Отара с шумом и шорохом рванулась с насиженного места, перекатываясь в ночи, словно спелая рожь под порывами ветра. Кто-то невидимый, словно ножом провел по самой середке блеющих овец, разделив перепуганную отару сначала на две неравные половинки. Затем овцы разделились на три и более группки. Жалобно и отчаянно
заблеяли ягнята. Овцематки громко зафыркали, некоторые затопали передними лапами, знак сильного волнения и страха. Не прошло
и минуты, как на пастбище разразился переполох. Гаджи рывком сдернул с головы капюшон плаща и резво, не по годам, вскочил на ноги. Сон как рукой сняло. «Волки!» – молнией сверкнула мысль. – Кто там? Эге-ге-гей. – Сипло вырвалось из горла, от страха. В ответ лишь заблеяли овцы. Рука машинально потянулась в карман за спичками. Ни фонаря, ни ружья под рукою, конечно, не оказалось. Ярко
вспыхнувшая спичка, вопреки ожиданию, лишь ослепила глаза. Гаджи тут же погасил злополучную спичинку, зажмурил глаза, чтобы свыкнуться с темнотой. Ночь была черна как порох. Через мгновение, как это и бывает, глаза немного свыклись с темнотою. Но кроме разрозненных, белеющих тут и там в ночи напуганных овец, ничего другого Гаджи, как бы не напрягал свое зрение, не увидел. Овцы между тем все так же с блеянием носились по всей обозримой взглядом местности. Кто-то невидимый во мраке ночи упорно и неотступно ходил среди отары…
Неприятности у Гаджи начались еще со вчерашнего дня. Вернее, поначалу все шло как нельзя хорошо, замечательно. Два дня напролет праздновали с коллегами по работе (школьными учителями) прибытие с военной службы сына завуча школы. Как говорится, всему хорошему рано или поздно, к сожалению, наступает завершение. Снова работа, серые будни. Понедельник, в народе говорят, день тяжелый. Гаджи
убедился в этом уже в который раз. Он не смог вспомнить, сколько не силился, когда точно пришел домой: в два часа ночи или после трех. Ну да ладно, это не столь важно. Главное, утром жена после долгих безуспешных попыток наконец подняла его на ноги. Спешно проглотил бутерброд с сыром, наполовину выпил стакан приторно сладкого чая (сколько ни говорил жене класть меньше сахара, все равно подает не чай, а какой-то сироп). Когда выскочил на улицу, вспомнил, что
забыл побриться, ну да ладно, один день можно перед детьми (Гаджи преподавал в школе математику) показаться заросшим. Может, урву на бритье минут десять на большой перемене. У директора в кабинете, благо, есть вода и зеркало, а станок бритвенный у какого-нибудь коллеги выпрошу. Главное, не забыл нацепить галстук.
До школы оставались считанные метры, да и по времени до звонка оставалось минуты две, как вдруг кто-то окликнул его: «Гаджи, ты что здесь делаешь, а кто же тогда на пастбище, сегодня твоя очередь пасти общественную отару». Тьфу ты черт! Ведь вчера приходил сосед Гасин, с просьбой заменить его сына, который вот уже второй день пасет овец, сверх нормы. Тогда, помнится, Гаджи дал слово соседу, ввиду такого события, празднества в доме завуча, что потом отработает день за Гасина, вечером, уже вчерашнего дня, или в крайнем случае сегодня рано на рассвете отправится в горы, заменит уже изрядно заждавшегося Казима, младшего сына соседа. Планы пришлось менять с ходу. Подозвав к себе сына приятеля, Гаджи отправил его с наказом к своей жене Саният, чтобы та к обеду прислала детей с едой и, главное, с буркой. Отработать надо как минимум еще дня два, и, разумеется, две ночи. Без бурки ночью можно и продрогнуть до костей.
Ночи в горах прохладные, к тому еще и дождь может пойти за эти злополучные два дня. Времени на переодевание в рабочую одежду не было. И как есть в парадной одежде, в галстуке Гаджи через полтора часа добрался до пастбища «Сиянта».
Сменив Казима, который уже давно, про себя, разумеется, ругал на чем свет стоит нерасторопного сменщика, Гаджи переключился на это нудное времяпровождение, пастьба бестолковых, будь они трижды прокляты, овец. День прошел неплохо, разве что скучно и серо. В обед дети привезли и еду, и бурку. Правда, когда переодевался в рабочую одежду, обнаружил еще один неприятный сюрприз. Оказывается, вчера ночью, когда пришел со свадьбы, он (Гаджи) лег спать не раздеваясь. И только теперь выяснилось, что на шее болтается не один, а два галстука. Но все это осталось позади, унылый день, наконец, закончился.
Наступила ночь… С того времени, когда это незваный гость вспугнул отару и нарушил и без того тревожный сон Гаджи, прошло минут десять. Все так же с блеянием носились по пастбищу овцы, и все так же эта чертова невидимка бродила среди них, пугая не только овец, но и оробевшего не на шутку от суеверных домыслов Гаджи. Все
известные молитвы были прочитаны, все известные обряды, изгоняющие нечистую силу, были исполнены, но невидимка все настойчиво продолжала бродить среди отары. Сидеть на корточках возле чабанки, только так можно было обозреть всю территорию пастбища, Гаджи уже изрядно наскучило. Ноги затекали. Пару раз он
несмело свистнул, несколько раз громко, насколько можно было выдавить из горла, от страха будто бы замороженного, с бульканьем и хрипом вырвались крики, отдаленно напоминающие «Эге-ге-гей»! Ничего! Невидимка, словно испытывая на прочность нервы Гаджи, кружилась среди отары. Ожидание страха, сильнее самого страха. Гаджи почему-то вспомнил слова старого чабана Гашим-дайи. Когда долго ждешь чего-то такого, дух захватывающе страшного, в душе у здравомыслящего человека возникает апатия, безразличие. По
всей вероятности, этот момент у Гаджи уже наступил. «Кто там! Воруем, что ли», - пожалуй, как шутка, прозвучал его голос, перекрывая овечье блеяние. В ответ тишина! Только овцы всколыхнулись где-то совсем рядом. Сквозь топот овечьих ног чуткий слух Гаджи уловил еле слышимый мягкий шорох, который полз все ближе и ближе. Что мягкое,
нежное коснулось одеревеневших от страха ног. Волосы змейками зашевелились на голове. Голос его, который секунду назад вроде бы как звучал бодрее, вырвался изо рта, и не крик, а вопль: «Кто здесь!?»
«Мяу» - ответила «невидимка», оказавшаяся маленьким тощим
котенком…