойке в кухне-столовой торчком стояла записка жирным красным маркером:
 
"Всё, что в холодильнике, – твоё. В баре есть коньяк. За двор не ходи. Вернусь пораньше, как узнаю городские новости. Целую, алкаш".
 
Дымчатая Цапка трещала кошачьим кормом у разорванного пакета при входе. Бедолага, очевидно, с утра до вечера предоставлена сама себе. Хоть бы друга ей Милана завела.
 
В качестве лёгкого завтрака я выбрал творожную булочку, пару варёных яиц и по чуть-чуть водки и пива. Потом выяснил, что бар ломится от элитной горючки, и отведал распечатанного испанского коньяка. Выкурил на крылечке две сигареты. Всё стало прекрасно.
 
В кабинете Снежецкой у компьютера обнаружился подходящий USB-разъём. Пора было заправить потухший мобильный и проверить входящие звонки.

Над компьютером притулилась фотокарточка с двумя Миланами. Похоже, снимок сделан неподалёку, на Собачьем озере. Летние облака, сосновый берег, дощаные мостки, за лесом торчит спица сотовой вышки.
 
Пепельно-русые сёстры в смелых купальниках держатся за руки и смеются в камеру. Пропавшая Лора – копия Миланы, не хватает пикантной родинки над верхней губой. Черты лица даже более правильные. Лора производит впечатление коммуникабельной, компанейской девчонки. У Миланы взгляд глубже, загадочнее. Если Милана девушка-Обещание, то Лора была девушка-Согласие.

А фигуры у обеих модельные, словно спелые яблочки. Так и подмывает сгрести в охапку сестричек вместе с бюстами, губами и попками.
 
Лора исчезла семь лет назад. Её не нашли. Милане показали два трупа в измятой машине за городом: якобы похитители сестры. Что там процедил сыскарь Балашников при последней встрече? За какие-то грехи Лору Снежецкую накачали наркотиками и сгноили в борделе для плохих парней. Причём с подачи Акрама или его братвы.
 
Знает ли Милана, что Лоры нет в живых? Она намекала, будто близка к теневым  кругам города, но до сих пор только предполагает, что Лора погибла, а  конкретных сведений о сестре у неё нет. Или я что-то путаю? Если у нас зайдёт разговор о Лоре, надо осторожно передать Милане слова Балашникова. Лев Родионович не треплет языком попусту. Сказал – мертва, стало быть, так и есть.

Установив трубу на зарядку, я попробовал выйти в интернет с компьютера. Хрен там, доступ оказался запароленным. Почему у Миланы стоит пароль, если она живёт одна? Или ввела сегодня с утра, специально от меня?

Ну да перебьюсь. Системник пашет, зарядка телефона идёт. Можно включать и падать в обморок от страха. Я нажал «пуск».

Сначала на экране появилась традиционная заставка с Ильмирой в чёрном бикини. Я скорбно вздохнул, вошёл в настройки, поменял картинку на цветущую японскую сакуру. Безучастно смотреть на брошенную девушку было выше моих сил.
 
В это время лавиной посыпались отчёты о пропущенных звонках за неделю. Звонок от Ильмиры был только один, в тот вечер, когда я ушёл с Горочки. Я скинул его, возвращаясь домой. С тех пор черноокая лебедь меня не набирала, лишь на второй день выстрелила безответной прощальной СМС-кой:
 
«ЗА ЧТО?»


                ***


Пришлось бросить телефон и экстренно приложиться к испанскому коньяку.
 
- За что? – спросил я у дымчатой Цапки. – Действительно, неважнецки  получилось.
 
Цапка инстинктивно дотумкала, что недоумок-квартирант просит его пожалеть, и поелозила холкой о мои ноги. Дальнейший список мы разбирали вместе.
 
После побега в вулканический запой мне звонили с разных малозначительных номеров – коммунальный участок, судебные приставы, уголовно-исполнительная инспекция. Это понятно: хотели обсудить газетные темы. Была масса пропущенных входящих от Миланы. Она трезвонила и писала:

«Ты где?», «Срочно перезвони, я не прикалываюсь», «Ты в опасности».
 
Я невольно улыбнулся. Ильмира с Миланой диаметрально противоположны по характеру. Польская пани – тетива взведённого арбалета. Комок нервов, поток заряженных частиц. Ильмира – гладкая заводь в глубине изумрудного оазиса. Оазиса, который я покинул.
 
Ещё меня зачем-то домогались дочь Джамили Гюзель, спортивный репортёр и коллега Стас Никитенко, а также оперуполномоченный Лев Родионович Балашников. Три дня назад. Уже интереснее.
 
Особенно меня насторожили несколько звонков с незнакомых номеров и один – от абонента с антиопределителем. Кто-то не захотел оставить мне телефон для обратной связи. Акрам или его королевская гвардия? Проверил даты. Вчера и сегодня мне не звонил никто. Все пропущенные были до захвата склада в «Обновочке». Однако ясности это не вносит.
 
Тут же я подумал, что авторы звонков в данную минуту читают извещения: «Абонент такой-то появился в сети». Милана не зря советовала держать телефон выключенным, в этом присутствует рациональное зерно. Быстренько залез в интернет, обшарил популярные сайты. Фурора в городе не было. Местные издания безлично-обтекаемо информировали:
 
«Вечером, 15 октября, в подсобном помещении супермаркета на улице лётчика Гастелло»…  «при участии бойцов Росгвардии»… «задержаны подозреваемые»… «изъято 4873 грамма порошкообразного вещества растительного происхождения».
 
«Порошкообразное вещество»! Естественно, никакой чиновник МВД не назовёт героин героином, пока нет результатов химической экспертизы. С него махом голову снимут, вместе с погонами.
 
Проводится проверка, по которой будет принято процессуальное решение. Тра-та-та…  Решается вопрос о возбуждении уголовного дела. Возбудят, в установленные законом сроки. Я набрал Стаса Никитенко.

- Привет. Искал меня?
 
- Отдыхаешь раньше времени, гадёныш? – завистливо сказал Стас. – Салют. Слышал новость про склад на Гастелло?
 
- Ага. Знаю, что уголовщина – моя стихия, но сижу возле ящика отборного коньяка и уходить от него не намерен.
 
- Пей и не парься, - сказал Стас, что-то попутно печатая. – Шеф поручил раскручивать тему Лариске, а ты заинтересованное лицо, тебе нельзя. Это ведь … твоей подруги супермаркет? Лыжницы с эталонным анфасом?
 
- Уже не подруги, - тоскливо отметил я. – Зачем звонил-то на днях?

- Ах, да. Сэр, ваша кожаная папка, паспорт и водительские права лежат в редакции. Принесла неведомая стройная девочка школьного возраста, пленительная как лань. Я всегда подозревал тебя в скрытом педофильстве. Хоть бы улики детям не оставлял!
 
Гюзель. Ура! Как бы там ни было, Ильмира вернула мои документы. В папке лежали медицинский полис, ИНН, паспорт и остальное. Даже нечестно добытые права нашлись!
 
Больше, по словам Стаса, меня никто существенный в редакции не спрашивал. Пообещав выйти на работу через неделю, я дал отбой и набрал опера Балашникова.
 
- Здравствуйте, Лев Родионович. Чайком балуетесь?
 
Старый мент махом обрушил моё встрепенувшееся было настроение. Он заговорил в своей шифрованной манере. Это было не к добру.
 
- Долго не болтай, телефон сядет. Скажи: какая у вас погода? Ясно или дождь?
 
Я допёр, что Балашников находится на людях и не называет моего имени. Его интересует, не убивают ли меня?
 
- Небо ясное, - сообщил я, машинально выглядывая в окно кухни. На самом деле небо было заткано мерзкой осенней моросью. – Барометр в порядке. Вам неудобно говорить?

- По пляжу не ходи, вдруг обгоришь? – отрубил Лев Родионович. – Если дождь – беги в кафе, о котором я говорил. Там повар свой. Накормит, обогреет. Мне некогда. Бывай.
 

                ***


Почёсывая Цапку за грудку, я разорвал соединение.

Балашников чем-то обеспокоен. За чаем в тот раз он нахваливал кафе «Сулико» на Речном бульваре. Надеюсь, я правильно истолковал послание. Облава на меня пока не ведётся, но опер Родионыч в унисон с Миланой Снежецкой не рекомендует мне гулять по улицам без нужды, а если прижмёт – обращаться к верным людям. По-моему, «Сулико» открыл бывший десантник, участник локальных конфликтов. Кавказские горцы туда не сунутся.
 
Дождался. Телефон разразился громом входящего звонка. Песенка Ильи Чёрта «Неродина». Я едва не выронил мобильный. Оглушённая Цапка удрала с колен и затерялась в доме.
 
Уф-ф!... Звонила всего лишь Милана, легка на помине.
 
- Тебя невозможно оставить одного! Пришло извещение. На фига ты включил трубу? – бушевала польская пани.
 
- Читаю новости, - объяснил я. – Сижу в глуши на Собачьем озере, и комп у тебя запаролен.

- Потерпи, скоро буду, - Милана сбавила тон. – В общем, перехожу к делу, раз дозвонилась. Крупного резонанса вокруг склада не замечено, но из Лондона на разбор полётов спешит твой несостоявшийся тесть Искандер. Его логику и планы предугадать невозможно. Тебя могут грохнуть походя, для ровного счёта. Мало ли чего ты за три месяца вытащил из доверчивой Ильмирки? Отсюда мораль: не вылезай из подполья, пусть пена осядет. Выключай телефон, сейчас же.
 
- Хоть пароль на компьютере скажи, а то весь коньяк выпью! – взмолился я.
 
- Я… я не помню, - сказала польская дева. – Ко мне приезжали подружки с детьми, я закодировала доступ, чтобы по ночам на пиратских сайтах не сидели. Там такие крюки вылезают, что фаервол виснет.
 
- Пани Милана, - сказал я цитатой из «Алого паруса». - Ты врёшь так ненатурально, что я протрезвел. Не напрягайся. Конец приёма.
 
Придавил кнопку «off», и экран с японской сакурой померк.
 
За пароль на Милану пенять нечего. Никто не любит, когда за его компьютером хозяйничают левые товарищи, изучая тайные увлечения владельца. В моей домашней машине, например, живёт коллекция жёсткой эротики. Распятые на крестах мазохистки с кляпами и тому подобные штучки для мужчин от восемнадцати лет. У польской пани могут быть свои закидоны. Только святая, безгрешная Ильмира запросто вверяла мне свой агрегат.

Дьявол, неужели я до конца дней своих буду сопоставлять Ильмиру с другими женщинами?

Разогрев вчерашний бульончик и нарезав шикарный сервелат, я высочайше отобедал, воздав должное коньячному напитку. Вышел проветриться на моросящий двор. Покурил. Цапка выползла на веранду и умывалась на ступеньках, не желая шлёпать по мокрой траве.
 
Терем Миланы был крепкий и стильный, а вот дворовые постройки и гаражи строились набегами, урывками, без грамотного догляда. Шабашили какие-нибудь продувные ребята. Сайдинг подогнан косо, саморезы вкручены через один, асфальтовые дорожки залиты неровно. По углам двора среди кустов колышется бурая крапива. Если Милана жила здесь с сестрой и не бывала замужем, то ей, разумеется, не раздвоиться между салонами красоты и надзором за шабашниками. Полагаю, ясновельможную обдирали как липку, по полной стоимости.
 
Где Милана хранит инструменты и есть ли они вообще, я понятия не имел. Женщины пихают строительный инвентарь в такие закрома - без бутылки не разберёшься. Моя вдовая дальняя родственница держит молоток и гвозди в баке сломанной стиральной машины.
 
Во дворе Снежецкой стояли три отдельных гаража. Ставились они в разное время и из чего попало. С миру по нитке. Когда Милана разжилась деньгами и купила первую машину, она построила один бокс. Завела две машины – построила второй бокс. Бродячие шабашники чихали на фэн-шуй и эстетику. Тяп-ляп, прискакали за расчётом.
 
Позорней всех смотрелся гараж посередине. Газобетонные стены внахлёст обшили коричневым металлопрофилем, но листы резали кое-как, и на шурупах тоже безбожно сэкономили. В этом гараже скучал аквамариновый «ситроен». На нём Милана возила меня пить кофе и подряжать на журнальную статью. На хлипком стеллаже за французским седаном я нашёл уйму сокровищ. Шуруповёрт, болгарку и коробку крепежа.
 
- Поработаем? – спросил я Цапку. – Давно я не брал в руки дрели.
 
Кошка чихнула и юркнула за мной в тёплый терем.
 

                ***


Я вынес рюмку, коньяк, сервелат и булочку. Расставил композицию по фэн-шую на капоте «ситроена», хлопнул испанского пойла для смазки и отправился выравнивать фасад болгаркой. Жаловаться на грохот было некому. На Собачьем озере людно только в купальный сезон. В октябре здесь даже птицы не летают.
 
Сходив на кухню за свежей закуской, я отцепил телефон и вырубил запароленный компьютер. Батарея мобильника зарядилась. Недурно бы покрутить в гараже музыку, но я засомневался и не стал активировать аппарат.
 
Гаражная реставрация была на мази, когда во двор вкатился серебристый «БМВ». Попивая коньячок, я к тому времени ободрал все косо пришитые профильные листы, обрезал заусеницы и собирал мозаику заново.
 
- Вот кого надо было нанимать! – всплеснула руками Снежецкая. – А меня  мастера убеждали, что кладка стены кривая, по-другому жесть не прибить.
 
- В башке у них криво, - с бравадой отвечал я, - Видят, что работодательница – девушка, и халтурят как черти. Кропал я статью про фирму, которая окна вставляет. Они пожилых бабушек любили обслуживать. Загонят оконную коробку набекрень, возьмут деньги и отвалят. Если же старуха возмущалась, что окно не закрывается, ей писали длинное уравнение с альфа-косинусами, мол, дом построен мимо проекта, а окно - идеальное. И бабки шли в жилищную инспекцию жаловаться на строителей.

Милана одобрительно посмеивалась. В короткой кожаной куртке, облегающих джинсах и малиновом шарфике, наброшенном на волосы, она подошла вплотную, и мы сочно поцеловались.
 
- Извини, кажется, я выдул из бара испанский коньяк, - чистосердечно признался я, обнимая Милану той рукой, что была почище.
 
- Да хоть весь бар сюда вынеси, - залихватски сказала ясновельможная пани. Русую чёлку полоскал ветерок. – Праздник! Будем считать, что муж вернулся из длительной командировки на Восток.

Ироничный выпад про Восток был не слишком удачен, но после вчерашних обид контакт налаживался. Милана стояла здесь, желанная и красивая, и у меня было сто причин целовать её губы в каплях дождя.

- Скоро стемнеет, заканчивай, - шепнула Милана самым обворожительным голосом. – Новости всё те же. В городе затишье, Акрам арестован. Абреки ждут Искандера, чтоб направил братву на путь истинный, отмазал, разрулил. В конце концов, это его героин, пусть думает. Пойду приготовлю нам ужин. Не задерживайся. Оставь занятие на завтра.

Девушка-Обещание ушла в дом. Мне не терпелось тотчас последовать за нею, но разумнее дошить фасад и позже к нему не возвращаться. Взбодрившись рюмочкой с капота, я тасовал листы профиля со сноровкой шулера. Впереди ждал приятный вечер.

Немного погодя серый денёк стремительно сгустил краски и растворился в мутной жиже дождика. Я размеренно жужжал шуруповёртом, вгоняя крепежи по линеечке, в шахматном порядке. В окне за спиной зажглись лампы. Они осветили фасад гаража как на ладони, и темнота во дворе мне стала нипочём.
 
Стоя на подвернувшемся ящике, я засверливал верхние ряды саморезов над воротами. Оглянувшись назад, за стеклянистой занавеской из органзы увидел  Милану.


                ***


Это был кабинет, и Милана расположилась перед компьютером, боком к окну. Ясновельможная пани сидела в шоколадном топике с голыми плечами, улыбалась в монитор. Ага, в «Одноклассниках» или «Инстаграме» расслабляемся? Сняла свои запретные пароли?
 
Минут пять я любовался с ящика Миланой, её сливочным бюстом в топике, точёной рукой, теребящей пепельные пряди, шевелящимися губами.

Шевелящимися? С кем она беседует? С компьютером?
 
Я ввинтил ещё два самореза и сообразил, что пани общается с кем-то по скайпу. Сам я этой бедой не пользовался, однако представлял принцип её действия. Правда, отсюда не понять, кто визави Снежецкой. Перед кем она цветёт и хохочет, поводит плечами, похожими на шары сладкой ваты?
 
Ещё два самореза вонзились в свои гнёзда. Я испытывал нечто сродни ревности. Осталось вкрутить полдюжины штук и пойти присоединиться к веселью в кабинете.
 
Обернулся и выронил шуруповёрт на землю.

В комнате Милана стягивала через голову шоколадный топик. Она делала это очень медленно и возбуждающе. Изгибалась, показывала себя веб-камере со всех сторон, виляла тазом в обтягивающих джинсах.
 
Швырнула топик прямо в монитор. Засмеялась. Шоколадный лоскут раскинулся по экрану, отлепился, сполз и кучкой улёгся на клавиатуру.
 
Милана играла вечерний онлайн-спектакль без лифчика. Выпятила сливочные груди, приподняла их бицепсами, словно домкратами, прижала указательными пальцами соски. Закинула ногу на стул, продолжая блудливо улыбаться и говорить с невидимым зрителем. Потёрлась промежностью о спинку.
 
Вероятно, пани и думать забыла, что со вчерашнего дня живёт не одна. Что её драгоценный квартирант, с которым она сегодня спала, чинит во дворе херов  фасад её херова гаража с херовым «ситроеном».

Когда Милана в кабинете принялась лизать себе соски, я спрыгнул с ящика. Вваливаясь в терем, я с порога расслышал кабинетный диалог, его крохотный кусочек в полторы реплики. И оцепенел от злости.
 
- Лёша, развратник, тебе не стыдно приставать к почти замужней женщине? – мурлыкала Милана совершенно по-бл@дски.
 
Почти замужней? Сука.
 
- Я же много не прошу, - вальяжный бас принадлежал мужику лет пятидесяти. – Покачай танками, Мимишка, вспомним молодость!

«Качать танками». Да, так это называется у танцовщиц в мужских клубах – трясти и лапать себя за грудь.
 
- Какие на нас трусики, Мимишка? Они мокрые? Белые? – не унимался похотливый Лёша.
 
Милана заохала и заахала. Гремя грязными башмаками, я вошёл в кабинет.

Полураздетая девушка-Обещание расстёгивала перед камерой тесные джинсы. Вытаращилась на меня мутным, непонимающим взором, будто на восставшего  мертвеца. По-моему, она всерьёз забыла, что я уже сутки как нахожусь в её доме. «Божественной пыли» перед сеансом нюхнула?

Лощёная морда мужика в мониторе была мне незнакома. Да я особо и не вглядывался.
 
- Трусики, пид@р гнойный? – спросил я.
 
Ударил с разворота ботинком в сорокадюймовую панель и развалил пополам вместе с лощёной рожей. Мерзко завоняло жжёной пластиковой изоляцией.
 
Милану-Мимишку я не тронул. И даже не хлопнул при выходе дверью. Я ею ё@нул.
 

                ***



Куртка, ключи и телефон были у меня с собой. Меньше чем через час я поднялся в свою квартиру в Кружном переулке, выхлебал из горлышка полбутылки недопитой дешёвой водки и уснул.

Я был прямо Колобок. От Ильмиры ушёл, от Миланы ушёл. И от Горочки ушёл, и от Озера ушёл.
 
От любви ушёл. От измены ушёл.
 
Никто не бежал меня убивать. Никому я был не нужен.

 
                ***



В газетной полосе всё измеряется знаками и символами. Восемьсот знаков о школьной олимпиаде по физике, двести пятьдесят знаков о поздравлении ветеранов маслокомбината, тысяча шестьсот знаков о некачественном  капитальном ремонте «высотки» на центральном проспекте. Любая информация независимо от содержания измеряется цифрами, знаками и квадратными сантиметрами.
 
Интересно, сколько знаков требуется, чтобы описать тоску? Молчащий телефон, опостылевшую осень и непросыхающие башмаки. Глинистые пельмени, трещины на подоконнике, дребезжащий на ветру соседский карниз? Вечер, висящий над улицей неглаженной, скверно сшитой простынёй, скрежет забитого мусоропровода в подъезде, тявканье сигнализации Вовкиной «Приоры» во дворе?
 
Любую тему можно раздуть хоть на миллион печатных знаков. У журналистов это называется «строкогонство» или «вода». Работа на объём ради повышенного гонорара. За одно слово «тоска» тебе ни шиша не заплатят. Его даже на газетный заголовок не растянешь. Хлопочешь о гонораре - пой оду тоске. Мудри, анализируй, растекайся по древу, топи потребителя в словесном хламе. Громозди фразы, живописуй свои умозаключения, изгаляйся, сколько влезет.
 
Но всё равно, в настоящей тоске – только пять печатных знаков, и раздувать тут нечего.
 
От этих пяти знаков я преждевременно постарел. Я протрезвился, прибрал в квартире, вышел на работу после двухнедельного штопора – искать свои двенадцать процентов драйва. Зарылся в тексты о коммунальных дрязгах, непунктуальном общественном транспорте, задержках зарплат и бытовом криминале. И поймал себя на том, что избегаю лишних движений.

Старость – это экономия мускульных усилий, когда перед походом в магазин составляешь список покупок, чтобы не возвращаться второй раз за пачкой чая или соли. Когда, вынося мусор, попутно выгребаешь из почтового ящика рекламный спам и даже поднимаешь горелую спичку на лестнице. А то позже в лом будет нагнуться.
 
Прежде чем идти на кухню ставить чайник, я заодно забирал с собой партию белья в стиральную машину. По дороге с работы распределял маршрут через булочную, кассу коммунальных платежей и терминал оплаты сотовой связи. Чтоб, не дай Бог, не бежать куда-то дважды и не суетиться сверх технического регламента. Короче, здорово разленился.
 
От Ильмиры в моём телефоне остались несколько фотографий и СМС-сообщений. Фотографии я перекачал в компьютер. Пересматривать интимную «полуобнажёнку», где она позирует в наручниках и латексном белье, было тяжело и неловко. Вроде как забираешься в постель к уже чужой девушке.
 
К счастью, сохранились более невинные кадры: Ильмира за рулём «Лексуса», Ильмира у кафе-мороженого в деловом костюме, и последний снимок - Ильмира в новой беседке с сердечками за день до именин, восьмого октября.

Эпизод  в беседке получился лучше всех. Что характерно: сделан накануне полной задницы и нашего разрыва.
 
СМС-сообщения восточной девушки были простенькими. Она обожала стихи даровитых поэтов, сама же писала незатейливо и стеснительно, словно гимназистка:

 
"Твоя девушка зашилась и весь день скучала.
Поцелуешь её на ночь? Ей бы полегчало…"


Я радовался, что послания Ильмиры существуют вне времени и не привязаны к сухим конкретным событиям, типа «Купи домой гороху». Их можно было перечитывать в ванной, в очереди к кассе и на редакционной планёрке. И мысленно отвечать. Каждый день по-разному.
 
Сообщения ясновельможной Миланы я удалил. На звонки не взял трубку.  Заключительное СМС пришло ночью после моего ухода из светлого терема на Собачьем озере. Оно было длинным, частей из десяти, изобиловало словами: «люблю», «прости», «это хороший старый друг», «не то, что ты думаешь», «я с ним не сплю». И опять – «люблю», «жду», «умоляю».

Других новостей не было. Ильмира бесследно уехала из города. Возможно, даже из страны.

 
                ***


В момент атаки СОБРа на злополучный склад «Обновочки» по улице  Гастелло там находились магазинный товаровед, охранник, близкий друг семьи дядя Акрам и пара его подручных. Ильмира туда близко не подходила.
 
Акрам всё взял на себя. Дал признательные показания. Он дальний родственник Курбат-Шах, у него есть ключи от служебных помещений, ему здесь доверяли. Из Лондона примчался нефтяной папаша Искандер-ага, обвешанный адвокатами. Товароведа с охранником выпустили под залог, но у Акрама и помощников при аресте вдобавок к героину обнаружились незарегистрированные стволы. Ходатайство о залоге у них не прокатило. Сидят в областном изоляторе. Следствие продлится не меньше полугода.
 
Искандер раздал адвокатам ценные указания и мешки с деньгами, запер особняк на Горочке и увёз безропотную Ильмиру в неизвестном направлении. Подальше от греха и сомнительных женихов немусульманской веры.
 
Без хозяйской руки магазины «Обновочки» осиротели. По городу трепали всякое. Якобы наркотические «закладки» здесь рассовывали прямо в фабричные носки, в карманы новых курток и под стельки обуви. Требовалось подать условный сигнал, что ты «особый клиент», и тебе вручали покупку с «божественной пылью». Утверждать не берусь, мне таких носков не попадалось. Я не был особым клиентом.
 
После сенсационного захвата склада ажиотаж покупателей вокруг «Обновочки» резко снизился. Супермаркеты уныло распродавали остатки ассортимента «в связи с ликвидацией» и забрасывали тротуары листовками о небывалых скидках в 50 и 70%. Тот же народ, что вчера сплетничал о «героиновых стельках», спешил  выгодно прибарахлиться. Полки пустели, мелкие арендаторы в вестибюлях сворачивали торговлю бижутерией и открытками.
 
Кроме снимков и СМС-сообщений в наследство мне перешла сойка - та самая, с крыши беседки у дома в Горочке. Птичка с бирюзовыми эполетами, вырезанная долговязым Женей по картинке из википедии.
 
Её мне в редакцию нежданно-негаданно завезла Гюзель. Когда девчонка позвонила, я спустился на крыльцо и увидел знакомый «Киа», на котором тренировался управляться с механической коробкой передач.
 
За рулём сидел Расим. Он помахал издали рукой, но выходить не стал. Видимо, приказа нанести мне тяжкие телесные повреждения от Искандера с Акрамом не поступало.
 
Гюзель казалась повзрослевшей и грустной в эксклюзивной школьной форме, пошитой у Ильмиры в ателье. Подмышкой у неё был свёрток из нашей же газеты. Прямо ирония судьбы!
 
- Ильмира уезжала, попросила меня слазить на беседку и свинтить, - печально сказала дочь домработницы.
 
Я заглянул в свёрток, словно в тоннель. Лакированная птичка выпучила из темноты бусинку-глаз. Вот-вот разольётся трелью.
 
В душе я почему-то надеялся, что Ильмира поручила передать ещё что-нибудь на словах или запиской. Но Гюзель молчала. Ей велели отвезти сойку – и баста.
 
– Если какие-то вещи нужны – одежда или гитара, - приходи и забирай, - добавила она чуть погодя. - Ключи от особняка пока у нас. Наверное, скоро на продажу выставят. Мама без работы осталась, ходит сердитая.
 
- Спасибо, Гюзель, вещей у меня - до смерти не износить, - я снова заглянул в гнёздышко сойки. – С «Обновочкой»-то что будет?
 
Гюзель переступила тонкими ножками, потёрла озябший римский носик.

- Дядя Искандер предлагает забрать сеть Зарине, а то площади пропадут. Отключишь зимой отопление – плесень пойдёт, весь евроремонт насмарку. Зарина ворчит и ругается, у неё со своим гостиничным бизнесом геморроев навалом. Поворчит и возьмёт, конечно. Она добрая, хоть и колючая. Обещает меня замуж позвать, когда в России однополые браки разрешат. Мама-то моя не слышит!…

Мы посмеялись.
 
- А «Гульсурой» теперь Алсу командует, - добавила Гюзель. – Ещё один ресторан быстрого питания там откроет. Пончики-шмончики…
 
- Жалко. Акрам вкусный плов стряпал.
 
- Вкусный… - эхом отозвалась девочка.
 
Говорить было не о чем.
 
- Как с гитарой? Постигаешь? – спросил я, поворачиваясь, чтобы уйти.
 
- «Моё сердце» у «Сплина» разучила! – похвасталась Гюзель. – Но баррэ на самом верхнем ладу трудно зажимать, если фа мажор ставишь.

- Баррэ только в подворотне берут, а ты грамотный человек. Возьми указательным вторую струну, приглуши первую, - посоветовал я. - Или  открытой её пусти. Ничуть не хуже.
 
- Запомню, - кивнула повзрослевшая Гюзель и пошла к «Киа» на ножках-циркулях.

Держа свёрток с сойкой, я не утерпел, окликнул:

- А больше Ильмира ничего не передавала?

Гюзель глянула на меня через плечико, и на миг я увидел неприязненный скульптурный профиль домработницы Джамили.

- Больше ничего, - ответила девочка. – Я бы тоже не стала.

 
                ***


Соечка поселилась на подоконнике моей большой комнаты. Вместо шпенька я насадил её на перевёрнутую воронку. Отверстие в брюшке сойки было капельку шире горловины, поэтому птичка могла вертеться, словно юла, пока крылья, клюв и хохолок не сольются в бело-бирюзовый смерч.

Стоя у окна и подперев щёку рукой, я подолгу курил, забавляясь с флюгером-сойкой. Чрезвычайно содержательное занятие для одинокого мужика, у которого в шевелюре каждый третий волос – седой.
 
- Обратите внимание, гражданка Феникс, - бубнил я фальцетом пожилого экскурсовода. – Перед вами редчайший экспонат нашей кунсткамеры. Его история трагична и поучительна. Жил на свете Димка-дурак. Были у него две законных жены, а потом две подруги, одна другой респектабельней и краше. И все эти четыре женщины жили долго и счастливо, и никто из них не умер, потому что вовремя одумался и не связался с дураком. Весьма мудрый подход, почтеннейшая публика… Пойти бы взять пивка, да одеваться неохота.

За этим развлечением ближайшим вечером меня застал телефонный звонок. Экран  мобильного сообщил: «абонент неизвестен».
 
Я поколебался, брать или не брать трубку? В прошлый раз у меня в списке  пропущенных тоже присутствовал зашифрованный абонент. Любопытство пересилило. Ответил.
 
- Здорово, писюк! – проскрипела Воинствующая Феминистка Зарина. – Как житуха?
 
- Птичек дрессирую, - спокойно сказал я, и снова запустил сойку крутиться на воронке. Зарина – девица с тараканами, но вменяемый собеседник.
 
- Я тут тебе звонила пару недель назад. Мне Гюзель номер дала, - пояснила Феминистка.
 
- Зачем?
 
Сиплое хихиканье Зарины походило на дребезжание соседского карниза.
 
- Не знаю. Может, хотела взять тебя за яйца и отвести извиняться перед Ильмиркой? Круто ты бортанул любимую  в честь дня рождения! Беседку суперскую отгрохал, молодец. А поздравил дерьмово. Она как в воду опущенная ходила. Но раз телефон отключил, я решила: хрен с вами. Теперь уже поздняк. Уехала твоя черноокая услада.
 
- Где она?
 
- Далеко, писюк! – покровительственно сказала Феминистка. – Даже Интерполу не сыскать.

Я поддел сойку за крыло и опять крутанул.
 
- Я чего звоню-то? – вспомнила Зарина. – За розочки хочу отдариться, и за платочек. Ты свободен, я свободна… Давно, поди, не сидел в «Элизе» с богатыми бабами, сознайся?
 
- Давно, - согласился я.
 
- Тогда давай завтра, в пятницу? Часов в восемь вечера? С меня доставка и ужин. Где тебя забрать, журналист?
 
Я назвал адрес. Зарина на секунду задумалась.
 
- Ага, это мне по дороге. В переулки я не полезу. Стой завтра в восемь у туристического клуба. Смокинг не нужен, цветы тоже. Договорились? Отбой.

Назавтра возле туристического клуба меня в темноте подобрал лилово-багровый «Инфинити» с агрессивным обвесом.

- Привет, писюк! – Зарина блеснула из салона глазами-маслинами и серебряным  пирсингом в губе. – У Фаруха в «Элизе» нас ждёт отдельный кабинетик. Чистый, без прослушки. Туда ходят белые люди, когда решают чёрные дела, ха-ха-ха! Даже потрахаться можно при желании. Или зарезать без лишнего шума. Всё согласно прейскуранту.
 
Феминистка притопила педаль. Она всегда выглядела эпатажно, и сегодня тоже преуспела. Надела ковбойские ботинки с длинными носами и драные дизайнерские джинсы, состоящие из тысячи дыр и нескольких клочков ткани. Несмотря на конец октября, ноги под джинсами были голыми. Острые коленки сверкали кислотными цветами в отблесках работающей панели CD-плеера.
 
Как Зарина и обещала, в ресторане нас усадили в уютный тихий номер, быстро накрыли стол и оставили наедине.


                ***


- Ну давай, писюк Димка, за встречу, что ли? – предложила девушка, поднимая рюмку с абсентом.
 
Я налил себе водки, и мы чокнулись хрустальными полусферами. Закусили, чем Фарух послал. Помолчали.

- Не было печали – тампоны протекли, - Зарина потрогала серебряную пуговку пирсинга в нижней губе. – Ильмира Искандер–Шариф–Бек–Анжетдар-Лучумат Курбат-Шах на курортах кайфуют, а мне её долбаную «Обновочку» по дешёвке навялили. Всю сеть: восемь магазинов и девятый недострой! Один-то полиция опечатала, а остальные куда? Земляков надо выручать.
 
Огорчённая Воинствующая Феминистка вызвала у меня улыбку.
 
- Ты справишься.
 
- Легко говорить! - Зарина поцокала языком. На кончике языка тоже серебрился пирсинг. – Работы невпроворот. Торговая марка «С обновочкой!» благополучно  проср@ла репутацию. Для зачина сменю вывеску в свою честь. Магазины «Заринка» - круто?
 
- Буду твоим первым покупателем, - поклялся я.
 
- Всё шутки шутишь, - кисло сказала Феминистка. – В «Обновочке» половина персонала поджопника просит. Дармоеды! Развела Ильмира коммунизм в отдельно взятой торговой сети. Вместо того, чтобы дрючить менеджеров, Курбат-Шах сидела в ателье, модельера из себя корчила, швея-закройщица. Ей-то папа из Лондона убытки покрывал, а мне на кого надеяться? Пойдёшь к Заринке креативным директором по старой дружбе?
 
Я расхохотался. Кем-кем, но директором я себя не представлял.
 
- Благодарствую и вежливо отклоняю. Хочешь, подсоблю информационным сопровождением? Буклетик, имиджевый вброс…
 
- Салоны Снежецкой ты нормально выкатил, - кивнула Зарина. – Твоя полька-бабочка трясёт журналом на всех углах. Уговорил, ставим зарубочку. Позже обсудим. Спать со мной необязательно, но если очень хочется – я не против.

- Я не спал с Миланой при Ильмире.
 
- Это ваши проблемы, - отмахнулась Феминистка и припала к бокалу. – Важнее отскрести от магазинов Ильмиры героиновый скандал. Похерить и забыть, чтобы народ не шарахался от «Обновочки», то есть «Зариночки».
 
- Почему Акрам лопухнулся? – спросил я. – Больше негде дурь сложить, кроме как у Ильмиры на складе?

Зарина вскинула на меня цепкие глаза-маслины.
 
- Сам-то что думаешь, писюк газетный? Или вы в редакции только про уход за комнатными растениями пишете?
 
- Думаю, через ОМОН вам передали тёплый дружеский привет, - сказал я. – Вы слишком охренели или вас стало слишком много.
 
Зарина-Феминистка поперхнулась от моей прямоты, но удержала лицо.
 
- Верно мыслишь, журналист! Только потише кукарекай. Глотку береги.
 
Феминистка расправила на столе салфетку, отчеркнула полдюжины  параллельных линий чёрным  акриловым ногтем.
 
- Итак, славный город N по горизонтали распилен на несколько сладких кусков…
 
- Тоже мне, государственная тайна! – я выхватил салфетку и начал отсчитывать линии пальцем. – Поехали с краю. Ваше горячее южное землячество контролирует сферу услуг и городские рынки…

- О наркотрафике не забудь, - ухмыльнулась Зарина. – Наш исконный хлеб. Только салфетку потом сожги.
 
Я считал дальше.
 
- Автосервисы, заправки, транспортные перевозки - вотчина и кусок так называемых «мародёров»…
 
- Не обижай их крёстного отца, - одёрнула Феминистка. – Он целый депутат областного Заксобрания! А  почему «мародёров» дразнят «мародёрами»?
 
- У дальнобойщиков спроси, они зря не назовут, - посоветовал я. – Продолжаем резать сладкий пирожок. Подряды на дорожные ремонты?

- Солнечный Ереван, по умолчанию, - приняла пас Зарина.

- Базара нет, - я выделил ещё две линии. –  Дальше! Строительный бизнес и энергетика. Этот жирный кусок кушает группировка «сектор Газа» господина Щеглова. По совместительству он возглавляет предприятие-донор: завод газового оборудования…
 
- А от его дочурки Светы уже все менты прячутся.
 
- Игровые клубы… Спиртовые синдикаты… Интим-услуги…

Словно гроссмейстеры, мы с Зариной склонились над квадратиком мягкой ноздреватой бумаги, рисуя крестики и чёрточки. Нами овладел азарт. На салфетке рождалась схема города, которой нет ни в одном путеводителе. Генеральный план со всеми службами такси, микрокредитными организациями, доставкой суши-роллов, монтажом натяжных потолков, приютами бездомных животных, культурно-деловыми центрами и киосками с шаурмой навынос.
 
Город, в котором мэр, полиция, правозащитники и профсоюзы несут чисто номинальную функцию. Надо же кого-то по телевизору показывать.

 
                ***


Затем мы разом замолчали, встретились взглядами. Феминистка накрыла салфетку ладонью.
 
- Люблю посидеть с грамотным человеком, - снисходительно сказала она. – С такой башкой – и на свободе! А в газетке вашей, извини, почитать нечего. Букеты, бантики, программа телепередач. Где сенсации, расследования, скандалы?

- Издеваешься? – спросил я. – На меня даже патрон тратить не станут. Вышвырнут из редакции с волчьим билетом и поволокут по судам. В городе нет организованной преступности. В области нет организованной преступности. Нигде в нашем государстве нет организованной преступности, а кто раззявит варежку – того записывают в иностранные агенты и назначают по суду громадные штрафы за клевету. Причём в пользу той же преступности.
 
- Не кипятись, я понарошку сказала, - покладисто промурлыкала Зарина.
 
- Начиная карьеру, все журналисты грезят, как разоблачают, клеймят и жгут сердца глаголом, - я поискал, куда бы плюнуть, и плюнул в пустую чашку. – Но спустя полгода они уже строчат эссе про бантики и новогодние утренники, потому что... знаешь что?

- Нет.

- Ты будешь смеяться, Зарина, но в нашем масс-медиа триста строк о высадке томатов в открытый грунт и триста строк о коррупции в городской прокуратуре оплачиваются практически ОДИНАКОВО. А если нет разницы в оплате, какой мне к чёрту кайф ворошить осиные гнёзда и копаться в вашей клоаке? Проще писать о томатах и уходить домой в шесть вечера. Кстати, наш редактор тоже дорожит нервами и временем, и не хочет, чтобы его через день вызывали в суд по искам о защите чести и достоинства. Жуликов запрещено называть жуликами. Что далеко ходить? Вот ресторан «Элиза», где мы наслаждаемся беседой. Его открыл твой друг Фарух. Знаешь, что тут было до него, Зарина?
 
Зарина отрицательно покачала радужной шевелюрой. Я машинально пригладил себе волосы.

- На одной истории «Элизы» толковый журналист сделал бы себе имя круче Леонида Парфёнова, при условии, что некто влиятельный согласится прикрыть ему задницу. До ресторана здесь стоял детский сад номер пятьдесят три. Место удобное, микрорайон престижный, мамочки с детьми не нарадовались. Но удобное место их и погубило. Фарух захотел поставить ресторан в престижном микрорайоне.
 
Феминистка слушала меня с явным любопытством.
 
- Твой Фарух мог, например, купить техническую экспертизу, которая признала бы здание садика непригодным к эксплуатации, - разъяснил я. – С его деньгами можно хоть локальное землетрясение под садиком сварганить. Но он тупо нанял бомжа, который поджёг пищеблок…
 
- Всё, проехали! – Зарина прихлопнула мне рот и зорко огляделась. – Дима, не будем портить отношения с Фарухом. Он в следующий раз нас отравит. Вернёмся к нашим баранам.
 
Салфетка вновь легла в центр столика.
 
- Стало быть, система нашего быдлового города известна тебе не хуже, чем мне, - радужная девушка побарабанила по листку. - Теперь заключительный этап, товарищ журналист. Какого пункта не хватает? Ну?...

Я понимал, что ответ лежит на поверхности, но устал и выдохся. Пропустил некую мощную фигуру в шахматной партии по разделу городского пирога. Если на мирном вещевом складе находят пять килограммов  героина – значит, это кому-то было надо.
 
Зарина немного подождала, разочарованно дёрнула уголком рта и скомкала салфетку с генеральным планом.
 
- Сдаёшься, Димка? Забыл, на чём стоят бордели, рестораны и парки?... Земля! Землица родимая и застройка, то бишь девелоперство! Живёт в городе такой дяденька – Алексей Алексеевич Безматерных, он же Лёша-Сирота. Без ведома Сироты здесь не сколотится даже деревянный сортир.
 
- Девятый магазин Ильмиры… - сообразил я.
 
Вот какого сироту она поминала по телефону! «Скажите сироте – пусть не наглеет». Прозвище наверняка приклеилось от фамилии. Безматерных – без матери - сирота?
 
Тот самый лощёный Лёша из компьютера, перед которым Милана исполняла стриптиз онлайн. Качала «танками».

Зарина бросила салфетку в пепельницу и подожгла.
 
- Папочка с Акрамом разбаловали твою Ильмиру до безобразия. Девочка привыкла, что топнет ножкой – и готова очередная «Обновочка». Заигралась. Восемь магазинов на махонький городишко поставила! Имей совесть, дай другим заработать.

Я сомневался, что Ильмира вынашивала злой умысел разорить всех одёжно-обувных конкурентов. Она строила современные корпуса, моделировала платья, жертвовала деньги детдомам и гордилась своей маленькой магазинной империей. Ей чудилось, что она давно не зависит от папиных денег и делёжки сладких пирогов, а шить и продавать недорогую одежду – благое и почётное дело.
 
Эх, восточная пери с Нарнией и Космосом во взгляде!...
 
- Вы-то куда смотрели, землячество? – спросил я. – Нельзя было отговорить Ильмиру от девятого магазина?
 
- Дима, в бизнесе никого не отговаривают и не уговаривают, а сразу дают по рогам! – обыденно сказала Феминистка. – Мы действительно стали слишком сильными в масштабах города - и нам треснули. Хук справа. Чтобы знали своё место и лимит: больше трёх не собираться. Скажу откровенно: пять кило наркоты и пара стволов – это удар так себе, средней тяжести. Чуть сильнее предупредительного. Могли найти десять или двадцать. Не у Ильмиры на складе, а у меня в ботинке.
 
В подтверждение своих слов Зарина задрала стройную ногу и повертела ковбойским сапожком. Кожа матово блестела сквозь перфорированную джинсу.
 
- С девятым магазином несколько иная ситуация, - продолжала Феминистка, спрятав ножку под стол. – Как ты понимаешь, нашу бывшую подругу Милану Снежецкую с индустрией прикладной красоты крышует Лёша-Сирота. Все земельные вопросы Ильмира улаживала через неё, чтобы попусту не дёргать лондонского папу. Она же мнит себя самостоятельной! Милана, передай просьбу хорошему человеку? Хочу построить магазинчик. По-приятельски, со скидкой? Найди время между вечерними минетами.
 
Моя голова пошла кругом. Ясновельможная пани в ипостаси хладнокровной шлюхи? Хотя то, чем она занималась дома перед веб-камерой, вполне сюда вписывается и соответствует общей картине.
 
А я с ней целовался и слюни распускал, идиот!
 
- Милана спит с земельным королём Сиротой? – удручённо спросил я.

 
                ***



- Здравствуйте, товарищ журналист! – лошадью заржала Зарина. – Впрочем, могу успокоить: сейчас – уже вряд ли. К тридцати годам Снежецкая вышла в тираж, а Сирота благоволит трепетным и юным лицеисткам. Но раньше они ого-го какие корки мочили. Ты видел её скромное бунгало на Собачьем озере? Между прочим, официально стройки там запрещены, особо охраняемая природная зона и всё такое.

Я понимающе кивнул. Когда нувориши только заложили первые фундаменты "на Собаке", местная пресса пыталась поднять робкий шум. В ответ прокуратура с управлением градостроительства включили такую дуру, что меня потянуло блевать. Оказалось, жлобские котлованы и фундаменты по всем бумагам канают как эллинги для моторных лодок. Эллинг считается временным сооружением и не противоречит природоохранному законодательству.

Нашего шефа вызвали в городскую управу под невинным предлогом, а по возвращении он собрал срочную планёрку и сообщил: жлобскую застройку на уникальном ландшафте "Собачьего озера" в СМИ трогать не велено, иначе у редакции возникнут проблемы ... для начала - с арендой офиса и противопожарной безопасностью. А то, чего доброго, какой-нибудь всемогущий Рос...надзор случайно найдёт на нашем сайте экстремистскую ссылочку и наше издание занесут в чёрный список.
 
Поняли, не тупые.

- С чего твоя нищая полька так раскрутилась? - ехидно прищурилась Феминистка. - Милана не врёт, она росла без родителей. Вместе с покойной Лоркой они насосали себе домик у Лёши, понял? У него погремуха «Сирота», и сироток он очень уважает, если это сочные сёстры-блондинки, ха-ха-ха!
 
- Почему же Лору уморили в ближневосточном притоне? – спросил я, раз дуэль  пошла начистоту. – Ильмира рассказывала про наезд случайных гопников, похитивших сестру Миланы.
 
Зарина посмотрела на меня как на душевнобольного.
 
- Ильмире впарили туфту, чтоб не терзалась. Гопников НЕ БЫЛО. Лорку жалко, лицом она походила на ангелочка, куда там Милане. Куколка! Только дура непроходимая, за что и поплатилась.

Я закурил, взирая сквозь дым на ироничную девушку в пирсинге и ковбойских сапогах, потому что мне необходимо было закурить. Сигарета отдавала полынью.
 
- Лорка с Миланой сосали у Лёши-Сироты, - с ухмылкой повторила Зарина. - Развивали бизнес, их никто не трогал, жизнь была прекрасна… пока Лорка параллельно не начала загуливать с нашим парнем из кафешки Акрама. По-моему, с Джумалом. Этот уход во вражеский стан Лёша бы ещё стерпел. У него придурковатых блондинок на десантно-половой батальон наберётся…
 
Феминистка втянула чуткими ноздрями горький дым моей сигареты, но к пачке не потянулась.
 
- Полгода не курю, а до сих пор охота… В общем, Лора Снежецкая с подачи нового парня вдруг начала колоться, вот это был уже полный косяк. Плевать на тебя, если ты колешься при Лёше, который твоя «крыша», но совсем не плевать, если ты ширяешься в чужом лагере и не фильтруешь базар. У каждого джентльмена свои скелеты в шкафу.
 
- Сирота сдал Акраму обдолбанную любовницу Снежецкую-младшую, - медленно договорил я. – А Милане насвистел, что сестру похитили фраера залётные. Паршивая из него «крыша», если  подопечных прямо из постели уводят. Чьи тела Лёша показал Милане?
 
- Ты что, в полиции на полставки? Бандитский наезд на Снежецких Лёша мог инсценировать сам, сбагрить болтливую Лору, потом отвезти Милану на ближайшее ДТП с иногородними трупами и сказать: «Я догнал и покарал злодеев, увы,  расспросить не успел - померли!» Иди проверь!
 
- Если Лёша такой крутой, зачем ему возиться с алиби? Выгораживать себя перед какой-то Миланой? Заявил бы напрямик: «да, я списал в расход твою сестру, тема исчерпана, отвяжись!»
 
- Дурачок ты, журналист. Милану Сирота бережёт. На заре времён между ними  был бурный роман. Если убрать и старшую сестру - кто взвалит на себя бизнес Снежецких? Салоны красоты – это золотое дно. Полячка круглыми сутками пашет не за страх, а за совесть, делится с Лёшей дивидендами и машет ему сиськами в прямом эфире в память о былой любви. Сам, наверное, видел.

В гробу я видел такое зрелище.
 
- Ай да Сирота! – сказал я. – Бурные овации ему за наглость! Но вы-то, якобы подружки,  таскались с Миланой по девичникам и хранили закон омерты, как сицилийская мафия?

- Я свечку над Лорой не держала и тебе не говорила, - вынув из вазочки салфетку, Зарина стала сгибать журавлика. – Алсу с Ильмирой о взрослых вещах вообще знать противопоказано, у них тонкая художественная натура. Они вздыхали и сочувствовали семейному горю Миланы, а польская пани вроде бы поверила Сироте, но люди Акрама ей подозрительны. Лорка ведь не обнаружилась ни живой, ни мёртвой…

Феминистка выразительно помолчала.

- Уповаю, что у тебя хватит интеллекта не посвящать Милану в этот чудный разговор? Лорку уже не вернёшь, а если твоя польская истеричка раздрищется с Сиротой, то вообще останется без тыла. Свидетельство о ней сохранится только в глянцевом журнале за подписью Димы.

- Статья средненькая вышла, - нейтрально сказал я.
 
- Пани продолжала с нами хайпить в надежде что-нибудь выведать в кафе за шашлычком, только терпение у неё не железное. Нас, кавказцев, Милана ненавидит и даже скрывать не пытается. Короче, девятый магазин послужил поводом. Ильмире приспичило возвести очередной тряпочный дворец, а Миланка-поганка забила на переговоры с Сиротой, да ещё и на тебя повесилась. Тема с магазином просела, ни взад, ни вперёд. Ильмира начала нервничать и совершать ошибки. Хамить земельному боссу.
 
Я тоже взял салфетку и начал сгибать журавлика. Бумажная фигурка получалась кособокой, как моя раздрызганная жизнь.

- Ильмира у нас не от мира сего, святая невинность, мечта поэта… - вслух размышляла Феминистка. – Вполне в её стиле – найти принца среди помойки. Извини, речь о тебе. В этом Мухосранске приличной девушке в принципе не с кем составить достойную партию. Все богатые мужики скурвились. В тридцать лет они – мудаки, в сорок лет – разобраны по рукам, в пятьдесят – импотенты. Зато ума не приложу: зачем ты понадобился Милане? Чтобы лишний раз досадить Ильмире? Или даже грязная девчонка жаждет  светлой любви? Димка, уж не обессудь, но ты никто и звать тебя никак.
 
- Снежецкая  мне о том же говорила. На самом деле я талантливый. Умею изготавливать дырки на носках в домашних условиях.
 
- Тебя нет на карте города, - Зарина пропустила мою реплику мимо ушей. - Ты скромный порядочный мальчик, один из толпы микроскопических работящих муравьёв. Наверное, с тобой здорово лежать вечерами у телика или заниматься сексом при свечах и … всё. Ты не игрок, Дима. Не джокер и не герой-любовник. Заметил, я тоже философ?
 
Приземлив кособокого журавлика рядом с птичкой Зарины, я вытянул следующую салфетку, разгладил. Пусть это будет кораблик.
 
- Но ты, Димка, внёс свои пять копеек в крах торгового дома Ильмиры! – ласково и угрожающе сказала Феминистка, вертя браслет на руке. – Бросил её прямо на дне рождения, выбил из колеи! Выкинул обручальное кольцо и хлопнул дверью. Довёл романтичную Ильмиру до нервного срыва! Не какую-то замухрышку, а богатую наследницу, дочь коренного горца! Сукин ты сын, понял? Другая на месте Ильмиры тебя бы зарезала.
 
- Данная опция не поддерживается, - сказал я. – Развейте мой пепел над водохранилищем.
 
И тут Зарина меня огорошила. Коснулась узловатыми холодными пальцами и пожала мою руку с корабликом.

- Ты по понятиям поступил, Димыч!  - произнесла она. – Если бы ты ради бабы сменил свою веру на нашу, я бы встала у мечети и первой харкнула тебе в рожу. Но ты ушёл от влюблённой Ильмиры, от «Лексусов», особняков, и … нахряпался водки. Уважаю, заср@нец! Тебя все наши зауважали. Ты вот поверил Милане - типа ночью она приехала спасать Диму от джигитов... Фигня! Никто не подумал бы, что ты спалил склад. Даже Акрам, который русских за людей не считает. У него в девяносто пятом году федералы в Аргунском ущелье двух племянников грохнули.
 
- Стреляли… - глубокомысленно сказал я. За окном пошёл снег. – Всё зашибись, только Ильмира меня не любит.
 
Воинствующая Феминистка бросила взгляд на наручные часики.
 
- Блин, дело-то к ночи! Мне ещё юристов и аудиторов напрягать, провались ваша «Обновочка»! Гордись, Дима. Из-за тебя Ильмира на другой день наломала дров. Она с психу наехала на Сироту. Пригнала самосвалы, экскаваторы, развернула стройку девятого магазина на неоформленной земле. Между воспитанными людьми это моветон. У Лёши-Сироты было несколько вариантов ответа. Он выбрал жёсткий сценарий. Ткнул Ильмиру носом в героин, чтобы не воображала, будто Курбат-Шах  единственные перцы в городе… Ладно, мне пора! Ещё раз спасибо за розы. Затоскуешь – звони. Выпьем или кокса нюхнём… Держи визитную карточку. Для друзей мой телефон – не секрет.
 
Зарина вскочила – лёгкая, подвижная, яркая, словно мечущийся огонёк. Пошла к дверям, обернулась, отправила мне клоунский воздушный поцелуй. Покачалась в ковбойских сапожках с пятки на носок.
 
Снегопад за окном крепчал.

- Димка, я стерва отмороженная, ты знаешь, - беззаботно объявила Зарина. - Мужчинками давно не увлекаюсь. Спала с Ильмирой, Миланой и Лоркой… Вместе и по очереди, но… Скажу как на духу: вы с Ильмирой были офигенной парой. Я вам завидовала.
 
А мне было жалко сестёр Снежецких. Лору, которую я видел только на  фотографии, и Милану-Мимишку, подло кинутую  покровителем сирот.
 
«Качание танков» я оставляю на её совести. Но надо как-нибудь ненавязчиво позвонить ясновельможной пани. Поговорим о моде и погоде, два культурных человека. О Лоре.

Я задолжал ей за раскоканный монитор.

 
                ***


Кончились выходные. Кончался понедельник. В сумерках я возвращался домой из редакции. Шёл белый снег, похожий на неряшливо настриженное конфетти. По асфальту бежала грязевая река. Прохожие прятались за телеграфными столбами от плюющих кляксами колёс.
 
Зазвонил телефон. На мониторе маячил длинный, несуразный номер. В городе нет сотовых операторов с такими префиксами. Международный? Инопланетный?

- Да? – сказал я.
 
- Дима?... – лёгкий бархатный голос. Певучий мягкий тембр. - Здравствуй, Димочка. Ты меня… помнишь?

Мои ноги подогнулись. Потянуло сесть на мокрый тротуар. Оранжевый мусоровоз выпустил в меня очередь грязи, я забыл увернуться.
 
- Я всегда тебя помню, Ильмира, - сказал я. – И наши качели. Здравствуй. Ты где?
 
Международная связь была чёткой, без единой помехи. По-моему, я слышал биение жилки на виске Ильмиры с проказливой кисточкой волос.
 
- Пока живу у Мадифы, в Дойчланде, - донеслось до меня через невообразимые хитросплетения  электронного роуминга. – А ты… У меня мало времени. Дима, скажи мне честно… ты - с Миланой?
 
Я оглядел свои брюки. Мусоровоз окатил их серой жижей от земли до колен.
 
- Нет, родная. С Миланой у нас разные гороскопы. Стою у дороги в изгвазданных штанах и ругаю коммунальщиков, особенно один оранжевый мусоровоз. Устроили тут… чумазое ралли.
 
В трубке зазвучал смех. Тот самый серебряный колокольчик, от которого когда-то качалась висюлька-ароматизатор под лобовым стеклом.
 
Моё сердце тоже качалось. Тогда и сейчас.
 
- Тебя профессия обязывает всех ругать, - сообщила Ильмира. – Ты же журналист. Напишешь про коммунальщиков разгромную статью.
 
- Напишу, - согласился я, наугад заходя в ближайшую подворотню. Из темноты выступила неосвещённая  лестница с пандусом и поручнями. По-моему, тут был офис разорившегося банка. Я сгрёб с инвалидных перил тонкую ленточку чистого снега, положил на язык.

Мне позарез нужен был мой прокуренный речевой аппарат, но горло обручем стягивали спазмы.

- Я скучаю по тебе, Ильмира, - сказал я.
 
– Прости меня, - сказал я.
 
- Я люблю тебя, Ильмира, - сказал я. – Очень люблю.
 
- Знаю, Дима, - ответили на том конце и замолчали.
 
В трубке было тихо. Я в панике дунул в неё, посмотрел на экран. Отлегло: абонент по-прежнему на проводе. Да здравствует непотопляемый немецкий роуминг.
 
Наконец из Германии прилетел вздох, шорох пальцев, нежное чмоканье языка, освежающего пересохшие губы.
 
- Гюзель вернула твою папку и документы? – спросила Ильмира.

- Вернула, - ответил я. – И сойку отдала. Спасибо.
 
- А в кармашке внутри папки не проверял?

Я прокашлялся. Надо что-то делать с ватными ногами. Бархатный голос Ильмиры превратил их в кисель. Но любое резкое движение разорвёт хрупкую ниточку мобильного сигнала, и обратно я ни в жизнь не дозвонюсь. По крайней мере, мне так казалось.
 
Привалившись к мокрому железному поручню, я подобрал ещё щепотку снега с дальнего конца. Снежинки пахли выстиранным бельём и мраморной кожей Ильмиры, вышедшей из душа.

- Кармашек в папке? Где лежат визитки? – хрипло уточнил я. - Наверное… Нет. Не проверял.
 
- Значит, послание осталось непрочитанным, - с сожалением сказала восточная девушка.

Всё это время я зажимал папку подмышкой. Теперь она обожгла мне локоть и бок. Я взмахнул ею, как полковым знаменем, положил на поручень, завозился с заедающим замком, не отрывая от уха тёплый телефон.
 
- Папка у меня здесь, Ильмира. Расстёгиваю!... Вот уже…
 
- Оставь, успеется, - виртуально улыбнулась Ильмира. – Скажу устно. Извини, Дима, не могу долго занимать линию. Мадифа меня стережёт и от всего ограждает. Даже вино пить не дают, представляешь?
 
- Представляю, - сказал я, оставляя в покое «собачку» замка. Сквозняк подворотни холодил мои ноги через мокрые грязные брюки. Лишь бы телефон не сдох раньше срока. На шкале мигает последнее деление.

Ильмира в уютном доме Мадифы, видимо, собиралась с духом.
 
- Сейчас я нарушу все правила на свете, Дима. Никто, никогда и никому не говорил этого по телефону. Слышишь? Тем более – человеку другой веры…

Снова томительная пауза. В трубке раздался противный гудок-предупреждение. Чёртова мобила жалуется на разряженную батарею.
 
- Слушаю, родная, - я приложил ко лбу ледяную руку. Блаженство!
 
- Я решила: в жопу эти правила! – сказала восточная фея. – Я - баш чикурче, мне можно! Говорю один раз. Дима! Димочка… «ПЕШ`А`ВЕР». Понял? Я тоже люблю тебя. Навсегда. Ты мой единственный и самый близкий человек… Тот мальчик из детства.

 
                ***


Я бросил в рот целую горсть снега, зажмурился. Горло сужалось и першило.

Батарейка пикнула во второй раз.

- Ильмира… Ильмира, - забормотал я простуженным попугаем, глотая снежную влагу.
 
В русском языке около полумиллиона слов, не считая заимствованных американизмов и разнообразных сленговых форм. Я забыл их все разом.
 
- Любимая, - со сладостной болью сказал я. – Моя любимая.
 
- Любимый, - отозвалась Ильмира и освобождённо заплакала. – Мой любимый.
 
Я пошёл по подворотне, как слепой без поводыря. Наткнулся на стену. Поскользнулся на сплющенной банке из-под энергетика.
 
Телефон пикнул в третий раз. Умирающей батарее было тяжело удерживать тысячи километров связи, мегабайты континентального роуминга и сумбурное дыхание двух чудаков, едва не потерявших своё счастье.
 
- Ильмира, милая, у меня садится телефон! – наконец закричал я. – Добегу домой, воткну зарядное и сразу перезвоню, если отключат. Хорошо? Сразу перезвоню, девочка!
 
Ильмира опомнилась, зачастила в ответ:
 
- Не перезванивай, Дима, мне пора уходить. Это номер Мадифы, ей лучше не знать. Она меня караулит. Я всё равно заберу тебя, Димочка. Приеду и заберу! Куда угодно - и навсегда. Ты только скажи «да»?...

- Да, Ильмира! Пеш`а`вер! – выкрикнул я на всю улицу. На весь город. На всю галактику, чтоб она провалилась, сука космическая.

Заглянувший в подворотню дедушка с тростью испуганно попятился от чокнутого в забрызганной одежде. Чокнутый бродил кругами, дирижировал кожаной папкой, ел тающий снег и разговаривал сам с собой. Я бы тоже попятился от такого дебила.
 
- Последняя новость, Димочка, - сказала Ильмира. – Я беременна. Шесть  недель. Слышишь? Я люблю тебя и жду от тебя ребёнка, слы…

- ДЕВОЧКА МОЯ! – взревел я. Связь всё-таки оборвалась.
 
Старик побледнел и призраком исчез в кирпичной стене.

«Пи-и-п»… Телефон погас. Прокис. Крякнул. Преставился. Но он уже был мне без надобности.
 
- Ильмира, - сказал я чёрному экрану и поцеловал его.
 
Цепляясь за поручни, выбрел из подворотни.
 
В нимбах фонарей металось снежное конфетти. Крупа покалывала лицо, забивалась в складки одежды. Каждая снежинка несла в себе крохотную искорку энергии. Её хватало на краткий полёт, кружение и посадку в мою протянутую ладонь, на мою подставленную щёку.
 
Здесь снежная звёздочка тратила свой маленький заряд на укол и превращение в капельку воды. Капелька была солёной, как Мировой океан. Новообращённые солёные снежинки-капли бежали по моему лицу одна за другой. Их было много. Мириады и миллиарды.
 
Постороннему могло почудиться, что я плачу. Но, конечно, я не плакал. Чушь собачья. Я был панк, солдат, циник, пьяница и журналюга. Я был мужчиной, и моя женщина ждала от меня ребёнка.
 
В каждом снежном кристаллике, словно в оправе, летел миниатюрный образ Ильмиры с ребёнком на руках. Если напрячь зрение, Ильмира точь-в-точь походила на Мадонну с младенцем. Она улыбалась, неся в себе свет и мудрость мироздания.
 
Улыбалась мне и нашему малышу.

Мы были «пеш`а`вер». То есть навсегда.