Портной, медведь-офта, чёрт-сюре и вирява. Терный А.
По мотивам мокшанских народных сказок.
Когда-то в очень давние времена мокшет-мохша жили в сказочных землях по берегам Суры и Мокши. Вокруг лежали вольные земли. В лесах было много непуганого зверя. В одном селе, название которого не сохранилось, на притоке реки Мокша, жил портной. Основали село на зимовке охотники. Уж, очень красивые были окрестности. Выйдешь в поле- ромащки по грудь стоят. Орех упадет на голову- шишка сразу появляется. Воду из реки можно пить- чистая, как в роднике. Птицы, как запоют, так боги с небес спускаются послушать.
Имя парню дали Шкамрав, соблюдая традиции, но не нес он его славно, как все его друзья. Шил Шкамрав ужасно, и все его за это бранили: — Чтоб у тебя руки отсохли! Да, чтобы Идемевсь катался на тебе всю ночь. Да, чтобы виряве ты понравился.
Когда у Шкамрава получалась красивая вещь с хорошими швами, то ему тогда завидовали другие скаи-портные: — Прекрасно сшил, чтоб у тебя руки отсохли! Да, чтобы Идемевсь катался на тебе всю ночь. Да, чтобы виряве ты понравился.
В печали сидит Шкамрав, размышляет про себя, чуть не плача: «Трудно жить в этом красивом селе. Заказов мало. И люди не промолчат. Плохо сошью — ругают, хорошо — тоже ругают. Уйду вниз на Вестлатку реку. Там края богатые. С одной стороны реки дубовые леса, а с другой степь ровная. Там белый лен растет, у куницы золотой мех, у лебедя пух, как снег, там уши худого не слышат. Баба рассказывала, что все богини земель Шкая собираются на золотом песке Вестлатки и показывают друг другу свои вышивки, хвалятся украшениями и платками.
Собрал Шкамрав узелок, положил в него швейные принадлежности – иголки, нитки, ножницы, буханку хлеба, вареных яиц и соль. Дверь родного дома он колышком припер, чтобы звери не забрались внутрь. Поклонился домовым и уличным духам, и ушел. Пошел Шкамрав за солнцем, на сон зари, где богиня Шобдава живет. Шел он по реке Атмис, и пришел в вековой лес, настоящий темный вирь. В верховьях рек мокша не селилась, там земля страха, туда Идемевсь плюдал песок изо рта, во время сотворения мира.
Пошел портной без дороги в самую чащу, и встретил бурого медведя-офту. Офта поинтересовался у него:
— Ты куда, Шкамрав, идешь? Нет здесь дорог. Здесь Идемевсь на лосях ездит, да впереди себя нерадивых охотников гонит.
— На реку Вестлатку шел, да заплутался.
— Сбился ты с дороги. Не попросил помощи у Шкая.
— Житье мое худое, все ругают, платят мало. Надумал я уйти из родного села. Хорошо тебе жить на воле, ни одежды тебе не надо, ни дров, ни посуды, ни свечей.
— Мое житье тоже плохое, — ответил ему офта. -Мною пугают детей и девушек, даже скотине говорят, что я задеру.
-Так пойдем со мной. За славной рекой Вестлаткой хлеба колосятся по самый пояс, берега покрыты любой едой. Сама Ведява приносит тебе на подносе сомов и раков.
-Везде жизнь одинакова. Но пойду я с тобой, посмотрю на мир Шкая. Чуден ведь он.
Пошли они дальше вдвоем. Идет навстречу им черт-сюру и спрашивает:
— Вы куда идете?
— На славную реку Вестлатку, — отвечают офта и скай. – На мир Шкая посмотреть.
— Далеко вы в лес зашли, отсюда до реки Вестлатка день идти, если какой черт-сюру вам дорогу не перепутает.
-Плохая у нас жизнь, хуже уже не будет, — отвечают ему.
— И моя жизнь скверная, бабы доброго слова не молвят, ребятишки мной друг друга пугают. Возьмите меня на Вестлатку. Хоть взгляну на эту чистейшую реку, питаемую тысячью родниками.
— Втроем будет веселее, говорят, что черти-сюру, очень веселые.
Но то ли сюру сам себя запутал, но не к реке они пришли, а еще более глухое место, где все деревья подпирали само небо. И выйти из этого леса они не смогли, благо, что медведь нашел поляну, на которой стояла брошенная изба – куд. Совсем старый был куд, бревна мох подернул, на крыше грибы росли. И даже тропинки там не было. Будто бы и не заходил в этот куд никто, не заходил много лет. А троица зашла. И мало того, стали жить там. Но скучно среди леса. Решили они повеселится, медового пуре сварить.
— Чтобы пиво варить, солод нужен. Где же его здесь взять? – озадачился портной-скай.
— Не беда, — отвечает черт.- Когда я сюда шел, то видел ветряную мельницу, там есть солод, за дверью стоит.
— А корчагу я принесу,- говорит медведь.- Когда мы сюда шли, то заприметил хорошую корчагу. Неподалеку в лесу стоит старый дуб, под дубом весной бабы брагу-позу варят. Корчага тяжелая. Они не таскают ее туда сюда, так и оставляю на месте.
Сбегал сюру за солодом, офта корчагу приволок. Стали пиво варить. Попробовал портной, да и говорит: — Надо бы медку липового для крепости подбавить!
— Когда за корчагой ходил, то видел я гнездо пчелиное. Ну, мед, это тоже по моей части. А заодно и хмеля наберу, - сказал офта. Быстро медведь обернулся назад, все принес.
Добавил портной в корчагу, что требовалось, чтобы сварить славный крепкий пуре. Опустили корчагу в погреб.
Пошел через денек скай-портной в погребок, и увидел, что берестяная пробка у корчаги вынута, кто-то уже отхлебнул пуре.
Пришел портной в избушку и говорит: — Братцы, а ведь пиво наше кто-то ворует! Придется караулить.
Решили они по очереди караулить корчагу. Первым пошел офта. Залез он в погреб, еле протиснулся туда, укрылся за корчагу и ждет, не спит. И ровно в полночь к куду подъехала телега с колокольчиком. И звук у колокольчика такой приятный, тихий, певучий. Медведя так в сон и клонило, но протер он глаза. И удивился. Это не телега была, а Вирява в ступе. Пест у ней -кнут, ухват-дуга, сковородка — колокольчик. Едет Вирява- кочергой путь расчищает, пестом ступу погоняет, помелом след заметает, сковородником в сковороду бьет. И такой славный шум-звон от нее, словно праздник отмечают. Подъехала Вирява ближе, бросилась к корчаге и давай пуре пить, пьет-захлебывается. Медведь тут и зарычал: — Ты что, баба, пуре воруешь?
А Вирява не может оторваться от корчаги, но изловчилась, да как хватит офта пестом по лбу! Медведь хотел кинуться на Виряву, да куда ему необразованному! Она его пестом оглушила, помелом глаза засорила, кочергой под себя загребла, да еще сковородкой огрела. Лежит офта ни живой, ни мертвый. А Вирява угостилась пуре всласть, и умчалась в чащу лесную.
Вернулся утром офта в избушку, лоб трет, шею чешет, и чуть ли не голосит.
— Поймал вора, намял ему бока? — спрашивают его скай и сюре.
— Никого я не видел! — бурчит офта. — С лестницы в погреб сорвался, насилу жив остался!
Пошли смотреть корчагу все вместе, а пуре-то убавилось.
-Я не пил, — зарычал медведь. – Это колдовство. А колдовать у нас лишь черт-сюре может.
-Ладно, врешь ты все, — сказал ему черт. – Сам я пойду пуре сторожить.
И не усторожил, как и офта. Мало того, Вирява рассердилась еще сильнее — не только побила черта, еще кончик хвоста ему кочергой отшибла. Наутро пришел черт домой сердитый да ворчливый, с синяками под глазами. — Кого там увидишь! — проворчал он, и спрятался в уголок. – А хвост дверью задел.
На третью ночь собрался караулить пупе скай Шкамрав. Взял он с собой балалайку, аршин медный и спрятался за корчагу. В самую полночь едет-шумит Вирява: кочергой черной путь расчищает, пестом тяжелым ступу погоняет, помелом, что из ольхи, а не из березы, след заметает, сковородником в сковороду бьет, а сама поет.
-Я-то пиво не варила, медом его не кропила, а пью его славно.
— Вот кто наше пуре пьет! – понял скай. Притаился он, стал смотреть, что будет дальше.
А Вирява вынула затычку, припала к пиву и пьет. Тут портной ударил по струнам балалайки, и запел: — Пей, пей, баба, до самого края!
Понравилась Виряве песня, и музыка заводная. Напилась она вволю и говорит:
— А-а, это ты, Шкамрав? Играй плясовую, плясать хочу, в сковороду бить хочу!
Наплясалась Вирява вволю, повеселилась и говорит:
— Даже есть захотелось мне. Ну-ка, Шкамрав, подойди ко мне, я тебя съем! Заберу-ка я тебя с собой, испеку в печи с яблоками и тыквой.
— Что ж, я не против. Только ты, баба, еще пуре отхлебни, веселей жизнь будет!
-И то правда, разумный ты мой. Тебя и есть-то, такого молодца жаль. Только ведь все равно съем. А косточки обглажу.
Припала Вирява к пивной корчаге, даже дыхание у нее сперло от удовольствия.
А Шкамрав снова песню запел: - Пей-ка, пей-ка, на дне копейка! Если до края допьешь —
серебра найдешь!
Обрадовалась Вирява. Пьет она, пьет, надувается. Пила, да свалилась хмельная. Этого-то Шкамравв и ждал, снял он кушак, скрутил Виряве руки и давай ее аршином бить, все похмелье из нее выколотил. Мечется Вирява, волком воет, филином кричит:
— Шкамрав-скай, отпусти! Я для тебя все сделаю, что захочешь. Я за тебя дочку свою выдам! В приданое дом поставлю, скотины дам, отсыплю семь мер серебра, семь мер меди! Если не веришь, то на вот платочек мой волшебный, который я дочке в приданое берегу. Как накроешь им лицо и утрешься — все твои желания сбудутся.
Согласился портной и развязал Виряве руки. Вскочила Вирява, уселась скорей в ступу, взмахнула пестом, стукнула в сковородку — и была такова.
Приходит под утро Шкамрав в куд, видит — сюре с офтом его поджидают.
— Ну, кого ты там видел? — спрашивают.
— Видел,- говорит,- Виряву. Дочь свою за меня просватала! В приданое дает новый куд, скотину, семь мер серебра и семь меди. Вот платок дала волшебный. Накрою им лицо — все мои желания сбудутся.
Тут уж сюре с офтом признались: — Мы тоже с Вирявой дрались! Посмотрим еще, кому придется жениться-то. Мы этого тоже заслужили. Давайте по справедливости все решим. Двое будут по очереди дома оставаться, а третий нас пугать станет. Кто сильнее сумеет напугать других, тому и платочек волшебный достанется!
Офта думает: «Я их так испугаю, что убегут они. Недаром меня все боятся».
Сюре тоже доволен: «Такого страха нагоню, что век не забудут».
Первым пошел офта пугать, зашел за кусты и давай реветь, принялся деревца молодые с корнем вырывать. Треск по всему лесу пошел. Черт струсил и хотел бежать, а Шкамрав говорит: — Не бойся, это офта. Ну, офта, довольно тебе шуметь, ведь не ребятишки!
Пошел сюре пугать. Залез он на высокое дерево и стал дуть на куд. Такой поднялся ветер, что сосны застонали, дубы затрещали, осины заплясали, а на избушке вот-вот крыша обвалится. Струсил офта.
— Надо нам бежать, а то, чего доброго, буря опрокинет избушку и нас задавит.
А скай смеется. – Это черт нас пугает, не бойся!
Видит черт — не боятся портной и медведь бури, подлетел к самому оконцу да как крикнет не своим голосом: — Смотрите, смотрите: сюре летит!
А портной с медведем кричат ему: — Ну, все равно не боимся!
Вернулся черт к товарищам — никого не испугал.
Пришла очередь скаю пугать сюре да офта. Взял он с собой сковородник, сковороду, сделал колотушку и тихонько вышел. В полночь слышат офта с сюре, что кто-то подъехал, в колокольчик звенит. Испугались они. Медведь шепчет черту: — Вирява?
А портной как брякнет изо всех сил в колотушку, да как звякнет в сковороду, как крикнет:
— Это я, добрая-предобрая Вирява, в ступе еду! Кочергой путь расчищаю, помелом след заметаю, офта с сюре поджидаю, хочу медведю кости помять, черту хвост оторвать, и запечь их в меду с яблоками. Морковку в рот воткну.
Испугались офта с чертом не на шутку. Выскочили они из избы и бросились бежать, только хворост под ними звонко трещит. Бегут, бегут — назад не оглядываются. Так и убежали. Остался Шкамрав один, накинул себе на лицо платочек волшебный, утерся, и встала перед ним новая изба. В избе под окошечком сидит красавица — дочка Вирявы и вышивает. На лавке стоят семь мер серебра, семь мер меди. Кругом двор новый огорожен. Полон скотины.
Поженились Шкамрав с Вирявиной дочкой по надлежащим обычаям. Из соседних сел и гостей пригласили, гусями жареными и, пуре и лукшем всех угощали. Так и остались они жить в лесу, на берегу притока Мокши - Кевда. А лес тот с тех времен и зовут Куд, что значит дом.