Год
До чего же бесполезны иногда бывают многие и многие (и даже – очень серьёзные) книги, аккуратно, до буковки, прочитанные, перечитанные потом не раз, понятые из начала в конец и наоборот, тщательно, казалось бы, проанализированные, когда дело доходит до случившихся в реальной, твоей одной (здешней) жизни событий… Точнее…
Вот, например, как с учебником. Да, там на последних страничках есть все ответы… Но… Решать-то задачки ты должен сам…
А в случае с литературой, кроме того… Не все ответы, которые прописаны там, в книжках, и на последних страницах в том числе, однозначные и правильные…
Может быть, это и хорошо. Даже, скорее всего, именно так и надо. Правда. Вот только… От всего этого не легче. От всего этого – чаще – просто труднее…
Но, может быть, и это – тоже хорошо. Может быть, самое хорошее в книжках – именно это…
Ты спросила меня – как прошёл год… Я попробую рассказать тебе. Хотя… Ты же не спрашивала…
В декабре выдались на удивление тёплые и покойные деньки.
Да ещё и снег тихонько и незаметно случился везде, гололёд прикрыл, город укутал в чистое, белое, пуховое. Даже говорить не хочется, глядя на эти покой и великолепие. Даже если и надо что-нибудь сказать. А как отсвечивает снег под фонарями, как переливается он оттенками… Какой он разный, этот белый цвет, оказывается.
Ну а там, где машины ездят, и ещё там, где все мы ходим, стоит размокшая кашица непонятного цвета, от сероватого до тёмно-коричневого. Люблю, когда снег, но тепло. Даже если кое-где немножко грязно. Грязь эта – она от жизни. От движения. Пусть и колёсами по дорогам, и ботинками – сапогами – сапожками – кроссовками по тропинкам и тротуарам. Не такая уж она и грязная… Эта грязь. Глина, земля, вода, ледышки…
А там, где снег никто не трогает… Глаз от снега этого, белого, чистого не оторвать. Ветки деревьев пушистые, разлапистые, двуцветные в основном. А заденешь ненароком – тут тебе и локальный снегопад, аккуратнее, однако, стоило бы. Зато забавно так. А снежинки шестиугольные. Вода становится угловатой, неловкой, несвободной, когда попадает зимой на землю.
Машины, богатые и не очень, укрыты снежной периной, и где там лобовое, где заднее – не разобрать. Вот одна, маленькая, заурчала, в салоне, стало быть, потихоньку теплеет, наружу выбирается пара, он и она, со щётками. И машинка урчит всё радостней, почти что мурлыкает, и проступает удивлённое, широко раскрытое на весь окружающий мир переднее стекло, и фары, освобождаясь от пелены – пелерины, зажигаются жёлтым тигриным цветом. Приготовили всё, сели вдвоём без лишних слов, поехали. Обычная картинка.
Дома застыли, как корабли в белом море, не в Белом, а именно в море, в котором вся вода – белого цвета. Не покачиваются, нет. Стоят крепко, погружённые подъездами своими и фундаментами в это когда асфальтовое, а когда и с лужами в маленьких (больших) пузырьках, а теперь вот снежное море-озеро. Перемигиваются окнами, бурчат телевизорами, компьютерами, музыкальными центрами, бывает, что и кричат, и скандалят. Но это редко, к счастью.
На белом протоке возле единственной на весь двор скамейки (если детскую площадку не считать, пара-тройка парней… Ну, понятно, чем занимаются. Им до этого снега… Пиво есть, а потому его надо пить. Да всё и хорошо, и вечером после работы, и ладно, а лишь бы всё же – поменьше. Хохот дружный, юморок из самых простых, – надо ведь когда и отдохнуть. Как уж кто это понимает.
Да ещё мимо девчонки бегают. Разные. У кого боль в глазах застыла, у кого – свет… По-разному нынче бывает. Но более… Разнообразно. Раньше так не было. А вот хуже – бывало. Много хуже.
Да зима ещё тёплая такая начинается. Да снег этот, чистый, как шёрстка здоровой, ухоженной домашней кошки… Пока его не нарушили.
А морозы были уже и ещё будут, говорят. И тогда уже как-то совсем не тянет любоваться снегом, ну его. Воротник поднял, шапку на уши – и вперёд, побыстрее. Правда, мороз, он ведь тоже в удовольствие может быть. Если с ним наперегонки играть, например. Он за тобой, ты от него. Бодрит морозец.
Особенно если тебе в тёплый, гостеприимный дом идти или возвращаться. И ещё хорошо, чтобы сильного ветра не было. Что за зима, если без холодов? Не наша какая-то. Не по нраву. Не по памяти. Не по привычке.
Дождь. Серенький, осенний, моросящий, капающий тихонько за воротник, совсем не злой, скорее – грустноватый дождик. И лужам вольготно лежать на тротуарах, принимая в себя (отдуваясь пузырьками) всё больше и больше небесной влаги. Тучи плачут, тучи постарели, тучи устали держать всё в себе, да ещё кто-то там, наверху взял да и проколол их тоненькими спицами.
Берёшь зонт, открываешь его небольшой купол в пику небу, которое кажется ближе, но не нависает над твоей головой, а как бы приглашает тебя к себе в гости. На время, конечно…
Валики и островки снега, уже почерневшие, особенно по краям, сжимаются от неровного ещё, но весеннего солнца. Топ-топ по тропинке, а тропинка искрится и вся исходит (мелкие кристаллики) жёлтыми оттенками, да так, что смотреть на неё больно. И ты пробираешься вперёд, и почти не поскальзываешься, и знаешь, обязательно знаешь, что на той стороне тебя ждут.
И улыбка сама прыгает на лицо откуда-то изнутри. И воротник куртки распахнут, и тепло, даже жарко, и веет лёгкий опасный в рассуждении простуды ветерок. Ну а грипп… Да и пусть. Если его лечить – пройдёт за две недели. Если специально не лечить – поправишься примерно за 14 дней. Но всё-таки лечить надо, осложнения у инфлюэнцы хоть и редко, но бывают, и достаточно тяжёлые. Авось да и обойдётся…
Красные, жёлтые, бурые листья тихонько лежат на мостовой, и воздух особенно прозрачен, чист и свеж, как бывает только осенью. Кажется, его можно даже пить. На скамеечках в старом парке (пруда, правда, в этом парке нет и никогда не будет) нашли себе приют небольшие компании, милующиеся парочки, нахальные белки не боятся скакать близко-близко вокруг людей и выпрашивать угощение.
Деревья едва шелестят оставшейся листвой, ивовые заросли, как водится, плачут (да они всегда плачут – толку-то), берёзки чертят сквозь весь парк своей кожей-корой замысловатую чёрно-белую мозаику. Вот на одной из них, высоко, видно воронье гнездо. И на следующей, через пару соседних ёлок – тоже. Вороны, конечно, здесь, на страже и охране, (неправильно про них говорят в пословицах – ворона – лесной сторож, а вовсе не та пресловутая ворона, оставшаяся без сыра), а возле входа в сквер всегда толпятся нахальные и туповатые, но оттого не менее забавные голуби с воробьями. В кармане есть кусочек хлеба, семечки – ты начинаешь раздавать угощение…
Так одиноко, тоскливо бывает лишь в середине (и посередине) осени. Стволы деревьев вздымают свои куцые, почти уже начисто лишённые листвы ветви, вечерняя, ночная темнота наползает быстро и неотвратимо, темнота от слов выколи глаз, так, что некоторые места даже знакомых маршрутов приходится проходить с ручным фонариком. А дни даже не серые, они сизые, небо отдалилось и тяжело темнеет тучами где-то над затылком. Да ещё этот открытый канализационный люк… Прямо на тротуаре…
Каким чудом ты успел правильно переставить ноги в последний момент? Середина-конец осени – врагу иногда не пожелаешь. Впрочем, это – личное. Даже слишком. Можно ведь всё увидеть совсем по-другому. Никто не мешает сделать это. Точнее – никто не сможет помешать. Если найдутся силы.
Первый неторопливый, хлопьями, снег в лучах уличных фонарей, на лету, фрагментами, высвеченный фарами проносящихся по дороге машин, не спеша опускается, кружится в одному ему понятном, завораживающем танце.
Почему-то опять вечер. Батареи недавно включили, и тепло проникает в тебя, расправляется примерно в районе живота, заливает тело покоем, начинает потихоньку пеленать и руки, и ноги. А из оконных щелей (не заткнутых, потому что деревянные рамы лучше пластиковых, а вот не успели заклеить, лентяи), конечно, поддувает.
Хорошо бы сейчас уехать туда, где ждёт тебя небольшой, но ладный, покрашенный наполовину (следующим летом докрасишь) садовый домик, да как затопить там большую, важную кирпичную печь, смотреть, как огонь ест дрова, потом ворошить красные, красно-синие, бордовые, темнеющие на глазах угли, да и закрыть под конец вьюшку, укрыться с носом старым пуховым одеялом, а с утра сбегать за водой до колодца, позавтракать, вымыть в тазике посуду, и, прихлёбывая из эмалированной кружки крепкий и сладкий горьковатый чай, пройтись по участку, отмечая всякие мелочи, которые стоит поправить к следующим весне – лету, а потом, не торопясь, слегка замёрзнув даже, вернуться бы в свой тёплый ещё, деревянный домик, и снова подтопить печку, наслаждаясь теплом живым, рукотворным.
…Запах белой и лиловой сирени, да яблонь, что растут во дворах. Одуванчики желтеют вдоль асфальтовых дорог, весело и нахально лезут на тротуар. Идёшь, и какая-то добрая сила словно приподнимает тебя над дорогой, и почти уже летишь, но, конечно, не совсем. Солнце стало поближе, а в саду земля вот-вот покроется всяческой ненужной зеленью. Надо спешить. А можно свернуть и пройти через лохматый и приветливый небольшой городской сквер, где разросшиеся тополя приятельски соседствуют с песочницами и детскими аттракционами, где недавно заработал тир (те самые пневматические винтовки и красные блямбы мишеней) и, конечно, есть площадка для тяжёлой атлетики.
Хорошо тут бывает пробежаться, намотав пару-тройку километров, и преспокойно дойти себе до ближайшего ларька с газировкой. Тополя – они здесь не просто так, тополя чистят городской воздух от вредных примесей. Промышленный центр, заводов много…
Гроза. Ты промок до нитки, и радуешься этому, потоки воды шпарят с чёрного летнего ночного небосвода, захлёстывают тебя с головы до ног. Где-то рядом задорно верещат девочки, добродушно переговариваются парни, угодившие под этот нежданный, но нестрашный «девятый вал», вы вместе ищете укрытие, что-то вроде будки на троллейбусной остановке, и стоите там тесно, пересмеиваясь.
А тебе хочется ощутить этот напор, это чудо воды, вставшей столбом сверху вниз, и ты, запрятав в недра своей сумки очки и телефон, бесстрашно выкатываешься навстречу этой плотной, упругой, мокрой стене. Просверк молнии выхватывает качающиеся верхушки деревьев, и не страшно ни чуточки, когда там, наверху гремит и скрежещет на небесных ухабах колесница святого Ильи. И как пахнет мокрой листвой и озоном во дворе – это просто сказка.
Мокрый, но довольный, вваливаешься домой и топаешь в ванную, сдирая с себя тряпки, чтобы встать под тугие, но уже теплые, ручные, послушные душевые струи.
Жара ужасная. В огороде просто нечем дышать, ты раздеваешься до треников и сандалей, надеваешь на голову шутейное сомбреро, купленное Бог знает когда по случаю, его широкие поля хоть как-то защищают башку от палящего солнца.
А надо полоть, надо окучить картошку, надо-надо-надо и круговорот садовых дел затягивает, хоть пот заливает в глаза и кажется, плывёшь куда-то в горячей воде, или стоишь на верхней ступеньке в общественной бане.
Соседи одобрительно гаркают, занимаются потихоньку своим хозяйством, и ты, прикинув, где подкрасить, что к осени пересадить, прополов очередную борозду, не торопясь уже топаешь поливать капризные помидоры с огурцами.
Вот, что получилось. Прости, ты же спрашивала меня, как прошёл мой вечер, ещё до то того, как… Я ведь так и не успел тебе тогда ничего толком ответить. А потом я просто не мог уже ничего тебе рассказать.
Я… Долго молчал. Это были… Нехорошие годы, но, вот, наконец, собрался с силами (да и вообще, что-то вокруг переменилось, просто смог сделать это). Рассказать тебе. Ответить на тот давешний твой вопрос. Знаешь, уже совсем не больно.
А ты… Ты ведь никуда не ушла на самом деле. Ты так и осталась со мной. Так что рассказывать-то смысла особого и не было…
Впрочем, все вокруг меня говорят про всё это немного по-другому. Им я тоже верю. Я же верю почти всем. Всегда было так. К сожалению, к счастью...
Но особенно верю я тебе. Вот и выполнил твою просьбу. Прошло уже слишком много времени. Мне это неважно.
Да, ещё… Только что заметил… Я тут о себе в основном на ты… Ничего удивительного, ты ведь в основном звала меня именно так. Мне, в общем, даже нравилось это. Забавляло, по своему, конечно. Когда мы не ругались, а ведь мы с тобой по-настоящему ругались очень редко.
Неудобно как-то всё это прямо от себя, знаешь. Как будто всё-таки я и правда пишу какой-то рассказ, что ли… Вот чем мне помогли все мои книжки.
Вышло… То, что вышло. Год, и правда, был именно таким. А там, где я путаю месяцы, думаю, ты не будешь сильно сердиться. Было важней рассказать, что вспомню. Чем… Всё остальное.
Хронология… Это для другого. Не помню, сколько именно лет… Но вот он, этот первый год, когда я смог рассказать тебе хоть что-то. Знаешь, стало легче.
Мне бы стало и вовсе хорошо – попроси ты меня о чём-нибудь. И вправду.
Но я знаю, как мне кажется, точно, что этого никогда больше не будет. Да этого никогда и не было, что уж тут. Ничего. Пока хватает и того, что было. Да и то, что осталось, что есть...
…Только ещё очень плохо, очень мало ещё вижу людей. Но и это, думаю, пройдёт. Со временем. Уже проходит.
Я… Слишком часто опаздывал… Очень редко бывал пунктуален…
Да и вообще.