Фёдор Литвинов нетерпеливо барабанил пальцами по рулю своей «тойоты», изнывая в пробке. «Снова опоздаю к ужину, привычно совру, что задержался на работе. Татьяна по новой разогреет еду, поставит на плиту чайник, при закипании соревнующийся в посвисте с Соловьём-разбойником, и невпопад ответив на мои заискивающие, пустые вопросы, выйдет из кухни, - тоскливо спрогнозировал Фёдор, - ну, вот зачем мне всё это?».
Литвинов переключил радио с новостей на «Ретро FM». «Наша с ней основная задача - не застуканными быть на месте: явки, пароли, чужие дачи, и дома надо быть в десять…», - стал делиться проблемами со слушателями Илья Калинников.
- Прямо, как по заказу! – невесело усмехнулся Фёдор, - по заявкам любителей «левака».
«Но я же не такой! За двадцать лет совместной жизни первый раз так крышу сорвало, - постарался Литвинов дистанцироваться от любителей сходить на сторону. – Тогда что это? Пресловутый кризис среднего возраста? Так два года уже, как сороковник разменял. Не поздновато ли?».
Вереница машин впереди зашевелилась, перемигиваясь красными глазка;ми габаритных огней, и пробка начала рассасываться. Фёдор перестроился в крайний левый ряд, и прибавил скорость.
Литвинов не лукавил. Если не считать неудачный опыт в отношениях с про-тивоположным полом в выпускном классе, кроме Татьяны в его жизни, до недавнего времени, как бы старомодно это не выглядело, других женщин не было.
Фёдор родился в семье, как это тогда называлось, технической интеллигенции. Мать с отцом работали инженерами на крупном оборонном предприятии. Своего единственного сына они в другой профессии не видели, и несмотря на склонность Фёдора к гуманитарным наукам, прочили ему технический ВУЗ.
Не сказать, чтобы родители держали младшего Литвинова в ежовых рукавицах, но и балбесничать ему не давали. Фёдор посещал кружок юного техника, волейбольную секцию, брал уроки английского. Помимо всего этого, по собственной инициативе, он не пропускал ни одного внеклассного занятия в «Клубе любителей истории», организованного в школе преподавателем этого предмета, человеком увлечённым, по-настоящему любившим своё дело, и привившим любовь к истории своим питомцам. При таком плотном графике Фёдору, нередко засыпавшему дома над книгой, на девочек времени просто не оставалось. В старших классах, когда большинство его однокашников страдало от избытка гормонов, не оставляя вниманием ни одной мало-мальски симпатичной девчонки, Фёдор продолжал грызть гранит науки, игнорируя дискотеки и «Вечера молодёжи». Высокий, спортивный, с чистым, в отличие от своих прыщавых сверстников, лицом, он как магнитом притягивал к себе самых красивых девушек в школе и за её пределами, но не проявлял к ним ответной заинтересован-ности. Считая такое поведение ненормальным, два его закадычных дружка взяли инициативу в свои руки, и чуть ли не насильно познакомили Фёдора с девочкой не из их школы. Вот это-то знакомство и повлияло на всю его дальнейшую жизнь самым кардинальным образом.
Девушка оказалась излишне напористой, дерзкой в своих намерениях, и Фёдор не сразу заметил, как прогулки за ручку очень скоро переросли в отношения, по тем временам, крайне радикальные. Отрезвляющим душем для него стали знакомство с родителями Светы, так звали подругу, не последними людьми в городе, и разговоры о свадьбе. Отца Фёдора недавно назначили заместителем директора, так что, «сословных» претензий к их семье со стороны будущих родственников не возникло…
О том, что произошло дальше, Литвинов до сих пор вспоминал, как о самом позорном поступке в своей жизни. Даже не помышляя о совместной жизни со своенравной, избалованной Светланой, Фёдор пришёл в ужас от грозящей ему перспективы стать её мужем. Сдав экзамены на аттестат зрелости, он в первые же выходные, которые родители решили провести на даче, уклонился от поездки, собрал вещи, взял деньги, отложенные на свадебный костюм, и оставив «покаянную» записку, рванул в Москву.
«Прямо Подколёсин какой-то, - терзался Фёдор всю дорогу, - только что в окно не сиганул!».
Решив, что хуже всё равно уже не будет, он подал документы на истфак МГУ, и сдав экзамены, спасибо преподавателю истории, поступил. Тогда-то Фёдор, на этот раз по-настоящему, и влюбился в свою однокурсницу, Татьяну. Та ответила ему взаимностью, и на третьем курсе «универа» они поженились. Везло Фёдору на завидных невест. Отец Тани в недавнем прошлом был крупным партийным работником, но в свете недавних событий в стране, нахрапистые «младореформаторы» грубо оттеснили того от госкормушки. «Партайгеноссе» от обиды серьёзно запил, и не смог предотвратить столь явного мезальянса. Маменька невесты пребывала в полном упадке чувств у разбитого корыта некогда привилегированной жизни, и махнула рукой на нерадивую дочь. Свадьбу молодые справили в дружном студенческом коллективе.
К окончанию университета Татьяна уже носила их первенца. Её отец, так и не оправившись от потрясения, год назад почил, оставив немалое состояние. Мать, выждав приличествующее время, вышла замуж за уже давно неровно дышащего к ней «друга семьи», заделавшегося бизнесменом, и укатила с ним на ПМЖ в «туманный Альбион». Фёдор поступил в аспирантуру, а Таня, всегда индифферентно относившаяся к истории, занялась воспитанием ребёнка, став добропорядочной домохозяйкой. Благодаря рачительности её когда-то власть предержащего родителя, семья, несмотря на непростые времена, материальных проблем не испытывала, к тому же, переживающая вторую молодость тёща не реже двух раз в год приезжала наведывать дочь и внука, осыпая их дорогими подарками. К Фёдору она относилась вполне лояльно. Приобщившись к западным ценностям, в их дела не лезла, единственно, настояв, чтобы её называли по имени без отчества. В благодарность за невмешательство Литвинов готов был обращаться к ней «ваша светлость», или даже «ваше величество».
Защита кандидатской и рождение дочери у Фёдора пришлись на один и тот же день. Жизнь уверенно, будто по рельсам, катилась к пока ещё далёкому горизонту, оставляя позади большие и маленькие радости и, по счастью, незначительные беды.
Литвинов преподавал историю в одном из московских ВУЗов, писал докторскую. Памятуя давящую непреклонность родителей, с которыми, к слову сказать, он помирился через год после свадьбы, Фёдор, хоть и без восторга, согласился с поступлением сына в военно-морское училище.
Двадцать лет он трепетно любил Таню, виртуозно избегая хитроумные ловушки, расставляемые опытными зрелыми матронами и коварными студентками, храня супружескую верность (к сорока одному году Литвинов сохранил спортивную фигуру, не обзавёлся лысиной, лишь сединой на висках, придававшей ещё большую импозантность его породистому лицу, и недостатка в поклонницах не испытывал), и вот… случилось. Полтора года длится это безумие, разрывая его на части между горячо любимой женой и объектом неожиданно овладевшей им страсти, и главное, что со своей соперницей его познакомила сама Татьяна.
«Мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино! Мы как птицы садимся на разные ветки, и засыпаем в метро…», - лилось из динамиков, и Фёдор, уязвлённый схожестью ситуации, досадливо выключил радио.
Последние месяцы Литвинов находился на грани нервного срыва. Его любовница, Марина, словно злая волшебница, вытягивала из него остатки душевных и физических сил. Она была на одиннадцать лет моложе Фёдора, обладала какой-то будоражащей, раздражающей красотой, взрывным, непредсказуемым характером и бешенной энергией. Как же опустошающе хорошо ему с ней было! Марина была полной противоположностью Татьяны. Темноволосая, смуглая, яркая, она словно бросала вызов своей сопернице. В жилах Тани размеренно текла кровь прибалтийских предков, сто лет назад латышскими стрелками осевшими в Москве. Татьяна была натуральной блондинкой, с нежной розовой кожей, с выверенной мимикой на красивом, с благородными чертами, лице. Белоснежка и Краснозорька, Карменсита и леди, лёд и пламень… Фёдор, когда впервые увидел их вместе, был поражён их разительным отличием и, как ни странно, сходством одновременно, несмотря на разницу в возрасте: каждая по своему красива, обе высокие, стройные. Татьяна очень требовательно относилась к своей фигуре, и три дня в неделю посещала фитнес-клуб.
Началось всё в обычные выходные. Татьяна пригласила его в галерею своей знакомой, на выставку работ какого-то новомодного художника. Чета Литвиновых вела активную культурную жизнь, и Фёдор легко согласился на поездку.
Хозяйкой художественной галереи и была Марина. Она сразу понравилась Литвинову своей яркой красотой и неординарностью суждений, но у него и мысли не возникло продолжить с ней знакомство вне компании Татьяны. После осмотра выставки, в отличие от владелицы не произведшей на него никакого впечатления, они втроём пообедали в ресторане, приятно проведя время.
Утром он отвёз жену в аэропорт. Та, скучая по сыну и дочери (Маша тоже уехала учиться в Питер. «Мёдом им там что ли намазано?!», - сокрушался Фёдор), последнее время зачастила в «северную столицу», проводя там по несколько дней… а вечером ему позвонила Марина, и пригласила на ужин. Фёдор так растерялся, что не нашёл убедительной отговорки, чтобы уклониться от встречи, каким-то шестым чувством заранее угадав, что добром всё это не кончится.
После ужина Марина пригласила его домой. Не в силах противиться её чарам, Литвинов согласился, испытав дежавю от её раскрепощённости и настойчивости…
С того дня прошло без малого полтора года. Всё это время Марина держала его, что называется, на коротком поводке. Татьяна, как назло, ещё чаще стала навещать детей, неделями не появляясь дома.
Последние несколько месяцев Фёдор стал тяготиться непростыми, изматывающими отношениями с нежданной любовницей. Марина становилась всё требовательней, устраивала ему душераздирающие сцены и феерические скандалы. Он уходил, и снова возвращался, словно влекомый какой-то необоримой тёмной силой.
Некогда примерному семьянину Литвинову с самого начала претила эта связь. Он как о глотке свежего воздуха мечтал о прежних днях, когда знать не знал ни о какой Марине. Ему было нестерпимо стыдно перед Таней, он до зубовного скрежета сокрушался об им же самим запятнанном, изгаженным чем-то непотребным, когда-то беспорочном чувстве к ней, невозможности повернуть всё вспять.
Не в силах больше жить такой жизнью, Фёдор всё же сумел, проигнорировав мольбы и даже угрозы со стороны Марины, наконец-то, прекратить их отношения. Словно алкоголик со стажем, неожиданно осознавший губительность своего пристрастия, и твёрдо решивший покончить с ним, переживая жуткое состояние, сродни похмелью, он нашёл в себе силы справиться с болезнью, с этим мороком, завладевшим всем его существом.
Из очередной поездки в Петербург Татьяна должна была приехать только на следующей неделе. Литвинов одновременно радовался и печалился этому обстоятельству. С одной стороны у него было время подготовиться к непростому разговору с женой, а с другой, он маялся от невозможности поговорить немедля. Фёдор твёрдо для себя решил во всём признаться, и будь, что будет. Всё лучше, чем носить в себе эту скверну, и притворяться праведником всю оставшуюся жизнь.
Таня, словно что-то почувствовав, вернулась тремя днями раньше.
Боясь смалодушничать, Литвинов чуть ли не в дверях во всём ей признался, всхлипывая, как нашкодивший ребёнок.
Сквозь стоявшие в глазах слёзы он не заметил неуместно довольную улыбку, на мгновенье задержавшуюся на лице Татьяны.
- Хорошо, что ты сам мне об этом рассказал, - тихо произнесла Таня, прижимая его к себе, - это значит, что у нас с тобой есть шанс всё начать сначала.
- Ты правда так думаешь? – Фёдор не верил своим ушам, хотя и очень надеялся услышать нечто подобное, - ты меня прощаешь?
- Да. Но и ты должен меня простить, - Татьяна скинула с ног туфли, и прошла на кухню, достала из шкафчика початую бутылку коньяка и два тяжёлых, широкогорлых стакана.
- А тебя-то за что?
- Присаживайся, - Таня разлила напиток по стаканам, - тебе может не понравиться моё ответное признание.
После того, как они выпили, Татьяна рассказала, что она нарочно познакомила его с Мариной. Лучшей кандидатуры для её замысла было просто не найти. Она напомнила Фёдору, как они вместе собирались поехать к сыну на церемонию начала учебного года, но в последний момент он отказался из-за какого-то дурацкого симпозиума. Таня тогда на него сильно разозлилась, и поехала одна. На церемонии она познакомилась с одним бравым капитаном первого ранга. Татьяна и думать не думала, что такое может с ней случиться. Она, как девчонка, была очарована красивой формой, галантным обхождением и остроумием моряка. Он пригласил её на ужин. Потом они всю ночь бродили по городу, разговаривая обо всём на свете. В тот раз ничего экстраординарного не произошло. Капитан проводил Татьяну в гостиницу, и попросил разрешения ей позвонить. Он действительно звонил ей несколько раз. В очередной свой приезд Таня сама ему позвонила… Чтобы скрыть своё увлечение, она, наслышан-ная о нраве своей знакомой, решила её использовать. Зная, что Фёдор сам никогда не сделает первого шага, Татьяна решила познакомить его с Мариной, будучи уверенной, что та своего не упустит. Так и вышло. А ещё она была уверена в том, что в конечном итоге он, Фёдор, ни за что на свете не променяет её на эту экстравагантную особу, с задатками истерички.
- Мой роман с морячком благополучно и ожидаемо закончился, - Таня разлила остатки коньяка по стаканам, - я и в мыслях не держала тебя бросать, а подобная встряска была нужна нам обоим…
Фёдор слушал её немного усталый, нарочито спокойный голос, как будто она не сознавалась в своём, мягко говоря, неблаговидном проступке, а терпеливо вдалбливала в голову нерадивого ученика прописные истины.
Неожиданно, откуда-то из глубины его памяти, всплыла давно забытая шекспировская строка: «О женщины, вам имя — вероломство!».