На видавшей виды продавленной кушетке, застеленной протёртым покрывалом, скомканной, бесформенной кучей лежал, свесив распухшие ступни, господин-товарищ Севречук, всасывая через изгрызенный мундштук кальяна густой, с едкой примесью, дым. Безвольно откинув голову на засаленную подушку, полу-прикрыв набрякшие веки, Севречук предавался грёзам. В них он казался себе не пятидесятипятилетним лысоватым бобылём с измятым постоянным недовольством лицом и отвисшим животом-арбузиком, а тридцатилетним мускулисто-чубатым мачо, возлежащем на императорском ложе, застеленном алым китайским шёлком с золотым узором по краям в виде дерущихся драконов, ласкаемым тремя полуголыми чаровницами: пышногрудой блондинкой, пышногрудой брюнеткой и пышногрудой рыжей…
Они оглаживали его крепкое тело мягкими бархатными ручками, тёрлись сосцами шароподобных грудей, целовали влажно-жаркими губами… Испытывая нарастание неотвратимого, Севречук изо всех сил пытался удержать, продлить сладостный миг, для чего вспоминал статью о маммографии, недавно прочитанную в медицинской энциклопедии. Напрасно! В перерывах между судорожными затяжками «оно» всё же выбралось наружу, просочившись сквозь пальцы, поскуливая и постанывая…
Альберт Степанович Севречук являлся уникальным образцом патологического лентяя с воображением. Последнее он использовал для обеспечения первого, то есть выискивал всевозможные способы увиливания от работы.
Ещё в годы строительства песочных куличиков, Альбертик упорно отказывался трудиться в коллективе, которому в советские времена приписывались ещё и воспитательные функции. Чтобы избежать принуждения он обычно давил на жалость. И если верить фото- свидетельствам его далёкого детства, то даже во время ежегодных групповых фотографирований, Альбертик Севречук корчил трагические рожицы, надеясь вызвать у окружающих сочувствие и, как следствие, освобождение от трудовой повинности.
Хотя, детство у мальчика было вполне себе безоблачным, несмотря на отсутствие отца. Зато мама Раиса Николаевна - пожизненный депутат Горсовета, могла дать сыночку всё, что в те небогатые годы считалось образцом номенклатурного благополучия. Если бы не она, то вряд ли лентяю сынку удалось окончить не то, что школу и институт, а возможно и старшую группу детского сада. Но несмотря на лень, а может и благодаря оной, Альбертик обожал литературу. Читал книжки, словно семечки лузгал, набивая голову разнообразной шелухой из терминов и определений, в целом не нужных в повседневной жизни, но производящих впечатление на неокрепшие умы обывателей. Сам Альберт Степанович в дальнейшем определял этот период как: «Имплицитное научение», способное в нужный момент помочь вычленить релевантную информацию…
После получения диплома неумолимо и грозно встал вопрос трудоустройства. Не работать в СССР было никак нельзя, грозила статья за тунеядство. Альбертик днями напролёт перекатывал серое вещество из полушария в полушарие в надежде придумать хоть какой-нибудь легальный способ относительно честного безделья.
Его мечтой являлась бесцельная сытая жизнь на диване с толстой книжкой в руках. Жизнь, которую и так обеспечивала любящая его мать… Оставалось избавиться от ненужного, но настырно-обязательного права на труд. А для этого необходимо было что-то придумать. И он придумал! Со слезами сообщил матери о своём заветном желании создать «выдающееся произведение в области литературы, в идеалистическом направлении» - эту фразу он позаимствовал из завещания А. Нобеля. Но мать не прониклась гуманной идеей великого шведа и Альберту пришлось снизойти до объяснений. Он растолковал ей, что для серьёзной писательской работы требуется свободное время, много свободного времени… Не может же он совмещать каждодневное хождение на службу с созданием бессмертного произведения про питерский пролетариат в стиле «Поднятой целины» товарища Шолохова? Несмотря на абсурдность выдумки, мать с радостью поверила сыну. Ведь она никогда не сомневалась в его гениальности.
Согласившись, что для написания шедевра нужны определённые льготные условия, мамочка принялась искать «тёплое местечко в тихой гавани». После нескольких неудачных попыток, а неудачными они считались лишь постольку, поскольку на предлагаемых вакансиях требовалось хотя и немного, но всё же трудиться или по крайней мере присутствовать до определенного часа, ей всё же удалось благодаря связям отыскать…
Работёнка «не бей лежачего». Делать ничего не надо, ходить на работу не надо, ответственности никакой. Необходимо лишь два раза в месяц являться за деньгами: пятого - за авансом, двадцатого - за получкой. Наконец-то Альберт мог полностью посвятить себя себе любимому. И он действительно самозабвенно и с полной отдачей гонял по дивану лодыря, спустя рукава бил баклуши…
Каждый новый день, освящённый гимном Советского Союза, мать с благоговейным трепетом и неиссякаемой верой ждала, что именно сегодня, сегодня… Она надеялась стать первой слушательницей великого коммунистического романа, воспевающего тяжёлые трудовые подвиги ленинградского пролетариата, и ради этого с ложечки кормила милого сынулю калорийными продуктами из спец. распределителя, одаривала неистраченной партийной нежностью, защищала грудью с депутатским значком от бытовых трудностей.
А Альберт принимал заботу как должное, подогревал надежды матери недомолвками, таинственными намёками, мудрёными словами. Проходя мимо ожидающе-преданных материнских глаз, бросал свысока интеллектуального авторитета.
—Нерратив моего романа полон моральной проблематизации и ведёт к осуждению бергсонианства во всех видах… Но основная фабула произведения - это прославление роевого содружества советских рабочих, разрушающих западную концепцию общества… Осталось разобраться с рецепцией и выяснить пределы репрезентации…
Тем временем жизнь всё шла и шла, постепенно ускоряя шаг, незаметно перешла на лёгкую трусцу и вдруг, выплюнув замусоленные планы пятилеток, повышенные соцобязательства, решения исторических пленумов и съездов, помчалась, не разбирая дороги, строя отвратительные гримасы нарождающегося капитализма, кувыркаясь через голову, расшибая её, теряя…
Настали девяностые… Страна, устав от застоя, лихорадочно металась в разные стороны, набивая шишки, утрачивая идеалы и территории… Маменька, так и не дождавшись великого романа, тихо отошла в мир иной под звуки духового оркестра ветеранов партии. Поначалу это скорбное событие никак не сказалось на Альберте Степановиче, он всё так же «трудился» на своём месте, постепенно прибавляя в весе... Возможно он протянул бы ещё пару лет, если бы не дельная мысль об оптимизации времени, не вовремя зашедшая в гости. «Зачем ходить за деньгами два раза в месяц?» – логично размышлял Альберт Степанович.
«К чему эта неоправданная трата сил и нервов! Вполне достаточно и одного раза! Возможно же получать эти жалкие гроши все сразу, в получку?»
Получив от Севречука А.С. соответствующее заявление, новый главбух возмутился: «В наше-то время люди от зарплаты до аванса дотянуть не могут, просят, чтобы им понедельно платили, а этот «Чук» удумал получать всё за раз! Да кто он такой, в конце-то концов?»
На простой вопрос не смогли ответить ни новый зам генерального, ни сам генеральный. После экстренного совещания Севречука А. С. уволили по сокращению штата. Казалось бы, и всё? Но не тут-то было… Страна, дёргаясь в конвульсиях, продолжала мутировать, предоставляя людям с воображением всё новые возможности…
И Севречук, не без помощи маминых друзей - коммунистов, решился на рискованный шаг. Он выдвинул свою кандидатуру на пост мэра. И то правда: чего мелочиться!
Самовыдвиженца Альберта Степановича представили народу как уникального специалиста в специфической области, оказавшего неоценимое влияние на народное хозяйство страны. Проработавшего бессменно на одном месте более двадцати лет, а также, как талантливого публициста, беспощадного борца с либеральным беспределом и коррупцией в госаппарате, подвергшемся гонениям со стороны продажной системы за свою принципиально несгибаемую позицию.
В мэры его не выбрали, но, благодаря пиару, местные жители прониклись к Альберту Степановичу таким глубоким доверием, что единогласно избрали управдомом. Теперь зарплату приносили прямо на дом.
Только: «Разве это деньги?» - ворчал он.
Что верно, то верно: даже в эротичных грёзах Севречук испытывал недостаток в средствах. Ему казалось, что пышногрудые красавицы брезгливо морщатся, узрев размер его оклада… Вот если бы… Он вновь глубоко затянулся. Из густого пахучего дыма медленно проступало вожделенное буржуазное благополучие, не чета давешнему - социалистическому, а в особо густых местах с элементами олигархической роскоши…
Дребезжащий звонок безжалостно развеял сладкие мечты.
—Кого чёрт принес?
Севречук потянулся, захрустели большие и малые косточки. Звонок продолжал безжалостно трезвонить.
—У-у-у, чтоб тебя, - управдом сунул пухлые ноги в растоптанные тапочки, кряхтя, зашаркал к двери, нарочито гремя, скинул цепочку, недовольно и резко распахнул дверь.
На пороге стояла бывшая балерина, бывшая соседка, бывшая гражданка России…
Десять лет назад Эмма неожиданно для всех вышла замуж за шведа и вместе с матерью уехала за границу. Как ей это удалось? Никто толком не знал. Шептались о знакомстве по интернету, что в те времена считалось предосудительным. Некоторые утверждали, что рыжая или прибегла к привороту, или попросту опоила интуриста… Сама Эмма предусмотрительно помалкивала, несмотря на настойчивые расспросы ласковых дворовых бабушек… Когда они уехали, в доме решили, что навсегда и больше не вспоминали предательниц.
И вот на тебе! Через десять лет на его пороге, собственной персоной, стоит рыжая невозвращенка.
«Э,э,э.., - подумал Севречук. – Это неспроста!»
Присев в реверансе, Эмма обворожительно улыбнулась, обнажив белоснежные, явно заграничного происхождения зубы, и без приглашения, вот ведь нахалка, втиснулась в прихожую.
—Вижу, узнали меня, милейший Альберт Степанович, - залепетала она. — А я к вам по делу…
—Что ж рад…, в такую-то рань, как не порадоваться?! - бурчал управдом. А про себя думал: «Возможна провокация, надо быть начеку!».
Они приглядывались друг к другу, как это делают бойцы смешанных единоборств перед началом схватки. Запертые в тесном пространстве прихожей, словно в клетке, они прикидывали разные варианты: заехать локтем в челюсть или броском в ноги перевести противника в партер, с последующим удушением?
Наконец Эмма, перестав улыбаться, грустно промолвила.
—Альберт Степанович, дорогой, а у меня ведь несчастье: мама умерла…
—Гм… Сочувствую… Сколько ж ей было? Сто?! Ну и хватит, дай Бог каждому столько… Налицо успехи зарубежной геронтологии. У нас столько не живут!
—Что, верно, то верно…, - вздохнула Эмма. — Я вот решила квартиру продать…
—Гм… Дело хозяйское… По закону вы являетесь собственником данной жилплощади…
—А нет ли у вас на примете, уважаемый Альберт Степанович, желающих купить? Только мне быстро надо и чтоб цена настоящая…
—Гм… подумать надо, хлопотно конечно… бюрократические препоны разные…
—Подумайте, подумайте, дорогой Альберт Степанович, а я в долгу не останусь!
–Гм…
—Подумайте, Альберт Степанович, как же не подумавши-то. Я вам как себе верю, даже больше! Вот прямо с самолета к вам. А как же иначе? Вы же такой уважаемый человек! Всегда о народе пеклись. Кто же поможет, если не вы? Кстати, у меня для вас подарочек. Пустячок. Нож охотничий. Сталь отличного качества, настоящая шведская! Только вы мне взамен денежку дайте, а то знаете, примета есть: нельзя ножи дарить. Вот у вас на тумбочке рублик лежит, я возьму? Ну всё, не смею больше отвлекать. Пойду! Вы уж, бесценный Альберт Степанович, постарайтесь побыстрее подумать, а я вечерком загляну, по-соседски так сказать… Всего вам самого хорошего, здоровья, счастья, творческих успехов…
Эмма скрылась за дверью. Растревоженный её напором, Севречук оглядел прихожую: не стащила ли чего? Уж больно ловка шельма! Вроде всё на месте, всё, кроме покоя… Интересно, к чему такая спешка? Ох, крутит лиса! Он распечатал коробку с подаренным ножом. На пластмассовой рукоятке, имитирующей олений рог, красовались три короны, а на лезвии мелкими буквами: made in Cina.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2017/11/20/157