САМАЯ СЧАСТЛИВАЯ ЖЕНЩИНА
В этот раз Инесса Павловна расставила книги по алфавиту. В прошлый раз - по росту, чуть раньше - по годам жизни. Этот ритуал делал утро. Как и другие.
О, это стало для неё просто творчеством: накрыть кофейный столик, например. Сегодня салфетку наискосок, и новую пару с серванта, а ложечку строго вертикально, чтоб салфетка, как под прямым углом по отношению к ней. Ложечка в сахарнице сегодня серебряная, бабушкина, всегда сухая, ни один кристаллик сахара не прилипнет к ней, Инна помнила её с детства - как хорошо, что она её сохранила! Три ложечки в кофе, два глотка, и можно остановиться, посмотреть в окно, там, на улице спешат зонты, обгоняют друг друга, синие, серые, разноцветные, но Инесса Пална пьёт кофе, три, четыре, пять..
Никаких котов-собак, Инесса Пална их ненавидела. Эти мелкие твари только притворяются любящими, а на самом деле они... Хотя, что это я, останавливает себя Инесса, мне ли, абсолютно счастливой женщине??
Она застегнула манжеты платья, по две пуговички на каждом, огладила его ладонью, щелкнула сумочкой, и вышла из квартиры.
Двадцать восемь ступенек до двери, и Инесса придерживает дверь, упрямую, со злой, упругой пружиной, но Инна улыбается, и раскрывает зонт, и даже щелчок, и звук раскрываемого зонта необычно хорош - как большая птица, раскрывшая небу свои крылья.
Все просто в мире, как звон моих каблучков, думает Инесса, нужно уметь их слышать - тук тук тук, тук тук тук - это идёт Абсолютно Счастливая Женщина.
До работы Инесса Павловна шла пешком, и отдавалась работе, падала ей в объятия, и эти семь часов, она забывала обо всем на свете, расслаблялась, улыбалась покупателям и даже забывала о том, что она самая счастливая женщина на свете. Её даже не интересовали распри среди работающего персонала, даже уходившие налево, по блату, подписки, тома, собрания сочинений. Пусть.
У неё дома, на полке, в абсолютном подчинении, все классики ждут утра, переживая, кто же из них сегодня будет похвален, кого ждёт опала, а кто наконец, будет признан Инессой первым в ряду, первым на полке.
Через руки Инессы проходили все книги, последние издания, и даже журналы, так популярные среди читателей, ходившие по рукам, когда на всех не хватало.
Последней новинкой был Пикуль, и Инессе звонили домой, даже одноклассники, и заискивали так, что краснела от неловкости трубка, не видевшиеся годами, вдруг вспомнили о ней, Инке, лепетали, растягивали слова, и в этот раз все хотели Пикуля.
- Я не могу этого сделать, это противоречит моим принципам, - говорила Инна спокойным голосом, но сама внутренне ликовала. Она представляла, как огорошен на проводе бывший одноклассник, или одноклассница, и молчание, пауза, возникшее после её ответа, только добавляли красок в её ликование. Она осторожно клала трубку, с лёгким нажимом, улыбаясь, удостоверившись, что разговор закончен.
Но зато Инна так любила разговаривать с покупателями, советовать, она разглядывала их, предполагая, кто из них какую книгу будет искать, и редко ошибалась, и краснела от удовольствия, когда была права.
А чего только не спрашивали, и художественную литературу, и географические сборники, и живописные каталоги, и книги по строительству. Она чувствовала людей, и знала, что этот волосатый в мятом плаще, пойдёт в научный отдел, а дама с небрежно накрашенными губами будет искать книгу кулинарных рецептов.
Во всем Инна была дока.
Но однажды пришла девочка, это было уже ближе к закрытию.
- Мне про собак нужно, про друзей наших! - бойко сказала девочка в болоньевом плащике, и с двумя, заплетенными до самого конца, косичками, отчего косички эти казались висящими плётками..
Инесса Пална, подошла к стеллажу, и медленно, как будто задумавшись, протянула девочке книгу, с разноцветными рисунками на толстой обложке.
- Они не друзья, - вдруг сказала Инесса Пална. - Они такие же.. как люди.
- Мне сказала мама купить, - ответила девочка и протянула деньги.
Большая псина смотрела с обложки, высунув розовый, даже красный, язык.
Инессе вдруг стало нехорошо, словно что-то внутри нарушилось, часы внутренние, как-будто пошли назад, тяжело шевеля стрелками, а сердце стало стучать глуше, и она выскочила на улицу, и побежала.
Дождя уже почти не было, и только тук-тук, стучат каблуки, быстрей и быстрей, и вот уже одноклассники как-будто догоняют её, и им нужны книги, а не сама Инесса, а ведь была в классе она лучшей ученицей, все списывали у Инки, и даже сам Ершов, списывал, вытянув шею и делая вид что смотрит в окно.
А Ершов бежит впереди всех, наглый, успешный, защитившийся, вместе с Малафеевой, которая была троешницей, "трешницей", как говорила Инина мама, и тоже, уже, кандидат наук. Тук тук тук.
Инна бежит, оглядываясь, кажется весь цвет класса, думает она, но нет, не весь, и сердце её как большая кукушка, глухая, не помнящая птенцов своих, стоп, уже не выдерживает, и Инесса останавливается. Она достаёт платочек, и вытирает пот, и остатки дождя на лице, и видит краем глаза, что одноклассники тоже остановились.
"Ассонова располнела", - думает Инесса. - "Всему время приходит, как же теперь, без фигуры-то? Глазки замдекану не построишь! А ведь это мои сочинения хвалили и зачитывали вслух! А Ассонова сидела и завидовала, и улыбалась на переменах, брала за руки. И Пантелеева, Пантелеева-то, тоже, ходила в подругах, маме нравилась, теперь в комитете Комсомола начальник, и чего им всем дался этот Пикуль? Мода, да и все... Пантелеева и была всегда модницей, по блату из закрытого города шмотки привозила, и цену завышала. А тоже, Пикуль ей нужен. Инна шла, шла, все медленнее, успокаиваясь, и толпа сзади тоже замедлила шаг. И Инне вдруг пришла в голову мысль помахать им всем. Она неспеша повернулась, улыбнулась, и помахала рукой, радостно и активно.
Но почему-то ей никто не ответил, не помахал, и даже не улыбнулся, только остановились, и о чем-то между собой заговорили. И тут Инна Пална увидела, сбоку, сзади всех, маленькую фигурку, в затертом замшевом пиджаке, на поводке у пиджака была маленькая, лохматая собачка, типа болонки, рыжая и с мокрым носом. Они были такие яркие, как вырезанные из бумаги, и почему-то не стояли на месте, крутились и вертелись.
И вдруг Инесса Пална испугалась, она отчаянно начала считать стук своих каблучков, но сбивалась. Её, сошедшие с книжных полок, классики выстроились как шахматные фигуры, и спорили, кто впереди на этот раз, они даже ругались, а потом и вовсе соединились с одноклассниками, и Пантелеева держала её за руку, успокаивала, успокаивала, на мягком, в шёлковой накидке, диване, где рядом с замшевым пиджаком сидела блондинка, и на руках у неё рыжая, с мокрым носом болонка, и блондинка гладила её, гладила, а та лизала её в нос, как лизала её, Инку, но почему замшевый пиджак так обнимает блондинку, почему сползла шелковая накидка с бахромой, и торчат ноги, белые, и блондинка пучит, пучит свои голубые карамельные глаза? И Инна стоит, она не может сдвинуться с места...
- Ко мне, Марта, - говорила Инна Петровна чужим, незнакомым ей голосом..
Но Марта сидит на белых коленках блондинки, довольная, и смотрит на неё чужим, равнодушным глазом.
Она оглянулась... Они все ещё спорят, бежать, бежать.. Но пиджак машет руками и что-то доказывает, и только Пантелеева, держит её, Инну за руку, гладит, гладит Инну по руке, сильно, так, что по ней должны пойти синяки, и успокаивает, и вот уже и сам Пикуль тоже машет руками, и недоволен, что его так мало, что он все понимает, но Инна Пална не может всем помочь, и её нужно понять, понять, понять...
И этот отвратительный собачий визг, и продажный розовый язык, и поводок, летящий с балкона третьего этажа.
Инна проснулась рано, в своей комнате, укрытая шёлковой накидкой, на туалетном столике - таблетки. Инна вытряхивает их из оболочек, пересчитывает, и красиво выкладывает в затейливый узор. Она встаёт в красивой ночной сорочке, и идёт к стеллажам. "Сегодня, конечно, Пикуль, - размышляет Инна, и ставит сероватый томик первым.
- Я счастливая женщина, - говорит себе Инна, помешивая кофе против часовой стрелки, и делает два счастливых глотка.
Разноцветные зонты выстраиваются в сложные, витиеватые фигуры и начинают свой танец.
Впереди ждёт любимая работа.
"Может одну дать Пантелеевой?"- думает Инна Пална, цокая с третьего этажа.
Тепло привычно разливается по её счастливому телу.