Четыре года назад, мне удалось взять летом отпуск сразу на три месяца.
Хотелось привести в порядок свои записи и мысли, которых накопилось достаточно для плодотворной творческой работы в тишине и покое пригородного посёлка, в сосновом бору или на берегу залива.
Дело осталось за малым: найти это тихое и спокойное место.
Не надеясь на телефоны, справочники и объявления, я решил сам поехать в район Разлива – Сестрорецка, чтобы вживую увидеть нужный мне домик и людей, с которыми проведу почти сто дней.
Вышел из электрички на совершенно пустой перрон.
Полуденное солнышко припекает, птицы поют, пышная растительность после дождливой весны укрывает уютные домики по обеим сторонам чистенькой, будто бы только что умытой улицы с обязательным для таких посёлков названием Пригородная.
Навстречу мне медленно идёт, шаркая по асфальту стоптанными сандалиями небольшого роста, мужичок.
Издали он мне показался стариком: седая голова, низко опущенные плечи, смотрит не вперёд, а себе под ноги.
- Здравствуйте, - как можно приветливее останавливаю его, - не подскажите, кто-нибудь здесь сдаёт комнату на лето?
Надежды на положительный ответ было мало, ведь многие об этом договариваются заранее, или сразу оставляют задаток с прошлого года, если место и условия понравились.
- Да, - поднял на меня глаза мужичок, - вон в том доме, пятый по левой стороне, с синими ставнями, Вера Ивановна хотела пустить жильцов.
- А семья как, благополучная? – продолжаю разговор, - Ваше имя и отчество не знаю, извините.
- Просто Никитич, можно звать, - чуть повеселел мой собеседник, - семья хорошая, вдвоём они с мужем живут, он ещё работает, она – на пенсии, половину дома с отдельным выходом в прошлом году сдавали.
- Можно мне от Вашего имени представиться им?
- Нет, - снова опустив голову, ответил мне Никитич, медленно повернулся, и, уходя, грустно промолвил – авторитета Вам моё имя не прибавит…
- Странный мужичок, - подумал я, направляясь к указанному дому, - вроде бы ухоженный, а одежда и обувь как со свалки. Глаза добрые, но грустные, говорит правильно, а будто бы чего-то опасается или стыдится.
Через минуту я уже забыл про него, постучал в калитку, на которой к моей радости не было предупреждения о злой собаке, увидел идущую по тропинке среди цветов женщину, с улыбкой на несколько полноватом лице.
- Мне бы комнату у Вас снять на всё лето, - с надеждой на положительный ответ обратился я к этой незнакомой хозяйке дома, - могу заплатить вперёд, как скажете. Один буду жить, тихо, никому не помешаю, - сразу выложил все свои козыри.
- Проходите, поговорим, - ответила мне Вера Ивановна (что это она - в этом я уже не сомневался), открыла простенький засов на калитке и пропустила впереди себя в сад.
В просторной комнате правой части дома, за круглым столом, покрытым узорчатой скатертью мы сразу и договорились обо всём.
Показал я ей свой паспорт, оставил денег, около трети от требуемой суммы, поблагодарил за доброе отношение ко мне, по существу незнакомому ей человеку, и только после этого посмотрел теперь уже свою на три месяца комнату в левой части дома.
Хорошая комната, почти квадратная, у окна столик и два стула, кровать у стены старая, железная с пышной периной и огромной подушкой, в углу этажерка с книгами, на полу – связанный из кусочков материала разноцветный коврик, отдельный выход с крылечком и лесенкой, около двери вешалка из тёмного дерева ручной работы.
Вот и вся небогатая обстановка, а мне большего и не нужно.
Главное – чисто и уютно.
Вселиться решил через два дня, то есть в понедельник.
На том мы и расстались с Верой Ивановной…
Вот я уже подхожу к станции, моя электричка в город должна придти минут через двадцать, присел на скамеечку, подумал, как всё удачно сложилось с комнатой и хозяйкой, а началась ведь эта удачная цепочка с того мужичка, немного странного и грустного.
Только подумал о нём и тут же увидел, как он медленно поднимается по ступеням лестницы на перрон, встал у края платформы, чуть наклонился вперёд, посмотрел по рельсам в сторону города, оттуда уже слышался шум приближающейся электрички.
Через минуту появилась она сама, чуть поскрежетала тормозами, остановилась, фыркнула сжатым воздухом и, наконец, открыла двери.
Никитич весь приободрился, глаза заблестели, даже будто бы помолодел, распрямился и почти на цыпочки приподнялся.
- Кого же он встречает? - подумал я, - что это за птица невиданная, так воздействует на человека.
Несколько пассажиров вышло из ближайших трёх вагонов: молодой человек с малышом на руках – не наш, рыбак с удочкой и рюкзаком – не наш, вот, ухоженная женщина, чуть старше бальзаковского возраста – нет, тоже не наша, странно, кого же мы ждём?
И только когда двери стали закрываться, из них с хохотом и неприлично громкими возгласами выскочили две девчонки лет 17-ти – 18-ти.
Одна, чуть пониже – блондинка с большими глазами, в ярко-жёлтой атласной рубашке, короткой голубенькой юбочке, лаковых коричневых туфельках, через плечо перекинута на длинной ручке сумка-портфель.
Другая – высокая брюнетка, в тонком малиновом свитере, джинсах и кроссовках, тоже с сумкой через плечо.
Обе модно пострижены, с вызывающе ярко накрашенными губами.
Раньше такие учились в ПТУ, теперь они учатся в колледжах.
Электричка тронулась, голоса людей утонули в её шуме.
Только две фразы я уловил, кому они принадлежат, и гадать не нужно:
- Ирочка, Машенька, здравствуйте! Как доехали? Как учёба?
- Зачем ты пришёл встречать нас? Опять нарядился в своё тряпьё, только позоришь нас!
Дальше был шум поезда и одни только жесты, как в немом кино.
Никитич, подобострастно согнувшись, семенил в своих сандалиях за девчонками, а они, удаляясь от него, махали руками и с недовольными выражениями на лицах высказывали ему, видимо, всё, что о нём, его одежде и поведении думают.
Неприятный осадок остался у меня от этой картины, догадки о жизни Никитича и этих девчонок мелькали в голове одна за другой, пока не подошла моя электричка в город.
На этих станциях рельсы одни, переходить с перрона на перрон не нужно, я встал со скамеечки, вошёл в вагон, удобно расположился на мягком сидении, двери закрылись, посмотрел несколько минут в окно и сразу задремал под монотонный гул двигателя и лёгкое покачивание состава…
Размеренная жизнь загородом определяется обычно несколькими факторами, главные из которых: возможность заниматься любимым делом без помех и, если прерываешься, то ненадолго, чтобы перекусить, прогуляться или поспать, всё делаешь, когда захочется, без кого-либо распорядка и обязательности.
Погода, время дня или ночи, температура на улице или в доме - в данном случае не играет никакой роли.
Вот, так и у меня – на первом месте был творческий процесс, а всё остальное, в том числе и питание – на втором и третьем месте.
Если бы не Вера Ивановна, с её выпечкой, полдниками и лёгким ужином, может быть и похудел бы я за этот мой неожиданный отпуск.
В один из таких вечеров с лёгким ужином, за чашкой чая услышал я из уст моей доброй хозяйки грустный рассказ о жизни Никитича.
Началось всё с возгласа:
- Вот Ирка, такая же оторва выросла, как и Галка, - неожиданно, подавшись вперёд, воскликнула Вера Ивановна, выглядывая в окно, - ну вся в мать! Бедного Никитича до могилы доведёт!
Я тоже посмотрел в окно.
Картина нам представилась следующая: впереди Никитича, на два-три шага идёт та девчушка с электрички, блондинка со своим портфелем через плечо, опять размахивает руками, что-то выговаривает грубое и даже не оборачивается, знает, что тот, к кому она обращается, обязательно будет слушать всё, что ему выскажут.
А позади неё, семенит в своих сандалиях наш безропотный мужичок, втянув голову в опущенные плечи, не смея поднять от земли взгляд на свою мучительницу.
- А ведь жили очень хорошо Никитич с родителями, даже завидно было иногда - вернул меня за стол голос хозяйки, - мальчишкой бегал к Разливу, плавал хорошо, играл с детьми азартно, и достаток в семье у них всегда был. Это ведь его родителей дом, артисты они были не выдающиеся, не народные, но никогда, сколько их помню, не бедствовали.
- И что же могло случиться такое, что разрушило нарисованную Вами идиллию, - решил я поддержать разговор, допивая свой чай.
Спросил просто так, не из любопытства, мысли мои были уже в левой части дома, где компьютер с неярким экраном и клавиатура ждали и манили к себе.
Не думал, что мой вопрос вызовет информацию, от которой я уже не смогу сегодня работать, что около часа буду слушать историю, нельзя сказать уникальную, но жизненную настолько, что не записать её я не мог.
Вот, какая она в кратком пересказе.
После Великой Отечественной войны уже немолодые артисты, родители героя нашего рассказа поженились и сразу купили небольшой домик в пригороде Ленинграда, вскоре у них родился мальчик, рос он здоровеньким, весёлым и смышлёным.
В детский сад не ходил, присматривали за ним бабушки по-соседски, благо их было много здесь, отзывчивых и добрых, готовых бескорыстно помочь вновь испечённой семье и их малышу.
Потом была школа, институт с техническим уклоном, везде мальчик, а позже молодой человек учился хорошо, часто возвращался домой задумчивым, но всегда откликался на просьбы окружающих, помогал, чем мог, при встрече вежливо здоровался с соседями, которые в нём души не чаяли, любили как своего родного сына и внука.
На третьем курсе института познакомился он с девушкой.
Говорили, что познакомился на танцах, куда его заманили сокурсники, сам бы он туда ни за что не пошёл, стеснительный был, как будто не от мира сего, интересовался только учёбой и сопутствующими ей делами.
Вот с этого момента и покатилась жизнь их семьи по наклонной, стремительно вниз.
За каких-то полгода после скоропалительной свадьбы, ушли в мир иной мама и папа, с разницей в несколько дней.
Молодая невестка сразу поставила себя хозяйкой в доме, а родители мужа не выдержали такого стремительного напора, когда всё в быту изменилось, каждый день устанавливались новые порядки, значительно ухудшились условия жизни, появились непомерные расходы и многое другое, с чем прежние обитатели дома не могли смириться, одним словом, не стало их.
Ещё через полгода появился на свет мальчик.
Только исполнился ему год, а молодая мама уже закрутила роман с одним приезжим с севера, на глазах у всех встречала и провожала его с электрички, он был её давним знакомым, а, может быть, в школе вместе учились, или жили на одной улице в детстве, никто достоверно этого не знает.
Потом она пропала совсем.
Один остался у малыша папа, и учиться в институте нужно, и жить на что-то, и растить маленького.
Опять помогли соседи, все вместе вырастили мальчика, тоже толковый и ласковый получился человечек, несмотря на то, что без мамы рос.
А мама его так и не появилась больше, сгинула без вести.
Но никто не сомневался, если бы она приехала когда-нибудь, Никитич, как его потом стали по-простому звать, принял бы её без всяких упрёков и условий, так он её любил.
Выучился сынок в школе, институт закончил, женился на Галочке, так он её ласково называл.
Где только выискал такую вертлявую, грубую и непутёвую!
Общими усилиями, используя все, какие были, накопления Никитича, купили они квартиру в Ленинграде, куда сразу прописались и стали жить самостоятельно, своей семьёй.
Неплохо у них это получалось, оба работали, наряжались, поездили по миру, машину купили новую, красную иномарку.
Родилась дочка, назвали Ирочкой, забавная девчушка, улыбчивая.
Когда приезжала к дедушке, всегда бегала по улице с расцарапанными коленками.
Светлые кудряшки на её голове весело прыгали из стороны в сторону в соответствии с движениями этого непоседливого создания.
Нужно отметить, что привозили внученьку к деду Галя с мужем редко, он даже стал привыкать к распорядку дня одинокого мужчины, раннего холостяка.
И не завёл себе никакой новой женщины, хотя претендентки на вакантное место были.
Сам же Никитич помогал сыну и невестке всем, чем было возможно, до самой пенсии.
Ирочке было лет двенадцать, когда случилась беда: родители оба погибли в аварии, врезались на большой скорости в самосвал, красная машина их сгорела.
На Никитича невозможно было смотреть, так он переживал это несчастье, постарел сразу лет на десять и превратился в старика.
Тут новое несчастье - нашлись родственники Галочки, отсудили у него полквартиры, вернее, выплатили часть денег и по суду стали хозяевами этого, доставшегося им по несчастью, жилья.
Ирочка этим новым родственникам была не нужна, прописана она у деда, вот пусть он за ней и ухаживает, поднимает до совершеннолетия.
Так и решили.
А с Никитичем стали происходить странные дела, то забудет, куда он шёл, то отдаст кому-то вещи, а кому и что не помнит.
Как только его опекуном внучки оставили!
В этом ему, конечно же, повезло, а может быть, наоборот, в этом его самое большое несчастье и проявилось.
Поднял он Ирочку, выучил в школе, в колледж она поступила, но сил на это отдано было много, здоровья совсем не осталось, особенно в седой уже к тому времени голове старика.
Деньги, полученные от незваных родственников за квартиру и то, что было накоплено, прожили.
Нужно отметить: не жалел Никитич ничего для внучки, одевал во всё лучшее, кормил хорошо.
Но дурная кровь мамы требовала всё больше и больше, а когда не стала получать того, что хотелось, появились упрёки и раздражение за свои неудовлетворённые потребности.
Стыдиться Ирочка стала своего убогого деда – родителя, жаловаться на судьбу и жалеть себя, такую обездоленную и одинокую в этой жизни.
Ну, а Никитич молчаливо терпит и готов всё отдать, лишь бы его внученьке было хорошо, так и ходит за ней по пятам, себя во всём обделяет, даже голодает иногда, только бы его Ирочка не ругалась.
- Вот такие истории у нас бывают, - закончила своё повествование Вера Ивановна, - готовая повесть вам на заметку.
Не спеша убрала со стола посуду, протёрла скатерть и вышла в сад, а я всё сидел и смотрел в окно, где недавно прошли молодая девчушка и старик, как привязанные друг к другу.
- И как им теперь безболезненно развязаться, - подумал я, - смогут ли они это сделать, ведь оба мучаются от такой жизни и, в то же время, не могут один без другого, особенно старик.
В этот вечер я уже не работал, выключил свой компьютер и долго лежал на кровати, в темноте с открытыми глазами, не мог заснуть.
Лишь после полуночи забылся в каком-то беспокойном сне, а с первыми лучами солнца – поднялся, наскоро перекусил и уехал в город.
Через два дня я возвращался обратно.
В электричке опять было немного пассажиров.
Все форточки открыты, и всё равно жарко, даже сквозняк не помогает.
Скорее бы приехать и войти в тенистый сад моего временного убежища, где действительно хорошо работается и легко дышится.
От этих мысленных ожиданий к реальности меня вернул нарастающий из соседнего вагона шум, будто движется на нас большая группа людей, одновременно говорящих, смеющихся и топающих.
Действительно, вскоре вагонные двери раздвинулись, и в наш тихий уголок ввалилась шумная компания молодёжи.
- С занятий едут, - мелькнуло у меня в голове, - хорошо, что мне через остановку выходить.
Человек семь мальчишек и девчонок по-хозяйски расположились в начале вагона, не переставая говорить о чём-то, шутить и смеяться.
И как же я удивился, когда следом за ними, шаркая об пол ногами, вошёл в наш вагон и присел на соседнюю со мной скамейку, кто бы Вы думаете, конечно же, Никитич.
- Вот так встреча, - только и успел подумать я.
В это время электричка мягко остановилась.
Двери раскрылись.
Никто на перрон не вышел.
Двери закрылись.
Плавно набирая скорость, мы двинулись дальше.
- Нужно бы спросить соседа о чём-то, неудобно так, молча сидеть, - я уже повернулся к Никитичу, вдруг слышу:
- Чего расселся, вставай, уже приехали, - это Ирочка так обратилась к своему дедушке.
Вся компания захохотала, шумно поднялась и двинулась в тамбур
вагона.
Придерживаясь о перила сидений правой рукой, Никитич, втянув голову в плечи, безвольно подчиняясь этой грубой, если не сказать жестокой силе, побрёл к выходу.
Я тоже поднялся и, не знаю почему, ведь мог же выйти в другую дверь вагона, пошёл следом.
Большая часть компании прошла дальше, к началу электрички, в тамбуре я застал Никитича, Ирочку и двух её подружек.
- Хабалу свою закрой, а то самое ценное потеряешь, - это было первое, что я услышал, второе – был громкий, издевательский хохот.
Бедный старик стал торопливо застёгивать молнию на брюках, он готов был провалиться на месте от стыда и унижений, и, как будто стал ещё ниже ростом.
- Как же вы можете так обращаться со старым человеком, - это я обратился к девушкам, которые, увидев меня, несколько притихли, - Ведь он так много сделал для тебя, Ира и для твоих родителей. Как тебе не совестно!
Так обидно мне стало за эту несправедливость, даже слёзы на глазах проявились.
Опустив головы, не сказав ни слова, девушки прошли в другой вагон.
Я перевёл взгляд на Никитича, и, о чудо!
На том месте, где только что он стоял, я увидел жалкого и беззащитного маленького нефритового слоника.
Этот живой слоник сидел, упираясь как на столбики на передние ноги, хвостик с небольшой кисточкой был откинут назад, голова его с хоботом и широкими ушами медленно опускалась и поднималась, будто бы соглашаясь со всем, услышанным и увиденным.
Вокруг него словно радуга расходились разноцветные лучи, и в этих лучах, как блёстки кружились серебряные и золотые микроскопические пылинки.
Я, нисколько не удивляясь тому, что увидел, наклонился и осторожно поднял слоника с пола, он легко уместился у меня на ладони левой руки.
- А не пожить ли тебе Дед у меня несколько дней, - проглатывая ком, который подкатил к моему горлу, тихо и ласково промолвил я.
Нефритовый слоник на моей ладони опять медленно, вверх и вниз покачал головой.
Взгляд, которым он посмотрел на меня, и выражение его мордашки, такое доброе и спокойное, дали мне понять, что он согласен.
Я легонько погладил его нефритовую голову и спинку.
- Какой мягкий и тёплый этот слоник. Как же можно обижать такое существо!
Серебряная и золотая пыльца осталась у меня на одной ладони и осыпалась на другую, а свет, исходящий от этого нереального волшебства давал какую-то живительную энергию, от которой становилось легко и грустно.
- Почему же ты терпишь всё это, добрый слоник? - чуть не плача, от нахлынувших эмоций спросил я, и, не получив ответа, закрыл глаза.
Через несколько секунд открыл их, передо мной стоит, опустив свою седую голову Никитич, и я, прижав эту голову к своей груди, глажу её.
- Приходи ко мне, когда захочешь, - опять, не удивившись возвращению в действительность, сказал я, и, не услышав никакого ответа, повернулся к раздвигающимся дверям вагона…
Мы вместе вышли на нашей остановке, он двинулся своей дорогой, а я своей.
В той стороне, куда направился Никитич, был слышен знакомый мне, неприятный хохот и громкие возгласы молодёжи, как будто ничего и не произошло…
Вечером того же дня, я выглянул в окно, просто так выглянул, чтобы немного отдохнули от монитора глаза.
Недалеко от калитки, глядя в сторону заходящего за горизонт солнца, стоял Никитич.
Молча, стоял и ждал дальнейшего развития событий, ни на что, не претендуя, ничего не прося для себя.
Мне кажется, если бы я не выглянул в окно, он бы простоял здесь до утра…
Вера Ивановна сразу согласилась с изменениями в нашей жизни, которые я предложил.
Быстро принесла в мою комнату раскладушку, стул и табуретку.
Питаться мы стали, как и раньше, по расписанию, раз и навсегда установленному хозяйкой.
В остальное время занимались своими делами или спали, иногда обменивались отдельными фразами, повода для откровенного разговора не было, а просто так болтать ни он, ни я не хотели.
Когда я работал, мой новый квартирант что-нибудь читал, гулял по берегу залива или просто сидел в саду и о чём-то думал.
Так прошло три дня.
За это время, что меня очень удивило и расстроило, Ирочка ни разу не наведалась к нам, хотя наверняка знала, что дед её здесь и живёт сам по себе.
Однажды вечером, часов в шесть, сразу после ужина Никитич, сидя на табуретке, около своей раскладушки сказал тихо, будто бы не мне, а себе:
- Поеду к двоюродному брату, в Октябрьск, он меня несколько лет назад приглашал к себе, - немного подумав, добавил, - Только вот паспорта у меня нет и денег.
- А где же твой паспорт?
- Ирочка забрала, месяца три назад, сказала, что ей нужно оформить документы, да так и не отдала.
- Никитич, а ты подписывал какие-нибудь бумаги, - с нехорошим предчувствием спросил я.
- Да, что-то подписывал, она сказала, что так нужно, - старик опустил голову, - для этого мы в город ездили, к нотариусу.
- А сколько нужно денег на билет? – перевёл я разговор на другую тему, - может быть, адрес есть, телеграмму сначала послать, ведь несколько лет прошло, обстоятельства у твоего брата могли измениться.
- Да, нужно будет послать телеграмму, - задумчиво произнёс Никитич и медленно по ступенькам спустился в сад.
Выйдя на улицу, прикрыл за собой калитку, погладил её ладонью, повернул задвижку и двинулся в сторону станции.
Ни разу не остановился и не обернулся.
Больше я Никитича не видел никогда…
Заявление о пропаже квартиранта Вера Ивановна написала в отделение милиции спустя пять дней после того вечера.
Приходил участковый, записал в свой блокнот нужные ему данные: про двоюродного брата, про Ирочку, про город Октябрьск, про отсутствие паспорта и денег у этого взрослого, но не самостоятельного человека.
Сказал, что дом Никитича и Ирочки опечатали вчера приставы, за день до этого сама Ирочка попала в нехорошую историю где-то в ночном клубе, подробности ему пока не известны.
Ещё через неделю закончился мой отпуск.
С Верой Ивановной мы попрощались в воскресенье, подарил я ей две свои книжки с наилучшими пожеланиями, поблагодарил за все её хлопоты обо мне и моём быте.
Обещал, ради приличия, в следующем году снова приехать, но задаток не оставил, а она и не спросила.
Какое-то гнетущее впечатление оставила во мне эта история с Никитичем, тем простым мужичком, которого три месяца назад я встретил здесь и с которым совсем недавно расстался не попрощавшись.
Одним словом, уехал я из этого райского места навсегда…
Прошло несколько месяцев, уже снежинки стали падать на влажную, ещё не остывшую землю, грустная пора наступила.
Но мне грустно было не только от установившейся погоды, когда по нескольку дней не выходит из-за низких свинцовых туч солнышко, а по утрам инеем покрывается подмёрзшая за ночь трава на газонах, грустно мне было ещё и от воспоминаний о последних днях моего отпуска летом.
И когда я это понял, решение пришло немедленно: нужно поехать туда, в недалёкое прошлое и обязательно узнать, что же произошло с героями нашего невесёлого повествования.
Так я и сделал, благо на следующий день была суббота…
Вот, опять тот же перрон, та же улица с названием Пригородная, только по бокам улицы стоят голые деревья, а сама она усыпана серыми, жёлтыми и красными листьями, уже сырыми и пожухлыми.
Прошёл золотой праздник осени, серые пасмурные будни приближающейся зимы наступили.
И новости меня здесь ждали печальные.
Но, всё по порядку…
Вера Ивановна обрадовалась моему визиту, откровенно сказала, что не ожидала меня больше увидеть, правильно поняла моё настроение в день отъезда.
Поставила самовар, накрыла стол к чаю, добром и уютом окружила меня, как умела только она, настоящая хозяйка загородного дома.
Торт, привезённый мною, был в меру сладким и несколько потерялся среди пирогов, печенья и бубликов Веры Ивановны.
После первых расспросов и восклицаний о прошедшем и настоящем я решился задать мучивший меня несколько недель вопрос:
- Как Никитич, нашёлся, что с его внучкой Ирочкой?
Погрустнела моя бывшая хозяйка, опустила голову, отодвинула от себя чашку с блюдцем, поднесла к лицу край своего платочка.
- Так и не доехал Никитич до своего брата, не увиделись они…
Участковый милиционер рассказал, что спустя два месяца после объявления пропавшего гражданина в розыск, пришёл ответ из небольшого посёлка, около железной дороги, направлением в Башкирию, где и находится город Октябрьск.
Такого-то числа обнаружено было тело пожилого человека в кустах у насыпи, без документов и денег, что захоронен он на местном кладбище, как неопознанный, под номером сорок семь.
Посмертная фотография не оставляла сомнений: это был наш Никитич.
Как только он смог проехать столько километров, что случилось на этом перегоне с ним, сам он выпал из вагона или помогли ему?
Все эти вопросы остались без ответа.
Ирочка, его внучка сидит в колонии, после той злополучной гулянки в ночном клубе, было следствие, суд, дали ей восемь лет, подробности: за что и почему - Вера Ивановна не знает, да и не хочет знать.
В их доме уже поселились новые жильцы.
Почему так быстро, даже не дождавшись результатов поиска прописанного в нём человека, тоже никого не интересовало, наверно, деньги сделали своё дело.
- Жаль Никитича, - Вера Ивановна всхлипнула и вытерла платочком слезу, - Да и Ирочку жалко, может быть и она не во всём одна виновата…
Возвращался в город я уже поздним вечером, в почти пустом вагоне.
Огни электрички резко разрывали темноту за окнами, тени по обеим сторонам поезда причудливо разбегались в стороны и будто бы прятались друг за друга.
Плавно покачивающийся состав вновь убаюкал меня.
Глаза закрылись сами собой, мысли унеслись в прошлое и я вновь увидел того маленького нефритового слоника.
Беззащитного и наивного, обречённо, без сопротивления принимающего действительность такой, какая она есть, готового отдать всего себя и не потребовать ничего взамен, излучающего нежный и ласковый струящийся во все стороны от него свет радуги.
И я стоял рядом, ростом чуть выше этого слоника, а вокруг нас, как в невесомости кружились серебряные пылинки седины и золотые пылинки душевной теплоты…
В этот миг будто бы само Время остановилось, отступили куда-то повседневные проблемы, суета жизни, сама действительность стала не главной.
Только это серебряные и золотые пылинки вокруг и внутри нас…
03 – 17 – 21 октября 2017 года.