Все хотят частицу Бога

                Часть первая

  Игнат в пятый раз нетерпеливо ткнул пальцем в кнопку вызова лифта. Индикатор не загорался — бездушный механизм никак не реагировал на импульсивные команды молодого человека. Мысленно выругавшись, Игнат с силой пнул железную дверь, заставив листы металла издать неприятный дребезжащий гул, пронзивший лифтовую шахту с первого по последний этаж, и, взяв с пола тяжелые пакеты с продуктами, он начал поспешно подниматься по лестнице.

      Дважды повернув ключ в верхней замочной скважине и щелкнув дверной ручкой, Игнат зашел в насквозь пропахнувшую лекарствами старую квартиру. Специфический запах чувствовал себя хозяином этого небольшого жилища, он встречал гостей с порога, навязчиво преследовал их повсюду и расставался только у входной двери. Игнат громко чихнул.

      — Кто это? Кто? — из спальни донесся высокий визгливый голос.

      Вопрос прозвучал так наигранно фальшиво, как звучат заученные реплики плохих актеров, которым никогда и никто «не верит». Придти именно в это время и открыть дверь своим ключом мог только Игнат. Но Раиса Михайловна настолько привыкла играть роль старой и беспомощной женщины, плохо видящей, плохо слышащей и вообще путающейся в окружающей обстановке, что вести себя как-то по-другому при свидетелях она просто не умела.

      — Да, Раиса Михайловна, это я! Здравствуйте! — торопливо воскликнул Игнат, стягивая с себя туфли.

      Послышались медленные шаркающие шаги и приглушенное постукивание трости об пол.

      — Тук, — говорил резиновый наконечник при легком ударе об облупленный паркет.

      — Ш-ш-ш, — протяжно шуршали подошвы разношенных тапок.

      Изо дня в день повторялось одно и то же, поэтому Игнат точно знал количество шагов от удобного кресла, в котором Раиса Михайловна проводила большое количество времени, до коридора, знал, что сейчас она скажет своим пронзительным голосом: «Ну, что-то ты сегодня долго!», а потом потребует чек из магазина и дотошно будет изучать кусок кассовой ленты через огромную лупу. Начинать диалог самому было бесполезно, потому что на любую его фразу ответ был неизменно один.

      Вот и сегодня на наивный «дежурный» вопрос Игната:

      — Как вы сегодня себя чувствуете, Раиса Михайловна? — был дан не менее «дежурный» ответ.

 — Ну, что-то ты сегодня долго! — пожилая женщина была непреклонна и, приблизившись к продолжавшему стоять возле дверей Игнату, добавила, — давай-ка посмотрим, что за цены у нас нынче в магазине.

      Без лишних слов вручив Раисе Михайловне чек, тем самым завершив необходимую прелюдию, Игнат пошел на кухню для того, чтобы разложить продукты питания по своим местам.

      На днях он получил очередной диплом о высшем образовании, второй по счету, и уже начал было подумывать, куда бы ему еще поступить, чтобы продолжить свой привычный образ жизни под девизом вечного студента.

      Игнату было двадцать восемь лет. Постоянные сессии и экзамены, зубрежка и списывания, сопровождающиеся неизменным подростковым азартом, не позволяли его сознанию перепрыгнуть через двадцатилетний рубеж. Ни служба в армии, ни ответственная должность не могли остепенить закоренелого гуляку и искателя приключений с душой подростка. На работе его считали умным, энергичным, инициативным и очень амбициозным человеком. Имея диплом архитектора, Игнат работал в большом проектном бюро начальником отдела, и занимаемой должности он соответствовал целиком и полностью, несмотря на всю свою темпераментность и неординарность.

      Внешность Игнат тоже имел неординарную: невысокого роста, смуглый, с волнистыми черными волосами, собранными в коротенький хвост, и затейливым колечком в левом ухе, – он значительно выделялся на общем сером фоне остальных руководителей. Его правое запястье занимала вытатуированная змея, дважды обвивающая руку и кусающая себя за хвост. Татуировка была выполнена очень искусно: нет, змея не казалась скользкой, движущейся, опасной, не эту задумку вкладывал мастер, создавая ее, но она была будто объемной, тяжелой, холодной и, на первый взгляд, напоминала массивный серебряный браслет. Поначалу, когда на собрании руководителей за овальным столом взгляды присутствующих фокусировались на этой татуировке, Игнат вздыхал и прятал правую руку под стол, а потом он привык к этим взглядам, порой непонимающим и даже осуждающим, и провокационно закатывал рукава рубашки.

      У Игната была еще одна татуировка, первая, сделанная в армии: над левой лопаткой красовалась чайка с расправленными в полете крыльями как символ свободы, независимости и авантюризма. И если с чайкой Елена Михайловна, мать Игната, еще смирилась, то, увидев вторую татуировку, сделанную сразу после возвращения сына со службы домой, она сразу отобрала у него предмет «независимости»: ключи от отцовской машины, доказывая, что и в двадцать лет она имеет влияние на свое чадо. На что Игнат незамедлительно отреагировал, взяв в кредит спортивную «Мазду», но татуировок больше делать не стал.

      Одним словом, внешность Игнат имел колоритную, чем-то похожую на цыганскую, поэтому среди подчиненных он получил прозвище «Баро», которое с «легкой руки» умудренной жизненным опытом местной уборщицы прочно закрепилось за молодым руководителем. Он был вспыльчив, излишне подвижен и чрезмерно предприимчив. И уже никто из его шести подчиненных не удивлялся, когда их начальник после собрания у руководства закрывался у себя в кабинете, громко бранился и бросался стаканчиком с шариковыми ручками в стену, когда очередное его предложение по улучшению системы и облегчению работы сотрудников сразу отметалось в сторону.

      Однако, несмотря на его вспыльчивый характер, все работники отдела относились к нему очень хорошо: Игнат всегда отпускал, если кому-нибудь было нужно пораньше уйти или придти попозже, мог всегда прикрыть перед руководством, увлеченно помогал с проектами, даже если это стоило Игнату нескольких часов его личного времени. Порой он один вытягивал работу всего отдела, засиживаясь сверхурочно и доделывая чертежи за своих подопечных.

      Девушки у Игната долго не задерживались. Месяц - полтора, и они просто убегали от эксцентричного мужчины. Ему надо было найти себе этакую «мамочку», которая не столько любила бы его, сколько не мешала бы его подростковому образу жизни: компьютерные игры до полуночи, страйкбол и какие-нибудь квесты по выходным — от всего этого Игнат отказаться не мог, а подходящая «мамочка», готовая терпеть все его капризы и вредные привычки, пока не появлялась.

      Так Игнат и мотался бы по квестам и играл бы в свои игрушки, если бы в один прекрасный момент мать не вменила ему в обязанность «досмотреть тетю Раю за квартиру». Раиса Михайловна была ее старшей сестрой с большой разницей в возрасте. Она уже давно не работала, страдала остеохондрозом и редко выходила на улицу. Детей Раиса Михайловна не имела, мужа похоронила шесть лет назад, поэтому досматривать пожилую женщину из ближайшего окружения было некому.

      Поначалу Игнат конечно же заартачился, уж очень ему не хотелось «за старой бабкой ходить», но, все же выслушав веские аргументы матери по поводу собственного жилья, решил, что можно и потерпеть, и добросовестно приступил к выполнению новых обязанностей.

      Раиса Михайловна была, мягко говоря, не подарок. Прожив всю жизнь практически для себя, как-нибудь по-другому проводить отпущенное судьбой время она не собиралась. К старости она стала еще более капризной, требовательной и вечно всем недовольной. Но Игнат воспринимал Раису Михайловну как «временное явление» и терпеливо посещал взбалмошную старушку, постепенно привыкая к вожделенной жилплощади, мысленно передвигая предметы мебели с одного места на другое, присматриваясь и прикидывая, как будет смотреться получше.

      Игнат не испытывал раздражения к пожилой женщине точно так же, как не испытывал и сочувствия. Он приходил сюда через день, как на работу, приносил продукты, купленные за деньги пенсионерки, периодически убирал квартиру, раскладывал таблетки в специальный лоток для приема по дням и часам, мимолетом выслушивая старческие жалобы и повторяющиеся воспоминания, кивал не слушая и поддакивал не вдумываясь.

      Игнат никогда не заискивал перед ней и не лебезил, подобно Иудушке Головлеву, не называл Раису Михайловну «милым другом» и не потакал каждому ее капризу, хотя ей все это было бы приятно. Понимая, что насчет квартиры и так все уже решено, он просто добросовестно отбывал свою повинность, не совершая лишних «книксенов» и «реверансов».

      Распределив молочные продукты по стеклянным полкам холодильника, Игнат распахнул дверцу навесного шкафчика, чтобы положить туда печенье, как вдруг с полки неожиданно посыпался шелестящий град из макаронных звездочек, стремительно разбегающихся в разные стороны. Макароны были везде: на столешнице, плите, под столом и табуретками, а несколько особо прытких изделий из теста застряли в кудрявых волосах Игната.

      — Раиса Михайловна, вы опять не туда макароны поставили! — раздраженно воскликнул Игнат, стряхивая с себя «звездочки».

      — Что ты там говоришь? — раздалось из соседней комнаты.

      — Ничего, — пробормотал он себе под нос, вытаскивая из-под кухонного диванчика веник и совок.

      В квартиру позвонили. Обычно, к Раисе Михайловне никто не приходил, во всяком случае, при Игнате, поэтому ему стало вдвойне интересно, кто же это мог быть.

      В коридоре послышалось знакомое: «Тук…ш-ш-ш…» Это Раиса Михайловна торопилась навстречу гостям, но Игнат опередил ее и распахнул входную дверь настежь.

      На лестничной площадке стояли две женщины в длинных юбках и блаженно улыбались. Через плечо одной из них была перекинута большая сумка на длинной ручке, очевидно, очень тяжелая, потому что свободное плечо оказывалось намного ниже другого. Вторая женщина, не обремененная подобным грузом, просто стояла, опустив руки и сцепив пальцы друг с другом.

      Повисла секундная тишина. Очевидно, гости не ожидали увидеть здесь молодого мужчину, и слегка замешкались.

      — Вы кто такие? Я вас не звал, — с порога начал Игнат, хмуро рассматривая незнакомок с ног до головы.

      — Это свои, свои, — раздалось у него за спиной. Раиса Михайловна как-то подозрительно быстро преодолела расстояние от своего кресла до коридора и, высунув голову из-за плеча Игната, неожиданно ласково добавила, — заходите, заходите.

      Игнату ничего не оставалось, как отойти от двери и пропустить женщин в «свою» квартиру.

      — А ты, Игнат, иди домой. Иди, иди, — поспешно затараторила старушка, — мне сегодня больше ничего не нужно.

      — Там макароны рассыпались, — Игнат немного растерянно указал в сторону кухни, — я пойду, уберу.

      — А мы сами уберем, — вкрадчивым тихим голосом сказала одна из женщин, снимая с плеча тяжелую ношу.

      Игнат с нескрываемым удивлением перевел взгляд с незнакомок на Раису Михайловну, как-то неловко переминающуюся с ноги на ногу, потом опять на незнакомок, уже избавившихся от обуви, потом развернулся и молча направился на кухню принципиально подметать пол. Его никто не стал останавливать. Краем уха Игнат слышал, как женщины что-то тихо обсуждали в соседней комнате. Быстро закончив уборку, Игнат бесшумно пробрался к спальне и заглянул в нее.

      Хозяйка квартиры сидела посередине дивана, а с двух сторон ее предусмотрительно окружили новоявленные подруги. Журнальный столик, обычно стоявший у противоположной стены, был придвинут поближе к дивану, на нем веером раскинулись цветастые брошюры, в сторону которых одна из женщин указывала время от времени и что-то увлеченно рассказывала, при этом выразительно жестикулируя. Раиса Михайловна внимательно ее слушала, разглядывая картинки через толстые стекла массивных очков.

      — Раиса Михайловна, — Игнат полностью показался в дверном проеме, заставив своим резким появлением вздрогнуть всех троих.

      Они выглядели такими испуганными и растерянными, словно Игнат застукал их за чем-то непристойным.

      — Раиса Михайловна, Вам еще что-нибудь нужно?

      — Нет, нет, — торопливо отозвалась пенсионерка, — иди домой, маме привет передавай.

      — А что это вы тут изучаете? — быстрым шагом Игнат приблизился к столику и уже хотел было взять в руки одну из брошюр, как вдруг Раиса Михайловна резво, пожалуй, даже слишком резво для своего возраста, сгребла цветные бумажки и переложила их к себе на колени.

      — Ничего мы не изучаем, — она начала раздражаться, глаза ее гневно сверкнули из-за стекол, — да когда ты уже уйдешь?

      Игнат на секунду задержался. Он ожидал, что сейчас его предсказуемо пригласят поговорить о Боге, о смысле жизни и тому подобных бессмертных ценностях, но его не позвали. Незнакомки сидели молча и буравили его взглядами, словно бросающими ему вызов. Эти открытые, наглые взгляды говорили о том, что в данный момент именно их хозяйки управляют сложившейся ситуацией, и сейчас они красноречиво давали понять, что Игнат здесь лишний.

      Голова Раисы Михайловны начала дрожать, а это было верным признаком безудержного гнева. Она абсолютно не осознавала того, что уже обеими ногами вступила в зыбкую трясину, даже не думая о том, к чему это может привести, и с удовольствием погружалась все глубже и глубже.

      — Я тогда пошел. До свидания! — Игнат одарил незнакомок недобрым взглядом и направился к входной двери, к тому месту, где оставил туфли.

      — До свидания! — в один голос попрощались все три женщины, каждая — на своей тональности.

      Всю дорогу домой Игнат лихорадочно думал о возможно ускользающей квартире, квартире, которую он абсолютно честно, по обоюдной договоренности, «зарабатывал» вот уже как полгода. Он хотел попасть домой как можно скорее, чтобы с глазу на глаз рассказать матери обо всем увиденном. Только она могла повлиять на сестру, только к ее мнению могла прислушаться Раиса Михайловна.

      Как назло, на каждом светофоре пришлось останавливаться, красные сигналы будто сговорились друг с другом, встречая его на каждом перекрестке. Игнат и в спокойном состоянии водил машину достаточно агрессивно. Нет, он никого специально не «подрезал», просто перестраивался из полосы в полосу с такой молниеносной быстротой, благо, спортивный автомобиль позволял, что другие водители пугались его резких маневров и периодически резко тормозили.

      Стоя на очередном светофоре, Игнат задумался о том, что, очевидно, все его мечты и надежды на отдельное от родителей жилье пойдут прахом. Что мать, как злой гений, всегда будет преследовать его, диктовать свои правила и ставить свои условия, всегда навязывая свое и только свое мнение. Иллюзия свободы растаяла с появлением угрозы потери такой желанной квартиры.

      Задумчиво ковыряя в носу, боковым зрением Игнат заметил симпатичную девушку на пассажирском сиденье автомобиля, стоящего в соседней полосе. Боковое стекло ее машины было полностью опущено, девушка высунула согнутую в локте руку из окна, положила на нее голову и пристально наблюдала за молодым водителем.

      Игнат невозмутимо вытер пальцы о сиденье и опустил стекло.

      — Привет, — он привстал со своего места, высунулся из машины и протянул руку незнакомке.

      Девушка презрительно хмыкнула, откинулась на спинку сиденья и закрыла окно. Игнат удовлетворенно усмехнулся и вернулся на свое место. В этот момент началось долгожданное движение в колоннах из десятков машин, и Игнат медленно тронулся вперед.

      Если день не задался, так уж до самого вечера: перед проспектом собралась такая пробка, что Игнат, плюнув на все, перестроился в крайнюю полосу, развернулся через «две сплошные» и поехал другой дорогой. Если бы он знал, что на его пути попадется такой высокий «лежачий полицейский», то он предпочел бы потратить двадцать минут на стояние «в пробке», чем портить свой автомобиль. Днище машины жалобно заскрежетало о злосчастный наплыв перед пешеходным переходом, заставляя Игната плотно стиснуть зубы.

      Родители были уже дома и играли в карты, когда Игнат закричал прямо с порога:

      — А у тети Раи дома сектанты сидят. Наверное, хотят квартиру оттяпать! — он на ходу скинул туфли, оставив их посреди коридора. — Две женщины приходили с литературкой, — добавил он более спокойным тоном, появляясь в дверном проеме.

      — Не может быть! — воскликнула Елена Михайловна, потрясая карточным веером в воздухе. — Она — практичная и умная женщина!

      — Очень даже может, — усмехнулся отец Игната, Олег Анатольевич, прикидывая, какой картой в данный момент лучше сделать ход. — От твоей сестры всего можно ожидать. Ходи, давай!

      Елена Михайловна на секунду задумалась, потом швырнула карты на стол и решительно направилась к телефону. Быть свидетелем очередных шумных пререканий матери с собственной сестрой Игнат не хотел. Он быстро вымыл руки, разогрел в микроволновой печи пару отбивных, вынул из холодильника бутылку с нефильтрованным пивом и скрылся в своей комнате. «Мама сейчас во всем разберется, это не может быть слишком серьезным», — подумал он, включая компьютер. На экране появились танки, и Игнат с головой ушел в свой любимый виртуальный мир.

      Приехав в следующий раз к Раисе Михайловне, Игнат, к своему удивлению, не обнаружил пенсионерку дома. Пенсионерку, которая вот уже как несколько месяцев вообще не покидала свою квартиру. Но самое странное заключалось в том, что в коридоре возле шкафа стояла трость пожилой женщины, без которой она обычно и шагу ступить не могла. Все это наводило на настораживающие мысли.

      После разборок с сестрой Раиса Михайловна запретила Игнату приходить, категорически заявив, что в его помощи она больше не нуждается. Сказать, что Игнат был в шоке от случившегося, означало не сказать ничего. «Промыли мозги старушке. Знают, к кому приходить нужно, все знают и все вытянут до последнего», — думал Игнат, работая над очередным архитектурным проектом.

                ***


      Через месяц случайно выяснилось, что Раиса Михайловна сильно заболела. Она беспрерывно кашляла по телефону, не в силах произнести внятно ни одну фразу, и Игнат вместе с родителями немедленно поехал к ней.

      В квартире пенсионерки было шумно: какие-то незнакомые люди ходили по коридору, с недоумением поглядывая на незваное семейство. Не говоря ни слова, они занимались своими делами, переглядываясь и перешептываясь, но не решаясь вступать в разговор. Не разуваясь, мать Игната властно ввалилась в комнату сестры.

      Раиса Михайловна лежала на диване, до подбородка укутанная теплым одеялом. Лицо ее как-то заметно осунулось, на щеках выступил нездоровый румянец, под глазами легли темные круги. Пожилая женщина кашляла так, что ее голова и плечи просто подпрыгивали на подушке, она не прикрывала рот рукой, очевидно, потому, что ее жутко знобило, и вытащить руку из-под одеяла не казалось возможным. Возле постели на журнальном столике стояла чашка с дымящейся жидкостью, а в ногах пенсионерки сидела девушка в длинном голубом платье и тихо читала какую-то книгу. Из услышанного Игнат успел разобрать только:

      — … и отречься от всего, жизнь обременяющего…

      Елена Михайловна первой нарушила всю эту идиллию:

      — Пошла прочь! — рявкнула она девушке, гневно указывая на дверь.

      Девушка с удивлением посмотрела сначала на вошедших, потом на хозяйку квартиры и, не заметив на ее лице никакой реакции, она захлопнула книгу и вышла из комнаты.

      Из зала доносилась какая-то заунывная монотонная музыка. Она не была громкой, но на неподготовленного человека действовала раздражающе. Размеренные звуки заставляли сердца стучать не в том ритме, к которому приучила их природа.

      Еще у самого входа Игнат обратил внимание на огромное количество чужой обуви, аккуратно расставленной вдоль стены. Он обернулся — дверной проем облепили люди. Их головы торчали отовсюду: сверху, снизу и сбоку. Руки цеплялись за дверной косяк, а удивленные глаза были устремлены на незваных гостей, жадно ловя каждое их движение.
Как черная плесень, оплетающая несвежую буханку хлеба, все эти люди облепили дверной проем, ожидая реакцию пожилой хозяйки. Как паразитирующий грибок, активно растущий во влажной среде, они закинули свои гнилые «споры» в воспаленное сознание Раисы Михайловны, давая ответы на любые вопросы, даря обманчивую поддержку, лживые обещания и призрачную надежду на счастливое будущее.

      И, глядя на эти мерзкие подобострастные лица, Игнат не выдержал и метнулся в сторону любопытствующих зрителей.

      — Вон! Вон отсюда! — он насильно выталкивал ненужных свидетелей предстоящего разговора, пихал их в плечи, в спины, поливал матерной бранью и, наконец, захлопнул дверь в спальню.

      Тем временем Олег Анатольевич с любопытством разглядывал красочную литературу, устроившись в любимом кресле Раисы Михайловны и, закинув ногу за ногу, делал вид человека, погруженного в чтение. Елена Михайловна склонилась над сестрой и положила свою холодную ладонь ей на лоб.

      — Рая, у тебя жар, я вызываю «скорую», — озабоченно произнесла она. — Игнат, звони скорее!

      — Не надо, — с трудом проговорила Раиса Михайловна. — Мне будут давать лекарства, я не хочу пить лекарства, они мешают, они не дают… — хриплый кашель не позволил окончить фразу.

      — Что произошло? Как ты умудрилась так простыть? — Елена Михайловна присела на корточки возле кровати сестры.

      — Помоги мне сесть, — пенсионерка попыталась подняться на локтях, но у нее ничего не получилось.

      Мать Игната поправила подушку и помогла сестре принять более удобную позу для разговора. Игнат уже вызвал «скорую помощь», оставалось только ждать приезда медицинской машины.

      — Я просидела в реке полчаса, — сообщила Раиса Михайловна после минутного молчания, глядя перед собой в одну точку, — мы проходили обряд очищения от всех болезней.

      — Не заметно, что помогло, — подал голос Олег Анатольевич, взяв в руки очередную книгу.

      — Дура ты этакая, хоть и лето, на улице восемнадцать градусов, ты же погубишь себя с этими, — Елена Михайловна кивнула в сторону двери.

      — Нет, нет, это пройдет, мне так сказали, — голос пенсионерки звучал как-то оправдывающее.

      — «Это» пройдет, а глупость останется, — незамедлительно отозвался отец Игната.

      — Да замолчи ты уже! — воскликнула его супруга и сердито тряхнула головой.

      Игнат взглянул на мать и заметил, что цепочки в ее сережках перепутались, как-то хаотично переплелись друг с другом, торча в разные стороны, делая золотые украшения совсем не красивыми. Здесь было некрасиво все: и старый выцветший ковер на полу, и пожелтевшие шторы, и сама хозяйка унылой квартиры.

      Игнат подошел к стене и провел рукой по блеклым обоям. В одном месте они отклеились и несуразно торчали, невольно привлекая к себе внимание. О, как хотелось ему сейчас оторвать эту провокационно оттопырившуюся бумагу, оставив на ее месте рваную кляксу серого бетона! Как хотелось ему сейчас, чтобы Раиса Михайловна сказала, что квартира принадлежит ему, Игнату, тем самым, окончательно успокоив его. Или чтобы мать заговорила с ней на эту тему, так сказать, прояснила ситуацию, но обе женщины говорили не о том, и Игнат отошел от стены.

      «Скорая помощь» приехала очень быстро. Измерив температуру, врач сразу сделал Раисе Михайловне укол, сказал, что есть подозрение на воспаление легких, и при нынешних обстоятельствах пожилой женщине лучше отправиться в больницу.

      Раиса Михайловна попыталась было что-то возразить, но сестра на нее так грозно цыкнула, что пенсионерка решила смириться и начала объяснять, где у нее лежат самые необходимые вещи.

      Пока Елена Михайловна металась по комнате в поисках предметов первой необходимости, Игнат вышел в коридор. Тот был пуст, только батарея чужой обуви продолжала стоять как ни в чем не бывало. Игнат резко распахнул дверь, ведущую в зал, — сектанты сидели везде: на диване, креслах, кто не поместился — расположился на полу. Все люди были в состоянии какого-то всеобщего гипнотического транса и не обратили никакого внимания на появление Игната.

      — Значит так, — прошипел он, сунув сжатые в кулаки руки в карманы, — если через десять минут вы все не освободите квартиру, я немедленно вызову полицию. Два раза не повторяю.

      Реакция последовала незамедлительно. Как-то подозрительно организованно все вышли из транса и по одному начали покидать комнату. Все это происходило абсолютно молча, Игнату лишь оставалось провожать их взглядом.

      Колонна обуви редела и, когда последний незнакомец покинул квартиру, стало будто бы легче дышать. Громкий голос врача привлек внимание Игната, и он поспешил в спальню.

      — Поднимите руку! Вы слышите меня? Поднимите руку! — требовал доктор.

      На что Раиса Михайловна никак не реагировала, она пыталась произнести что-то бессвязное, правую сторону лица как-то непонятно перекосило, а рука, поднятая врачом, бессильно упала на одеяло.

      — У нее уже были инсульты? — быстро спросил работник «Скорой помощи».

      — Были. Два раза, — ответила Елена Михайловна дрожащим голосом. — И еще, она перестала пить свои таблетки от холестерина, когда связалась с этими… — ее голос непроизвольно дрогнул.

      — Едем, скорее, — поторопил врач.
               
                Часть вторая

  Раиса Михайловна скончалась в машине, так и не доехав до больницы. Третий инсульт пенсионерка пережить уже не смогла. Елена Михайловна упорно настаивала на вскрытии: она была твердо уверена, что к смерти ее сестры приложили руку нечистоплотные, корыстные люди. Но и вскрытие не дало других результатов. Одно доктора сказали точно, что, если бы Раиса Михайловна регулярно принимала свои лекарства, так скоро смерть не наступила бы.

      Едва заполучив справку о смерти и еще не успев кремировать усопшую, мать с сыном немедленно направились к нотариусу. Больше всего их интересовал тот факт, есть ли само завещание, или квартиру получат близкие в порядке очередности. Завещание было, причем, закрытое. Нотариус назначил день вскрытия конверта, и озабоченные родственники вернулись домой ни с чем.

      Больше всего Игнат не хотел, чтобы сектанты приходили на кремацию. И не потому что они могли оказаться наследниками таких желанных квадратных метров, а потому что своим присутствием они осквернили бы весь ритуал прощания.

      А сектанты и не пришли. В зале стояли только Игнат со своим семейством, соседи Раисы Михайловны и бывшие коллеги по работе, такие же старые и сгорбленные, как и сама покойница.

      В тот момент, когда гроб с Раисой Михайловной, обложенной цветами, опускали в потаенные недра, Игнат не думал о наследстве. Перед его глазами проносились картинки из прошлого, на которых тетя со своим единственным племянником ходили в парк аттракционов, покупали сахарную вату, ели ее и смеялись, и под порывами ветра волосы молодой тети Раи прилипали к пушистому белому лакомству. Иногда они ходили в кино, иногда — на выставки. Это были счастливые воспоминания беззаботного детства, которое осталось позади, только изредка напоминая о себе. И вот теперь этот человек, с которым Игната так многое связывало, постарел, умер, ушел навсегда туда, откуда не возвращаются.

      Когда процесс погружения тела был завершен, и черная шторка захлопнулась, Игнат первым устремился на улицу, чтобы на свежем воздухе немного придти в себя.

      Сектанты не явились на кремацию, они явились на открытие завещания — те самые две женщины, которых Игнат встретил в первый раз в квартире Раисы Михайловны. Нехорошее предчувствие охватило его: женщины выглядели такими самодовольными и счастливыми, как перезрелые огурцы после чрезмерных поливов. Их просто распирало от собственной важности, от чувства превосходства и предвкушаемого торжества.

      Тощий нотариус поправил сползшие на кончик носа очки в золоченой оправе и, вскрыв оба конверта, гнусавым голосом огласил:

       — Я, Волкова Раиса Михайловна, родившаяся в городе Майском, именуемая как «завещатель», данным завещанием даю распоряжение о наследовании имеющегося у меня имущества в случае моей смерти. Завещаю: квартиру, находящуюся по адресу… общей площадью 72 квадратных метра «Организации укрепления силы Духа и Воли».

      То, чего Игнат боялся больше всего, все-таки произошло. Безумная старуха оставила его без наследства, завещав все незнакомым людям, за несколько месяцев ставшими для нее чем-то большим, нежели все ее родственники вместе взятые.

      И пока мать выясняла отношения, кричала и грозилась судом, Игнат поспешил покинуть неприятное собрание. Он быстро сбегал в ближайший магазин, купил бутылку хорошей, дорогой водки, спрятал ее в бардачке своей машины, на всякий случай прикрыв покупку сложенными вдвое набросками коттеджей, и принялся ходить взад и вперед, дожидаясь разгневанную мать.

       Игнат был готов к этому удару. Могло ли случиться как-нибудь по-другому, если бы он с матерью был более заботлив по отношению к пожилой женщине, — неизвестно. Придирчивая, капризная, она все время будто отталкивала от себя близких людей, благодаря тяжелому нраву. А так как характеры всех представителей этого семейства были далеко не простыми, они просто не могли существовать в гармонии и согласии.

      Подобно однополярным зарядам, эти люди со временем отстранялись друг от друга все дальше и дальше. Елена Михайловна устала от безумных похождений единственного сына, Игнат устал от ее чрезмерной опеки, его отец устал от них обоих и от бесконечных скандалов, Раиса Михайловна устала от жизни больше всех и упокоилась с миром.

      Все произошло ожидаемо, но какая-то зыбкая надежда по поводу завещания все же не покидала Игната до последнего момента, и сейчас ему было очень горько и обидно за себя. Эти пронзительные взгляды с прищуром, блаженные улыбки и смиренный вид представительниц оквартиренной организации постоянно мельтешили перед глазами.

      От нотариальной конторы Игнат готов был уехать хоть сейчас, но было необходимо дождаться мать и отвезти ее домой, попутно выслушивая гневную брань в сторону себя, покойницы, сектантов и тяжелой жизни в целом.

      Наконец, Елена Михайловна покинула постылую контору. Пожалуй, если бы она умела воспламеняться, то спичка, поднесенная к ней на расстояние метра, непременно вспыхнула бы.

      Игнат взглянул на часы, показывающие половину пятого. Ему очень хотелось выпить и выговориться с кем-нибудь из своих друзей, а для этого нужно было поскорее избавиться от матери. Он распахнул пассажирскую дверь, всем своим видом демонстрируя желание поскорее убраться отсюда.

      Не глядя на сына, Елена Михайловна молча плюхнулась на сиденье и разразилась гневной тирадой. Игнат захлопнул дверцу, поймав себя на мысли оставить мать там, в машине, а самому быстро ретироваться в неизвестном для нее направлении. Но сыновний долг и повышенная ответственность, привитая с детства, не позволили действовать по первому душевному порыву, и Игнат занял свое место на водительском кресле.

      Всю дорогу домой Елена Михайловна на повышенных тонах рассуждала о том, какая была несознательная и бессовестная ее сестра, потому что поддалась на уговоры, какой болван и недотепа Игнат, потому что не приседал и не заискивал перед Раисой Михайловной, какие корыстные чудовища все эти сомнительные организации, претендующие на религиозность.

      Чтобы не вникать в смысл бросаемых матерью рассерженных фраз, Игнат представлял себе, что находится в космическом скафандре, и поэтому он априори не может слышать всю эту демагогию и уж тем более отвечать на нее. Увидев, что ее слова не доходят до цели, Елена Михайловна насупилась и демонстративно отвернулась, глядя в окно и обиженно поджав губы.

      В тишине и покое они подъехали к своему дому.

      — Я к другу поеду, — Игнат сразу поставил мать перед фактом.

      — К какому? — Елена Михайловна настолько устала, что на препирательства с сыном у нее не осталось никакой энергии.

      — К Леше поеду. У него новый автомобиль, надо опробовать, — не моргнув глазом, соврал Игнат.

      Он не знал, к кому поедет и поедет ли вообще, но и домой в таком состоянии он твердо решил пока не ходить.

      — Ну, хорошо, звони, если будешь задерживаться, — одобрила Елена Михайловна, выходя из машины.

      Наконец-то Игната оставили в покое. Он перепарковал свой автомобиль с другой стороны дома, чтобы бдительная мать случайно не заметила его из окна, достал телефон и начал листать записную книжку в поисках подходящей на вечер компании.
На удивление, друзья один за другим отказывались от предложенного Игнатом времяпровождения. Весомый аргумент: «Так сегодня же пятница!» — почему-то не работал. Игнат уже дошел до буквы «Ф», и тут ему несказанно повезло: его бывший армейский сослуживец, Филипп Богданов, уже изрядно «накушавшийся» и весьма обрадованный звонком старого друга, радушно пригласил Игната в гости.

      Вынув бутылку из бардачка, Игнат щучкой вынырнул из машины, пересел в ближайшее такси и поехал к товарищу жаловаться на судьбу.

      В такси не было никакого сервиса: в салоне неприятно пахло бензином, а водитель настолько резко переключал передачи, что машину постоянно встряхивало при каждой подобной манипуляции. Ехать нужно было через весь город, и Игнат, который к этому времени уже успел проголодаться, почувствовал, что его начало укачивать.

      Освежитель воздуха в виде зеленого треугольника, свисающего с зеркала заднего вида, совершенно не помогал, возможно, потому, что висел там уже не первый месяц.

      — Уважаемый, — вежливо обратился Игнат к водителю, нахмуренному брутальному мужчине средних лет, — можно, я потру вашу елочку, а то она у вас без дела висит?

      В ответ водитель одарил его таким взглядом, что желание трогать освежитель воздуха у Игната сразу пропало.

      — Ну, тогда включите хотя бы вентилятор! — взмолился он.

      Мужчина молча опустил стекло рядом с Игнатом и с неизменно мрачным выражением лица продолжил путь.

      — Так бы сразу и сказали, что у вас ничего не работает, — пробормотал Игнат, зажимая бутылку водки между коленями и обхватив ее обеими руками.

      В салон начал поступать свежий воздух, и через пару минут Игнат почувствовал себя лучше. Сорок минут прошли в полном молчании, Игната так и подмывало заикнуться про магнитолу, но он все же решил промолчать.

      Когда такси, наконец, припарковалось возле нужного дома, Игнат мельком глянул на счетчик, положил на приборную панель несколько купюр, и, на ходу бросив: «Сдачи не надо», — быстро зашагал к подъезду.

      Домофон был выдран с корнем, из стены сиротливо торчала лишь пара разноцветных проводов. Поэтому, не задерживаясь у входа, Игнат быстро преодолел два лестничных пролета и позвонил в нужную квартиру. Даже в нетрезвом состоянии Филипп отреагировал быстро и через пару секунд уже распахнул дверь и свои объятия.

      Он был полной противоположностью Игната: плечистый и крепкий, на голову выше своего товарища, русоволосый богатырь с подкупающе открытым и смелым взглядом, неизменный любимец женщин. Работал Филипп пожарным-спасателем в городском управлении МЧС, и была у него любимая жена Лиза и четырехлетняя дочка Саша, но… Наверное, в каждой семье у кого-нибудь из ее членов есть увлечение, раздражающее всех остальных. Так было и здесь. Филипп очень любил рыбалку, причем не столько ради рыбы, сколько ради веселого времяпровождения.

      Он уезжал на рыбалку каждую субботу, несмотря на протесты и угрозы жены, а в теплое время года он, к тому же, пропадал с пятницы на субботу и возвращался домой только под вечер. Палаточная жизнь, разговоры у костра — только так Филипп мог снять стресс после тяжелой трудовой недели. И никакие уговоры, никакие угрозы супруги на него не действовали. Сидеть дома с ребенком он не хотел. Вернувшись с работы, он гладил Сашу по голове, спрашивая, как она себя вела в детском саду, плотно и вкусно ужинал и садился за компьютер играть. И так происходило каждый день. А на выходных повторялись загородные поездки с друзьями, выпивка и рыбалка.

      Игнат съездил с ним на подобное мероприятие только один раз. Ему было, откровенно говоря, скучно. Рыбу он не любил, ловить ее ради процесса считал бессмысленным, в компанию друзей Филиппа он не вписался, а мобильный интернет за городом работал очень плохо, поэтому Игнат ограничился только одной подобной поездкой и больше не просил взять его собой.

      В квартире было подозрительно тихо, только в углу на кухне работал маленький телевизор, да и то едва слышно. Тесное помещение кухни было окутано облаком сигаретного дыма. Окурки вперемешку с пеплом аккуратной горкой возвышались в фарфоровом блюдце, рядом, на столе, стояла бутылка водки, почти пустая, прозрачная жидкость едва прикрывала вдавленное вовнутрь донышко. Игнат поставил рядом свою бутылку и задал Филиппу логичный вопрос:

      — А где все?

      Филипп не ответил, а как-то задумчиво хмыкнул и энергично высморкался в длинную грязную майку. Он молча достал из шкафчика еще одну рюмку и разлил остатки водки поровну. Игнат ногой пододвинул к себе табурет и сел за стол. Закуски не предвиделось. На столе была лишь литровая банка с маринованными огурцами, точнее, там плавал только один огурец, а все остальное место занимал мутный рассол, покрытый сверху сизой плесенью.

      — А еще еда есть? — Игнат с удивлением посмотрел на старого друга, тот икнул и отрицательно покачал головой.

      Игнат со вздохом встал и полез в чужой холодильник в поисках подходящей закуски. Две банки варенья, горчица и томатный соус — больше там не оказалось ничего.

      — Давай выпьем, потом все расскажу, — позвал Филипп, поднимая свою рюмку.

      — Иду, — Игнат аккуратно закрыл холодильник и вернулся на прежнее место.

      — За встречу, — хрипло произнес Филипп и залпом опрокинул в себя горькую жидкость.

      Игнат, не задумываясь, последовал его примеру. Водка «не пошла» с первой рюмки. Игнат занюхнул окурком, но это слабо помогло.

      — От меня ушла Лиза, — начал Филипп, положив руки, сцепленные в замок, на стол, — причем, Сашу тоже забрала собой.

      Игнат нисколько не удивился подобному поступку, ведь все уже давно шло к этому.

      — Куда ушла? — спросил он, внимательно глядя на друга.

      Филипп выглядел очень плохо: трехдневная щетина делала его старше, давно не стриженные волосы, грязные и засаленные, торчали в разные стороны, под отросшими ногтями царил траур. Филипп тряхнул головой, и на темную поверхность стола посыпалась перхоть.

      — Ты не поверишь, в секту, — он потянулся за новой бутылкой и быстро открутил серебристую пробку. - И работу бросила.

      — Отчего же, — невесело усмехнулся Игнат, — поверю. Дай, угадаю, в какую.

      — Ну, — Филипп старался налить поровну, но у него ничего не получалось, поэтому он просто решил заполнить рюмки до краев, позволив жидкости переливаться через край.

      — В «Организацию укрепления силы Духа и Воли», — тщательно выделяя каждое слово, отчеканил Игнат, в такт ударяя раскрытой ладонью о край столешницы.

      Филипп вскинул брови и хмельными глазами уставился на Игната.

      — А ты откуда знаешь?

      — Очень популярная секта в нашем городе, даже меня стороной не обошла. Слушай, я так пить не могу. Сейчас закажу пиццу, — Игнат начал рыться в телефоне. — Смотри, вот эту или эту? А еще есть с жирным беконом, может, ее? — он сунул мобильник Филиппу под нос, быстро перелистывая страницы.

      Тот отрицательно замотал головой и отстранил телефон от себя.

      — Мне все равно, бери, что хочешь.

      Игнат поспешно сделал заказ и вернулся к разговору. Рюмка за рюмкой, слово за слово — и вторая бутылка быстро опустела. Выложив все, накопившееся за это время в его душе, Игнату стало немного легче. Филипп слушал не перебивая, внимательно настолько, насколько позволяло его нынешнее состояние. Он слышал и чувствовал не только свою боль, но и чужую, и если бы он мог хоть чем-нибудь помочь другу в сложившейся ситуации, то не преминул бы это сделать. Но было уже поздно.

      Пиццу привезли ровно через час, когда про нее уже все позабыли. Игнат долго не мог разобраться в своем кошельке: все купюры казались ему одинаковыми, поэтому никак не удавалось достать нужную сумму. Наконец-то рассчитавшись, Игнат понес теплые коробки на кухню, а Филипп побрел за ним, прихватив из детской большого мягкого медведя.

      — Забрала, забрала дочку, — повторял Филипп, уткнувшись носом в короткий коричневый мех. — Пусть бы сама там оставалась, но дочку вернула, так нет же, все мне назло сделала!

      — Надо было ценить, когда они были рядом, — Игнат заглянул в пустую рюмку.

      — Знаю я, все знаю, — Филипп извлек из-под стола еще одну бутылку и протянул ее Игнату, — разливай.

      — Нет, нет, — поспешно отказался тот, — раз начал, то и продолжай.

      — Я ходил в эту секту, встречался с Лизой, просил, угрожал, я на коленях умолял одуматься и вернуться в семью, но она просто не слышит меня и слушать не хочет, — Филипп снова наполнил рюмки. — Я обращался в полицию, но там только руками развели. Секта официально зарегистрирована, Лиза находится там по собственной воле, родительских прав ее никто не лишал. Я знаю, что творится в этих сектах: сплошной обман и разврат. Вернуть Лизу я уже отчаялся, но Сашу я верну, чего бы мне это ни стоило! — Филипп стукнул кулаком по столу — рюмки подпрыгнули и слегка расплескали свое содержимое.

      Мужчины выпили. Филипп задумчиво закурил, глядя куда-то в сторону. Медведь сидел рядом, как-то неуклюже раскинув свои лапы, и глупо улыбался. Игнат болезненно потер глаза, не привыкшие к сигаретному дыму, и задумчиво произнес:

      — С ними просто так не справиться. Тут нужно действовать по-хитрому, изнутри.

      — И что ты предлагаешь?

      — Я предлагаю вступить в ряды честных адептов, а дальше действовать по обстоятельствам, — Игнат покачнулся на табуретке и чуть не упал.

      — Ты мне поможешь? — совершенно серьезно спросил Филипп, внимательно глядя на Игната.

      — Да. Сколько можно этим проходимцам обманывать честных людей? — Игнат сложил два пальца, указательный и средний, на старообряднический манер и торжественно произнес, — клянусь сделать все, что в моих силах, чтобы помочь своему другу! — он хотел еще что-то добавить, но забыл и замолчал.

      И, возможно, со стороны эта клятва выглядела легкомысленно и комично, Игнат произносил ее совершенно серьезно, в полной мере собираясь следовать своему обещанию

      И Филипп поверил ему, поверил своему старому другу, который не подводил его ни разу в жизни, и робкий огонек надежды зажегся в его душе.

      Игнат не умел пить, он абсолютно не чувствовал меры и понятия не имел, когда нужно остановиться. Он не слышал, как звонила его мать, как кричала она в трубку, и как с нею разговаривал Филипп, по мере сил стараясь успокоить разъяренную женщину. Не помнил, как товарищ сажал его в такси, сбивчиво пытаясь назвать правильный адрес.

      Игнат пришел в себя к девяти часам утра и очень обрадовался тому, что проснулся ни в каком-нибудь другом месте. Он попытался встать, но ничего не вышло: после вчерашней выпивки мутило и вело в разные стороны. Присев на край дивана, Игнат заметил на полу пластиковый тазик, рядом с которым стояла банка с рассолом, благо, что не со вчерашним, и записка.

      Первым делом Игнат отхлебнул рассолу — сразу стало как-то получше, потом он взял в руки записку: «Мы с отцом поехали к тете Любе в гости. Вечером поговорим».

      Игнат мысленно перекрестился, что диалог с матерью переносится на вечер, и решил, что день начался для него очень даже благоприятно. Телефон оказался здесь же, около дивана. Зайдя на сайт «Организации», он прочитал, что очередной платный семинар будет проходить как раз сегодня в 16:00.

      Кое-как поднявшись с постели, Игнат, держась за стенку, побрел в сторону ванной. Нужно было привести себя в порядок и успеть скрыться из дома до прихода родителей.
                Часть третья

  Без четверти четыре Игнат подъехал к главному месту собрания «Организации укрепления силы Духа и Воли». Как оказалось, раньше он здесь бывал. В просторном одноэтажном здании лет десять назад проходили всевозможные выставки и ярмарки, а теперь его выкупила секта и обнесла высоким забором.

      Народ подтягивался со всех сторон. Пожилые люди, собранные и серьезные, в основном женщины, шли, поддерживая друг дружку под руку. Юноши и девушки спешили от автобусной остановки, в большинстве своем как-то неуверенно озираясь по сторонам, словно стесняясь того, что они идут на подобное сборище.

      Разношерстная публика приезжала на собственных автомобилях, оставляя их на расположенной рядом парковке.

      Весь народ выглядел нервным и напряженным. Люди проходили через открытую металлическую калитку, предусмотрительно снабженную кодовым замком, и, пересекая небольшой двор, попадали в саму обитель «Организации».

      Филипп ожидал Игната, сидя на капоте и засунув руки в карманы. Он уже успел подстричься, побриться и приодеться как на праздник, и был весь из себя молодцом.

      — Хорошо выглядишь, — заметил Игнат, подходя к товарищу, — нужно чаще в секты ходить.

      — Ты у меня еще поговори, — Филипп был не в духе и заметно нервничал в предвкушении встречи с супругой.

      — Все, все, я умолкаю, — Игнат спрятал ключи от автомобиля в карман, и друзья направились в сторону калитки.

      Во дворе не было ничего примечательного: зеленый газон и пара скамеек — абсолютный минимализм. В вестибюле всех желающих посетить собрание встречал улыбчивый молодой человек. Он записывал вошедших по именам и фамилиям, принимал отнюдь не символическую плату за семинар, взамен выдавая цветные буклеты.

      Получив свой сложенный вдвое цветастый листок, Игнат начал с интересом рассматривать его. На плотной глянцевой бумаге большими желтыми буквами было написано: «Секрет достижения всеобщей гармонии. Проповедник — Трофимов А.А.» Рядом была напечатана фотография солидного, серьезного мужчины с большими залысинами и задумчивым взглядом. Его черную, как смоль, коротко стриженную бородку украшала седая полоса, придававшая своему хозяину определенную таинственность и загадочность. Дальше следовало расписание семинаров на весь месяц, а с обратной стороны вкратце были изложены основы доктрины вышеупомянутой «Организации».

      Филипп то и дело озирался по сторонам в надежде увидеть Лизу и Сашу, но пока что их нигде не наблюдалось. Вслед за толпой друзья вошли в просторный зал, уставленный зелеными бархатными креслами с поднимающимися сиденьями, как в кинотеатре. Посередине зала был широкий проход, устланный бордовой ковровой дорожкой.

      Игнат предложил сесть подальше от сцены, чтобы лучше просматривать всех зрителей и уж точно не упустить из виду Лизу, на что Филипп незамедлительно согласился. Они расположились на предпоследнем ряду, с удивлением замечая, что публика, в основном, стремится занять передние места. Народ все прибывал и прибывал, зал постепенно заполнялся, оставляя свободными лишь последние ряды.

      Сидя вполоборота и пристально разглядывая людей, заходивших в зал, к своему неудовольствию Игнат узнал тех самых женщин, с которыми столкнулся впервые в квартире Раисы Михайловны. Почувствовав на себе пристальный взгляд его карих глаз, одна из них повернулась к Игнату и, в свою очередь, узнала его. Толкнув в бок свою подругу, она что-то зашептала ей на ухо. Вторая женщина, едва заметно скользнув взглядом по старому знакомому, ответила ей, прикрывая рот ладонью. Словно сговорившись, они уселись на последнем ряду, как раз позади молодых людей.

       Игнат напрягся. Конечно, это вполне закономерно, что здесь, в этом самом месте, он с большой вероятностью мог повстречать любого из последнего окружения своей тетки, но чтобы это произошло вот так сразу… Он неуютно поежился, но пересаживаться принципиально не стал.

      Наконец, в зал вошла Лиза, похудевшая, прямая как палка, одетая в неказистое темное платье. Длинные темные волосы были собраны на затылке в тугой узел, придавая облику своей хозяйки строгость и аскетичность. Игнат толкнул было Филиппа, кивая в ее сторону.

      — Да вижу я. Сейчас подходить не буду, она после прошлого раза на меня злая, точно будет кричать. Подожду, когда все закончится.

       — Как знаешь, — пожал плечами Игнат и взглянул на циферблат: часы показывали без одной минуты четыре, сообщая о том, что торжественное заседание вот-вот откроется.

      Игнату все время чудилось, что на него сзади смотрят, причем не с каким-то праздным любопытством, а с нескрываемой ненавистью, замешанной на злобе. И, если бы он не должен был разыгрывать человека, искренне заинтересованного в новом религиозном течении, он бы незамедлительно обернулся к сидящим сзади женщинам и с ехидной улыбкой осведомился бы, хорошо ли живется в новой квартире. Но он дал обещание товарищу и поэтому решил вести себя тише воды, ниже травы.

      Филипп принял удобную позу для наблюдения за женой, сидящей на несколько рядов ближе к сцене, а Игнат вальяжно облокотился на ручку кресла.

      Сцена была обычная, деревянная, с развернутым белым экраном на заднем плане для показа презентаций.

      Свет в зрительском зале начал медленно гаснуть. Зазвучала приятная мелодия, и перед публикой в ярком луче прожектора появился тот самый человек с буклета — проповедник Трофимов с бамбуковой тростью в руке. Одет он был в строгий классический костюм синего цвета, обычную белую рубашку и оранжевый галстук с какими-то блестящими разводами.

      Гул в зале утих. Проповедник, взяв в руку микрофон, выдержал минутную паузу, всеми силами стараясь нагнести необходимое напряжение. Наконец решив, что народ готов внемлить его словам, громким и четким голосом, пожалуй, даже слишком громким, он начал долгожданный семинар.

      — Здравствуйте! Здравствуйте все, кто решил заглянуть к нам на огонек, дарящий лучи света и тепла каждому, кто в них нуждается. Сегодня состоится очередное собрание нашей «Организации укрепления силы Духа и Воли», которое пройдет, как всегда, в дружеской атмосфере. На сегодняшний вечер я — ваш пастырь, и мне сразу хочется поделиться с вами приятной новостью! Итак, нас стало еще больше! Давайте же обменяемся частицами своей радости друг с другом и пожмем руку своему соседу справа и слева, — бросая в зал пронзительные взгляды из-под изломанных «пиратских» бровей, пастырь деловито прошелся по сцене взад и вперед, делая нарочито широкие шаги.

      Игнат не любил лишние прикосновения, ни случайные, ни специальные. Он всегда старательно оберегал свою «зону комфорта», поэтому любое вторжение в нее он принимал в штыки. Однако, когда незнакомый пожилой мужчина с какой-то робостью и нерешительностью протянул свою сухонькую, слегка дрожащую ладонь, Игнат смирился и пожал ему руку. Старик так же робко улыбнулся и принял свое первоначальное положение в удобном бархатном кресле.

      А пастырь тем временем продолжал «держать» зал:

      — Все пожали друг другу руки? Молодцы! Крайние ряды! У вас нет второго соседа? — в зале раздался приглушенный смех. — Тогда пожмите руки тем, кто сидит спереди и позади вас! Вот так! Сегодня мы — единое целое, единый организм! Повторяем дружно за мной: я — пылинка, — он остановился посреди сцены и направил микрофон в зал.

      — Я — пылинка! — размеренно повторило большинство.

      — Я — неделимая частица этого мира! — он снова предоставил толпе микрофон.

      — Я — неделимая частица этого мира! — фразу подхватило еще большее количество людей.

      Игнат ничего не повторял. Он просто сидел на своем месте, скрестив руки на груди, и слегка сполз на сиденье, откинув голову на спинку кресла. В таком положении ему была видна сцена вместе с пастырем и часть потолка — на головы и спины людей Игнат больше не хотел смотреть.

      Лиза то и дело оборачивалась. Присутствие мужа мешало ей сосредоточиться на семинаре. Когда она в очередной раз обернулась и подарила Филиппу один из самых недовольных взглядов, одна из ее новоявленных подруг шикнула и развернула молодую женщину за плечо, чтобы та не отвлекалась.

      Как ни горько, как ни больно было Филиппу наблюдать за таким поведением некогда любившей его супруги, он все же нашел в себе силы перевести взгляд на сцену, чтобы не провоцировать Лизу лишний раз.

      Тем временем, пастырь продолжал разглагольствовать.

      — Как мы знаем, все прописные истины всегда понятны и просты. Вот например, наверняка мы все любим мороженое, ведь правда? — быстро спустившись по ступенькам со сцены, он прошелся по центральному проходу между рядами. — Вот вы любите мороженое? — он обратился к молодой девушке, сидящей с краю, на что получил утвердительный кивок головы. — А вы? Вы тоже любите?

      Все присутствующие давали положительные ответы, кивали, улыбались, по залу прошла волна положительной энергии.

      — А что будет, если я скажу, что производители мороженого молятся на жару? Ведь вправду? В жару больше хочется охладиться?

      — Да! Да! — раздавалось со всех сторон.

      — Все правильно. А производители зонтов молятся на дождь, верно?

      — Верно! Да! — зал откровенно радовался всем этим «прописным истинам», и подтверждал каждое слово своего пастыря.

      На заднем плане появилась картинка с известной цитатой: «Поиск истины важнее, чем обладание истиной» (Альберт Эйнштейн).

      — Точно так же, как производители лекарственных препаратов молятся на ваши болезни, молятся на то, чтобы вы и ваши близкие никогда не прекращали болеть! — пастырь продолжал уверенно заводить зал. Лицо его раскраснелось, от напряжения на лбу проступила пульсирующая жилка, с каждой фразой, отпускаемой в зал, он внимательно следил за реакцией людей. Взгляд его был пронизывающим, хищным, этот взгляд словно говорил: «Кто-то здесь еще не согласен?», — и все соглашались и поддакивали харизматичному лектору.

      — Все эти лекарства, эти больницы вытягивают из вас силы и деньги! — пастырь промокнул рукавом проступившие на лице капельки пота.

      — Да! Все правильно! — подтверждающее гудела толпа.

      — А ведь мы с вами в силах избежать влияния всех этих алчных корпораций, навязывающих свои товары и услуги! Мы можем обратиться к своему естеству и своему духовному «я», позволив ему оказать чудотворное влияние на нашу физическую составляющую.

      На экране появилась новая цитата: «Хотя человеческой жизни нет цены, мы всегда поступаем так, словно существует нечто еще более ценное» (Антуан де-Сент Экзюпери).

      — Как Господь Бог состоит из любви и благодати, так и мы состоим из мельчайших клеток с живительной энергией, пронизывающей все пространство. И обладая этой энергией, мы получаем силу носителя — носителя частицы Бога! Вот он! Перед вами! — пастырь резко развернулся к экрану и восторженно указал на новую картинку, растянувшуюся во весь экран: золотой шар, испускающий мягкие, успокаивающие лучи неземной энергии. — Вот он! Неделимый, пронизывающий все пространство! Частица Создателя — бозон Хиггса! Дарующий массу мельчайшим частицам, он дарует жизнь нам и всему окружающему миру. Он взаимодействует с темной материей и обладает неисчерпаемой силой, силой жизни и бессмертия! Мы все — частицы Бога! Бозон — частица Бога! Частицы Бога — в нас! Почувствуйте ее в себе! Дайте выход этой энергии! Отпустите ее! Дайте свободу! Войдите в состояние неделимости, состояние пацем, когда никто и ничто не сможет вас зацепить и вывести из состояния душевного равновесия. Нет слабостей — нет болезней! Повторяйте за мной. Я — неделимая частица!

      И зал, впавший в транс от обилия истин, цитат, различных умозаключений и логических цепочек, стал дружно повторять за ним:

      — Я — неделимая частица!

      Филипп видел, как мерно покачивается голова Лизы, упорно повторяющей слова пастыря, он мог с уверенностью сказать, что в этот момент ее глаза горели восторженным блеском, а душа стремилась постичь основы странной философии. Он обернулся и внимательно осмотрел задние ряды. Наконец-то те места, которые дольше всех оставались свободными, заняли самые маленькие зрители. Филипп насчитал пятерых детей от двух до пяти лет, среди которых была его Саша. На ней была надета линялая кофта непонятного цвета, слишком большая для нее и явно с чужого плеча. Бывшие длинными несколько месяцев назад густые белокурые волосы оказались обрезаны и собраны в жалкий короткий хвост. Саша была самой старшей из детей, она хмурилась, периодически шмыгая носом, оглядывалась по сторонам и возила ногами по полу, вызывая гнев и замечания женщины, сидевшей рядом, очевидно, ответственной за весь этот «выводок».

      Филипп уже было привстал с кресла с тем, чтобы привлечь к себе внимание ребенка, но был одернут за рукав рубашки.

      — Ты чего? — тихо зашептал Игнат. — На корню все погубить хочешь? Будешь звать Сашу — нас выгонят отсюда и на этом все закончится. Сядь, рано еще!

      Филипп на доли секунды задержал свой взгляд на дочери, тщетно озирающейся в поисках защиты, и на его глаза навернулись слезы. Он опустился на свое место, глядя куда-то вниз, себе под ноги.

      У Игната затекла «пятая точка». Несмотря на кажущиеся удобными кресла, сидеть с каждой минутой становилось все труднее.

      Пастырь продолжал громогласно ораторствовать, а народ, в свою очередь, продолжал его поддерживать дружными возгласами. И в ушах Игната, уже не вникающего в смысл происходящего, вместо привычного: «Да! Да!», звучало: «Ква! Ква!»

      Вы когда-нибудь слышали, чтобы лягушки на пруду квакали в один голос? Квакали дружно и одновременно, все как одна? Нет, такой возможности природа не предоставила ни одному животному, кроме человека. Только людская толпа, обрадованная появлением очередного «дирижера», способного повести за собой массы и навязать четкую схему жизни, способна, словно вышколенный хор зомбированных подростков, дружно кричать, восторгаться, а потом топтать и убивать.

      Люди вокруг впали в какое-то странное состояние возбуждения и, пожалуй, если бы пастырь сейчас приказал им пойти и разгромить ближайший магазин, они безоговорочно сделали бы это.

      Тем временем, человек на сцене властным жестом заставил весь зал утихнуть.

      — Как я уже говорил, сегодня среди нас много новых друзей. Но, возможно, кто-то из них еще не понял всей глубины основ нашей «Организации». Есть ли здесь все еще сомневающиеся в необходимости достижения состояния пацем? Есть ли сомневающиеся в истинности моих слов? — пастырь грозно «просканировал» весь зал.

      — Есть! Точно есть! — раздался голос позади Игната. Он вздрогнул от неожиданности и обернулся.

      Одна из женщин, тех самых, из ближайшего окружения покойной тетки, стояла, выпрямившись во весь рост, и обличающим жестом указывала на Игната.

      — Анна, вы уверены в этом? — пастырь хитро прищурил глаза.

      — Да, учитель. Я лично знаю этого человека. Он — племянник одного из наших самых верных приверженцев. Он сомневается, ему нужно помочь!

      Игнат вжался в кресло, пытаясь спрятаться от любопытствующих глаз. Взгляды всех собравшихся были прикованы к его персоне: люди оборачивались, привставали, вылезали в проход между рядами для того, чтобы увидеть того нечестивца, что сомневается в божественной составляющей бозона Хиггса.

      Игнат жалобно посмотрел на Филиппа, словно прося поддержки и заступничества, но тот только беспомощно развел руками.

      — Идите сюда, молодой человек! — позвал его пастырь.

      Такого поворота событий Игнат не ожидал. Это полностью выбивало его из намеченной колеи, не позволяя действовать по собственному сценарию, а он очень не любил быть застигнутым врасплох.

      Сзади его стали тормошить за плечи со словами:

      — Иди! Иди, давай!

      Подобное ощущение складывается в том случае, когда на прошлых двух уроках ты отвечал два раза подряд, и, заполучив хорошие оценки, сидишь себе, абсолютно не подготовившись и расслабившись. И вдруг бдительный преподаватель снова вызывает тебя к доске: все это нелогично, неправильно — и ты выходишь на всеобщее обозрение, даже не зная темы урока.

      Не заставляя себя долго ждать, Игнат поднялся с насиженного места, одернул рубашку и направился к сцене. Все это время пастырь не сводил с него проницательного взгляда, отставив правую руку с бамбуковой тростью в сторону, а левой почесывая полосатую бороду.

      Легкой, слегка подпрыгивающей походкой Игнат приблизился к маленькой лестнице и, за секунду преодолев несколько ступенек, подошел к пастырю.

      — Представьтесь, пожалуйста, — пастырь протянул ему микрофон.

      — Здравствуйте, меня зовут Игнат, — отвечать пришлось незамедлительно.

      — Уже неправильно, — пастырь размашистым шагом прошелся по задней части сцены, — начни с того, что ты — человек неверующий, а уж потом называй свое имя.

      — С чего вы взяли, что я неверующий? — удивился Игнат, забывая следить за реакцией зала.

      Пастырь негромко хмыкнул и быстро приблизился к нему.

      — Значит, ты хочешь сказать, что ты веришь в частицу Бога, заключенную в бозоне Хиггса?

      — Я этого не говорил, — Игнат слегка опешил, на вопросы подобного рода он не отвечал никогда, тем более при всем честном народе, поэтому он растерялся.

      — Так, так, — медленно произнес пастырь, — я вижу, что ты окончательно запутался, потому что, кроме своего имени, ты не можешь сказать ничего.

      От него исходила некая сила, подавляющая всяческое сопротивление. Игнат чувствовал эту силу и неосознанно признавал ее власть над собой. Пастырь словно ощущал кожей его мысли, он уже заручился поддержкой зала и был готов манипулировать всей массой или каждым человеком по отдельности.

      Игнат тоже любил власть, но не для того, чтобы злоупотреблять ею, а так, власть ради сладкого осознания обладания ею: просто иметь, держать в своих руках, не делая клинок из куска стали. Игнат просто руководил людьми, в то время как пастырь подчинял их себе.

      — Так вот, мой сомневающийся друг, — обратился он к Игнату, — как ты считаешь, все ли в природе наделено силой жизни?

      Игнат не знал, куда девать руки, поэтому заложил их за спину.

      — Ну, наверное, ну…да, — ответил он с осторожностью.

      — Деревья, реки и горы наделены силой жизни? — с упором на слово «жизни» продолжал пастырь. — Птицы, звери и насекомые наделены силой жизни?

      У Игната от умственного перенапряжения начал нервно зудеть затылок, и он уже потянулся было к волосам, однако почесаться не решился и сунул руку в карман.

      — Вынь руки из карманов, когда с тобой разговаривают! — пастырь рявкнул так, что Игнат вздрогнул и едва не вытянулся по струнке смирно. — Получается, что все вокруг наделено силой природы, а ты — нет! — нотка ехидства прозвучала в его голосе.

      — Почему? — Игнат ничего не понимал.

      — Потому что ты спрашиваешь.

      В зале зааплодировали. Пастырь снова деловито прошелся по сцене, резко развернулся и остановился напротив Игната.

      — Для того, чтобы перестать сомневаться, необходимо прийти к познанию пацем. Для того, чтобы прийти к познанию пацем, необходимо уметь наблюдать, — он взял свою трость обеими руками и поднес ее прямо к глазам Игната, — наблюдай!

      — Я приду к познанию, если буду наблюдать трость? — при других обстоятельствах Игнат прыснул бы со смеху в такой момент, но здесь и сейчас ему было совсем не смешно: он был абсолютно обескуражен и сбит с толку.

      — Важно не то, ЧТО ты наблюдаешь, а что ТЫ наблюдаешь! — с этими словами пастырь взял свою трость за один конец и с силой ударил Игната, пытаясь попасть по голове.

      Тот быстро успел среагировать, прикрывшись руками. Удары следовали один за другим: по плечам, затылку, пальцам. Было больно, стыдно и непонятно: почему и за что? По мере возможности укрываясь от ударов, Игнат бочком хотел отскочить на край сцены, но запнулся и упал, опершись на согнутую в локте левую руку и выставив вперед правую раскрытой ладонью вперед.

      Зал молчал. Переход пастыря от слов к действию был до такой степени резким и не поддававшимся никаким законам логики, что люди попросту не знали, как им реагировать. Игнат не видел, как Филипп, сжав кулаки, поднялся со своего места, но его немедленно усадили обратно.

      Рука пастыря с тростью застыла в воздухе, не решаясь на очередной удар. Он медленно опустил ставшую ненужной деревяшку и отбросил ее в сторону. Та откатилась в угол сцены с глухим звуком. Затем он склонился над Игнатом и с добродушной улыбкой протянул ему руку.

      Игнат пристально посмотрел в его хитрые прищуренные глаза, и над головой пастыря загорелась предупреждающая надпись: «Враг».

      В зале продолжала царить гробовая тишина. Зрители замерли в напряжении, ожидая реакции Игната. Все любят последовательных и предсказуемых людей, чувствуют себя с ними надежно, стабильно и безопасно. Игнат совершенно не хотел, чтобы его любили за подобные качества, более того, нередко он и сам выкидывал непредсказуемые штуки, но в этот момент, когда он здесь один, а все остальные — там, Игнат за доли секунды решил подчиниться неписаным правилам и не хватать быка за рога. Он мог бы оказать достойный отпор, но тогда двери секты оказались бы для него закрыты навсегда, и сдержать свое обещание, данное другу, не представилось бы возможным. А Игнат был человек своего слова, поэтому он ухватился за протянутую руку и быстро поднялся с пола.

      Зал загудел от бурных аплодисментов.

      — Ты все еще продолжаешь в чем-то сомневаться? — спросил пастырь, вполоборота повернувшись к Игнату.

      Тот был так огорошен событиями, что не нашел ничего другого, как отвечать то, чего от него хотят.

      — Нет, я уже ни в чем не сомневаюсь. Мы все — частицы Бога.

      Пастырь вышел на край сцены и развел руки в стороны.

      — Вы слышали, друзья мои? Сейчас на ваших глазах свершилось чудо! Игнат проникся нашими словами, и все его сомнения рассеялись! Поздравим же его! — и он начал аплодировать, подначивая зал к действию.

      В ушах шумело, а перед глазами плясали блуждающие огоньки, когда Игнат спускался со сцены и еле передвигал ногами по ковровой дорожке, стремясь попасть на свое место. Отовсюду слышались поздравления, люди вскакивали со своих кресел, пожимали руки и ободряюще похлопывали его по плечам. Все вокруг было странно, до отупения просто и неожиданно.

      Когда Игнат, наконец, опустился на сиденье, сзади он услышал тихий шепот. Он был настолько ядовит, что разъедал барабанные перепонки, а желчные слова поражали мозг:

      — Ну как? Понравилось?

      Игнат заставил себя растянуть губы таким образом, чтобы в его улыбке не было ни капли боли, ни капли удивления или подавленности, обернулся, обхватив спинку кресла, и смело посмотрел в глаза обеим женщинам:

      — Мне очень понравилось, почаще бы так.

      Есть такие люди, выражение лиц которых за доли секунды меняется в зависимости от того, в каком они настроении, оно меняется настолько резко, что со стороны это кажется очень смешным. Вот и сейчас, произнося свои мерзкие слова, женщина саркастично улыбалась, а, получив ответ, мало того, что она перестала это делать, так еще и уголки ее губ моментально сползли вниз.

      Игнат хохотнул и отвернулся.

      — Ты как? — спросил Филипп.

      — Да ничего, — махнул рукой Игнат, — только все как-то непонятно.

      — Посмотри на детей, — Филипп указал Игнату ряд, где сидели малыши. — Они не шумят, не бегают, просто сидят и смотрят.

      — И что? — не понял его Игнат.

      — А то, что в их возрасте так себя не ведут. Детей явно чем-то опоили, чтобы те сидели спокойно.

      Игнат не знал, что на это ответить. Он просто пожал плечами, ему очень хотелось домой, но семинар все еще продолжался.

      На сцену вышла высокая немолодая женщина в длинном светлом платье и низким приятным голосом начала объяснять, каким именно образом нужно входить в состояние пацем. Из ее лекции Игнат понял одно: если достигнуть этого пацема, то перестанешь быть восприимчивым ко всем болезням и другим подобным невзгодам, потому что в этом состоянии бедам просто не за что зацепить человека.

      Голос ее был мягким, тягучим, плавно убаюкивающим. Люди сидели тихо, не сводя с нее умиленных взглядов. Было что-то необычное в переходе от громких будоражащих фраз предыдущего оратора к тихим и спокойным словам новой проповедницы. В какой-то момент Игнату показалось, что от женщины на сцене исходит неестественное свечение. Как будто солнце стояло у нее за спиной, трепетно окутывая всю ее фигуру своими лучами. Игнат перевел взгляд на Филиппа, нервно постукивающего кроссовкой по полу, потом опять на женщину — свечение не исчезло, напротив, оно разгорелось еще сильнее. Оно непрерывно росло и двигалось по сцене вместе с женской фигурой.

       Игнат пихнул Филиппа локтем:

      — Ты это видишь?

      — Что? — не понял тот.

      — Ауру, свечение, сам не понимаю.

      Филипп помахал ладонью с растопыренными пальцами перед его лицом.

      — Ты еще в первый раз на лекции, а уже поддался влиянию. Легко же тебя загипнотизировать, — усмехнулся Филипп.

      — Никто меня не загипнотизировал. И я не в трансе. Я тут вообще пострадавшая сторона, — Игнат потер болевшие от ударов покрасневшие пальцы.

      — И как это палка о тебя не сломалась, — не унимался Филипп.

      — Сам удивляюсь, — Игнат принялся поправлять кудри, выпавшие из-под резинки, — и меня тоже нелегко сломать, я живучий гад, всегда выживу и выползу.

      Боль только сейчас начала давать о себе знать. В состоянии стресса Игнат никогда ее не чувствовал: он ли бил или били его — никогда громадный выброс адреналина не позволял сломиться под чьим-нибудь упорным натиском. Ни теперь, ни тогда, когда его, еще новоиспеченного новобранца, избивали кирзовыми сапогами, требуя отдать пластиковую карту, на которую ему мать перечисляла деньги. Ни крика, ни мольбы о пощаде. Никогда. Не верь, не бойся, не проси — эта фраза всегда жила в его сознании и, в основном, руководила его действиями по жизни.

      — Сейчас закончится семинар, и мы подойдем к Лизе, сделаем вид, что очень заинтересовались всем этим, — быстро заговорил он на ухо Филиппу, — посмотрим, что из этого выйдет.

      Тот молча кивнул головой.

      Наконец, затянувшийся на полтора часа семинар подошел к концу. Пастырь Трофимов и проповедница в длинном платье вышли на сцену, держась за руки, и поздравили всех с очередным шагом навстречу «частице Бога» и осознанию состоянии пацем.

      Люди начали постепенно расходиться, делясь друг с другом своими впечатлениями, и выглядели вполне довольными состоявшимся мероприятием. Филипп метнулся наперерез Лизе, боясь упустить ее из виду.

      — Что еще? — резко бросила она вместо приветствия.

      В руках Лиза нервно теребила маленькую сумочку, то и дело беспокойно поглядывая на своих «подружек», стоявших здесь же, в двух шагах.

      — Здравствуй, Лиза, — с мимолетной улыбкой Игнат вынырнул из-за спины Филиппа, — у вас замечательная организация! Все очень душевно и доходчиво объясняется.

      Взгляд Лизы смягчился. Она махнула рукой своим подругам, давая понять, что опасности нет и они могут идти. Краем глаза Филипп уловил, что та самая «надзирательница», словно цыплят, подгоняя детей впереди себя, вышла из зала. Лиза шагу не сделала в сторону дочери, даже не взглянула на нее.

      Игнат смотрел на супругу своего товарища и совсем ее не узнавал: она как будто высохла, ожесточилась, абстрагировалась ото всего, что не касалось ее нынешнего образа жизни. Взгляд стал колким, подозрительным, а движения — дерганными и неуверенными. По-видимому, она уже сожалела о том, что отпустила свое окружение, и теперь чувствовала себя неуютно.

      — Лиза, а куда увели… — начал было Филипп, но каблук туфли Игната, аккуратно опущенный на носок его кроссовки, заставил оборвать неправильную фразу.

      — А куда ушел пастырь Трофимов? — встрял Игнат, перебивая друга. — Мне очень хотелось узнать побольше о бозоне Хиггса. У меня тетушка в вашей организации состояла, мне все рассказывала и рассказывала, да вот умерла недавно. А я уже привык слушать. Так как? Ты можешь договориться насчет меня?

      — Я бы тоже поучаствовал за компанию, — робко добавил Филипп, боясь все испортить.

      На лице Лизы читалось недоверие, которое она испытывала к мужчинам, в особенности к своему мужу. Она не верила в то, что Филипп, угрожающий разнести все здание «Организации» в щепки на прошлой неделе, теперь смирился и решил поменять свою точку зрения.

      Игнат молчал, глядя Лизе прямо в глаза в ожидании ее решения, а Филипп упорно разглядывал край ковровой дорожки, который замахрился и выглядел неопрятно.

      Положение спас сам пастырь, выплывший, как большой крейсер, откуда-то из глубины служебного помещения. Он был без трости, позволяя рукам без дела болтаться вдоль туловища. Увидев его, Игнат постарался не выдать своего волнения, вонзив короткие ногти в ладони.

      — Проводим мирную беседу? — пастырь фальшиво улыбнулся и подхватил под руки Лизу и Филиппа.

      Игнат остался стоять один, как раз напротив растерявшейся внезапным появлением пастыря пары. Лиза быстро освободилась от обхватившей ее локоть руки и что-то быстро зашептала Андрею. Тот терпеливо выслушал ее, и белозубая улыбка все это время не сходила с его лица.

      — Иди, Лизонька, к себе, я тут сам разберусь с молодыми людьми, — сказал он, слегка подталкивая ее в сторону выхода.

      Лиза метнула суровый взгляд в сторону мужа, полностью игнорировала Игната, слегка склонила голову перед пастырем и торопливо пошла к распахнутым дверям. Зал практически опустел.

      Трофимов подошел к стене, на которой висело множество фотографий различного размера, и подозвал мужчин к себе. Игнат с Филиппом послушно приблизились и начали с деланным интересом разглядывать цветные снимки. И чем дольше они разглядывали, тем больше их интерес сменялся на неподдельный: то тут, то там мелькали лица известных политиков и звезд эстрады. Некоторые — в компании пастыря Трофимова. Попадались и совершенно незнакомые лица.

      — Вот видите, какие люди оказывают нам поддержку, — самодовольно хвастался Трофимов.

      Возможно, большинство всех знаменитостей понятия не имело, с кем фотографируется вообще, а возможно, и состояло в «Организации», оказывая ей активную финансовую поддержку. Ни Игнат, ни Филипп этого не знали, но «доска почета» их впечатлила.

      — Итак, друзья мои, — пастырь хлопнул в ладоши. — Ваше стремление к истине похвально. Завтра ждем вас в десять утра возле главных ворот. Не опаздывайте. Ровно в десять к калитке подойдет человек и отведет вас на наш утренний тренинг. Итак, до завтра.

      — До завтра, — отозвался Филипп.

      — Ага, — Игнат развернулся и первым направился к выходу.

      Они торопливо покинули территорию «Организации». Почти все автомобили, стоящие на парковке, разъехались. Остались только их машины, да еще пара чьих-то очень дорогих иномарок.

      — Господи, это какой-то кошмар, — Игнат болезненно потер виски, заставляя отступить легкую головную боль. — Всего полтора часа какого-то бреда, а я себя чувствую словно после четырех пар «статистики» без перерыва.

      — А мне — нормально. Я не слушал, — Филипп нервно забренчал брелками с ключом от машины. — С детьми все время один человек. Понаблюдаем еще немного и вылучим подходящий момент, чтобы забрать Сашу. Я дал себе клятву не выкурить ни одной сигареты до той поры, пока не заберу дочку домой.

      — Тяжело, наверное, тебе придется. Так, я не понял, куда они все ушли? Где они живут? Уж точно не в этом здании, значит, есть еще какое-то место.

      — Да, люди, которые поотдавали свои квартиры и побросали семьи, живут в пятиэтажном доме по типу общежития в двух остановках отсюда. Там же находятся и дети. Но из этого дома Сашу точно не забрать: там железный забор и серьезная охрана, я все проверял. Немного подождем, присмотримся и будем действовать по обстоятельствам.

      — Хорошо, — выдохнул Игнат, глядя на часы, — я ужасно устал. А еще дома мать будет капать на мозги. Очень тяжелый вечер.

      — Ладно, — Филипп ободряюще хлопнул товарища по плечу. — Завтра встречаемся здесь же. Счастливо!

      — До завтра, — Игнат сел на водительское место и на секунду прикрыл глаза.

       Домой не хотелось, но деваться было некуда. И сюда ехать на следующий день тоже не хотелось. Лучше бы завтра был понедельник, а еще лучше, чтобы понедельник наступил прямо сейчас. Чтобы сразу оказаться на работе в собственном кабинете, с головой уйти в проекты и не думать ни о «частице Бога», ни о домашних разборках. Как в старом мультфильме, он бы с радостью продал свое время вплоть до понедельника. Не то, что продал, а даже подарил, лишь бы не проходить через весь этот предстоящий кошмар. Но выхода не было, и Игнат с хмурой миной на лице отправился домой.

      К его величайшему удивлению, ни мать, ни отец не заговорили о вчерашнем, увлекшись изготовлением домашних пельменей. На единственный вопрос матери: «Где ты был?» — Игнат ответил, не моргнув глазом: «В секту ходил». Не поверив, мать с отцом переглянулись и снова продолжили свое монотонное занятие, не приобщая к нему Игната.

      Прихватив собой пакет с яблочным соком и бросив на ходу: «Ужинать не буду», — Игнат скрылся в своей комнате.

                Часть четвертая

  Игнат проснулся в девять. Взглянув на часы, он быстро сел на кровати, нашаривая босыми ногами свои тапки.

      В квартире царила тишина, но на всякий случай Игнат заглянул в каждую комнату, убеждаясь в том, что родители точно уехали на дачу и никто не будет приставать к нему с лишними вопросами. Термометр за окном показывал двадцать градусов — августовская жара подкрадывалась неумолимо, обещая заявить о себе во всю силу к полудню. Сверившись с погодой в интернете и отметив про себя разбежку в два градуса, Игнат раздосадовано покачал головой, цыкнул зубом и прошлепал тапками по ламинату в сторону электрочайника.

      Наспех позавтракав вкусными блинчиками, заботливо приготовленными матерью накануне, Игнат быстро оделся, поспешно расчесал густые непослушные волосы, прихватив их тонкой резинкой, и хотел уже было покинуть квартиру, как вдруг, вспомнив о нешуточных поборах в «Организации», остановился. Оценив содержимое кошелька, он решил, что денег может не хватить, поэтому, вернувшись в свою комнату, он достал из заначки несколько крупных купюр и только тогда вышел из дома.

      Дорога была пустой, словно все люди уже успели выехать за город или попросту еще не проснулись. Солнце слепило так, что не помогали ни опущенный козырек, ни затемненные очки. Наконец, машина повернула, подставляя огненному шару местами побитый капот. На горизонте показался знакомый забор с металлической калиткой, возле которой уже маячил Филипп, по своему обыкновению, бренча связкой брелков.

      Игнат не опоздал. Он вообще никогда не опаздывал и очень не любил, когда другие позволяли себе эту роскошь.

      Тщетно пытаясь прикинуть, в каком положении будет находиться солнце через пару часов, он поставил машину под большим раскидистым деревом, мысленно думая о том, что наверняка не угадал с тенью, и через пару часов ему придется погружаться в индивидуальное пекло.

      — Ты деньги взял на всякий случай? — поинтересовался Филипп вместо приветствия.

      — Да, правда, чуть не забыл, — Игнат приблизился к другу и протянул ему руку в качестве приветствия.

      — Уже без двух минут, — Филипп ответил рукопожатием и снова забренчал брелками.

      — Сейчас нас заберут, — Игнат приложил ухо к металлической калитке, но не услышал за ней никакого движения: слишком толстым был слой металла, и слишком мягкими были подошвы тех, кто уже приближался к двери с обратной стороны.

      Клацнул замок, и калитка распахнулась, слегка стукнув Игната, не успевшего отпрянуть в сторону. На пороге возникло двое незнакомых мужчин, по телосложению и одежде очень похожих на охранников.

      — Вы к кому? — на всякий случай спросил один из них.

      — К пастырю Андрею, он должен был предупредить, что мы придем, — изо всех сил пытаясь смягчить выражение своего лица и придать голосу больше уверенности, ответил Филипп.

      — Проходите, — мужчины гостеприимно расступились.

      Один из охранников шагал впереди, якобы показывая дорогу, а второй тянулся сзади, на всякий случай контролируя поведение новых адептов.

      Игната с Филиппом провели через коридор мимо дверей зрительского зала и пригласили зайти в небольшое помещение, откуда доносились голоса уже пришедших людей.

      По пути Игнат успел заметить еще одну пластиковую дверь, очевидно ведущую в некое подобие офиса, и дверь с надписью «Санузел». Один из охранников первым заглянул в комнату и сообщил кому-то в ее глубине:

      — Я привел их.

      — Хорошо, — раздался в ответ мягкий знакомый голос, — пусть заходят.

      Охранник сделал рукой приглашающий жест, и Игнат с Филиппом наконец-то попали на негласное собрание узкого кружка сектантов.

      Комната была достаточно просторной, с голыми стенами, окрашенными белой краской, лишенной окон и освещавшейся мощными люминесцентными лампами. Обстановка была наподобие студенческой аудитории: с одной стороны — обычные деревянные столы со стульями, а с другой — учительский стол с удобным креслом на колесиках. У самой дальней стены расположилось несколько шкафов с книгами — таким образом, для полной картинки не хватало только школьной доски. Передние столы были немного сдвинуты, освобождая место для стульев, выстроенных в круг.

      Людей было немного: две пожилые женщины уже успели занять свои места и что-то оживленно обсуждали друг с другом, рядом с ними враскорячку сидел очень толстый мужчина. Его рубашка на необъятном животе была готова вот-вот треснуть, она расходилась в разные стороны, позволяя густой черной растительности выглядывать на свет божий, и держалась изо всех сил если не на пуговицах, то на честном слове. Игнат подумал, что если бы мужчина сейчас чихнул, то рубашка непременно бы треснула, не пережив такого напряжения.

      Симпатичная девушка с распущенными светлыми волосами что-то изучала в своем телефоне, присев на край одного из столов, а из стороны в сторону, как заведенный, с заложенными за спину руками вышагивал маленький плюгавый человечек с узкими глазами-щелочками и лицом, опухшим от постоянного пьянства. Он что-то неразборчиво бормотал себе под нос, изредка останавливаясь и подтверждая свои слова рваной жестикуляцией, после чего снова закладывал руки в неизменный замок и опять возобновлял свое движение по хорошо изученной траектории.

      Из конца комнаты показалась проповедница, намедни читавшая лекцию о пацеме, та самая, «с подсветкой», только на этот раз сияние ее покинуло, и звали ее, кажется, Ксенией. В руках она держала небольшой резиновый мяч с веселыми цветочками и периодически ударяла им о пол, вовремя подхватывая его на лету. Вблизи она выглядела намного старше, чем со сцены: высокая, дородная, этакая русская Матрена «бальзаковского» возраста с двойным подбородком и большой каштановой куксой на макушке.

      Пастыря Андрея нигде не наблюдалось.

      Глядя на все это собрание, Игнат толкнул Филиппа локтем, привлекая его внимание к себе, и обхватил голову руками, в ужасе открыв рот и вытаращив глаза наподобие человека с картины «Крик» Эдварда Мунка. Настроенный решительно Филипп едва сдержался, чтобы не отвесить товарищу подзатыльник.

      — Здравствуйте, здравствуйте! — с радостной улыбкой Ксения приблизилась к мужчинам. — Мы очень рады приветствовать вас в нашей дружественной компании. Здесь все свои и все на «ты», так что занимайте места в кружке, и мы начинаем практическое занятие, цель которого — избавление от комплексов и страхов. Пожалуйста, располагайтесь! — держа в одной руке цветастый мяч наподобие каравая, другой она плавно указала на свободные стулья.

      Когда, наконец, все расселись, Ксения взяла с учительского стола несколько листов бумаги и горсть шариковых ручек и раздала их каждому. На бумаге был напечатан список из десяти вопросов, отвечать на которые нужно было просто: «Да» или «Нет».

      — Заполните, пожалуйста, анкету, она небольшая и легкая, а потом мы перейдем к нашей основной цели.

      Филипп, по своему обыкновению, принялся щелкать наконечником ручки, читая немудреные вопросы, а Игнат начал сразу отвечать, разбираясь по ходу дела: «Итак. Имя, Фамилия, тут ясно, дальше:

      1. Счастливы ли вы? Да, бесспорно.

      2. Бывает ли у вас депрессия? Бывает, но напишу наоборот, а то еще в душу полезут.

      3. Вас били в детстве родители? Хм, а кого не били? Напишу, что не били.

      4. Вы боитесь остаться без работы? Вообще-то, да.

      5. Вы довольны своей внешностью? Доволен.

      6. У вас когда-нибудь были проблемы с законом? Нет, не было.

      7. Вы любите своих родителей? Просто обожаю.

      8. Ваша депрессия длится дольше одного дня? Провокационный вопрос. Исходя из того, что во втором пункте я ответил „нет“, то что я должен писать здесь? Так, у меня не бывает депрессии, поэтому она не может длиться больше одного дня, и поэтому ее нет. Бред какой-то. Напишу „нет“.

      9. У вас есть страхи из детства? Не помню. Нет у меня никаких страхов.

      10. У вас есть обиды на друзей? На сердитых воду возят, нет у меня никаких обид. Все».

      В самом конце Игнат пририсовал улыбающийся смайлик и отдал бумагу Ксении. Она быстро пробежала текст глазами, слегка улыбнулась и стала ждать, когда остальные справятся с тестом. Дольше всех ковырялся мужчина с испитым лицом, он кряхтел, подносил бумагу прямо к глазам, говорил, что это никому не нужно и не интересно, на что Ксения поглаживала его по коленке и уговаривала отвечать на вопросы побыстрее.

      Когда, наконец, работы были собраны и отправлены в ящик письменного стола, Ксения поздравила всех с очередной встречей и приступила к практическому занятию:

      — Итак, дорогие друзья, как я уже говорила раньше, бозон Хиггса — это «частица Бога», ведь именно он является основателем мира, носителем электромагнитного поля вселенной и дает возможность существования атомам, из которых состоит мир и мы с вами.

      — А разве не Бог создал мир? — Игнат не удержался, чтобы не нарушить мирный монолог.

      Не давая возможности Ксении ответить, одна из пожилых женщин, сидевшая как раз справа от Игната, доверительно заговорила:

      — Да, в это трудно поверить, я тебя очень хорошо понимаю, вначале мне тоже было очень трудно принять все это, но, когда прошло немного времени, я все осмыслила и осознала, как на самом деле зарождалась Вселенная, — она говорила все это так, будто делилась своей тайной, чем-то очень сокровенным и близким для нее.

      Не позволяя Игнату даже рта раскрыть, вторая пожилая женщина тут же поддержала ее:

      — Все это станет понятнее, когда ты поймешь, что миром правит хаос и все люди в нем пребывают.

      Тут в разговор снова вступила Ксения:

      — Мы все блуждаем в лабиринтах темной энергии, когда воспринимаем Библию как некую аксиому. Там сказано все верно, но не до конца раскрыта сущность божественного начала. Вот, например, в Библии говорится, что вначале Бог создал из ничего невидимое небо, а потом сотворил из него землю, то есть материю, из которой потом создал весь наш видимый, вещественный мир. А ведь мы с вами знаем, что божественное поле заполняет собой все пространство во Вселенной, следовательно, и порождается оно бозоном Хиггса, а значит, являясь «частицей Бога», бозон и создал Вселенную, — с этими словами Ксения посмотрела на Игната с таким видом, что его вопрос, появившийся на пустом месте и вообще не имеющий никакого права на существование, исчерпал себя полностью, и добавила, — теперь ты понимаешь, как трудно вначале принять весь этот момент истории?

      Игнат судорожно сглотнул, усиленно «переваривая» полученную только что информацию, и утвердительно кивнул головой.

      Плюгавый мужчина, скрестивший руки на груди и свесивший голову на плечо, шумно захрапел.

      — Разбудите его, пожалуйста! — попросила Ксения.

      Светловолосая девушка слегка потрясла нерадивого слушателя за плечо. Тот мигом очухался, смешно раскинув руки и ноги в стороны, словно не понимая, каким образом он оказался в этом месте, и, пробормотав неприличное слово, принял удобное положение на своем жестком стуле.

      Убедившись в том, что сейчас все взгляды направлены на нее, Ксения задорно хлопнула в ладоши и тряхнула головой, заставляя всколыхнуться второй подбородок.

      Все приосанились и приободрились. Ксения подняла с пола свой мяч, лежащий все это время под стулом, и огласила правила игры:

      — Друзья, сейчас я встану в центр круга и каждому из вас буду бросать мяч. Кто поймал, должен быстро, не задумываясь, ответить на вопрос: чего он боится больше всего на свете. Бросаю не по порядку, так что будьте внимательны! — с этими словами она повернулась к блондинке. — Чего ты боишься?

      — Не выйти замуж, — ответила та, бросая мяч обратно.

      Ксения поймала мяч и бросила его одной из пожилых женщин.

      — Конца света, конечно же, его самого.

      — Чего ты боишься больше всего?

      — Умереть от диабета, — с трудом поймав мяч, ответил полный мужчина.

      — Чего ты боишься больше всего?

      — Смерти близких, — ответил Филипп, принимая эстафету.

      — Чего ты боишься больше всего?

      — Того, что внучка опять наркоманкой станет, — ответила вторая пожилая женщина и вытерла слезинку тыльной стороной ладони.

      — Чего ты боишься больше всего?

      — Вас всех тут боюсь! — плюгавый мужчина не справился с мячом и неуклюже бросил его куда-то в сторону.

      Шустро подскочив со стула, Игнат успел остановить мяч ногой, не позволяя ему закатиться в самый дальний угол. Ловко подхватив резиновый снаряд и вернувшись в круг, Игнат приблизился к Ксении почти вплотную и со словами: «Войны», — вложил мяч в ее руки.

      Она взяла его, с легкой улыбкой глядя на Игната в упор. Ее темные глаза, слегка раскосые, магнетически притягивали, коварно завораживали и не позволяли не только отвести от них свой взгляд, но даже моргнуть или пошевелиться. Какое-то время они так и стояли, друг напротив друга, обхватив цветастый мяч с обеих сторон.

      «Глубина, глубина, я не твой», — с трудом всплывало в затуманенном мозгу, но сопротивляться этому гипнотическому воздействию не хватало сил. Вместо темных глаз Ксении перед лицом Игната начали вспыхивать огненные шары, перед ним все поплыло, как будто реальность начала изменяться.

      — Апчхи! — полный мужчина все же чихнул.

      — О Господи! — воскликнула блондинка и брезгливо отвернулась, когда пара пуговиц все же отлетела от несчастной рубашки, позволяя толстому животу улечься на коленях.

      Филипп громко захохотал. Ксения дернулась, и Игнат вышел из транса, выпустив, наконец, мяч из рук.

      Слегка пошатываясь, он уселся на свое место.

      — Ну и теперь, друзья мои, давайте соберем пожертвования на развитие нашей «Организации укрепления силы Духа и Воли», а потом нас ожидает единение с частицей жизни Евгении, отошедшей на днях в мир иной, — как ни в чем не бывало сказала Ксения, доставая из ящика зеленый пластиковый лоток.

      Все дружно потянулись за кошельками. Игнат подсмотрел, сколько сдают пожилые женщины, и сдал столько же. На этот раз определенной суммы никто не называл, и каждый жертвовал столько, сколько считал нужным.

      По поводу того, куда именно они сейчас направляются, возникало много вопросов, но ни Игнат, ни Филипп не решились их задавать.

      Ксения открыла дверь и позвала охранников:

      — Вова, Леша, проводите, пожалуйста, наших гостей к автобусу, сейчас поедем.

      Все присутствующие мирным гуськом начали выходить из комнаты, как вдруг плюгавый мужчина выкрикнул какое-то ругательство, взял низкий старт и бросился бежать через весь коридор к главному выходу.

      — Ловите его! — вскричала Ксения в какой-то необъяснимой панике. — Он болен!

      Оба охранника бросились за мужчиной, быстро повалили его на пол и заломили руки за спину на глазах у всех остальных. Мужчина тщетно пытался сопротивляться, он бесполезно возил ногами по полу и истошно орал:

      — Всем расскажу, что тут у вас! Я всем расскажу! Люди! Бегите!

      Аккуратно растолкав свидетелей всего этого недоразумения, Ксения вышла вперед и скомандовала:

      — Вова, вези его в дом, а мы с Лешей поедем, сами справимся.

      Охранник, к которому обращалась Ксения, легко поднял дебошира и, продолжая заламывать ему руки, вывел из здания.

      — Это что еще за приступ психоза? — удивился полный мужчина, натягивая на себя пиджак, предусмотрительно прихваченный из дома.

      — Похоже, это не психоз, а жизненный опыт, — ответил ему Филипп достаточно тихо, но Ксения все равно услышала его слова.

      — Этот человек болен. Но мы поможем ему. Он просто всеми силами сопротивляется и отталкивает протянутую руку, не глядя на то, что в этой руке не камень, а хлеб, — с видимым сочувствием произнесла она.

      «С плесенью ваш хлеб», — подумал Игнат, выходя из здания.

      На улице было очень жарко. Нещадно обжигая кожу, полуденный зной давал о себе знать.

      — Под таким солнцем пару часов погуляешь и будешь как с курорта, — заметил Филипп, когда вся группа пересекла дворик.

      — Ты мое лицо видел? Куда же еще загорать? Меня и так за цыгана принимают, — рассерженно воскликнул Игнат, почему-то принимая эту фразу на свой счет.

      — Чего ты сразу заводишься? Я вообще тебя не имел ввиду! Не в себе после сеанса гипноза?

      — Наверно, — Игнат задумчиво потер переносицу.

      Маленькая группа адептов «Организации укрепления силы Духа и Воли» сиротливо, как стайка попугаев, выпущенных на улицу за ненадобностью, ютилась на крыльце возле калитки.

      Алексей все еще не подогнал автобус, а Ксения почему-то задерживалась. Игнат хотел было смеху ради повисеть и покачаться на металлической двери, но сразу обжег руки о горячий металл и бросил эту затею.

      — А что это был за оригинал, которого увели? — поинтересовался Филипп у одной из пожилых женщин, производившей впечатление человека, сведущего во всех областях.

      — О, — радостно оживилась та, не упуская любую возможность поговорить, — Игорь лечился в реабилитационном центре, он алкоголик, ну, вы уже поняли.

      — Да, он похож на такого, — поддакнул Филипп, всем своим видом, выражающим полную готовность к восприятию любой информации, показывая крайнюю заинтересованность.

      — Так вот. Он лечился в реабилитационном центре, его туда дети положили. А наша «Организация» как раз помогает таким людям, как он, восстанавливаться и обрести себя. Так вот, Андрей Андреевич…

      — Трофимов, что ли?

      — Он самый. Андрей Андреевич напрямую обратился к родственникам Игоря и предложил свою помощь.

      — Андрей Андреевич что, имеет доступ к спискам больных и адресам родственников?— осторожно спросил Филипп.

      — Ну, этого я не знаю, однако дети Игоря согласились и поселили отца в нашем «доме благодати», так мы его называем. Там и бывшие наркоманы, и просто больные люди.

      Внутри у Филиппа все похолодело, как только он представил, с какими элементами делят территорию Лиза и Саша.

      — А вот Олег Геннадьевич, — она указала на полного мужчину, который активно потел в своем пиджаке и обмахивался носовым платком, — он лежал в больнице после гипертонического криза, к нему тоже обратились из нашей «Организации» с предложением о помощи, и он его принял.

      — Да, — вступил в разговор Олег Геннадьевич, — мне обещали помочь сбросить лишний вес.

      — Помогло? — Филипп пристально посмотрел на его одутловатое лицо, покрытое испариной.

      — Я себя чувствую намного лучше, — уловив скептицизм в его голосе, Олег Геннадьевич обиженно отвернулся.

      — А Маша, — болтливая собеседница указала на блондинку, в это время разговаривавшую по телефону, — попала к нам с тренингов «Как выйти замуж за миллионера», там ей не помогли, зато уж здесь точно в ее судьбе произойдет переворот.

      — Я даже не сомневаюсь в этом. О! Наверное, это за нами! — Филипп оживился, увидев темно-синий микроавтобус, останавливающийся как раз напротив уже успевшей заскучать горстки людей.

      Калитка хлопнула — и на улице появилась Ксения с небольшим черным пакетиком в одной руке и пятилитровой бутылкой в другой.

      — Давайте мне, — Филипп тут же забрал у нее тяжелую ношу, на что Ксения ответила кокетливой улыбкой.

      — Друзья, давайте садиться в автобус. Сегодня нам еще необходимо сделать самое главное: посетить последний дом Евгении! Рассаживайтесь скорее по местам! — она распахнула дверцу маршрутки и, когда последний человек занял свое место, она заботливо проконтролировала, все ли удобно устроились, и уселась рядом с водителем.

      В салоне работал кондиционер, поэтому ехать было комфортно и даже почти весело, если бы все пассажиры не осознавали того, что едут на кладбище. Для поднятия боевого духа своих адептов Ксения включила музыку: мелодия доносилась из пыльного динамика, ненавязчиво заставляя пассажиров кивать ей в такт.

      — Игнат, мне кажется или я сквозь музыку слышу глухой вой? — тихо спросил Филипп, стараясь, чтобы никто из посторонних его не услышал.

      Игнат сидел, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, пытаясь уловить каждый звук, каждую ноту хитросплетенной симфонии. Такая необходимая прохлада в полуденный зной и легкая мелодия после напряженной беседы действовали расслабляюще. Игнат просто растворился в успокаивающей атмосфере. Ему почудился запах мяты, и почему-то возникла идея, что, если бы мята могла звучать, то звучала бы она именно так, как эта мелодия.

      — Эй, — Филипп начал тормошить его за плечо, — ты что? Заснул?

      Игнат медленно открыл глаза.

      — Похоже, задремал, — он выпрямился в кресле, — ты что-то спрашивал?

      — Вот почему ты такой восприимчивый ко всем этим внушениям?

      — Чего это я восприимчивый? Нет, я полностью контролирую ситуацию, — твердо сказал Игнат, где-то в глубине души начиная сомневаться в своем убеждении.

      — Ты слышишь какой-то вой на фоне музыки? Прислушайся: приглушенный, протяжный такой, — продолжал настаивать Филипп, слегка прищуриваясь и наморщив лоб, словно пытаясь мысленно передать Игнату свои звуковые ощущения.

      — Да, — помедлив, произнес тот, — что-то такое есть. То ли слова замедленные, растянутые… Я никак не могу разобрать… Если это слова, то на каком они языке, я тоже не понимаю.

      Филипп привстал со своего места, желая убедиться в том, что странные звуки слышат не только они. Но остальные пассажиры не выглядели настороженными и напряженными: пожилые женщины снова о чем-то тихо беседовали, Маша молча смотрела в окно, а Олег Геннадьевич задумчиво грыз ноготь.

      — Все сидят себе спокойно, похоже, что этот вой слышим только мы, — раздосадовано произнес Филипп, опускаясь в кресло.

      — Если бы ты мне не сказал, я бы тоже не обратил внимания. Может, они нам вообще внушают что-то, а мы и не понимаем, — перегнувшись через Филиппа, Игнат уставился в окно, — точно, на кладбище приехали.

      Микроавтобус остановился на парковке, и вкусившие искусственную прохладу люди снова были вынуждены погрузиться в августовское пекло.

      — Дорогие мои, здесь совсем недалеко, — подбадривала Ксения приунывший было народ, — идите за мной! Жара не страшна! «Частица Бога» повсюду с нами! — с этими словами она повернулась своей широкой спиной к подопечным и легкой плывущей походкой устремилась к центральному входу.

      На этот раз емкость с водой нес Алексей, держа ее за удобную синюю ручку. С каждым его шагом вода настолько заманчиво плескалась, а золотые блики солнечными зайчиками настолько притягательно ложились на ее прохладную поверхность, что Игнат ясно почувствовал жгучую жажду.

      Ксения вела свою группу людей, словно опытный экскурсовод: быстро, уверенно и целеустремленно. Олег Геннадьевич то и дело отставал, периодически вынимая из кармана ставший уже влажным носовой платок, и вытирал им шею и лицо. Пожилые женщины семенили бодро и уверенно, ни на шаг не отставая от бодрой предводительницы, будто они каждый день занимались спортивной ходьбой. Филипп, Игнат и Маша шли в середине. Девушка время от времени робко поглядывала на Филиппа, заблаговременно снявшего обручальное кольцо и выглядевшего печальным неприступным красавцем. Филипп в задумчивости шагал по дорожке, усыпанной гравием, и размышлял о том, что день, в принципе, проходит впустую, не позволяя приблизиться к дочери ни на сантиметр. А Игнат, облизывая пересохшие губы, не сводил глаз с вожделенной бутылки, магнетически притягивающей все его внимание.

      В самом начале кладбища располагались старые могилы с памятниками и оградами, но маленькая процессия продолжала идти дальше, уповая на то, чтобы подул хотя бы слабый ветерок, значительно облегчивший бы существование людей, изнывающих от жары.

      Наконец-то показались свежие захоронения: вытянутые холмики, обложенные венками с черными лентами, траурными корзинами и бывшими некогда живыми цветами, украшали деревянные кресты, величественно возвышавшиеся над всей этой мертвой красотой.

      Ксения остановилась у одной из могил, заваленной похоронными атрибутами до такой степени, что под ними, очевидно, просела земля, давя на грудь покойнику. С фотографии, приделанной к кресту, смотрела рябая женщина средних лет с выцветшими волосами цвета соломы. Судя по дате смерти на табличке, скончалась она три дня назад. Охапки роз, опаленные безжалостным солнцем, хрупкие и потемневшие, казались связками сухого хвороста, которыми обкладывали место сожжения очередной ведьмы.

      Ксения расставила своих подопечных в шеренгу и начала торжественную речь:

      — Здесь упокоился с миром один из наших самых верных адептов, человек, воистину познавший «частицу Бога», человек, сделавший очень много для нашей «Организации» и для всего человечества в целом.

      Водитель Алексей хотел было куда-то отойти, но, сочтя его предлог неблаговидным, Ксения не позволила отлучиться. Слегка отвернувшись в сторону, он разочарованно закатил глаза, думая, что выражение его лица останется незамеченным, но Игнат уловил то, с каким недовольством он шумно опустил бутыль с водой на землю, и насторожился.

      Что-то здесь было не так: не просто последнее торжественное слово на могиле умершей, а некая неспешная подготовка к таинственному ритуалу. Игнат перевел взгляд на всезнающих пожилых женщин. Судя по всему, они и сейчас все знали — настолько спокойными были улыбки, не сходящие с их губ, и искорки, сверкающие в их глазах. Игнат задумчиво почесал подбородок, взглянул еще раз на бутылку с водой, стоящую от него в паре шагов, и тяжело вздохнул.

      — Так вот, — глядя на мокрую от пота лысину Олега Геннадьевича, упорно преющего в своем пиджаке и не желающего расставаться с ним ни при каких обстоятельствах, Ксения поняла, что торжественную речь пора заканчивать, — друзья мои, сейчас мы с вами воссоединимся с «частицей Евгении», с частицей ее неповторимой энергии, чтобы запал ее активности и духовного процветания продолжал жить в нас и помогал творить добро, — с этими словами она раскрыла свой черный пакет и достала оттуда прозрачные одноразовые стаканчики и раздала их всем присутствующим.

      Алексей, присев на корточки возле бутылки, быстро свинтил с нее пробку. Все заметно повеселели, особенно Игнат, предвкушающий первый глоток живительной влаги.

      Эффектным движением Ксения извлекла из пакета небольшую садовую лопатку и, аккуратно раздвинув сухие цветы, зачерпнула первую порцию земли.

      Если бы Игнат мог побледнеть, то сделал бы это незамедлительно, но смуглая кожа была не в силах выразить тот ужас, который заставлял молодое сердце биться чаще, а карие глаза — распахнуться шире.

      С очень серьезным видом Ксения приблизилась к Игнату, стоявшему к ней ближе всех, и насыпала в его стаканчик немного черной земли. Игнат с тоской посмотрел на дно стакана, покрывшееся могильным гумусом, как смотрит нищий, просящий подаяния, когда ему в руку кладут буханку хлеба вместо денег.

      — Я не буду это есть, — сказал он, всем корпусом разворачиваясь к Ксении и протягивая ей обратно стаканчик с землей.

      Рука ее, раздающая последние порции «частицы Евгении», дрогнула.

      — Друг мой, это не нужно есть, это нужно пить, — не оборачиваясь, ласково произнесла она, наклоняясь за следующей порцией земли для себя и Алексея.

      В поисках поддержки Игнат окинул умоляющим взглядом всех остальных. Но в людских глазах он встретил лишь осуждение и непонимание, словно он задумал что-то кощунственное. Не найдя единомышленников, Игнат обратился к Филиппу:

      — Ты тоже будешь?

      Филипп пожал плечами с таким видом, словно ему предстояло проглотить не горсть могильной земли, а горсть поваренной соли:

      — А что? Здесь же немного.

      Оставалось только смириться и ожидать, пока Алексей не наполнит стаканчик каждого вожделенной водой. Но на этом дело не закончилось. Ксения снова полезла в пакет и на этот раз извлекла оттуда пластиковые ложечки.

      — Делаем вот так, — она демонстративно перемешала содержимое своего стакана, превращая землю и воду в мутную взвесь, — и быстро пьем, — не моргнув глазом, она поднесла стаканчик ко рту и в несколько глотков выпила его содержимое. На дне остался грязный осадок, — Леша, долей мне еще воды! — попросила она.

      Взболтав остатки земли с новой порцией жидкости, Ксения быстро опустошила прозрачный стакан.

      — Вот и все, — сказала она с самодовольной улыбкой, — и «частица Евгении» с нами.

      Люди в нерешительности, нервно переминаясь с ноги на ногу, активно перемешивали содержимое своих стаканчиков, не решаясь повторить отчаянный поступок своей проповедницы.

      Со словами: «Помирать, так с музыкой. Запевайте, братцы», — стараясь делать большие глотки, Игнат первым осушил свой стакан. Ощущения были такими, будто пьешь воду с истолченным в ней активированным углем, если не считать мелких песчинок, оседающих на зубах и противно хрустящих впоследствии. Ехидная земля не вся перешла в суспензию. Пришлось снова доливать воду, взбалтывать и продолжать процесс экзекуции над организмом.

      Стараясь не смотреть на окружающих его людей, Игнат все же довел дело до конца и с победоносным видом вернул стаканчик Ксении, взамен одарившей его взглядом, полным одобрения и похвалы.

      А народ изо всех сил пытался залить в себя грязную воду. Пожилые женщины пили не торопясь, как хороший «Кагор», смакуя и делясь впечатлениями друг с другом. Маша с трудом справлялась с тошнотворными позывами, Олег Геннадьевич после каждого робкого глотка с минутным перерывом, нервно теребил ложечкой в стакане, а Алексей с самым мученическим выражением лица постоянно давился и кашлял, отплевываясь и с явным недовольством поглядывая на Ксению.

      Осилив свою порцию, Филипп с хрустом сжал стаканчик в кулаке, и ни один мускул на его лице не дрогнул, ни одна эмоция не дала о себе знать.

      — На сегодня все? — с нескрываемым вызовом осведомился он.

      — Все, — слегка опешивши, ответила Ксения.

      — Тогда держите, — с легким размахом Филипп вложил ей в ладонь жалкий комок покалеченного пластика и большими шагами направился к выходу.

      Видя, что их больше здесь не задерживают, Игнат поспешил за товарищем.

      — Кошмар какой-то, — на ходу делился он своими впечатлениями, — уж чего-чего, а такого поворота событий я не ожидал.

      Гравий хрустел под ногами, песчинки хрустели на зубах — складывалось ощущение, что раскаленный воздух тоже хрустел своими обезвоженными частицами.

      — Абсолютно бесполезный день, — со злостью процедил Филипп, глядя только перед собой, — ни Лизы, ни Саши, одни незнакомые рожи…

      — Да подожди ты, мы же еще только второй день «под прикрытием», узнаем, как у них тут все устроено и найдем способ пересечься с Сашей. В крайнем случае, в следующую субботу тоже будет большое собрание, куда точно придут и Саша, и Лиза. У нас пока что даже плана нет, — сказал Игнат, сплевывая на землю.

      — Да, все ждать и ждать, что же мне еще остается, — всплеснув руками, воскликнул Филипп, — сам во всем виноват, теперь вот расхлебываю…

      — Да, пластиковым стаканчиком, — закончил фразу Игнат и продолжил, поспешно сменив тему, — под таким солнцем моя татуировка вся выгорит, — он с какой-то жалостью обхватил левой рукой свое правое запястье, словно желая защитить красивую имитацию браслета от беспощадных лучей небесного светила.

      — Мне бы твои проблемы, — отозвался Филипп, уже подходя к маршрутному автобусу.

      Через десять минут к ним присоединилась остальная группа с воодушевленной Ксенией во главе. Хуже всех выглядел Олег Геннадьевич, беспрерывно обмахивающийся своим платком. Когда, наконец, люди расселись по местам, Ксения пригласила всех на теоретическую часть небольшого семинара, посвященного абсолютному погружению в состояние пацем, назначенному на вечер вторника.

      Переглянувшись друг с другом, Игнат с Филиппом дали свое согласие.

                Часть пятая

  Весь понедельник и половина вторника прошли для Игната в обычном русле. Полностью погружаясь в свои проекты, на какое-то время он забывал о том, что скоро придется снова отправляться на очередной пугающий семинар «Организации укрепления силы Духа и Воли».

      Мелкими глотками отхлебывая горячий кофе из небольшой фарфоровой кружки, Игнат поймал себя на том, что вот уже как пять минут он рассматривает нарисованное на ней ухмыляющееся солнышко с причудливо изогнутыми в разные стороны лучами. «Похоже на бозон Хиггса. Он преследует меня повсюду. Проклятье, он везде, даже в обычных предметах. „Частица Бога“ просто оккупировала меня», — Игнат поставил горячую кружку прямо на стол, не опасаясь испортить поверхность столешницы.

      Послышался стук в дверь, и, не дожидаясь ответа, к нему в кабинет заглянул парень в модных очках с фальшивыми стеклами, которые он носил «чисто с эстетической точки зрения».

      — Игнат Олегович, — слащаво-заискивающим тоном начал парень, театрально заламывая руки в деланном отчаянии. — У меня кошка заболела, надо к ветеринару везти, а запись была только на три часа. Можно, я после обеда уйду?

      Игнат пристально посмотрел на него. Он прекрасно знал, что у того, на самом деле, нет никакой кошки, и что лукавый подчиненный просто периодически выстраивает свои отношения на любовном фронте в рабочее время. «Они все слишком злоупотребляют моей добротой, — в очередной раз подумал Игнат, — даже чересчур. Надо как-то собраться и взять их всех в ежовые рукавицы».

      Выдерживая необходимую паузу и непременно давая понять, что подобное решение не дается так просто, Игнат отхлебнул кофе, не отводя своего проницательного взгляда от переминающегося с ноги на ногу парня, и, откинувшись на спинку удобного кресла, наконец-то ровно произнес:

      — Хорошо. Иди.

      Исходя из того, что производственного завала в последние дни не наблюдалось, Игнат с чистой совестью мог отпустить одного и даже не одного из сотрудников пораньше домой, причем, абсолютно безболезненно для предприятия.

      — Ой, спасибо! Спасибо, Игнат Олегович! — лицо парня расцвело сияющей улыбкой.

      Весь его приободренный вид словно говорил: «Минута унижений — и полдня свободно!» Чуть ли не в поклоне он аккуратно прикрыл за собой дверь кабинета и почти вприпрыжку поспешил к рабочему месту выключать компьютер.

      Сфокусировавшего свой взгляд на нарисованном солнышке Игната посетила удивительная мысль: «А ведь я для них в какой-то степени тоже „частица Бога“. Маленькая такая, но в определенные моменты очень даже весомая». Ему почудилось, что солнышко на кружке задорно подмигнуло, словно подтверждая правильный ход его мыслей.

      Стрелки часов на стене неумолимо приближались к «вечернему положению», и он с дрожью осознал, что очень скоро нужно будет ехать на очередное собрание.

      Как обычно, встретившись с Филиппом на улице и будучи препровожденным бдительной охраной от калитки до главного входа, Игнат заметил, что на этот раз людей, заходящих в учебную аудиторию, намного больше. Сразу увидев Лизу, он обрадовался тому, что хоть сегодняшний вечер не пройдет впустую и Филипп сможет хоть что-то прояснить в своих отношениях с женой. Однако появление пастыря Андрея рассеяло все их планы на предстоящий диалог.

      Одетый в классические темные брюки и светло-бежевую рубашку с по-заправски закатанными рукавами, решительно настроенный он имел вид мясника, готового вот-вот приступить к своим непосредственным обязанностям по разделке несчастных животных. Для полной картинки ему не хватало лишь прорезиненного фартука.

      — Здравствуйте, друзья! — воскликнул Андрей, властно упираясь обеими руками в учительский стол. — Скорее рассаживайтесь по местам. Сейчас мы будем начинать нашу теоретическую часть по изучению божественной составляющей бозона Хиггса и состояния пацем в целом.

      Сделав минутную паузу для того, чтобы все присутствующие наконец-то расселись и успокоились, он продолжил:

      — Сегодня перед вами лежат: краткий курс по изучению нашей доктрины, а также толковые словари Ожегова и Даля. Вот эта маленькая красная книжка, — он взял в руки тонкую брошюру и поднял ее так, чтобы всем было хорошо видно, — это наш собственный словарь специфических терминов, определений которых вы не встретите в классических словарях.

      Игнат с любопытством принялся рассматривать ту литературу, что лежала пред ним на столе: два монументальных труда великих русских писателей: один — в белом переплете с яркими картинками на обложке, а второй — оклеенный плотной тканью с золотым тиснением и символом раскрытой книги на середине форзаца. По сравнению с этими книгами, тощий брошюристый словарик «Организации» выглядел не впечатляюще. А «Краткий курс по изучению доктрины…» был вообще похож на детскую книгу для первоклассников: крупные буквы, небольшое количество текста и обилие красочных иллюстраций со счастливыми людьми — фраза: «Я познаю мир» в заглавии, пожалуй, была бы более уместной. Еще на столе лежали тонкая тетрадь в клетку и обычная шариковая ручка, которую Филипп сразу, по своему обыкновению, начал крутить в руках, ежесекундно щелкая пластмассовым наконечником, тем самым постоянно раздражая Игната.

      — Так вот, — продолжал пастырь Андрей, — когда вы добросовестно изучите первый параграф, я кого-нибудь из вас избирательно спрошу усвоенный материал. Если что-то не будет понятно — пользуйтесь словарями.

      Игнат чувствовал обоснованную неприязнь к этому человеку. Он предпочел бы, чтобы семинар проводил кто угодно, но только не этот самодовольный наглец. Однако, к сожалению, приходилось смириться с создавшимся положением и изучать незнакомую литературу.

      Филипп лениво пролистал «доктрину», исподлобья поглядывая на пастыря, вполоборота стоящего возле своего стола. Ему совершенно не хотелось ничего изучать и читать вообще, потому что все мысли были заняты предстоящим диалогом с Лизой. Он обдумывал каждую фразу, каждое слово, боясь сбиться и перейти на крик в самый ответственный момент. Он безумно боялся все испортить, хотя портить было уже нечего. Их отношения уже давно исчерпали себя и сошли на «нет».

      Тем временем Игнат, в задумчивости покусывая пластмассовый наконечник ручки, упорно пытался понять смысл первого параграфа.

      «Каждый человек в неосознанном состоянии состоит из тела, ума, совести и внутреннего „я“. Тело, данное нам „частицей Бога“, временно и не несет в себе ничего, кроме болезней и страданий. Ум — это невидимая составляющая, позволяющая использовать жизненный опыт и руководить основными действиями человека. Совесть — это способность интеллектуальной составляющей человека оценивать собственные действия и поступки. И, наконец, внутреннее „я“ — определенная исходная точка всей человеческой сущности. В состоянии пацем, состоянии полной отрешенности и абстрагированности, имеют место лишь сила Воли и Духа, позволяющие бренному телу жить вечно», — Игнат быстро прочитал весь этот маленький параграф, не понимая, о чем конкретном можно спросить по нескольким предложениям.

      В этот момент пастырь Андрей, потерявший всяческий интерес к созерцанию притихшей аудитории, бодрым шагом направился прямо к нему.

      Глазами затравленного зверя Игнат взглянул на своего внушающего вполне объяснимый страх наставника и инстинктивно подался в сторону Филиппа.

      С видом человека, не терпящего оправданий и малейшего непослушания, пастырь Андрей хищным коршуном навис над ним, тыча пальцем в раскрытый текст.

      — Как ты, друг мой, понимаешь это слово? — спросил он, указывая на слово «опыт».

      Игнат осторожно взглянул на пастыря, мельком замечая, что все вокруг еще ниже опустили головы, делая очень занятой вид, с тем, чтобы наставнику ни в коем случае не пришлось усомниться в результате усвояемости нового материала.

      Филипп нахмурился и тоже уткнулся носом в «доктрину».

      — Опыт? Ну, это то, что человек приобретает в течение жизни и может использовать в дальнейшем, — нерешительно ответил Игнат, поглядывая то на книгу, то на пастыря.

      — А теперь открывай словарь и читай определение! — Андрей подхватил увесистый труд Ожегова и громко плюхнул его на стол перед нерадивым учеником.

      На доли секунды застыв в замешательстве, слегка дрожащими пальцами Игнат начал поспешно перелистывать тонкие страницы в поисках нужного слова.

      — Читай! — приказал пастырь.

      — Отражение в сознании людей законов объективного мира и общественной практики, полученное в результате их активного познания, — с остановками на каждом знаке препинания медленно прочитал Игнат.

      — А теперь встань и повтори! — в своей настойчивости пастырь был непреклонен.

      Как по команде, Игнат поднялся и попытался воспроизвести только что прочитанную фразу.

      — Опыт — это отражение в сознании людей практики и познания… — от растерянности и неожиданности он совсем запутался и никак не мог собраться с мыслями и воспроизвести определение в точности, как того требовал пастырь.

      — Если ты не знаешь элементарного определения одного слова, то каким образом ты сможешь понять весь текст? — задал Андрей свой очередной каверзный вопрос.

      — Нет, ну тут все понятно, — как-то неуверенно произнес Игнат, не зная, куда девать глаза от пронзительного взгляда требовательного пастыря.

      — Читай снова! — приказал тот.

      Игнат послушно опустился на стул и снова принялся вслух читать определение.

      Филипп обхватил голову руками с тем, чтобы не видеть очередного прилюдного унижения своего товарища. Это было так странно, так просто и глупо, что просто в голове не укладывалось, как один человек может постепенно и методично порабощать других, преподнося сгусток маразма как великую истину.

      — Вставай! Повторяй!

      Игнат наконец-то смог воспроизвести прочитанное в точности до единого слова.

      — Вот видишь, можешь, если захочешь, — похвально произнес пастырь и, положив руку Игнату на плечо, властным движением заставил его сесть.

      — А вот это как ты понимаешь? — спросил Андрей, указывая на слово «место».

      Игнат судорожно сглотнул, даже боясь поднять глаза на требовательного наставника.

      — Место — это…я не знаю.

      — Открывай словарь и читай!

      Все повторилось заново: чтение и дословное заучивание. Но пастырь на этом не остановился и велел ему составить пять фраз с правильным употреблением этого слова и пять — с неправильным, после чего он, наконец-то, отошел от Игната, впавшего в состояние полного отупения, и перешел к следующему несчастному, попавшемуся ему на глаза.

      — Слушай, я так больше не могу, — зашептал Игнат, когда пастырь отошел от него достаточно далеко. — Я полностью теряю интеллектуальный контроль и чувствую себя полным идиотом.

      — Не загоняйся, я вообще не читаю. Мне все равно, даже если он спрашивать будет, — махнул рукой Филипп, брезгливо отталкивая от себя «доктрину».

      — Вот месяца два, — продолжал Игнат шепотом, — и у меня точно «крышу» снесет. Раньше я думал, что «промывание мозгов» в сектах — это полный бред, и что такому внушению можно легко сопротивляться. А теперь я понимаю, что у каждого человека есть слабое место, нащупав которое, секта будет давить именно на него. На каждого, даже самого неверующего умника, всегда найдется свой пастырь.

      — Мы не будем ждать два месяца. Жаль, что я вообще втянул тебя во все это. Но потерпи еще чуть-чуть. На днях все прояснится, — Филипп с такой силой сжал шариковую ручку, что она хрустнула и переломилась пополам, обнажая стержень с синими чернилами.

      Будто услышав этот тихий хруст, Лиза, сидевшая прямо перед учительским столом, обернулась и как-то печально посмотрела на Филиппа.

      А народ вокруг изо всех сил пытался понять смысл слов своего родного языка, которого, к их общему изумлению, они совершенно не знали. Люди монотонно заучивали фразы, абзацы, что-то выписывали в тетради, дружно марая клетчатую бумагу.

      Когда, наконец, мучительный семинар был окончен, пастырь Андрей предложил каждому внести символическую плату за обучение и положить деньги на стол перед собой. Лиза как-то демонстративно развернулась к публике, достала из сумочки несколько купюр, всем своим видом показывая, что жадничать точно не стоит.

      После этого Андрей пожелал всем присутствующим вселенского счастья и пригласил посетить в субботу необычный семинар, который будет проходить в зрительском зале, отдельно подчеркнув присутствие на нем американского проповедника Патрика Миллера. Исходя из его слов, эта проповедь имела такую ценность, что, отбросив все дела в сторону, просто необходимо было приехать сюда, чтобы получить частицу благодати, исходящую от нее.

      Умудрившись первым выйти из комнаты, Филипп подкараулил Лизу у самого выхода и, схватив ее за локоть, подтянул к окну. Игнат, отвернувшись, по мере возможности заслонил их собой, чтобы пара привлекала как можно меньше нежелательного внимания.

      — Лиза, послушай, я все же пришел за тобой и за Сашей, — спокойно, но настойчиво начал Филипп, сдержанными жестами подтверждая каждое свое слово. — Вы здесь пропадете. Саша совсем маленькая, что ей тут делать? Что вам дают? Наркотики? Послушай меня, возвращайся в семью…

      — В семью? — с насмешкой перебила его Лиза. — Моя семья теперь здесь. Здесь меня любят и ценят. Со мной постоянно кто-то рядом, не давая остаться один на один со своими мыслями. Вернуться обратно? В тоску, одиночество и бесконечное ожидание тебя: придешь ты вовремя или задержишься…или вообще уедешь с друзьями? Нет! Здесь мне лучше и Саше тоже лучше. Мне, как матери, виднее. Знаешь, когда температура воды снижается до определенной точки, жидкость превращается в лед и уже перестает быть жидкостью. Вот и я, прожив с тобой все эти годы, исчерпала свои жизненные силы и перестала быть прежней. Так что оставь нас с Сашей в покое и больше не приходи! — с этими словами Лиза уже хотела было покинуть озадаченного супруга, как вдруг Игнат, повернувшись к ней лицом, преградил собой все пути к отступлению.

      — Подожди. А у меня финансовый вопрос. Как ты сегодня смогла заплатить за семинар, если нигде не работаешь?

      Лиза смутилась и обхватила себя руками за плечи, принимая закрытую позу.

      — Я работаю в «Организации», я готовлю еду и раздаю литературу на улицах.

      — Но тебе ведь не платят за это деньги? — продолжал наступать Игнат.

      — Отстань от меня, — в голосе Лизы начали проступать визгливые нотки.

      Она хотела было обойти Игната, но тот снова преградил ей дорогу, расставив руки в стороны.

      Люди, покидающие аудиторию, с удивлением поглядывали на подозрительную троицу, но никто не решился вмешаться.

      — Получается, что ты и здесь, и на больших семинарах задаешь тон, управляешь толпой, находясь в самом центре, показываешь, когда нужно хлопать, когда смеяться и сколько денег сдавать. И таких как ты — десятки. Вы, как ВИЧ-инфекция, необратимо поражаете людское сознание, попадая в кровеносное русло мыслей и чувств доверчивых людей… — звонкая пощечина заставила его замолчать и, с силой толкнув Игната плечом, Лиза быстрым шагом направилась к выходу.

      — Надо с этими сектами как-то завязывать, — произнес Игнат, болезненно потирая щеку, — иначе в следующий раз меня здесь сделают инвалидом.

      — Следующий раз будет последним, — решительно произнес Филипп. — Во время семинара я заберу Сашу и спрячу ее так, что ни Лиза, ни секта никогда ее не найдут, а дальше я что-нибудь придумаю.

      — А как же Лиза? Ты еще будешь пробовать ее вернуть? — спросил Игнат, удивленный решимостью друга.

      — Лиза? — Филипп горько усмехнулся, уже выходя из дверей, — Лиза для меня умерла.

      — Смотри! — на крыльце Игнат поднял руку, указывая на круглое образование серого цвета, скрывающееся под высоким навесом.

      — Я уничтожу это осиное гнездо. Непременно уничтожу, — многообещающе произнес Филипп, сжимая кулаки до опасного хруста.

                Часть шестая

  Субботний вечер был предсказуемо жарким. Пропитавшиеся невидимой горячей субстанцией бетонные сооружения возвращали начинавшему было остывать воздуху накопленный за день жар шершавых стен.

      Собираясь на семинар, Игнат чувствовал, что сегодня непременно что-то должно произойти, что-то решающее и последнее… Руки слегка подрагивали от волнения — пуговицы никак не могли попасть в петли легкой рубашки, а ремень упорно не хотел заправляться в шлевки льняных брюк. Какое-то внутреннее беспокойство, нехорошее предчувствие что ли, не позволяли хладнокровно собраться с мыслями. Был это страх или нет — Игнат ни за что сам себе не признался бы в трусости.

      «Вы не имеете власти надо мной. Мои воля и разум не подчиняются никому, кроме меня, — Игнат в задумчивости сжал серебряный крестик, висевший у него на шее, — еще один раз, нужно выдержать еще один раз».

      В таких тревожных размышлениях он покинул квартиру, твердо решив не поддаваться никакому влиянию сектантских чудовищ.

      На этот раз они договорились встретиться не у калитки, а у крыльца. Филипп рассчитывал перехватить Сашу во дворике и любым способом с нею поговорить. Вытянув длинные ноги в сторону дорожки, он сидел на краю бетонной клумбы, с прищуром поглядывая то на заходящее солнце, то на прибывающих зрителей массового зомбирования и периодически отмахиваясь от назойливых ос, сновавших повсюду в поисках добычи.

      — К бою готов? — спросил Игнат, присаживаясь рядом.

      — Еще послевчера, — ответил Филипп. — Пойдем, обтяпаем одно дело, а потом здесь снова подождем, — он поднялся с клумбы, кивком приглашая товарища следовать за ним.

      — Да что же это такое сегодня! — Игнат с раздражением отогнал от себя полосатое насекомое, назойливо жужжащее у него возле уха.

      — Ты только посмотри! — Филипп остановился на крыльце и указал ему на гнездо, — как оно выросло за четыре дня!

      Осиное гнездо, еще недостроенное, внешне напоминало перевернутый бутон нераскрывшейся розы, серой и мертвой, иссохшей и зачахшей на жаре. Бутон был настолько крупным, что по размеру вполне приближался к небольшому ананасу. Время от времени осы вылетали из маленького круглого отверстия, расположенного в нижней части гнезда, и приставали к ступавшим на порог людям, заставляя их пугливо отмахиваться.

      — Вот же гадость! — Игнат хотел было сплюнуть на ступеньку, но сдержался.

      — Сейчас разберемся, — Филипп решительно распахнул дверь и широкими шагами приблизился к охране, стоявшей без дела возле парня, принимающего плату за семинар.

      — Это безобразие! — возмущенно начал он, гневно указывая в сторону входа, тем самым привлекая к себе всеобщее внимание.

      — Что такое? Что? — засуетились охранники.

      Парень-кассир в растерянности поднял голову и близоруко посмотрел на незнакомого блондина.

      — У вас там осы! Целое гнездо над крыльцом нависает! Вы хотите, чтобы кого-нибудь укусили и с анафилактическим шоком увезли в больницу? — он уперся в стол, за которым сидел озадаченный внезапным нападением парень, и приблизил свое лицо чуть ли не к самому его носу.

      — Тише, тише, молодой человек, — заговорил один из охранников, не решаясь тронуть Филиппа даже за рукав, в то время как его товарищ метнулся на крыльцо в поисках подтверждения слов рассерженного незнакомца.

      Люди, сжимающие в руках деньги в ожидании своей очереди за билетиком, с удивлением наблюдали за интересной сценой.

      — Да там такое здоровое гнездо! — вернувшийся охранник изобразил руками нечто, по размерам напоминающее большой арбуз. — И все кишит осами!

      — Их там полно летает! — взвизгнула седая женщина в затемненных очках. — Люди пожилые приходят, а вы тут с осами!

      — Мы…мы сейчас вызовем санстанцию, вызовем МЧС… Тише, тише, друзья, — торопливо оправдывался парень, хватая телефон, лежащий рядом с лотком для денег.

      — МЧС уже здесь! — резким движением Филипп поднес к его подслеповатым глазам раскрытое служебное удостоверение.

      Уставившись в распахнутые корочки, парень что-то быстро решил про себя и скомандовал охране:

      — Так, слушайте его, дайте все, что он попросит!

      Оба охранника с готовностью приблизились к Филиппу.

      — Тащите лестницу и ведро. И чтобы обязательно с крышкой. И еще длинную палку, — отчеканил он, уперев руки в бока.

      Провожая взглядом бросившихся чуть ли не бегом двух здоровых мужчин в сторону санузла, Игнат тихо произнес:

      — Не понимаю, зачем тебе это нужно.

      — Начну с малого, — недобрые огоньки заплясали в глазах Филиппа.

      — Дался тебе этот символизм, — пожал плечами Игнат.

      В это время охранники уже тянули маленькую лестницу-стремянку, пластиковое ведро и швабру. Филипп заботливо распахнул дверь, пропуская мужчин вперед и, выйдя вслед за ними на крыльцо, со спортивным интересом примерился: концом швабры он как раз доставал до осиного жилища.

      Велев одному из охранников влезть на стремянку и подставить ведро прямо под гнездо, он приказал второму стоять тут же, с крышкой наготове. Первый охранник, тот, что был с ведром, очень нервничал и с завистью поглядывал на своего товарища, которому досталась более легкая работа.

      Подтягивающийся со стороны калитки народ заходить в помещение не спешил, напротив, люди пытались остановиться и поглазеть на непонятные приготовления.

      — Проходим, проходим, друзья, не задерживаемся на входе, ничего особенного не происходит! — настойчиво поторапливал их Игнат.

      Люди с удивлением оборачивались, притормаживали на пороге, но все же не создавали нежеланного столпотворения на крыльце.

      — Так, ты ведро держишь нормально? — командным тоном осведомился Филипп, прицеливаясь из швабры, как из ружья.

      — Вроде бы, да, — испуганно проговорил охранник, еще сильнее сжав ведро и стараясь не смотреть наверх.

      — Тогда начали! — с этими словами Филипп с силой толкнул импровизированную «обитель зла», вложив в это усилие всю ненависть, на которую он только был способен.

      Гнездо поддалось с первого раза и с неприятным шумным звуком упало точно в подставленное ведро. Охранник среагировал быстро, развернувшись к своему товарищу, стоявшему на ступеньку ниже и быстро захлопнувшему крышку.

      — Ай, молодца! — Игнат не удержался и с детским восторгом захлопал в ладоши.

      Аккуратно спустившись с лестницы, мужчина, держащий ведро, прислушался. Ему показалось, что пластмассовая емкость в его руках нагревается за счет растущей энтропии праведного гнева потревоженных ос. Насекомые гулко бились о дно и стены ведерка, их жужжание стремительно усиливалось, пытаясь внушить инстинктивный страх своим обидчикам.

      — А что теперь? — тупо спросил один из охранников, с опаской поглядывая на начинающую шевелиться крышку.

      — Только не выпускайте, прошу вас, — Филипп ловко взобрался по лестнице. — Обмотайте скотчем и закопайте, ну или еще что-нибудь придумайте. Так, контрольная зачистка, — с этими словами он начал внимательно исследовать пространство под навесом на наличие других признаков осиных жилищ.

      — Ты понеси, — предложил один охранник другому, протягивая «живое» ведро.

      — Нет, нет! — тот предупреждающе вытянул руки перед собой. — Ты взял, ты и неси. Неси к черному входу, а я пока за скотчем сбегаю! — с этими словами он резво скрылся за дверью.

      — Вот так всегда, — разочарованно вздохнул невезучий охранник, предусмотрительно придерживая крышку, — спасибо за помощь! — и, бережно обнимая свою опасную ношу, он спустился с крыльца и свернул за угол.

      — Всегда — пожалуйста, — медленно произнес Филипп ему вслед и со словами: «Опасных дислокаций больше нет», — он спустился со стремянки и аккуратно сложил ее, отставив в сторону, чтобы не загораживать проход.

      — А Саши с Лизой все нет, — печально заметил Игнат. — Если они не придут, можно разворачиваться и уезжать отсюда.

      — Они придут. Обязательно придут. Там же будет выступать этот, как его, Патрик Миллер. Это ж их «звезда» нового мира, все захотят на него посмотреть, — будто утешая самого себя и вновь поддаваясь вредной привычке, Филипп извлек из кармана ключи от машины и начал шумно бряцать брелками, тем самым пытаясь снять нарастающее напряжение.

      — Вот они! Вот они! — зашипел Игнат, завидев издали приближающуюся процессию из пяти детей с Лизой и женщиной-«надзирательницей» во главе.

      Едва увидев супруга, Лиза приостановилась, но, взяв себя в руки, продолжила свой путь ко входу в здание.

      — Папа! — закричала Саша, рванувшись к отцу, но «надзирательница» бдительно схватила девочку за руку, не позволяя ей отойти ни на шаг.

      Звук родного голоса острым лезвием полоснул по отцовскому сердцу, оставляя на нем кровоточащую рану. Филипп выступил было вперед, но путь ему быстро преградила Лиза.

      — Ты опять здесь, — металлическим тоном заговорила она. — Я предупредила тебя в прошлый раз, чтобы ноги вашей здесь не было!

      — Лиза, послушай! — Филипп в беспомощности приподнял руки, согнутые в локтях, вверх, словно сдаваясь на ее милость. — Я пришел сюда в последний раз. Я хочу попрощаться, больше вы меня не увидите! Клянусь тебе!

      — Папа! Папа! — изо всех сил кричала Саша, пытаясь вырваться из чужих цепких пальцев.

      Лиза кинула беглый взгляд на упирающуюся дочь и, боясь привлечь к этой семейной сцене внимание посторонних людей, торопливо произнесла:

      — Хорошо. У тебя — пара минут, — после небольшой паузы она добавила, — и чтобы ни завтра, ни на следующей неделе ни тебя, ни твоего шута, — она кивнула в сторону Игната, подпирающего собой стену, — я больше никогда не видела. Иначе вас вышвырнут отсюда, как бродячих собак! Я все сказала! — скрестив руки на груди, Лиза отошла в сторону.

      Филипп устремился навстречу дочери, которую по молчаливому приказу Лизы выпустили из незаслуженного плена. Саша упала в раскрытые объятия отца и, захлебываясь слезами, остановить поток которых было свыше детских сил, тихо забормотала:

      — Папа, папочка, забери меня, пожалуйста, отсюда, они меня бьют здесь.

      — Тише, тише, моя родная, — приговаривал Филипп, гладя дочь по шелковистым коротким волосам, — все будет хорошо.

      «Надзирательница» все это время стояла рядом, изо всех сил пытаясь расслышать то, о чем они говорили.

      — А ну-ка, дети! — Игнат быстро отделился от стены и вприпрыжку приблизился к малышам, спокойно стоявшим все это время вдоль дорожки, — сейчас мы поиграем с вами в злого тигра! — он устрашающе зарычал, выставив вперед пальцы-когти. — Кого поймаю — покусаю! — с этими словами он прыгнул в сторону детей.

      Честно говоря, Игнат не ожидал от с виду заторможенных детей такой прыти. Те, которые были постарше, с хохотом бросились врассыпную, а самый маленький ребенок от испуга зарыдал так, что его крик, пожалуй, можно было услышать и в помещении, и за забором на улице.

      Выругавшись так, как совсем не подобало человеку, всеми силами стремящемуся к состоянию пацем, «надзирательница» начала бегать за детьми, чтобы собрать их в организованную «кучу», а Лиза присела на корточки и принялась утешать рыдающего ребенка.

      — Послушай меня, Саша, послушай, — торопливо зашептал Филипп на ухо дочери, — я заберу тебя отсюда сегодня, обещаю, но для этого ты должна мне помочь.

      — Я все сделаю, все-все, только забери меня, пожалуйста, — Саша умоляюще посмотрела на него своими раскрасневшимися от слез глазами и снова уткнулась в его плечо.

      — Тогда внимательно слушай. Когда во время выступления тебя кто-нибудь сзади похлопает по плечу или как-нибудь толкнет — это буду я. Сразу попросись в туалет и выходи в коридор. Я буду тебя ждать. Тебя отпустят одну?

      — Да, я раньше выходила, — Саша всхлипнула и улыбнулась.

      — Все? — к ним подбежал запыхавшийся от беготни Игнат, упираясь руками в слегка согнутые колени.

      Его черные кудрявые волосы растрепались и непослушными прядями спадали на глаза.

      — Да, — Филипп поспешно встал, замечая, как Лиза начинает прислушиваться к их разговору.

      В этот момент входная дверь открылась, и парень, ответственный за продажу билетов, начал подгонять всех, кто еще находился на лужайке:

      — Быстрее! Быстрее! Через пять минут начнется!

      Филипп молча потрепал Сашу по голове, в знак благодарности кивнув Лизе, бросающей на него исподлобья недовольные взгляды, и, развернувшись, направился в сторону здания. Устремившись за ним, Игнат краем уха услышал, как Лиза говорила наконец-то собравшей детей и подошедшей к ней «надзирательнице»:

      — Гляди за Сашей в оба.

      Наспех заплатив за вход, Филипп с Игнатом поспешили занять оставшиеся места.

      На этот раз снова был полный аншлаг. Вот только молодежи собралось значительно больше. Быстро просмотрев рекламный буклет, Игнат понял, что «на разогреве» у Патрика Миллера будет выступать популярная рок-группа, — этим и объяснялось такое количество подростков и лиц до восемнадцати лет. Некоторые люди привели своих детей, чтобы те воочию убедились в избранности и уникальности американского пастыря.

      — Сегодня здесь совсем другая атмосфера, — заметил Игнат, осматривая ближайшие ряды.

      — Более агрессивная, — подтвердил Филипп, наблюдая за Сашей, сидящей на предпоследнем ряду рядом с «надзирательницей».

      Для Лизы было приготовлено отдельное место в первом ряду для так называемой элиты, которое она не преминула занять, окруженная с обеих сторон своими «сестрами по духу». На заднем плане сцены уже стояла барабанная установка и синтезатор, и зал начал нетерпеливо гудеть в ожидании обещанного выступления.

      Не заставляя младшее поколение публики томиться в ожидании, на сцену вышел всем хорошо знакомый пастырь Андрей. Жестом руки он заставил свет в зале потухнуть, а сцену — озариться огнями прожекторов. Убедившись, что все внимание приковано к нему, пастырь улыбнулся и громогласно начал вступительное слово:

      — Здравствуйте, здравствуйте, друзья мои! Я рад снова вас поприветствовать на этой сцене, на которую скоро выйдет великий человек! Человек, который несет истину и просветление в народные массы! Лучший проповедник Соединенных Штатов! Человек, без которого про «частицу Бога» мы бы с вами даже не услышали! Человек, с помощью которого великое учение распространяется по всему миру! Мы все «частицы Бога»! — пастырь привычно направил микрофон в зал.

      — Мы все «частицы Бога»! — пока недружно подхватила публика, большей частью ожидающая выступление рок-группы.

      — А теперь, друзья мои, поприветствуем с вами музыкальный коллектив: «Fire element»! — с этими словами пастырь поспешил удалиться.

      На секунду свет в зале погас, заставляя публику взреветь от восторга. Послышались тяжелые ритмы, сцена вспыхнула яркими огнями, делая выход группы более эффектным. Публика взревела еще громче. Солист, одетый в черные штаны, белую рубашку с отложным воротником и кожаную жилетку, доходившую до колен, сразу начал выступление. Молодежь в ажиотаже вскочила со своих мест, заставляя старшее поколение переглядываться в недоумении.

      Игнат не любил готический рок. Эта музыка казалась ему слегка заунывной, намеренно растянутой, какой-то морально подавляющей и похожей на чтение мантр под удручающие мотивы. Но народ вокруг не разделял его точку зрения: люди стояли возле своих мест, мерно раскачиваясь из стороны в сторону наподобие маятника, и подхватывали знакомые слова, наполняя зал гулом, полным фанатичной энергии и абсолютной самоотдачи. Эмоционально публика была готова ко всему.

      — Ты понимаешь, что, если даже сегодня ты и заберешь Сашу, то они сразу поймут, у кого она находится? — обратился Игнат к другу, пытаясь перекричать зал.

      — Конечно, я все понимаю. Я спрячу ее у дальних родственников, а потом…потом у меня есть план, — ответил Филипп, периодически бросая тревожные взгляды в сторону дочери.

      «Надзирательница», сидящая у самого края ряда, полностью контролировала выход, и просто так покинуть свое место Саше было проблематично.

      После двух песен, исполненных под бурные аплодисменты, на сцену снова вышел пастырь Андрей и торжественно, даже слегка взволнованно, объявил:

      — А сейчас, друзья мои, я рад вам представить непревзойденного проповедника — Патрика Миллера! Человека, имеющего прямую связь с темной материей, способного преобразовывать ее в лучистую энергию нашего сознания! Друзья! Поприветствуем же его! — пастырь демонстративно зааплодировал, заражая своим восторгом весь зал.

      Публика громогласно зарукоплескала. На мгновение Игнату показалось, что вся эта непонятная темная материя поглотила весь зал, подчинила себе каждого человека, проникая своими темными корнями в людские сознания, тем самым разрушая естественное существо живого, и медленно подбирается к нему, окружая со всех сторон тоскливыми волнами безысходности и неотвратимости судьбы.

      «У вас нет власти надо мной», — повторил Игнат на этот раз вслух, изо всех сил стараясь не быть охваченным всеобщим безумием.

      В зале было душно. Кондиционеры не справлялись со своей работой, и некоторые люди уже обмахивались буклетами, тщетно пытаясь создать подобие легкого ветра.

      Хорошо отработанным властным жестом пастырь Андрей заставил толпу утихнуть и застыть в напряжении. В зале воцарилась полная тишина. Все замерли в ожидании какого-то чуда, которое непременно должно было коснуться каждого, кто будет послушен и терпелив.

      И вот, словно откуда-то издалека, послышались размеренные шаги. Так мог ходить только человек, уверенный в себе, в своих делах и намерениях. Человек, несущий истину в массы и светлые помыслы в умы сомневающихся.

      Игнат даже привстал, чтобы получше рассмотреть эту таинственную личность.

      На сцену уверенной походкой вышел мужчина средних лет в идеально выглаженных темных брюках и рубашке в мелкую синюю клетку. Его идеально начищенные, скорее всего, новые туфли приятно поблескивали, а стильный бордовый галстук, завязанный в тугой узел, словно говорил: «Вот идет хозяин жизни!»

      Неспешно подойдя ко второму микрофону, Патрик Миллер улыбнулся, поднял руки кверху в знак приветствия и с легким акцентом произнес:

      — Здравствуйте! — тем самым давая залу команду к действию.

      И замершая ранее толпа, аккумулирующая все эти несколько секунд тишины избыточную энергию, взорвалась восторженным гулом и грохотом оваций.

      Пастырь Андрей отступил на задний план, держа микрофон наготове, но уже не надеющийся что-либо говорить в ближайшее время. Весь его образ на фоне Патрика выглядел каким-то диким пятном. И хотя Патрик успел сказать еще только одно слово, внимание всего зала было приковано только к нему.

      — Здравствуйте, дети Божьи, — спокойным взглядом светло-серых глаз он охватил передние ряды, — все мы любим успешных людей и сами хотим быть успешными. Все мы хотим добра себе и своим близким. Все мы хотим жить безбедно и счастливо, а для этого всей душой, всем своим существом мы должны проникнуться «частицей Бога» и услышать в себе ее голос.

      Проповедник смахнул с глаз длинную челку, уложенную на «американский» манер, и неторопливо произнес:

       — Давайте прислушаемся вместе, — он приложил ладонь к уху и слегка подался в сторону зала. — Не слышите? Все это происходит потому, что наш разум и наши сердца заполнены лишней информацией, негативом, они заполнены темной материей, которой необходимо дать выход, чтобы очиститься. Сейчас я начну песню, исходящую из глубины души, из глубины моей души, а вы все! Вы! — он начал точечно указывать на людей из толпы. — Вы! Вы! Будете мне подпевать! И не надо знать слов! «Частица Бога» сама подскажет то, что нужно! Друзья мои, — он обратился к музыкантам, застывшим в ожидании его команды, — начали!

      Такого выступления Игнат не видел никогда. Это был просто какой-то абсурдный набор звуков, набор непонятных, невнятных слов, выкрикиваемых под громкую музыку. Проповедник орал очень тщательно, порой чуть ли не сгибаясь в три погибели от натуги, а народ вокруг, поначалу слегка ошалевший от такой проповеди, постепенно начал подпевать, выкрикивая бессвязные слова все громче и громче.

      Игнат склонился к Филиппу, пытаясь докричаться до него сквозь весь этот дикий шум:

      — На каком языке он орет? Я что, один здесь ничего не понимаю?

      — Да задолбал уже этот черт американский, у меня от него голова начинает болеть, — ответил Филипп, поглядывая в сторону дочери. — Нет, ты только глянь, эта «конвоирша» вообще на сцену не смотрит. Не нравится ей. Мужик старается, а ей не нравится. Все детей контролирует. Как бы это ее отвлечь, заинтересовать чем-то…

      — Да… — протянул Игнат, оценивающе глядя на скучающую женщину, — здесь очень постараться надо.

      Люди вокруг бесновались. И если поначалу они просто старались подпевать харизматичному проповеднику, то через какое-то время все их усилия слились в какой-то единый дикий крик, визг, рев… Люди кричали, зажмуривая глаза и сжимая кулаки до побелевших костяшек, их вопли местами начали переходить на хрип и судорожные захлебывания.

      — Давайте! Давайте! — Патрик в диком азарте метался по сцене. — Еще громче! Это выходит темная материя! Ее энергия разрушительна, так избавимся же от нее всеми силами!

      Народ вокруг начал падать в кресла от изнеможения и явной нехватки кислорода. Оценив состояние толпы, Патрик решил, что пора остановиться и дать людям немного прийти в себя, поэтому он жестом приказал плавно заглушить музыку и снова обратился к публике:

      — Сейчас вы отдохнете и проникнетесь «частицей Бога», которая наверняка заискрилась в каждом из вас. Все мы хотим идти к свету, ибо он не ввергнет нас во тьму. И прямо сейчас я хочу пригласить к себе на эту сцену любого человека, которого я немедленно посвящу в «воина Света», в человека, стоящего на страже вселенского добра, готового делиться своей благодатью с остальными и бороться со злом всеобъемлющим. Ну, кто смелый!

      Подуставший народ, еще не успевший опомниться от собственных воплей и обессилено раскинувшийся в удобных креслах, не мог так быстро отреагировать на слова энергичного проповедника и в нерешительности молчал.

      — Эй! — Игнат вскочил со своего места, — я хочу! — громко воскликнул он, потрясая поднятой рукой в воздухе.

      — Милости просим! — Патрик расцвел в широкой улыбке и раскрыл гостеприимные объятия.

      Краем глаза Филипп уловил, что «надзирательница» подняла голову и заинтересованным взглядом проводила Игната прямо до сцены.

      Раньше, когда Игнат шел навстречу пастырю Андрею, что-то внутри его сжималось от непонятной робости и неосознанного страха. Теперь же, подходя к американцу, он не чувствовал ни страха, ни опасений, лишь гнев, злость, азарт и какой-то необъяснимый цинизм руководили им в момент этого решения. Игнат не боялся Патрика. Проповедник не имел власти над его душой.

      — Здравствуйте, молодой человек, — с легким приветствующим кивком головы обратился к нему Патрик.

      Пастырь Андрей торопливо вложил свой микрофон Игнату в руку и снова быстро отошел в сторону.

      — Здравствуйте, проповедник! И все, кто в этом зале! — Игнат окинул публику насмешливым взглядом. — Я, как и все здесь присутствующие, хочу познать в себе «частицу Бога», чтобы не сбиться с истинного пути!

      Игнат театрально развел руки в стороны, вызывая одобрение зала и бурные аплодисменты. Лиза закрыла глаза рукой, опираясь локтем о колено, и так и продолжала сидеть, чтобы не видеть этого фарса. Филипп отметил про себя, что лицо «надзирательницы» прояснилось, и он мысленно пожелал другу продолжать в том же духе.

      С интересом рассматривая фигуру Игната с ног до головы, Патрик заметил на его правой руке «змеиную» татуировку.

      — Друг мой, а это что такое? — спросил он в микрофон, обращаясь не столько к Игнату, сколько к зрителям, при этом поднимая его руку так, чтобы всем было хорошо видно.

      — Это ошибки молодости, — произнес Игнат в ответ, вызывая смех в зале и смело глядя прямо в бездонные серые глаза американского проповедника.

      Эти глаза, окруженные сеткой мимических морщинок, смотрели так умиротворяющее и успокаивающе, словно их хозяин говорил без слов: «Доверься мне. Все будет хорошо». Взгляд притягивал и расслаблял, отодвигая гнев и злость на второй план.

      «У тебя нет власти надо мной, — до крови прикусив губу, заставил себя подумать Игнат. — Сегодня никто не затуманит мой разум».

      — С такими знаками тебе нельзя вступать под знамя Божье, — продолжал Патрик, отпуская его кисть и отводя взгляд в сторону.

      — Так что же мне делать?! — с горечью воскликнул Игнат, — что ль руку мне себе отрезать пацема ради?

      — Не надо сгущать краски, друг мой! Еще не все так плохо в твоей жизни! — Патрик щелкнул пальцами, и на сцену вышел его помощник, бережно сжимающий обеими руками какую-то цветастую миску с торчащей из нее узкой малярной кисточкой.

      Подобострастно наклонившись, помощник протянул ему емкость, так и забыв распрямиться.

      — Сын Божий, вытяни свою руку!

      Глубоко вздохнув, Игнат протянул ему правую руку, в глубине души надеясь, что в миске налит не очень едкий раствор.

      Перемешав содержимое, Патрик поднял кисть и оставил на вытянутой руке Игната белый развод в районе запястья.

      — Как белая краска скрывает под собой твои бывшие прегрешения, так «частица Бога» в твоей душе скроет все дурные помыслы и наставит тебя на путь истинный! — с этими словами он сделал еще несколько мазков, полностью скрывающих серебряную татуировку.

      Зал дружно зааплодировал. Игнат заметил, что взгляд «надзирательницы» жадно устремлен в его сторону. Похоже, что она уже не обращала особого внимания на своих подопечных, полностью превратившись в зрение и слух всего того, что происходило на сцене.

      Не сводя глаз с ненавистной женщины, вставшей досадной преградой на пути к его дочери, Филипп понял, что пора действовать. Пригнувшись так, чтобы не обращать на себя особого внимания, он покинул свое место и устремился в конец зала, туда, где сидела Саша.

      Нырнув в нужный ряд, Филипп прикинулся, будто что-то ищет, благо, что расстояние до соседних кресел было большим и проход позволял подобные манипуляции. Народ обращал на него внимания не больше, чем на досадную помеху, мешавшую наблюдать за увлекательным действием на сцене. Он был среди них как тень, мелькнувшая на ленте «пиратского» фильма, быстро исчезнувшая из виду.

      Сердце Филиппа стучало все сильней и сильней с каждым метром приближения к дочери. Почти поравнявшись с ее светлой макушкой, он шумно уронил телефон на пол и начал делать вид, что упорно ищет свой гаджет в потемках и никак не может найти. Упав на колени и чуть ли не распластавшись на паркете, Филипп дотянулся до Сашиной ноги и чувствительно дернул за маленькую туфлю, заставляя обувь свалиться на пол. Он замер, с трепетом наблюдая за реакцией дочери.

      — Молодой человек, вы мешаете, — строго сказал ему солидный мужчина в золоченых очках на вспотевшем носу.

      — Я сейчас, сейчас, — тихо заговорил Филипп, жестом умоляя того успокоиться.

      Саша медленно подняла туфлю с пола, так же неторопливо надела ее на ногу и, встав со своего сиденья, что-то зашептала на ухо своей «надзирательнице», с нескрываемым любопытством глядящей на сцену.

      Заметив, что Филиппа нет на месте, Игнат решил не останавливаться на достигнутом и разыграть всю партию до конца.

      — Это потрясающе! — восхищенно воскликнул он, с деланным удивлением рассматривая свою руку. — Белый цвет ослепительно прекрасен! Он просто покоряет своей чистотой и непорочностью!

      — Вот видишь, дитя Господне, как тебе сегодня повезло! Ты избавился от темного знака, который не позволял тебе вступить в царство Света! — воздев руки к небу, словно подыгрывая ему, ответил Патрик, и легкая улыбка не сходила с его губ.

      — Но, отец мой, я хочу покаяться прилюдно… — с видимым раскаянием и дрожью в голосе признался Игнат и потупил глаза.

      Зал с явным интересом наблюдал за этой сценой, словно за неким спектаклем, преподносящимся в качестве дипломной работы, в которой актеры стараются от всей души.

      — У меня есть еще знак, — с печалью в голосе произнес Игнат и расстегнул верхнюю пуговицу своей рубашки.

      Проповедник все же удивился. Он провел тыльной стороной ладони себе по лбу и шумно вздохнул, собираясь с мыслями к работе по неожиданному сценарию.

      — Тетя Света, можно мне в туалет? — пропищала Саша, пытаясь всем своим видом продемонстрировать полное нетерпение.

      — Да иди ты уже, — отмахнулась «надзирательница», не сводя глаз с предстоящего действия.

      Игнат видел, как Саша быстро вышла из зала и как почти сразу же за ней скрылся за дверью Филипп. Им еще нужно было время, чтобы покинуть помещение и добраться до машины. И Игнат был готов его предоставить.

      Полностью захватив внимание зала, он постепенно расстегивал пуговицу за пуговицей, медленно выигрывая драгоценные минуты.

      Резким движением Патрик ослабил узел на галстуке, внезапно затрудняющий участившееся дыхание.

      — Да прекратите же это! — как-то несмело воскликнула Лиза, указывая в сторону сцены, но ее никто не слушал.

      «Они уже, наверно, вышли на улицу, — прикинул в уме Игнат, медленно стягивающий с себя тонкую ткань. — Все сидят на своих местах, значит пока что все идет нормально».

      Патрик наблюдал за каждым движением Игната, нервно покусывая подушечку большого пальца. И когда со словом: «Вот!» — Игнат повернулся к нему спиной, повернулся так, чтобы вторая татуировка была всем хорошо видна, проповедник, выйдя из задумчивости, аккуратно провел своей теплой ладонью по летящей чайке, заставляя Игната вздрогнуть всем телом от этого прикосновения.

      Игнат с удивлением обернулся на проповедника, и взгляд спокойных серых глаз ему не понравился.

      Тем временем, Филипп уже обнимал свою дочь в коридоре.

      — Папочка! Я так тебя люблю! Давай скорее уедем отсюда! — на глаза ребенка снова навернулись слезы.

      — Тихо, тихо, — уговаривал ее Филипп, сам изо всех сил пытаясь не дать волю несвоевременным чувствам. — Саша, послушай: сейчас нужно как ни в чем не бывало пройти мимо охраны. Как ни в чем не бывало. Поняла?

      Саша быстро закивала головой, кулачком вытирая слезы.

      — Тогда пошли, быстро, — озабоченно озираясь по сторонам, Филипп потянул Сашу к выходу.

       Коридор был пуст. Не нашлось ни одного свидетеля их внезапного побега. На выходе сидел, вальяжно развалившись на стуле и закинув ногу на ногу, незнакомый охранник и увлеченно играл в какую-то игру на своем телефоне. Увидев Филиппа с дочкой, с невозмутимым видом проходящих мимо него, охранник принял более благопристойную позу и с нескрываемым удивлением спросил:

      — А что, не понравилось?

      Филипп бросил на него оскорбленный взгляд и рассерженно произнес:

      — Там мужской стриптиз показывают, а я еще с ребенком пришел! Срамота! — с этими словами Филипп, пропустив Сашу вперед, хлопнул входной дверью.

      — Тьфу ты, пакость какая, — плюнул охранник, снова погружаясь в виртуальный мир.

      До калитки оставалось несколько десятков метров. Еще чуть-чуть — и долгожданная свобода! Филипп изо всех сил боролся с желанием немедленно подхватить Сашу на руки и броситься бежать прямо до машины. Но он понимал, что эти десятки метров необходимо пройти спокойно, не привлекая к себе постороннего внимания. Вон кто-то стрижет газон, вон какой-то работник тащит ящик с инструментами — нужно пройти спокойно, с достоинством обиженного человека, уйти с таким видом, чтобы ни у кого даже желания не возникло не то что задавать вопросы, а и просто подходить.

      Шаг за шагом, метр за метром — и металлическая дверь распахнулась, ударившись ручкой о кирпичную стену.

      Шум проезжающих мимо машин, голоса людей, музыка, доносящаяся из окон соседних домов — полноценная жизнь во всех своих проявлениях наконец-то встречала их. Цвета стали ярче, воздух — прохладней, а желание не совершать прежних ошибок стало настолько сильным, что, наконец, схватив Сашу на руки и прижав к груди как самое ценное из всех сокровищ мира, Филипп поклялся себе с этого самого момента быть примерным отцом до конца своей жизни.

      — Да скроет белый цвет забвения все твои былые прегрешения, — монотонно проговорил Патрик, прикасаясь белой кистью к спине Игната, оставляя на ней аккуратный белый след, спрятавший символ свободы и независимости под плотную пленку масляной краски.

      «Ну, вроде хватит, — подумал Игнат, — они уже наверняка отъехали».

      Он развернулся к зрительскому залу и уже хотел было надеть рубашку, все это время сжимаемую в левой руке, но Патрик не позволил ему этого сделать. Происходящее на сцене переставало нравиться Игнату все больше и больше.

      — У вас есть еще что-то, в чем необходимо покаяться? — с легким прищуром осведомился Патрик, держа кисть наготове.

      — Давай! Давай еще! — донеслись требовательные реплики из зала.

      — Нет, мне больше не в чем каяться. — Игнат с вызовом посмотрел на проповедника, но снова наткнулся на безмолвное спокойствие в его бесстыжих глазах.

      С того момента, как Филипп и Саша покинули зал, с того самого момента, когда Игнат осознал, что его миссия выполнена, боевой дух покинул его. Проповедник почувствовал эту перемену в его настроении и тут же взял инициативу в свои руки.

      По какому-то знаку, ведомому только Патрику и его окружению, на сцену вынесли стул и маленькую урну для бумаг.

      — Садись, сын Божий, мы с тобой еще не закончили, — в голосе проповедника звучала скрытая угроза. Весь его вид многообещающе говорил о том, что лучше быть благоразумным и, возможно, тогда ничего плохого не произойдет.

      Игнат был действительно один. Один против целого зала, против Патрика и его свиты, против всей этой дикой религиозной философии в целом. Поэтому, повинуясь голосу разума, он все же опустился на стул, гордо подняв голову и мысленно решив пустить все на самотек.

      — Так вот, — с торжественным видом Патрик встал за его спиной, положив ладони на обнаженные плечи, тем самым заставляя его снова вздрогнуть, — в царство Света необходимо входить без всяческих лишних атрибутов. Например, вот этого, — проповедник провел кончиками пальцев по ушной раковине Игната и, быстро справившись с тугой застежкой темного колечка, вынул непотребное украшение.

      — Любые аксессуары являются препятствием на пути истинной веры. Они привлекают внимание, праздно украшая внешнюю оболочку и не позволяют заглянуть во внутренний мир человека. Вот что мы сделаем со всем этим безобразием! — Патрик демонстративно поднял миниатюрный контейнер для мусора и бросил в нее несчастную сережку.

      Для Игната было полной неожиданностью лишиться своего кольца, которое он носил на протяжении восьми лет, и которое уже давно стало с ним единым целым. Тоскливым взглядом проводив в последний путь свое украшение, он поднял глаза на Патрика в надежде, что на этот раз посвящение в ряды воинов Света окончено. Однако проповедник на этот счет имел свою точку зрения.

      Патрик неторопливо провел указательным пальцем по коже Игната, пытаясь повторить очертания серебряной цепочки. Игнат перестал понимать, что вообще происходит. Складывалось впечатление, что никто вокруг ничего не замечал: публика в зале, как завороженная, ожидала продолжения действий американского проповедника и со своих зрительских мест просто не видела его мелких манипуляций. Игнат нервно обернулся в поисках хоть какой-нибудь поддержки.

      Пастырь Андрей стоял сзади. Пастырь Андрей все видел, он уже не улыбался, он просто стоял и безвольно смотрел и, встретившись взглядом с Игнатом, как-то угрюмо и виновато опустил голову, глядя себе под ноги, будто стыдился того, свидетелем чего он был.

      Тем временем Патрик аккуратно расстегнул цепочку и снял с Игната его изящный крест из черненого серебра.

      — Все украшения — долой, — с этими словами Патрик отправил цепочку с крестом следом за серьгой.

      Проповедник не стал заострять внимания толпы на церковном атрибуте. Он не стал настаивать на том, что ношение креста не позволит приблизиться к столь необходимому состоянию пацем, он видел впервые всех этих людей, а они впервые видели его, и опытный проповедник знал, что с первого раза толпа никогда не будет готова поощрить отказ от религиозной символики, от основ того, во что она верила изначально. Поэтому снятие креста прошло как-то смазано и быстро. И если бы в этот момент Игнат вырвал бы из рук Патрика свой крестик, если бы он, гневно потрясая им в воздухе, воззвал людей опомниться и задуматься о том, куда склоняют их на подобных мероприятиях, заставляя отказаться от своей веры, то наверняка нашлись бы недовольные таким поворотом событий и поддержали Игната хотя бы десятком нестройных голосов…

      Но Игнат сидел и молчал. Он молчал потому, что ничего не чувствовал при потере креста. Это был уже пятый крест на его памяти. Все предыдущие безвозвратно терялись вместе с порванными цепочками и перетертыми звеньями. Он молчал потому, что крест сам по себе не имел для него особого смысла, он не цеплялся за него фанатично, с пеной у рта доказывая свои убеждения. Потому что основной заповедью, согласно которой Игнат жил все это время, было просто поступать по совести. А еще он считал, что каждый свой день нужно проводить так, чтобы с утра не было стыдно смотреть в глаза своим близким.

      Он не был праведником, не посещал службы и исповеди, понимая, что все совершенные грехи навсегда останутся тем злом, отпустить которое не в силах ни один помазанник Божий, ровно так же, как не сумеет заставить совесть замолчать.

      Поэтому Игнат не отреагировал остро на кажущийся кощунственным поступок Патрика, мимолетно размышляя о том, что теперь ему придется покупать новую цепочку с крестом, просто потому, что он привык ТАК ХОДИТЬ.

      — А теперь ты, сын Божий, в достойном обличье можешь встать в добровольные ряды армии Света! — слова были обращены к Игнату, но сказаны в сторону публики, чтобы побудить людей шумно поддержать предстоящий обряд посвящения.

      Заиграла монотонная музыка, сначала приглушенная, а потом все громче и громче, заставляя людей снова начинать раскачиваться из стороны в сторону ей в такт. Игнат очень хотел встать и уйти. Он уже прекрасно понимал, что Филипп сделал свое дело, и теперь его здесь ничто не держит.

      Но толпа была на чужой стороне — она жаждала зрелища, жаждала ритма, жаждала упрощенной судьбы с четким разграничением понятий на добро и зло, на «хорошо» и «плохо», чтобы жить по чужой указке, ни о чем особо не задумываясь, быть уверенной в завтрашнем дне не потому, что сама подумала об этом, а потому, что за нее уже все решили.

      Патрик жестами приказал народу подняться и начать хлопать, задавая нужный ритм, а когда толпа подхватила его и тоже начала размеренно бить в ладоши, он как бы невзначай скользнул рукой по проступающим позвонкам Игната и быстрым движением стянул тонкую резинку с его волос, позволяя блестящим черным кудрям неровными волнами рассыпаться по смуглым плечам. В этот момент Игнат выглядел очень красивым, красивым и настолько беззащитным одновременно, что Патрик на мгновение даже залюбовался полученной картиной, не зная, с какой стороны подступить, чтобы испортить ее. Ему очень хотелось сломать этого непокорного человека, заставить подчиниться себе если не морально, то хотя бы физически.

      Рука проповедника зарылась в густые волосы на затылке, слегка оттягивая голову назад. Не привыкший к подобному обращению Игнат инстинктивно дернулся и, обессилено прошептав: «Ненавижу», — с презрением заглянул в безмятежные серые глаза своего врага. «Тс…», — не допуская никаких возражений, Патрик прижал палец к его губам, не позволяя произнести ни слова.

      На сцену торопливо выбежал помощник и снова в подобострастном поклоне протянул проповеднику ножницы.

      Патрик резал вкривь и вкось, стараясь побыстрее закончить работу. Черные локоны печально падали на пол, собираясь вокруг Игната подобием траурной ленты. Наконец, проповедник отступил в сторону, весьма довольный своей работой:

      — Ну вот, друзья мои, можете поздравить этого молодого человека, теперь он — истинный воин Света!

      Игнат поднялся со стула. Под крики толпы и восторженные возгласы он демонстративно извлек из кармана мобильный телефон. Затем, с видимым дружелюбием обхватив не успевшего сообразить, что к чему, проповедника за шею, он произнес: «Не забудь улыбнуться», — и щелкнул камерой.

      Брезгливо отстранившись от Патрика, он наконец-то накинул свою рубашку и поспешил покинуть сцену.

      Ноги слегка подкашивались, передвигаясь по ковровой дорожке, пальцы нервно дрожали, пытаясь совладать с пуговицами, человеческая масса слилась в какое-то непонятное месиво, будто кто-то с больной фантазией слепил куски разноцветного пластилина в единое целое, затем бросив на пол этот безобразный комок и наступив на него ногой.

      Опустившись в кресло, Игнат все же набрался смелости, чтобы взглянуть на полученное фото, и тут же испугался своего внешнего вида: волосы торчали безобразными клоками в разные стороны. Это было дико и непривычно. А рядом стоял проповедник Патрик и вынужденно улыбался. Игнат опустил телефон в карман, не удаляя безобразную фотографию, чтобы, глядя на нее впоследствии, наполнять свое сердце злобой и ненавистью, так необходимыми для движения вперед в своей мести.

      Игнат очень устал. Он закрыл лицо ладонями и в таком положении, опустив голову на колени, продолжал сидеть некоторое время. Почувствовав, как кто-то хлопает его по плечу, он выпрямился и поднял влажные карие глаза на стоявшего перед ним незнакомца.

      — Это вам, — произнес мужчина, протягивая какую-то картонку наподобие визитки.— Преподобный Патрик велел передать, чтобы вы нормально подстриглись и были завтра вечером после шести вот по этому адресу.

      Игнат молча взял из его рук картонку одним только мрачным взглядом давая мужчине понять, что тот свободен и скорого ответа для проповедника не последует.

      Откинувшись на спинку сиденья, Игнат поднес картонку к глазам: это была визитная карточка четырехзвездочного отеля с торопливо подписанным от руки номером комнаты. Игнату стало смешно, но смеяться не было сил. В том, что при желании сектанты найдут его в любой момент, он даже не сомневался. Но страха не было. Что последует дальше? Угрозы? Отлучение от «частицы Бога»? Физическая расправа? Разрывая визитку на мелкие кусочки, Игнат заметил, что бывшая «надзирательница» Саши растерянно озирается по сторонам, очевидно, взволнованная долгим отсутствием девочки.

      Сбросив на пол остатки визитки, Игнат поспешил покинуть зал, чтобы избежать всевозможных вопросов со стороны Лизы и ее окружения. Он уже не увидел, как продолжал бесноваться обезумевший зал, как падали люди от одного только прикосновения к ним преподобного Патрика, как бились в конвульсиях их тела от появления долгожданной «частицы Бога».

      Стоя перед зеркалом в ванной, Игнат ожесточенно пытался справиться с машинкой для стрижки волос. Время от времени поглядывая на мобильный телефон и вспоминая проклятую фотографию, он пообещал сам себе не оставлять это дело безнаказанным, но, что именно нужно делать, пока не знал. Затем он долго и упорно стирал растворителем въевшуюся в кожу белую краску, с остервенением отбрасывая от себя куски испачканной ваты.

      Игнат прошелся по пустой квартире, снова предоставленной в его полное распоряжение уехавшими на дачу родителями, и не придумал ничего лучше, чем залезть в отцовский бар и вытащить оттуда бутылку хорошей финской водки. Под работающий телевизор он отхлебывал алкоголь прямо из горлышка и, уже изрядно захмелев, едва услышал, как зазвонил телефон.

      В полузабытьи он не понимал, что говорит ему непривычно счастливым голосом Филипп и по какому поводу он должен радоваться. Ему отчетливо мерещились прикосновения чужих похотливых рук, и Игнат наконец-то провалился в глубокий сон, полный боли и кошмаров.

                Часть седьмая

 Игнат проснулся на полу в дурном расположении духа. Подняв кверху правую руку и заметив на ней остатки белой краски, он сразу все вспомнил — в памяти мгновенно прокрутился вчерашний, богатый на события день. Повернув голову набок, Игнат нашарил глазами телефон, валяющийся неподалеку. Нужно было позвонить Филиппу и узнать, как все прошло, потому что из вечернего диалога с другом он не помнил ровным счетом ничего.

      После третьего гудка Филипп снял трубку:

      — О! Скоро обед, а ты только проснулся!

      — Ага, люблю я поспать, что поделать, — Игнат смотрел на белый потолок, и до него медленно и печально начала доходить неприятная мысль о том, что он ненавидит белый цвет.

      — У нас все отлично! Все получилось, представляешь? — в голосе Филиппа звучало столько радости и неподдельного счастья, что Игнат даже слегка улыбнулся, прикрывая веки, чтобы пресечь все попытки пронзительного цвета мозолить уставшие глаза. — Саша сейчас у двоюродной тетки. Там ее точно искать не будут. Спасибо тебе большое за помощь!

      — Если что — обращайся. Вот, лови фотку, — с этими словами Игнат отправил вчерашнее селфи.

      — Ого! Кто это тебя так отделал?

      — Тот, кто рядом стоит.

      На несколько секунд повисла тишина.

      — Игнат, — голос Филиппа сменил свой тон на тихий и серьезный, — мне нужны любые доказательства беспредела этой секты, любая информация — все то, что поможет лишить Лизу навсегда родительских прав.

      Игнат резко сменил лежачее положение на более удобное, прислонившись спиной к мягкому дивану.

      — Что ты предлагаешь? — взволнованно спросил он.

      — Я предлагаю сегодня ночью вломиться в здание этой «Организации» и перевернуть там все с ног на голову! — в голосе Филиппа чувствовалась абсолютная решимость.

      — Я хочу разнести там все к чертям собачьим! — от волнения дыхание Игната сбилось.

      Филипп предлагал именно то, чего так жаждало его оскорбленное естество.

      — Тогда встречаемся там, где обычно, в два часа ночи, — Филипп уже все решил и точно знал, что и как нужно делать.

      — А сигнализация? А магнитный замок? — Игнат никак не мог поверить в то, что план, предлагаемый товарищем, вполне жизнеспособен.

      — Предоставь это дело мне! У меня все на мази!

      — Отлично. Тогда договорились. Встречаемся в два часа ночи, — подтвердил Игнат, и жестокая улыбка коснулась его губ.

      Наскоро выпив черный кофе, он поехал в большой строительный магазин. Немного поплутав по его закоулкам, попеременно натыкаясь на отделы сантехники и керамической плитки, Игнат, наконец, нашел то, что искал.

      Эта кувалда с удобной прорезиненной ручкой, длиной около метра и весом в четыре килограмма, словно была создана специально для него. Он попробовал замахнуться ею: удар получался четким и слаженным. Проведя пальцами по стальному бойку, Игнат в предвкушении облизнул губы, уже красочно представляя себе этот прекрасный молоток в действии.

      Вернувшиеся с дачи родители долго удивлялись новому имиджу сына, замечая, что с короткой стрижкой ему намного лучше, и что он «хоть на нормального начальника стал похож». Игнат отмалчивался, иногда пытался шутить, полностью погруженный в свои мысли. Он ждал этой ночи так, как не ждал ничего и никогда. Он хотел отомстить, отомстить за все: за моральный прессинг, за побои, за могильную землю, за испорченную внешность и омерзительные домогания американского урода.

      Во втором часу ночи, накинув байку с капюшоном и бесшумно выскользнув из квартиры, Игнат помчался в секту как на праздник.

      Шум мотора приятно сливался со стуком взволнованно бьющегося сердца. Ночные фонари подмигивали своими «частицами электрического Бога», словно благословляя Игната на правое дело.

      На этот раз он приехал быстрее Филиппа. Прогуливаясь вдоль сектантского забора, он проводил рукой по шершавой стене кирпичной кладки, пропитывая ее ядом презрения.

      Филипп не заставил себя долго ждать и появился через пять минут, тоже одетый в байку с глубоким капюшоном.

      — Ну, что? Ты готов? — слегка взволнованно спросил он.

      Игнат криво усмехнулся, доставая кувалду с заднего сиденья и демонстративно кладя ее на плечо.

      — О-о-о! Ты серьезно подготовился! — одобрил Филипп. — Ну что? Погнали?

      — Погнали.

      Подсадив Игната, Филипп помог ему перелезть через забор, затем, легко подтянувшись, устроился верхом на кирпичном ограждении, внимательно осматривая территорию.

      Во дворе царила тишина: все гады уже давно расползлись по своим норам. Лунный свет мягко освещал дорожку, словно приглашая поскорее нанести визит этой обители кошмаров.

      Почти бесшумно спрыгнув на землю, Филипп поспешил вслед за Игнатом. Возле самого входа они остановились. Филипп извлек из кармана пару медицинских перчаток и протянул ее товарищу.

      — Мне не надо. Я ничего руками трогать не буду, — многозначительно произнес тот, с нетерпением поглядывая на дверь.

      — Ну, как знаешь, — пожал плечами Филипп, не преминув воспользоваться изделием медицинской галантереи, после чего он, не задумываясь ни на секунду, быстро набрал длинную комбинацию замысловатого кода.

      Игнат с искренним восхищением посмотрел на своего друга:

      — Как? Как тебе это удалось?

      Филипп многозначительно хмыкнул и, включив фонарик на мобильном телефоне, протянул его Игнату:

      — Держи. Будешь подсвечивать. Я сейчас тебя приподниму, — с этими словами он присел и, обхватив Игната за ноги, поднял его над крыльцом как можно выше.

      Задрав голову кверху, Игнат внимательно осветил все пространство под навесом, пока луч от фонарика не уперся в маленькую видеокамеру, приклеенную на двусторонний скотч.

      — Нашел? — осведомился Филипп.

      — Да! Твоих рук дело? — хохотнул Игнат, отдирая миниатюрную аппаратуру от пыльно го пластика.

      — Ага! — Филипп аккуратно опустил Игната обратно на крыльцо. — А вторая была здесь, — он подошел к ближайшей клумбе, на которой еще вчера сидел в томительном ожидании, и, быстро нашарив такую же камеру, продемонстрировал ее Игнату.

      — Я очень надеялся на то, что хотя бы один человек не будет пользоваться электронным ключом и введет код, — и вот! — с легким поклоном Филипп сделал приглашающий жест, изображая из себя учтивого дворецкого.

      Игнат коротко засмеялся и, положив кувалду себе на плечи и обхватив ее рукоятку обеими руками, первым вошел в помещение.

      Лунный свет, принявший очертания широких окон, бледными прямоугольниками ложился на холодный пол, придавая пустынному коридору атмосферу легкой грусти и унылой таинственности. Игнат опустил кувалду и протянул ее вслед за собой по каменным плитам, заставляя издавать жуткий металлический скрежет.

      — Нам сюда, — Филипп указал на дверь, ведущую в предположительно офисное помещение, с третьего удара вышибая ее с ноги.

      Нашарив на стене выключатель, он щелкнул пластмассовой клавишей.

      Помещение ничем не отличалось от обычных офисных: те же столы с компьютерами, крутящиеся стулья с мягкой обивкой, навесные полки с какими-то папками и несколько шкафов в углу — самая что ни на есть стандартная обстановка.

      Сразу метнувшись к шкафам, в поисках компромата Филипп начал распахивать дверцы, внимательно изучая все содержимое, в то время как Игнат приступил к своей разрушительной миссии.

      Первым делом он выдрал все выдвижные ящики из столов и, не обнаружив там ничего стоящего, разбил их в щепку. Затем в ход пошли лотки для бумаг и подставки для карандашей. Игнат крушил без разбора все, что только попадалось под горячую руку. В каждый удар он вкладывал частицу своей злости и ненависти к этой лживой и губительной организации. Как человеческое сознание рассыпается под давлением фальшивой информации, так предметы сектантского интерьера рассыпались под стальным наконечником его разящего молота.

      В одном из шкафов Филипп обнаружил сейф старой конструкции без кодового замка, просто запирающийся на ключ. Решив не отвлекать Игната, до остервенения увлеченного своим занятием, он бегло осмотрелся по сторонам и, заметив «пожарный уголок», рванул туда. Сняв со стены тяжелый огнетушитель, Филипп со всего размаху несколько раз впечатал его в дверь сейфа. Не выдержав подобного напора, дверца сдалась на милость работника МЧС.

      — Есть, — пробормотал Филипп, сгребая в кучу диски и флешки, — не зря сюда приходили.

      Тем временем Игнат с увлечением продолжал заниматься мстительным вандализмом. Расколотив оба компьютера, он начал сбивать полки со стен, заставляя тяжелые папки сыпаться на пол и ощериваться бесконечными накладными, ведомостями, спецификациями и тому подобными представителями бумажного хлама.

      Намереваясь сбить самую высокую полку, Игнат поднял голову и заметил включенную камеру, висевшую под самым потолком.

      — Смотри! — произнес Игнат, указывая Филиппу на «всевидящее око».

      — Да, поздно заметили. Если достанешь — сшиби ее, да пошли отсюда, — торопливо проговорил тот, впопыхах раскладывая диски по внутренним карманам своей байки.

      — Пусть живет, — с коварной усмешкой произнес Игнат, устремив взгляд прямо в объектив и неторопливо расстегивая ширинку.

      — Это что, обязательно метить территорию? — Филипп похлопал себя по карманам, убеждаясь в том, что флешки точно не выпадут и не потеряются.

      — Обязательно, — смакуя каждый слог протянул Игнат, увлеченно пачкая стену, — я тут был.

      Откровенно издеваясь над руководством «Организации», он с удовольствием представлял, как вытянутся их лица при просмотре этой видеозаписи.

      Игнат застегнул молнию и со словами: «Привет святому Патрику!» — сдернул с головы капюшон.

                ***

      По большей части на дисках и флешках не было ничего примечательного за исключением одного: среди разнообразной «мусорной» информации попалась испытательная база детского успокоительного средства американского производства. Среди дозировок и результатов ежедневных анализов крови, среди незнакомых имен и фамилий была и фамилия Саши, его, Филиппа фамилия. И тогда он понял, что лишить нерадивую мать родительских прав будет только вопросом времени.

      После долгой, дотошной проверки всех данных «Организация укрепления силы Духа и Воли» была признана экстремистской и деятельность ее была запрещена. И тоталитарная секта, находившаяся в самом расцвете своих разрушительных сил, словно саранча из бездны, была раздавлена тяжестью неопровержимых доказательств и постепенно предана забвению, медленно погружаясь в вожделенное состояние пацем.