Я не участвовал в этих событиях. Я не был представлен его участникам по молодости и ничтожности своего тогдашнего состояния. Но это они меня не знали, я же всех их знал. Пусть издали, пусть весьма короткое время, и пусть через много лет после описываемых событий, но знал. И историю эту я слышал несколько раз, причем от разных людей, в том числе и от непосредственных участниках событий. Каждый из рассказчиков добавлял что-то свое в эту историю, благодаря чему она каждый раз играла по-новому. При этом она каждый оставалась правдивой. Ведь история остается правдивой при условии, что рассказчик сам считает ее таковой. Позволю и я себе некоторые вольности, некоторые новые краски, ведь теперь это моя история. Осталось слишком мало людей, которые могут уличить меня в неточности. Главные участники этой истории... Как говаривал они хороший врач: «Иных уж нет, а тех — долечат...» Вот они - герои моего рассказа. Они молоды, здоровы, веселы и живы.
Миша, начальник. Пусть вас не вводит в заблуждение его имя. Михаил — вполне местный горский человек. В горах рожденный и горами воспитанный. Историю его его прихода в науку как-то поведал нам, молодым студентам-географам, наш Профессор.
Однажды много лет назад в его кабинет на географическом факультете вошел молодой чернявый парень в пиджаке, надетом поверх грубой «терскольской» вязки свитера с оленями и снежинками. Парень был обременен объемистым портфелем. Он подсел к столу, но портфель из рук не выпустил, а продолжал держать на коленях.
– Профессор, – проникновенно сказал он. – Я хочу писать диссертацию.
Профессор, не хотевший обнадёживать совершенно незнакомого ему человека, начал говорить, о том, что набор в аспирантуру на этот год закончен, что...
– Профессор, я очень хочу писать диссертацию именно у вас, – все так же проникновенно сказал парень и извлек из портфеля огромную бутыль, в недрах которой грозно светилась до голубизны прозрачная маслянистая жидкость. Чача! Даже при таком ракурсе было видно, что чача исключительно хороша. Волшебный аромат виноградных косточек сочился прямо сквозь стекло. Профессор дрогнул ноздрями, но не отступил, а, напротив, сказал, что у него уже есть пять аспирантов и брать еще одного он не имеет физической возможности. В ответ парень принялся рыться в портфеле, иногда выкладывая из него самые неожиданные вещи, приговаривая:
– Да где ж она?
Наконец на свет божий были извлечены три листка машинописного текста, которые парень протянул Профессору. Профессор же смотрел на вынутый среди прочего старый, но с любовью вычищенный револьвер системы наган, который смотрелся на полированной поверхности рабочего стола как-то особенно неуместно. Парень проследил за взглядом профессора, пробормотал: «Ах, извините!» и сгреб наган вместе с прочим барахлом обратно в портфель. После этого он снова протянул свои листки:
– Это моя статья. Ее слегка доработать и диссертация готова. Вы ведь мне поможете, Профессор?
Профессор кивнул. Так перед Мишей, а это был именно он, открылась дверь в храм науки.
Он защитил свою диссертацию, уехал домой и там, во главе маленькой, но гордой, экспедиции принялся изучать соплеменные горы. Через несколько лет экспедиция превратится в целый научный институт, а его директор Миша начнет путь к креслу академика. Но это потом, а пока он начальник экспедиции, то есть живет в такой же палатке, как и все остальные, питается из общего котла и топчет тяжелыми ботинками такие же скалы, как и его подчиненные.
Иосиф, альпинист. Пусть вас не вводит в заблуждение и его имя. Иосиф — грузин. Впрочем, если бы вы сказали ему такое, добрейший Иосиф вбил бы вас по самую макушку в каменистую почву его родных гор. Иосиф — сван, а Сванетия — это самый высокогорный район Грузии. Маленьких детей носят в рюкзаках, потому что руки у матери должны быть свободна для лазания по скалам, а траву здесь косят на таких крутых склонах, что приходится использовать вполне альпинистские навыки веревочной страховки. Много замечательных альпинистов вышло из горных деревушек Сванетии, а великим из них был один — Иосиф. В экспедиции он занимает скромную должность техника. Но это не важно.
Нурис, лавинщик. Это самый молодой из участников событий, да и роль у него в них небольшая. Он тоже ученик Профессора, и через пару лет он тоже будет писать у него диссертацию. Но чача и револьвер системы наган уже не потребуется — за него попросит Миша. Нурис — душа любой компании, вечный тостующий, источник баек и историй, но все это скрыто за неподвижным лицом древнего каменного идола. В экспедиции он, как человек, обладающий высшим образованием, занимает должность инженера. Но это тоже не важно.
Жанна, криптозоолог. Гость из Москвы. По первой профессии — врач, по призванию — исследователь. Круг ее исследовательских интересов станет ясен из рассказа. Она заметно старше всех участников этой истории, кроме, разве что, Иосифа. Но и это не важно.
Место действия - северный склон Большого Кавказского хребта. Из базового лагеря экспедиции открывается вид на двойную вершину Эльбруса. Сам же лагерь на фоне его снежной белизны выглядит весьма скромно. С десяток палаток в необязательном порядке разместились в долине маленькой чистой, но смертельно холодной речки. Палатки разного размера и степени изношенности. Среди них выделяются две шатровые палатки армейского образца. Каждая из них из них могла бы принять по шесть человек минимум, однако, никто в них не живет. Одна из них - кухонная и по совместительству продуктовый склад. Вторая - камеральная. В ней камералят, то есть обрабатывают полученный за день научный материал, а еще в ней завтракают и ужинают, когда погода не позволяет это делать на улице. Когда же капризная горная погода благоприятствует приему пищи на свежем воздухе, для этого служат поставленные в ряд грубо сколоченные столы, поставленные возле гигантского костровища. Сегодня особенный день - в лагере гость, вернее гостья... По этому поводу сотворен плов, ибо настоящий плов не варится и даже не готовится, а именно творится. Сидели в камеральной палатке не по причине непогоды, а просто душа требовал уединения, пусть и иллюзорного. В плове принимали участие все главные действующие лица, которых вы уже знаете. Шел месяц май...
...О главном заговорили после плова и всех сказанных в процессе плова тостов, за чаем. Чайной церемонией, как всегда, управлял Нурис. Выросший в Казахстане, чисто азиатскую культуру чаепития он понимал правильно и твердой рукой насаждал в любой компании, в какой только ни оказывался. Чай он заваривал крепко, а в чашки наливал по чуть-чуть, буквально плеснув на донышко. Это называлось – «с уважением». Нурис объяснял, если гостю налить полную чашку, то он может решить, что его выпроваживают. Дескать, пей свой чай и уматывай. Если же наливать понемногу и потом постоянно подливать из кажущегося бездонным чайника, гость будет находиться в атмосфере заботы и внимания со стороны подливающего, и получит от чаепития дополнительное удовольствие – моральное. Гости бывали разные, но каждый, пивавший чаи с Нурисом, на всю, пожалуй, жизнь запоминал, что означает «налить с уважение».
Миша вежливо спросил о целях приезда Жанны в его родные горы. Жанна ответила, что она криптозоолог. Миша поднял брови, Иосиф нахмурился, а Нурис не дрогнул и мускулом на лице. Жанна пояснила. Криптозоология — новая наука, занимающаяся изучением животных, которые пока еще не открыты. Увидев, что выражение лиц слушателей не переменилось, она поправилась: не изучением, а поиском.
Миша пожал плечами:
– Что-то я не помню, чтобы у нас тут водилось что-то неизвестное науки. А? Инженер? Как думаешь?
Нурис был лаконичен:
– Туристов много.
Было не совсем понятно, относит ли он многочисленных туристов к числу неизвестных науки животных, или сетует на то, что туристы поразогнали всех этих животных.
– Ну, – сказала Жанна. – Конкретно меня интересует проблема реликтового гоминида.
– Кого-кого? – переспросил Миша.
– Знаете, в горах на снегу иногда кто-то оставляет цепочки следов. Какое-то огромное человекоподобное существо...
– Снежный человек! – вскричал Иосиф.
– Черный альпинист! – одновременно с ним подал голос Нурис.
– Джантуганский мальчик! – завершил Миша демонстрацию криптозоологических знаний.
– А почему Джантуганский мальчик? – спросила Жанна.
– А почему реликтовый гоминид? – резонно ответил Миша.
В самом деле почему? Заспорили. Самый увлекательный вид научного спора — спор о терминах. Почему вещи называются так, как мы их называем? И как на самом деле их нужно называть? Точек зрения много, и все правильные — так чего ж не поспорить? Тем более, что, в конечно счете, спор-то не на корову.
В споре о терминах, главное – напор. Напор и логика. Снежный человек — потому что следы на снегу оставляет. Логично? Логично! Черный альпинист — потому что на белом снегу его силуэт всегда черный. Логично? Логично! Джантуганский мальчик — потому что именно в ущелье Джантуган, его по слухам вроде бы можно даже и встретить. Логично? Логично! Реликтовый гоминид — потому что... Потому что реликтовый, то есть оставшийся с доледниковых времен. А гоминид, потому что он имеет родство с человеком или хотя бы с обезьяной. Логично? Логично! Вспомнили и другие названия для человекоподобного гиганта, обитающего в высокогорье: йети, алмасты, каптар, бигфут...
Нурис неожиданно для всех в красках и жестах рассказал, как однажды под вершиной Эльбруса встретился со Снежной Девой. Снежежная Дева Эльбруса легко шла в гору в белых развевающихся одеждах, не оставляя следов на снегу. Нурис даже показал, как именно она шла. Все понимали, что Нуриса занесло в совсем другую епархию, но качество рассказа было по достоинству оценено слушателями. Потом Нурис много раз повторял этот рассказ в самых разных аудиториях и всегда имел успех. Иногда рассказ даже заканчивался аплодисментами. Пару раз среди аплодирующих бывал и я.
Когда утихли восторги, ставшая сразу серьезной Жанна обратилась к Мише:
– Миша, вы мне поможете?
– Жанночка! Ну, конечно, помогу. А что тебе нужно?
– Мы ведь поищем реликтового гоминида? Или, если вам так больше нравится, Джантуганского мальчика.
– О чем речь! – вскричал Миша. После плова и тостов не было ничего такого, что он бы не пообещал московской гостье. – Конечно, такие поиски — это не прогулка за рододендронами на лавинный склон... Кстати! Иосиф! – И Миша поднял палец, призывая Иосифа ко вниманию.
– Сделаем, Миша. – глухо отозвался Иосиф.
– Так вот, – вернулся к своей речи начальник. – Мы его не только поищем. Мы его найдем! И мы его поймаем! Слово даю!
– Вот и славно, – совершенно по-детски Жанна захлопала в ладошки.
– Кхм... – прочистил горло Иосиф.
И он, и Нурис уже поняли, что пообещать — это одно, а выполнить — это совсем-совсем другое. Через минут это же понял и Миша. Понял, что обещано слишком много, и сразу стал печальным и задумчивым. Вечер как-то быстро увял, и скоро все разошлись по палаткам. И вовремя — небо уже начинало светлеть.
Следующий день был объявлено по экспедиции выходным. Утомленная научными разговорами Жанна проспала его в своей палатке. Нурис, обладавший счастливой способностью, после любых ночных разговоров, наутро быть свежим и бодрым, взвалил на плечо лыжи и отправился куда-нибудь повыше, где еще лежал снег. Иосиф, выполняя невысказанный приказ начальника, отправился на лавинный склон за рододендронами. Они аккурат начали исступленно, как в последний раз, цвести своими белыми восковыми цветами. Остальные были кто где; большинство на экспедиционном грузовике укатило вниз, в поселок Терскол — посмотреть на людей.
...Миша лежал, глядел на низко нависшую брезентовую крышу цвета стиранного хаки и думал.
Да... Незадача. Гость из Москвы хочет искать снежного человека. Тем более – гостья. Все законы горского гостеприимства требовали предоставить ей не только возможность поиска снежного человека, но и самого снежного человека, готового к употреблению. Тем более, что он сам все это уже пообещал. А где его взять? Снежного-то человека?
Дело в том, что Миша, как человек в горах рожденный и горами воспитанный, конечно слышал красивые горские легенды и залихватские альпинистские байки, но лично знал только одного снежного человека - Борюшку по прозвищу Чудо-в-перьях...
Внешность обманчива. Эту простую мысль Борюшка иллюстрировал как нельзя лучше. Был он физиком и альпинистом – сочетании исключительно популярное в те романтические времена. Но Борюшка выделялся. На фоне гитарно-костровой братии он был заметен, как мамонт, затесавшийся в группу маленьких лебедей в одноименном балете Чайковского. Во-первых, Борюшка был огромен. Обычный граненый стакан выглядел в Борюшкиной руке деликатной стопочкой. Во время походных трапез вместо миски он использовал тазик... ну и так далее. Примеры Борюшкиной огромности можно множить бесконечно, но они ничего не могут добавить к правде – Борюшка был огромен. Не высок, а именно что огромен. Хотя и высок тоже.
Во-вторых, внешность лица Борюшки была... как бы это выразить... Чтобы остаться кратким и не занимать место бессмысленными описаниями, скажу, что Борюшка обладал загадочным обонянием угрюмой обезьяны.
Женщины были от Борюшки без ума, и их можно было понять. За зверской наружностью скрывалась нежная деликатная натура настоящего романтика, а под могучими суровыми бровями светились ангельской голубизной глаза удивленного ребенка. Надежный, безотказный, готовый все бросить и кинуться помогать кому угодно и чем угодно... Но Чудом-в-перьях он был не поэтому.
Случай, подаривший ему это прозвище был давний. Дело было на Памире в международном альплагере, где ожидая своей очереди на восхождение мариновались разномастные иностранцы, заплатившие валютой за удовольствие поуродоваться на памирских скалах и ледниках. И вот прилетел туда вертолет из какого-то дальнего базового лагеря и привез группу, только что вернувшуюся с восхождения, то есть людей, свое удовольствие уже получивших. Борюшка был аккурат в этой группе. Конечно, иностранцем он не был, но разве ж можно всякую немчуру пускать в наши горы без нашего проводника? Вот Борюшка таким проводником и подрабатывал в летний сезон. Короче. Прилетает вертолет и вываливается из него группа ярко одетых иностранцев. Все живы, все довольны, все весело щебечут в смысле впечатлений. И тут как в дешевом фильме ужасов над всей этой мирной радостной картиной раздается пронзительный полный ужаса крик. Женский, естественно. Все замерло в доме Облонских. Оглядываются на вертолет, а из вертолета выкарабкивается Борюшка. Он в полете перекусывал, потому и задержался. И вот он медленно и неотвратимо, как какой-нибудь Годзилла лезет пыром через узковатый для него люк вертолета. Он огромен и небрит диким волосом. Он покрыт горным загаром – это такая специфическая форма загара, когда вся морда лица черная, а вокруг глаз совершенно белые не загорелые круги от снеговых очков. Борюшка приветливо улыбается, но никто же не знает, что это он так улыбается! Все видят другое – непонятное чудовище прущее на них и скалящее огромные зубы. В одной руке у чудовища пустая банка из-под тушенки, а в другой алюминиевая ложка со следами зубов. Борюшка уже почти совсем вылез из люка, но последним перед прыжком на землю движением он с отвратительным треском рвет обо что-то свою пуховку и приземляется на землю весь в облаке разлетающихся из прорехи пуха и перьев. В тишине слышно, как на траву мягко упали два бесчувственных тела. Женских, естественно. Борюшка своими ясными голубыми глазами следит за летающей вокруг него начинкой пуховки и тихим интеллигентным голосом говорит:
– Гады. Надо же сколько пёрьв вместо пуха понапихли.
Занавес медленно падает...
Отличный снежный человек, самый настоящий — Борюшка! По крайней мере, именно таким должен был быть снежный человек, по Мишиным представлениям. Жаль только не дикий, а от людей рожденный и среди людей живущий. Жанне поди другой нужен. Да и где он – Борюшка? Сидит сейчас снежный человек в своей Москве и в секретном научном институте паяет какие-нибудь нежные контакты в чем-нибудь настолько секретном, что и подумать страшно. Физик. Что с него взять? Не раньше лета его с этой важной работы отпустят. А сейчас весна. Вон, еще снег местами лежит.
Стоп! Снег... снег... Интересно! А ведь может получиться... Надо только подумать слегка...
... Через полчаса в лагерь вернулся Иосиф. Он сложил невообразимо прекрасную кучу рододендронов у входа в Жаннину палатку, потом чем-то добродушно погромыхал в брезентовой кухне и направился вроде бы к себе. Миша высунул голову на улицу.
– Иосиф, будь другом, подойди.
Иосиф подошел с грациозной косолапостью человека, осознающего, что в горах неосторожный шаг может быть очень вреден для здоровья.
– Гамарджоба, Миша!
– Гамарджоба, Сосо! Как здоровье, как настроение, как семья?
Миша знал, как у Иосифа здоровье, как настроение, как семья. И Иосиф тоже знал, что Миша об этом знает. Поэтому он не стал отвечать, а просто вежливо стоял и ждал.
– Как у тебя с ногами, Иосиф? – С большим участием в голосе спросил Миша.
Как у многих серьезных альпинистов, с ногами у Иосифа было непросто. Миша об этом знал, а Иосиф знал, что Миша об этом знает. Поэтому он просто наклонил голову в знак того, что мол, да, есть дела, и продолжил ждать.
– Напомни-ка мне, какой у тебя обуви размер?
– Не знаю, Миш. На базе выдают ботинки выдают самые большие, а дома мне обувь не нужна.
– Разуйся, пожалуйста, – неожиданно попросил Миша.
– Зачем это?! - изумился Иосиф. – Холодно. Я замерзну.
– Как брата прошу, Сосо.
- Какой разговор, Миша. Для тебя — все что хочешь.
Иосиф тщательно разулся и аккуратно поставил огромные ботинки, скалящиеся по ранту стальными триконями.
– Замечательно! – воскликнул Миша. – То что нужно!
Иосиф с высоты своего роста посмотрел на собственные ноги, деликатно пошевелил пальцами и сказал:
– Многим тоже нравится. – Было видно, что восторги друга-начальника ему приятны.
На ногах у Иосифа был очень большой недокомплект пальцев. Если говорить математически, то всего пальцев было шесть. Остальные были утрачены после крайне неудачного зимнего восхождения на Ушбу. Хорошо, руки тогда остались целы, а ноги что — ходят и ладно. Оставшимся пальцам в ботинках неизвестного размера было просторно и они разместились там весьма вольготно, в результате чего образовав широко известный жест «пальцы веером». Именно это так понравилось Мише. Он спросил:
– Иосиф, ты меня уважаешь?
– Миша! – Иосиф даже слегка возмутился от такого вопроса.
– Сможешь завтра утром босиком пройтись по снежнику?
– Да что там босиком! Я, Миша, для, тебя голым могу по снегу пробежаться! Хочешь?
Миша задумался ввиду открывающихся перспектив, но потом встряхнул головой: лучшее — враг хорошего.
– Нет, не не хочу. Только босиком. Сделаем так...
...За вечерним чаем начальник объявил, что завтра все отправляются на поиски снежного человека.
– Реликтового гоминида, – поправила Жанна.
На утро, едва рассвело, все обитатели лагеря, наскоро позавтракав, позевывая, отправились за снежным человеком. Поскольку никто прежде снежных людей не ловил, решили просто идти поперек склона редкой цепью и громко издавать разные звуки. Нурис для солидности прихватил бинокль, а Миша - ружье. Жанна строго посмотрела на оружие и сказала:
– Не стреляйте ни в коем случае. Он хоть и снежный, но все же человек... может быть.
– Не беспокойтесь, Жанночка. Я все понимаю, – и в самом деле, уж Миша-то точно все понимал.
И вот охота началась. Самая увлекательная охота в мире — охота на человека! Все идут, улюлюкают, машут руками, ну, в общем, оказывают московской гостье все свое уважение. Подошли к большому оставшемуся с зимы снежному пятну — снежнику. И тут Миша самым что ни на есть драматическим голосом воскликнул:
– Жанна! Смотрите! Следы!
А на снежнике, действительно, следы. Да еще какие! Огромные, и какие-то корявые. Ну, не человеческие — это точно. И совершенно свежие! Утренние. Жанна бросилась перед ними на колени, внимательно осмотрела и сразу севшим голосом сказала:
– Это он...
– Реликтовый гоминид? – спросил Миша так, как будто речь шла, например, о суслике.
– Да! Нужно его поймать, – Жанна проследила направление, в котором тянулась цепочка странных следов. За снежником лежала осыпь, на которой никаких следов в принципе найти не возможно. – Дайте, бинокль, – Жанна нетерпеливо протянула куда-то руку. Там тут же возник Нурис, и сунул в эту руку свой потрепанный цейс армейского образца. Пока Жанна осматривала склон, Миша незаметно махнул рукой и, выждав, согласно уговору, пару секунд, еще более драматическим голосом вскричал:
– Жанна! Смотрите! Вот он!
Из-за лежавшего вдалеке огромного валуна поднялась черная мохнатая фигура и резво побежала вверх по осыпи. Из всех участников охоты, только Миша и Нурис знали, что это бежит простой Иосиф, одетый в вывернутый мехом наружу тулуп. Рядовые же охотники увидели то, что было видно — мохнатое чудовище. Реликтовый гоминид! Из множества глоток вырвался выдох неподдельного ужаса, и все беспорядочной гурьбой сыпанули вниз по склону. И только Жанна повела себя не так, причем, совершенно неожиданным образом. Она повернула лицо с горящими азартом глазами в сторону Миши и, простерев руку в сторону беглеца, скомандовала:
– Миша! Стреляйте!
Миша, опешил. Во-первых, Жанна сама еще совсем недавно строго-настрого запретила применять оружие. А, во-вторых, на стрельбу с Иосифом договорённости не было.
– Как же... Жанна... Там же человек...
– Миша, если он уйдет, я никогда себе этого не прощу. Стреляйте под мою ответственность. Может быть он и не человек вовсе.
Миша точно знал, что там человек. Знал и про то, что ответственность все равно будет на нем. Причем, уголовная. Однако, дело шло к тому, что Жанна сейчас отберет у него ружье, и застрелит бедного Иосифа, как кролика. Миша вздохнул и под жаркий шепот Жанны: «Скорее... уходит....» тщательно прицелился, чтобы, храни Господь, не угодить в друга и выстрелил. Эхо неоднократно отразилось от величественных горных хребтов. Из-за камней вылетела пара уларов и, громко хлопая крыльями, перелетела на другой склон долины. А снежный человек, который уже почти достиг перегиба склона и готовился скрыться за ним, от неожиданности присел, обернулся в сторону стрелявшего, погрозил ему кулаком и выкрикнул что-то резко-гортанное. После чего подобрав полы тулупа скрылся за склоном. Жанна, зажмурившаяся в момент выстрела, этой мизансцены не видела. А Миша все видел. Более того, он даже понял, что именно ему сказал Джантуганский мальчик.
А потом началось самое страшное. Жанна, в которой азарт исследователя достиг небывалой ярости, приказала собрать разбежавшихся охотников и весь день гоняла их по скалам и осыпям в надежде догнать реликтового гоминида. Догнать Иосифа в горах? Нонсенс! Он успел сбегать в лагерь, переоделся и незаметно присоединился к охотникам. Во время одного из редких привалов он подошел к Мише и сказал:
– Миша ты извини меня. Я тебя сыном верблюда назвал. Поверь, само вырвалось. Испугался очень. Войну вспомнил. Извини.
– Ничего, Сосо. Это ты меня извини. Я и сам перепугался — первый раз стрелял в живого человека. Больше не буду. Не понравилось.
Снежного человека или, если хотите, Иосифа искали до темноты. На следующий день продолжили. И через день тоже. А через пять дней, с языком на плече едва дотащившийся до лагеря Миша, после короткого совещания с другими посвященными, пал перед Жанной на колени и открыл ей душу. Поскольку это происходило во время вечернего чая, в объяснении участвовали все, кто был в лагере. Суровые охотники на снежного человека неприлично громко заржали и криками: «Иосиф! Браво!» - показали свой восторг по поводу случившегося, особенно в связи с тем, что завтра никого искать не придется.
Иосиф не был автором розыгрыша, и в течение пяти дней он месте со всеми с особо большим рвением искал в скалах самого себя. Но все именно в его сторону поднимали свои кружки, в которых на донышке «с уважением» был налит крепчайший Нурисов чай.
Жанна, конечно, обиделась. Потом отошла. Она много раз приезжала в эти места, а спустя некоторое время создала неподалеку постоянно действующую научную станцию. Каждое лето она приезжает сюда и ищет реликтового годимида. Пока не нашла. Пока...
...Бесшабашные романтики, бескорыстные добряки, верные друзья, вы есть еще? Или вы исчезли с лица Земли, как все уважающие себя реликтовые гоминиды? Если так, то это грустно. Без вас этот мир стал другим. Более сухим. Более жестким. И менее приятным на ощупь. А, может быть, вас и не было никогда?..