Глава 6. Двери
Но утро было уже близко, на подходе. Восток начал сереть, а это значит, скоро снизу, от земли и моря, начнут наползать серо-багровые тени, которые незаметно сольются в один пламенеющий цветок и неожиданно взорвутся над горизонтом солнечным диском. Антон часто наблюдал рассветы: пространство за окном его комнаты пересекала наискосок желтая дорога, уводящая к морским пляжам. И там, над соленым серым покрывалом, изо дня в день поднимались кулисы одного и того же представления в багровых тонах.
На каникулах строгий школьный режим летел ко всем чертям (или к лешим), и Антон нередко просыпался как раз в эти, предрассветные, часы. Не вставая с кровати, наблюдал он игры красок за окном. Всякий раз он пытался отследить этот неуловимый момент рождения зари, но всякий раз тщетно. Миг ускользал – вот горизонт горит багрово-алым, а вот уже почти полдиска умылось морской водой и небо залито желтым кадмием. Все это казалось Антону странным и нелогичным, он обижался на солнце и тихо засыпал от этой невысказанной, бесформенной, неясной обиды.
Меж домами весело зашелестел опавшими листьями бриз. Предутренний ветер разнес смолистый аромат древесного дыма – такой, от которого хотелось в еловые горы, где над ледяным журчанием реки дымит паром тяжелый сруб душистой бани. Видимо, кто-то из соседей уже проснулся и затопил печь.
Антон улыбнулся собственной архаичной мысли. Откуда же печь в маленьком пригороде, что сложен из частных домиков, как из цветных кубиков детского конструктора? Вряд ли на сотни километров в округе сумеешь сыскать настоящего живого печника. Вовсе не печи топят теперь дровами, а твердотопливные котлы. Многие домовладельцы перешли на твердое топливо – экономят неимоверно подорожавший газ. Еще мангалы топят дровами, но кто же будет разжигать мангал в полпятого утра? Камины тоже топят, но от камина запах больше идет в дом, а не в трубу и на улицу – это Антон знал наверняка, потому что в доме на Кисельной, 8 камин был и топили его довольно часто – «под сыр и вино», как любил говорить отец. А сыр и вино в доме были всегда.
Фей Ерофей тоже учуял приближение утра – потянул носом свежее дыхание осени, дрогнул ухом, когда заголосили третьи петухи. Антон как-то пропустил пенье первых и вторых – не до того было, как-никак – говорящая собака во дворе. Тут Антон вполне предсказуемо вспомнил булгаковское «Собачье сердце», вспомнил странницу, пришедшую посмотреть на «собачку говорящую» и вновь улыбнулся сам себе.
- Весело тебе? – тут же заметил Ерофей. – И правильно: в дорогу нужно отправляться радостно, с задором, с энтузиазмом. Кстати, тебе пора. Должен выступить до первых солнечных лучей.
- А если опоздаю? – лукаво спросил Антон.
- Тогда прощай, мечта, - честно ответил Ерофей. – Нельзя откладывать – рискуешь закончить путь, даже не начавши. Так что добро пожаловать домой. Иди. Дверь открыта.
- Домой? – удивился Антон, который меньше всего ожидал именно такого старта к Венере.
- Поторопись! – кивнул Ерофей. – Чтобы я тебя успел проводить.
- Ну, тогда добро пожаловать, - Антон поднялся по ступеням крыльца и распахнул входную дверь. Жестом пригласил фея в дом.
- Мне в собачьей шкуре в дом нельзя, - произнес Ерофей с должным пиететом. – Я же дворовой пес. Ты не медли, иди. За меня не беспокойся.
После этих слов Ерофей гавкнул. Антон вздрогнул от неожиданности – он уже привык к человеческой речи. Пес снова гавкнул и завилял хвостом. Genius loci, дух места, улетучился. На то он и дух. Перед хозяином вновь ждал команд, еды и развлечений его четвероногий питомец. Антон только теперь понял, как утомила его эта сказочная ночь. Пора в постель. Срочно! Безотлагательно!
Антон торопливо переступил порог и, оказавшись в прихожей, радостно скинул куртку и сменил уличную обувь на домашние тапочки. Оставалось через небольшой холл добраться до дивана, взбить подушку, натянуть плед по самый подбородок и включить телевизор. На ватных ногах полусонный Антон решительно зашлепал к цели. Вот он холл, а вот и кошка Ка-Це – лениво щурится на хозяина у порога кухни. Сколько ей сейчас? Десять? Двенадцать?
Разве вспомнишь теперь, когда появилась Ка-Це в доме на Кисельной, 8? Уже взрослым животным трехцветной масти материализовалась она на той самой, уходящей к морю, желтой дороге – маршировала меж лужами, высоко, чтобы не испачкать, поднимая лапы. Папа сказал тогда по-немецки: «Die Katze marschiert». Шестилетний Антон услышал «Ка-Це» вместо «Katze». Так и пристало это странное прозвище к маленькой, «куцей» кошечке, которая так и не выросла за прошедшее без малого десятилетие. Странно совпало (да совпало ли?), что первая встреча хозяев с Ка-Це произошла в тот самый день, когда папа Нестор, мама Нина и сын Антон только вселялись в уютный дом на Кисельной, 8. Вот и обитала с тех пор кошка не столько на правах простой питомицы, сколько на правах хранительницы домашнего очага. И если Ерофей был духом всего участка – с садом, газоном и беседкой для посиделок с гостями, то Ка-Це оберегала исключительно внутренние помещения, на улицу выходя лишь изредка – подышать свежим воздухом. Пес и кошка как бы разделили сферы влияния, единожды и навсегда.
Ка-Це на пороге кухни – явление обыденное, привычное. Антон лишь мельком взглянул на кошку, что была похожа на трехцветную плюшевую игрушку. Его внимание привлекло другое: холл изменился. Раньше это было небольшое проходное помещение, через которое можно было попасть на кухню, в столовую и в гостиную. Деревянная лестница в два пролета по шесть ступенек вела на второй этаж, где размещались спальни и кабинет-библиотека; такая же двухпролетная лестница, только декорированная керамической плиткой, вела в прохладный погреб с наклонными полками, где пылились папины коллекционные вина и прятались по шкафчикам разнообразные спиртные напитки. Тут же, в погребе, мама хранила закрутки. В отдельном подвальном помещении пыхтел газовый котел, снабжая дом теплом и горячей водой. Под Новый год, до которого оставалось всего-то месяца полтора, в этом уютном проходном зале появлялась великолепная елка. Ну и пусть елка была искусственной – стараниями мамы, умевшей виртуозно размешать на зеленых пластиковых ветвях огромные шары, мишек-зайчиков, снежинки и гирлянды, это изделие вездесущей китайской промышленности превращалось в яркое украшение зимнего праздника.
Так было раньше.
Теперь же холл избавился от лестниц, уводящих вверх и вниз, зато приобрел по периметру дополнительные двери. Теперь дверей в холле было десять, не считая той, из прихожей, на пороге которой замер Антон. Двери были закрыты, понять, куда они ведут, было невозможно. Причем закрыты были все двери, и потому возникали вполне обоснованные сомнения: можно ли, как прежде, беспрепятственно проникнуть в столовую, в гостиную или на кухню. Антон остановился в замешательстве, не рискуя покидать прихожую, что не подверглась никаким трансформациям, а потому казалась местом наиболее безопасным. Он растерянно озирался и никак не мог решить, стоит ли делать шаг в это незнакомое, чужое, непредсказуемое пространство, где единственной опорой, единственным связующим звеном с миром логики и здравого смысла оставалась трехцветная кошка Ка-Це. Да и та, честно говоря, вела себя как-то подозрительно.
Кошка смотрела на хозяина лукавыми глазами и… улыбалась. Потом подмигнула. Первое, что вспомнилось Антону, первое, что пришло в голову, – улыбка Чеширского кота из сказки Льюиса Кэрролла. Но Ка-Це улыбалась иначе. Конечно же, Антон никогда не видел живого Чеширского кота – только в парочке экранизаций да в нескольких мультфильмах, снятых по мотивам «Алисы». Сравнивать улыбку обычной кошки и легендарного героя из Страны чудес можно было лишь умозрительно, в, так сказать, философическом аспекте. Но Антон тем не менее был уверен: Ка-Це улыбалась иначе, не так, как Чеширский кот.
Как известно, Чеширский кот улыбался всегда, а когда телепортировался, растворяясь в воздухе, то оставлял лишь призрак улыбки – без рта, без зубов. Ка-Це ранее никогда не улыбалась, так что ее нынешнее мимическое действо не столько располагало к доверительному общению, сколько настораживало и даже пугало. При этом все обязательные атрибуты улыбки – и кошачья пасть, и маленькие острые кошачьи клыки – все это было на месте. Очень реальная была улыбка - не призрачная улыбка Чеширского кота, не загадочная улыбка Джоконды – вполне себе человеческая улыбка, которая на кошачьем «лице» смотрелась дико и неестественно.
Антон вздрогнул. Может быть, потому что, войдя с осеннего холода в теплое жилище свое, набирался тепла, отдавая холод. Кошка подмигнула другим глазом и повела улыбающейся мордочкой слева направо, вдоль стен холла – то ли сама была удивлена странным переменам, то ли, наоборот, приглашала выбрать одну из дверей, открыть ее и войти в неведомое.
- Через десять дверей в родном дому, - внезапно вспомнил Антон слова песни-заклинания, что пропел ему во дворе фей Ерофей. Антон произнес эти слова неслышно – даже не шепотом, одними губами, но Ка-Це, казалось, все-таки разобрала беззвучный лепет и согласно кивнула головой. Либо Антон попросту потерял связь с действительностью и теперь наделял обычные движения животного неким человеческим значением.
Закончилась Ерофеева ночь, но не закончились чудеса с восходом солнца. Не лежать Антону на диване, не натягивать плед под самый подбородок, не смотреть телевизор, потихоньку забываясь спасительным сном. Да и взошло ли солнце? Или время замерло в тот самый миг рождения зари, в то неуловимое мгновение между сумерками уходящей ночи и светом наступающего дня? Антон почувствовал, что подкрадывается такая знакомая, такая неясная обида. Выглянуть бы в окно, убедиться бы, что ночь позади, но не было больше в холле окон, чтобы узнать, а были двери, одни сплошные двери. «Десять дверей в родном дому».
- Мне в одну из них? – обреченно спросил Антон.
Ка-Це снова кивнула – по-прежнему молча, но зато отчетливо – так, что не оставалось больше сомнений: все она понимает, хоть не произнесла до сих пор ни слова.
- В какую из них? – Антон обвел двери взглядом. Все они были одинаковы, не различались ни размером, ни цветом, ни фактурой. Как сделать выбор?
Ка-Це покрутилась на месте, как делала всегда, стараясь умоститься поудобнее на теплом пледе в ногах у кого-нибудь из хозяев. Покрутилась и замерла - мордочкой к той двери, что прежде была у нее за спиной. В том доме, в котором привык жить Антон, эта дверь, первая слева, вела на кухню. Куда она вела теперь, одной Ка-Це было известно.
- Ну что ж, - пожал плечами Антон, - первая так первая. Ничем не лучше других. Но и не хуже.
И, быстро проследовав в предложенном кошкой направлении, решительно взялся за ручку.