КУВАЛДА И МОЛИТВА
Однажды один мой знакомый оказался в Пекине по делам и заехал ко мне на работу. Сидя в моем кабинете за низким стеклянным столиком, мы пили жасминовый чай, столь отрадный в июльскую жару, и обсуждали накопившиеся новости. Общение наше, однако, постоянно прерывалось назойливыми посетителями. Дверь то и дело приоткрывалась, в нее просовывалась очередная узкоглазая физиономия, а потом, извиняясь, бочком входил и сам сотрудник – с какой-либо срочной бумагой, вопросом или сообщением. Я старалась побыстрее выслушать их, ответить и спровадить. На какое-то время они оставляли нас в покое, но потом появлялись снова, и все повторялось сначала. Мы будто играли в словесно-бумажный пинг-понг.
- Терпение, однако, тут надо иметь изрядное! – смачно крякнув, заметил наконец мой знакомый. – Даже не представляю, как бы я справлялся с такой командой! Да еще и объясняться по-английски! И как ты только запоминаешь все эти тарабарские имена: Джин-донг, Танг-хе, Шур-Шу?
- Джу-Шу, - поправила я и пояснила: - Все приходит со временем. И с Божьей помощью, конечно.
Ведь поначалу, когда я только приступала к работе в этой международной организации, все было иначе, и я хорошо это помнила.
От предыдущего директора, монгола, уехавшего за год до моего назначения, никаких инструкций по передаче дел не осталось. Мне приходилось доходить до всего своим умом, вернее даже сказать – интуицией, каким-то непостижимым образом впитывая, будто из воздуха, понимание задач и общей ситуации. В то время у меня было всего четыре сотрудника – двое китайцев и двое корейцев. Добиться от них вразумительных объяснений по существу дела я не могла: ответы на все мои вопросы давались самые что ни на есть обтекаемые и противоречивые. Мне казалось в то время, что они испытывают меня, исподтишка наблюдая за мной: «Ну-ка, посмотрим, как этот новый директор тут управится!» Помогать мне осваивать новое поприще они явно не собирались. Но, пожалуй, больше всего меня удручало отсутствие в моем коллективе хоть каких-то признаков трудового энтузиазма. Работали все не спеша, «от и до», - как это, впрочем, и принято на Востоке. А я-то приехала из Москвы - совсем на другой скорости! И была полна новых планов и идей.
Разделять их, однако, было не с кем.
Старшая по должности сотрудница, кореянка Дай-Су, отличалась невероятным спокойствием. Она имела обыкновение подолгу наблюдать в окно за происходящими во дворе событиями, попивая чай и ведя неспешные телефонные разговоры. Дай-Су слыла в местном обществе большой модницей, любила прихорашиваться перед зеркалом и всегда носила с собой – в зависимости от погоды – либо веер с шелковыми кисточками, либо зонтик с золотым набалдашником. Интереса к работе она не испытывала, и результат ее деятельности был практически неразличим, хотя назвать ее бестолковой было никак нельзя. Она напоминала мне ленивую кошку, дремлющую на солнце и одновременно зорко следящую за всем происходящим вокруг сквозь узкие щелки прикрытых глаз.
Другая сотрудница, Мин Лу, китаянка, была еще более расслабленной – видимо, от того, что находилась в своей родной стихии. Ничто не могло поколебать ее царственного величия и нарушить устоявшегося ритма жизни. Какие бы срочные задачи перед нами ни стояли, ровно в шесть часов вечера дверь захлопывалась за ней. Мин Лу делала только то, что ей было предписано по инструкции, и даже если вся логика какой-нибудь возникшей ситуации взывала к ее срочным дальнейшим действиям, она их никогда не предпринимала – более того, она и не предлагала их предпринять. Глядя на ее гладкое, лишенное каких-либо эмоций лицо, я вскоре поняла смысл выражения «китайская кукла», слышанное мной еще в детстве.
Двое других сотрудников тоже не отличались усердием, к тому же плохо говорили по-английски – так что порой мне приходилось повторять одно и то же по нескольку раз, прежде чем они понимали, что от них требуется. Бывало, спросишь: «Ван Донг, ты подготовил материалы к встрече?» А он ответит: «Встреча будет в четыре». Или скажешь: «Ким, закончи поскорее свою справку». «Конечно!» - с готовностью откликнется он - и опять погрузится в нирвану...
Ко всему прочему, люди Востока любят днем поспать. И как я ни пыталась ограничить обеденный перерыв установленным временем, за ним неизбежно следовал «мертвый час». Как-то раз, зайдя средь бела дня в соседнюю комнату, я застала своих сотрудников мирно посапывающими прямо за своими рабочими столами...
Таков был в то время вверенный мне коллектив, и, как вы уже, наверное, догадались, работать с ним мне было непросто.
С другой стороны, мой босс, Саид, отличался завышенными амбициями и связывал с нашим проектом какие-то свои далеко идущие планы. Его не интересовали детали рабочего процесса, но ожидаемый результат всегда требовался точно в срок. Но про Саида – это отдельный разговор.
И вот однажды мы получили одно важное и срочное задание. Собрав своих подчиненных, я обрисовала им ситуацию, тщательно разъяснив каждому его задачу и алгоритм ее выполнения, сама же занялась подготовкой сводного материала.
В конце следующего дня я снова созвала своих сотрудников для обсуждения промежуточных результатов – однако уже после первых моих вопросов стало ясно, что никаких результатов еще нет и в помине: все это время мои подопечные обдумывали поставленные задачи и прикидывали, с чего начать.
Когда я это поняла, кровь ударила мне в голову; я подумала, что вот так, должно быть, люди теряют выдержку и случаются служебные потасовки. Драгоценное время было упущено, и теперь только я сама могла спасти ситуацию путем невероятных усилий. Меня охватила ярость на своих сотрудников, и будь у меня в то время под рукой тяжелая кувалда, она, вероятно, прошлась бы по их головам.
При этом надо заметить, что восточные люди очень чувствительны к критике и собственному имиджу и не то что кувалду – простое замечание переносят с трудом: нет для них ничего страшнее, чем «потерять лицо». Поэтому, чтобы не спровоцировать харакири, с ними надо обращаться предельно вежливо и деликатно. Опасаясь в тот момент, что это будет мне не под силу, я взяла свой мобильник и вышла на балкон, сделав вид, что кому-то звоню. Глядя в тусклое небо, распростертое над бескрайними рифами многоэтажек, я в отчаянии воскликнула: «Господи! Ну как мне тут работать? Ну что мне делать?!» Со стороны можно было, наверное, подумать, что я разговариваю по телефону с Господом.
Потом, немного успокоившись, я произнесла вслух то, что как бы подсказал мне внутренний голос: «А ты терпи». Трудно было с ним не согласиться: что, собственно, оставалось еще делать?
Вернувшись в кабинет, я застала все ту же картину: мои подчиненные тихо сидели рядком и смотрели на меня равнодушными глазами.
- Ну что ж, все свободны, - сказала я. - В этот раз я сделаю все сама: вы свое время исчерпали. Однако учитесь все же работать быстрее: ведь мы - в международной организации! Здесь нужна скорость гепарда!
Но время шло, а вместо гепардов меня по-прежнему окружали неповоротливые панды, и практически всю работу мне приходилось, как и прежде, выполнять самой. Я уставала, раздражалась, отношения с сотрудниками были натянутыми, и я глубоко переживала это неустройство. Во мне росло убеждение, что я, должно быть, никудышний директор, если не могу наладить общего дела, и стало быть, надо уезжать. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает...
К счастью, в Пекине, на территории российского посольства, есть православный храм, где проходят церковные службы. И вот в очередной раз, когда представилась возможность побеседовать с батюшкой, я рассказала ему о своих горестях и неприязнях, о сотрудниках, с которыми никак не могу найти общего языка, – хоть работу меняй.
- Может, привести их сюда, в храм, для вразумления? – спросила я батюшку.
- Нет, сюда не надо, - возразил он. – Но вы молитесь за них - не в храме, а дома, в домашней молитве.
- Так они же не православные! – удивилась я.
- А Вы все равно молитесь – и придет облегчение, - ответил он. - А на работу свою смотрите как на послушание – куда Бог поставил, там и трудитесь.
И вот я начала молиться каждый день за своих подчиненных. Конечно, я не называла их всех по именам, а говорила: «Господи! Помилуй мя, грешную, и моих подчиненных. Дай нам жить в мире, согласии и тишине».
Непривычно было мне поначалу молиться за чужих, не симпатичных мне людей. Однако вскоре я заметила: когда за них помолишься, то уже и не сердишься, и они будто это чувствуют – тоже становятся как-то мягче и дружелюбнее. Поставила я также несколько икон в своем кабинете, а над дверью прикрепила освященную вербочку.
И вскоре после этого ситуация на работе стала меняться к лучшему. Не то чтобы все враз преисполнились радушия и трудового рвения - нет, но дела стали устраиваться сами собой каким-то неожиданным, чудесным образом. То возникнут полезные деловые контакты, то вдруг придет очень нужная информация, то заинтересуются нашими проектами инвесторы. В общем, дела пошли в гору – без всяких видимых дополнительных усилий с нашей стороны, и я уже могла не беспокоиться, как раньше, за судьбу нашей организации. А через некоторое время по разным непредвиденным обстоятельствам уехали Дай-Су и Мин Лу, и им на смену пришли другие коллеги – более дружелюбные и деятельные. Потом благодаря укрепившемуся финансовому положению, наш офис пополнился еще двумя сотрудниками - в результате у нас образовался довольно большой, слаженный коллектив, работать с которым стало легко и приятно.
Прошло совсем немного времени, а как все изменилось! Вроде бы находишься там же и делаешь то же – но раньше будто баржу тащила, а теперь летаешь, как на крыльях. Все интересно, получается, удается, и такие все симпатичные подобрались люди!
Вот какое чудо может сотворить молитва, выводя нас Божьей милостью из самых, казалось бы, безнадежных ситуаций!
СОВЕТ ПРЕПОДОБНОГО АМВРОСИЯ
Смиряйся, и все дела твои пойдут.
Прп. Амвросий Оптинский
Господи, как же противоречива человеческая натура! Вот мы, православные люди, сколько раз читали и слышали, что только смирением и молитвой можно обрести Царство Божие и земной путь безбедно пройти, – мы это знаем, усвоили, но как только дело касается нас самих, то сразу же невесть откуда появляются и тщеславие, и нетерпение, и осуждение. Человеку при этом кажется, что его случай какой-то особенный, необычный, поэтому, мол, извинительно и посетовать, и погневаться. Но на деле вся наша жизнь состоит из таких «случаев» - а мы все откладываем то время, когда захотим стать смиренными и будем полагаться во всем на волю Божию. Но иногда, бывает, Господь как бы открывает наши сердечные очи – и тогда все сразу видится иначе.
-----------
В ту пору, когда я начинала работать в Северо-Восточной Азии, у меня в подчинении находилось несколько представителей этого региона. Были они в целом людьми неплохими, спокойными, но, видимо, в силу своего восточного менталитета не слишком расторопными. Невозможность сдвинуть их порой с места и заставить быстро выполнить порученную работу доводила меня до отчаяния. Увещевания не помогали, а применить какие-либо санкции я не могла в силу специфики местных офисных правил. Сотрудники это знали и пользовались своим неуязвимым положением. Я пыталась применять разные подходы, изучала заумные управленческие теории, но поскольку желаемый результат все равно не достигался, терпение мое иссякало - я начинала раздражаться и злиться.
Из всех моих подчиненных в наибольшей мере досаждала мне кореянка Дай-Су – видимо, потому что в ней удивительным образом сочетались высокая квалификация и какое-то совершенно необъяснимое упорное сопротивление всем моим указаниям. Прежде, у себя в Южной Корее, она занимала довольно солидную должность в министерстве и хорошо разбиралась в хитросплетениях региональной политики. И тем не менее… Приходя вовремя на работу, Дай-Су усаживалась за компьютер и просиживала за ним весь день, долбя по клавиатуре, подобно одержимому пианисту, однако добиться от нее в срок нужной бумаги я никогда не могла. Один черновик сменялся другим, но в каждом очередном варианте находились новые ошибки и несоответствия - так что в результате после бесплодных попыток получить желаемое мне приходилось практически заново переписывать ее бумаги самой. Проекты писем, которые должны были отправляться за моей подписью, она готовила на таком убогом английском, какого я никогда не замечала в ее собственных записках, эти письма не поддавались корректировке, вызывая у меня отторжение на каждой строчке. Оставалось только бросить их в корзину и начать писать заново.
Медлительная и невосприимчивая во всем, что касалось работы, Дай-Су не жалела сил на поддержание связей со своей альма-матер - ее затяжные телефонные разговоры на тарабарском языке, проникавшие сквозь стены моего кабинета, приводили меня в состояние тихой ярости. Никакой деловой инициативы от нее не исходило, хотя к моменту моего прихода в офис она проработала в нем уже свыше двух лет.
На все мои призывы и разъяснительные беседы Дай-Су отвечала надменным молчанием и даже не считала нужным хоть как-то объяснять свою пассивность. Честно говоря, наше общение и общением-то трудно было назвать. Корейцы часто ведут себя в сложных ситуациях, на наш взгляд, весьма странно, используя вместо обычной речи короткие неуместные смешки, междометия, ужимки, словно уподобляясь глухонемым. Понятно, что вести разговор с таким оппонентом – дело не из приятных. Нам, например, показалось бы чудным, если бы подчиненный в ответ на какой-либо вопрос начальника вдруг неожиданно рассмеялся, а потом так же неожиданно замолк, – мне же в то время приходилось то и дело сталкиваться с подобной реакцией.
Накопившееся во мне со временем раздражение привело к тому, что я стала придавать значение и каким-то несущественным мелочам, вовсе уже не достойным внимания. Так, например, при входе в наш офис находился шкафчик для верхней одежды, я повесила в нем принесенное из дома особое, мягкое «плечико», удобное для тяжелых зимних вещей. И вот стоило мне с утра задержаться, как мое «плечико» оказывалось неизменно занятым – на нем уже красовалось пальто Дай-Су. Настроение мое моментально падало.
Но один случай окончательно вывел меня из себя. Как-то мы с Дай-Су собирались ехать на встречу с монгольским послом – нам предстояло познакомиться с ним и обсудить ряд важных вопросов. Я попросила ее заранее посмотреть по карте адрес посольства и подготовиться к встрече. Выехали мы загодя, и поначалу все шло хорошо, однако постепенно меня начало охватывать беспокойство: Дай-Су давала водителю какие-то сбивчивые указания и, судя по его реакции, он совершенно не понимал, куда ехать. В результате за пять минут до назначенного времени мы оказались, как выяснилось, совсем в другом квартале. Телефона посольства Дай-Су с собой не взяла, и всю дальнейшую навигацию нам пришлось вести через офис. На встречу мы прибыли с двадцатиминутным опозданием. Посол, надо отдать ему должное, и бровью не повел, но всем хорошо известно, что такое дипломатический этикет. Несмотря на все наши извинения, принятые с пониманием, я чувствовала себя крайне неловко, и настроение мое было вконец испорчено. Ведь это была наша первая встреча! Дай-Су же при этом не выказывала никаких признаков беспокойства или огорчения, пудрила свой носик, глядя в золотое зеркальце, и кончики ее губ слегка подрагивали в улыбке (так, по крайней мере, мне казалось).
Случившееся настолько глубоко задело меня, что я совершенно утратила душевное равновесие. Придя вечером домой, не могла ни на чем сосредоточиться, снова и снова переживая нелепость нашего опоздания и хладнокровную реакцию Дай-Су. Сердце мое кипело от возмущения, и гнев переполнял меня. И даже когда около полуночи я взялась, как обычно, за чтение, то и тогда не смогла отвлечься от пережитого, то и дело возвращаясь мысленно к событиям прошедшего дня. Даже книга моего любимого прп. Амвросия Оптинского не могла меня утешить! Наверное, так случилось, что этот дурацкий инцидент с послом стал последней каплей, переполнившей чашу моего терпения.
«Ну, все, – сказала я себе. - Хватит с меня! Довольно церемониться с этой Дай-Су и терпеть ее нахальство! Это же просто издевательство какое-то! Завтра же вызову ее и выскажу ей все, что я о ней думаю!»
И я уже начала было формулировать в уме, что же я о ней думаю, но тут ручка, которую я держала, выскользнула у меня из рук и упала на раскрытую книгу. Я с досадой взглянула на оставленный прочерченный след на странице - и вдруг с изумлением увидела, что в книге совершенно явно оказались подчеркнутыми два слова: «не обижай». С замиранием сердца я прочитала всю фразу целиком: «Будь сама справедлива и не обижай никого».
Могла ли я принять это за простую случайность? Нет, было ясно, что отче Амвросий пытается вразумить меня, давая совет, как поступить. Я бережно взяла книгу в руки, вглядываясь в лик преподобного: его взгляд, полный доброты и сострадания, не оставлял никаких сомнений. Движение гнева враз остановилось во мне – я словно вынырнула из бурного мутного потока на свет Божий, очнулась от лихорадки, пришла в себя. Мне стало неудобно за свое озлобление: да что это я, в самом деле, так разошлась? Ну, опоздали. Ну, бывает. Ведь не нарочно же, наверное, она нас не туда завезла! Я вдруг испугалась, представив, в какую страшную сквалыгу я могу превратиться, если постоянно буду впадать в подозрительность и раздражение. Нет, этого уж я точно не хотела!
--------
На следующий день, придя на работу, я приложила все усилия к тому, чтобы усмирить свою враждебность к Дай-Су и нормализовать наши отношения. И как же я потом была этому рада, как благодарна святому Амвросию за его совет!
Я вызвала Дай-Су и спокойно объяснила ей, что к деловым встречам надо готовиться тщательно и приходить на них вовремя. Дай-Су кивала в знак согласия головой.
Сложилось так, что в последующие месяцы Дай-Су не давала мне новых поводов для негодования, обстановка в офисе сохранялась спокойной, и жизнь текла своим чередом. А ведь бесконфликтное течение жизни значит гораздо больше, чем это может показаться на первый взгляд: ты просыпаешься утром с легким сердцем, и день твой проходит спокойно, без огорчений. Недаром же говорится, что худой мир лучше хорошей ссоры!
А вскоре пришло неожиданное известие о том, что Дай-Су надо возвращаться в Сеул: министерство отзывало ее на новую должность.
Расстались мы мирно. Дай-Су сказала мне напоследок, что многому научилась у меня: в Корее женщины все еще редко занимают руководящие посты, а ей предстояло в Сеуле возглавить департамент в министерстве, и, похоже, она волновалась. Чему она научилась у меня? Мне приятно было думать, что не только оперативному стилю руководства, но, возможно, и терпению... Как же хорошо, что я не дала тогда выплеснуться своему гневу и переполнявшим меня эмоциям: ведь такой образ – невыдержанного русского человека - мог запечатлеться у нее на всю жизнь! Я искренне пожелала ей успехов на новом месте и даже почувствовала при расставании нечто вроде грусти.
Дай-Су уехала. Никто не говорит теперь подолгу в соседнем кабинете по телефону. Пустое «плечико» каждое утро висит на своем месте. Так чего же мне не хватает? Неужели я скучаю по Дай-Су?
ПРОТИВОСТОЯНИЕ
Чтоб было, как написано: «хвалящийся хвались Господом».
1 Кор, 1, 31
Господь мне помощник, и не убоюсь: что сделает мне человек?
Евр.,XIII,6
Какое это счастье – быть свободным человеком, не зависеть от чужих прихотей и настроений, ни под кого не подстраиваться!
Но кто из нас свободен?
Когда несколько лет назад мне предложили работу в Китае, я с радостью согласилась: все казалось мне привлекательным – и эта страна с древней историей и культурой, и смена обстановки, и новая работа в международной организации. Однако вскоре по прибытии свозь первые приятные впечатления, вполне сответствовавшие моим ожиданиям, стали проступать и неведомые мне ранее проблемы, главной из которых оказался мой непосредственный начальник, глава нашей организации Саид.
При первом же нашем знакомстве, произошедшем недели через две после моего приезда, я почувствовала необъяснимое внутреннее напряжение и душевную тоску, как бы спроецированную на длительную перспективу. Оснований для этого, казалось бы, не было никаких: начальник встретил меня приветливо и был доверительно разговорчив. Но улыбка его показалась мне фальшивой, речь – притворной, а взгляд – слишком проницательным. Когда он пожимал мне на прощание руку с обещанием внимания и поддержки, мне почему-то вдруг вспомнились скворцы, которых я наблюдала каждый день по дороге на работу: радушные китайцы ставили им в клетки фарфоровые чашечки с водой, а по вечерам накрывали синими бархатными тряпицами. Скворцы пели красивыми звонкими голосами и периодически умирали, не выдерживая неотступной заботы.
Саид, несмотря на свои мягкие манеры и вкрадчивый голос, слыл человеком властным, самолюбивым и мстительным. Секретари и помощники у него постоянно менялись, что отражало обоюдоострый характер отношений: с одной стороны, никто не мог соответствовать его требованиям, с другой – трудно было подолгу выносить тесное общение с ним. В офисе его боялись, не любили, но внешне воздавали ему многочисленные почести, которых жаждала его амбициозная и своенравная восточная натура.
Был он высок ростом, худощав, с седыми редеющими волосами и бородкой клинышком. На пергаментно-желтом лице выделялись черные, немного навыкате глаза с подвижным цепким взглядом, от которого не ускользала ни одна деталь. Одет он был всегда с иголочки. Дорогие костюмы сидели на нем безупречно, но я мысленно представляла его в национальном одеянии - длинном халате, с тюрбаном на голове и, пожалуй, еще и с автоматом наперевес: таким он виделся мне более естественным, натуральным.
Говорил Саид медленно, важно, никогда не теряя самообладания. На любом собрании он умудрялся сразу задать главенствующий тон, под который всем остальным приходилось подстраиваться. Он словно обладал даром гипноза, подавляя своих собеседников, – никто обычно не перечил ему, не спорил, будто сразу признавая в нем безусловного лидера и соглашаясь с его мнением. Может, это происходило от его невероятной уверенности в себе, питаемой принадлежностью к некой международной элите. С людьми более низкого положения он не общался, зато не жалел сил, чтобы завоевать расположение какой-нибудь важной персоны, дабы укрепить свой статус среди сильных мира сего.
Надо признать, что он был весьма энергичным человеком, выматывая подчас своих подчиненных до полного изнеможения, однако объяснялось такое рвение не столько интересами дела, сколько его карьерными устремлениями и заботой о собственном имидже. Правда и то, что вопреки всем предпринимаемым Саидом усилиям наша организация развивалась под его руководством не слишком успешно. Какие бы грандиозные планы он ни строил, какие бы хитросплетения ни замышлял, все его интриги и амбиции неизменно наталкивались на интриги и амбиции его партнеров, приводя к хаосу, периодическим провалам и неблаговидным ситуациям, в которые я оказывалась невольно втянутой. Партнерами же Саида, как правило, были его собратья – с такими же, как у него, менталитетом и нравственными принципами. Бангладеш, Пакистан, Индия, Филиппины… Выходцы из этих стран – голодных, нищих, раздираемых внутренними противоречиями - заполонили каким-то загадочным образом международные организации и поучали, вопреки всякой логике, мировое сообщество, как ему жить, - вместо того, чтобы навести сначала порядок у себя дома. Собственно, Саид был всего лишь одним из них – тем, с кем по воле случая мне пришлось иметь дело.
Его закулисные игры и мотивация поступков были мне глубоко чужды и неприятны, но спорить с ним было бесполезно: он имел всегда только одно - свое собственное мнение. Дабы не обострять отношений, я избрала тактику действий «по умолчанию», стараясь как можно меньше общаться и советоваться с ним. Сама разрабатывала планы для нашего подразделения, а на его сомнительные руководящие указания реагировала по принципу «собака лает – караван идет», игнорируя их самым недопустимым образом и полагаясь более в решении дел на свой собственный разум и опыт.
Караван мой, однако, ушел не далеко. Довольно скоро Саид спохватился, что я оказалась вне его вездесущего контроля, и наши разногласия не замедлили проявиться. Для меня наступило тяжкое время: что бы я ни делала, что бы ни предлагала – все вызывало его критику и недовольство. Его же указания казались мне очевидно пустыми, а порой и вредными, но он был мой начальник... Что делать? Моя субординация постоянно вступала в борьбу со здравым смыслом - и неизбежно проигрывала. Я продолжала гнуть свою линию, временами переходя от обороны к контрнаступлению. Саид свирепел. Наше противостояние нарастало, грозя перейти в открытый конфликт. Я понимала, что главная причина его недовольства кроется в моем нежелании играть по его правилам, но внешне это преподносилось им как профессиональная критика, что не могло не огорчать меня, задевая мое самолюбие.
У меня, наверное, давно бы уже опустились руки, если бы не одобрение, которое получала работа нашего подразделения со стороны. Поддержка, выражаемая нашими заказчиками и экспертами, позволяла мне сохранять веру в себя, но, конечно, не имела никакого значения для Саида. Для него важно было другое: в его офисе появился человек, который мыслил самостоятельно и посмел ему перечить! Это было неслыханно!
И вот как-то раз на очередном совещании он заявил: «Если в ближайшее время финансирование по объекту В. не поступит, ваш проект будет закрыт». Задача выдвигалась совершенно невыполнимая: объект В., относящийся к моей компетенции, был изначально провальным, никто финансировать его не собирался, и мой начальник прекрасно это знал.
Я приуныла: закрытие проекта автоматически означало прекращение моего контракта. А ведь прошло всего три месяца с начала моей работы в Пекине! Я помнила во всех деталях свое долгое оформление, радость и гордость за меня друзей и близких, мои – такие недавние – проводы!.. Как же я теперь так скоро вернусь? Что скажу? Как все это будет глупо и нелепо! Кроме того, мне было жаль терять свою работу в Пекине: несмотря на все сложности с Саидом, проект был интересным, мне удалось уже кое-что сделать, и я верила в его успешное развитие.
Поразмыслив, я решила, что его слова – просто очередная угроза, и не стала слишком горевать.
Но вот через некоторое время мне позвонила секретарь Саида: он вызывал меня на беседу в свой офис. Это было необычно: как правило, все служебные вопросы решались на общих совещаниях в конференц-зале. Сердце мое заныло в недобром предчувствии. Безысходность моего положения представилась мне во всей полноте, и мне стало горько от постигшей меня несправедливости. Сколько я потратила сил и стараний для продвижения наших дел! И добилась уже определенных результатов – но их никто не оценит. Саид решил свести со мной счеты. Сейчас весь его накопившийся гнев обрушится на мою голову, и моя китайская миссия бесславно закончится, не успев начаться.
Я была близка к отчаянию и не знала, что делать. Кто мог мне помочь? Никто - кроме Господа.
Я достала молитвослов и стала читать одну за другой молитвы: 90-й псалом, «На умиротворение враждующих», «Об умножении любви и искоренении ненависти», «О ненавидящих и обидящих нас»... Читала я усердно, переживая то, о чем просила. При этом не могла не вспомнить русской пословицы: «Гром не грянет – мужик не перекрестится». Что мешало мне так молиться раньше, обращаясь к Божьей помощи для устроения своих дел и отношений? Ведь я так увлеклась своей борьбой с Саидом, что только и думала о том, как бы не поддаться ему, полагаясь на свою стойкость и «здравый смысл», - и не заметила, как сама оказалась во власти ожесточения и самомнения...
Прочитав молитвы, я перекрестилась на иконы – и пошла.
От нашего офиса до главного здания – примерно двадцать минут ходьбы. День был летний, солнечный, все вокруг казалось радостным и приветливым: и тенистая аллея, тянущаяся вдоль реки, и задумчивые рыбаки, сидящие с удочками на набережной, и веселые зазывалы в дверях маленьких ресторанчиков, из которых уже начинал пробиваться знакомый аромат жареной утки... Жалко мне было расставаться с Пекином так скоро. Я шла и с грустью думала: «Вот, иду я туда директором проекта, а возвращаться, видно, буду безработной. Ну, ничего не попишешь: такая, знать, судьба».
Секретарь Саида проводила меня в его кабинет. Я попыталась придать себе при встрече бодрый вид, но войдя, увидела лишь сгорбленную спину Саида – он печатал что-то на компьютере, быстро долбя своими скрюченными пальцами по клавиатуре и не обращая на меня внимания. Я огляделась. В комнате было несколько диванов с яркими подушками, стены украшали абстрактные картины, на полках хаотично громоздилась диковинная утварь, подаренная, видимо, в разное время любезными партнерами. Трудно было определить по обстановке этого кабинета пристрастия его хозяина, ничто не выдавало каких-то особенных привычек или привязанностей – они были тщательно скрыты от посторонних глаз.
Наконец Саид оторвался от своего занятия и жестом пригласил меня сесть.
Какое-то время мы сидели молча. Саид, подперев подбородок руками, задумчиво смотрел перед собой, а я разглядывала узор на шелковом коврике у нас под ногами. Напряжение нарастало, и я чувствовала себя как русский князь в ханской ставке. На расстоянии я еще как-то управлялась с Саидом, но спокойно противостоять ему при встрече у меня не получалось: он подавлял меня своим положением, властью, надменностью, непредсказуемостью и чем-то таким, что было трудно выразить словами, – мне стоило большого труда сохранять самообладание и бесстрастный вид. Вот и на этот раз, как обычно, мной овладело неприятное смешанное чувство антипатии и зависимости. Я вовсе не считала себя слабаком, но тем не менее вся моя уверенность куда-то улетучивалась, стоило мне оказаться с ним с глазу на глаз.
Закончив созерцание картины, Саид вздохнул и, вперив в меня свой взгляд коршуна, произнес: «Ну что, Наталия, нам надо объясниться».
Мне стало не по себе, но я постаралась собраться с духом, чтобы достойно встретить удар. «В конце концов, будь что будет, - подумала я. – На все воля Божия».
- Сколько времени вы здесь уже работаете? – спросил Саид, будто напрочь забыв, когда и откуда я появилась в этой организации.
- Три месяца, - ответила я.
- Прогресс в работе определенный есть, - медленно продолжал он. – Но взаимопонимание у нас так и не установилось.
«И не мудрено», - отметила я про себя.
Он откинулся на спинку дивана и испытующе уставился на меня, как бы готовясь сделать решающее заявление.
Я отвечала ему безмятежным взглядом, мысленно читая молитвы. Сердце мое усиленно билось, и мне уже хотелось только одного: поскорее выбраться на волю.
И вдруг с Саидом начало происходить что-то совершенно необъяснимое. Его взгляд потеплел, он разжал пальцы и заговорил совсем другим, вполне дружеским голосом:
- Наталия, вы проводите большую работу, но я не во всем согласен с Вами - нам надо лучше координировать наши действия.
Я удивленно кивнула.
- Возможно, вы считаете себя крупным специалистом, а меня - делитантом, верхоглядом…
Я поежилась от такой проницательности.
- Но вы не можете знать всего того, что знаю я в силу своего положения. – Саид выдержал многозначительную паузу. - Мы живем в очень сложном мире, движемся среди подводных рифов. Прямота не всегда уместна – иначе вы грозите расшибить себе лоб. И не старайтесь все время мне перечить - положитесь на мое видение и опыт. Когда-нибудь и вы во всем этом разберетесь.
Но мое каменное лицо, видимо, не выражало того согласия, которого ожидал от меня Саид, поэтому он продолжал:
- Я вижу, что вы - человек сильный и независимый.
- Наверное, даже чересчур, - заметила я.
- Но здесь вы работаете в команде, под моим руководством. Так что не забыайте об этом, планируя ваши очередные успехи.
- Да, конечно, - ответила я, пытаясь понять, был ли это комплимент или проявление сарказма.
Он улыбнулся, оскалив желтые зубы, и внезапно встал, показывая, что встреча закончена. Я тоже поднялась, недоумевая, что наш разговор оказался столь кратким и безобидным.
И тут произошло нечто уже совершенно невероятное: Саид подошел ко мне, обнял и расцеловал. Это было так неожиданно, что я опешила: я могла биться об заклад, что никто больше в его офисе за всю историю его существования не удостаивался такой «чести» - да никто даже и представить бы себе такого не мог!
Я поспешила ретироваться и, оказавшись на улице, присела на ближайшую скамейку, чтобы перевести дух.
«Слава тебе, Господи!» - произнесла я с облегчением, осознав, что «гроза» прошла стороной.
От пережитого напряжения у меня побаливала спина – будто я перепахала огромное поле. Нагнувшись, я опустила голову на колени и закрыла глаза. «Зачем я ему поддакивала? – подумала я, - надо было молчать!»
Еще через пару минут все произошедшее показалось мне абсолютно нереальным. Да этого просто не могло быть! Саида, видно, подменили! Или мне все это привиделось?
Я еще раз пережила мысленно нашу встречу, и она показалась мне еще более невероятной: никакими человеческими, земными обстоятельствами невозможно было объяснить такую радикальную и мгновенную трансформацию Саида. Это было настоящее чудо. Чудо, дарованное мне свыше, – в ответ на мою сердечную молитву. Поразило меня и то, что Божья воля проявилась так ярко через человека, далекого от православия, - масульманина.
Я продолжала сидеть, уставившись на реку. Не хотелось вставать, двигаться, возвращаться в офис. Все показалось мне вдруг незначительным: и наш проект, и проблемы с Саидом, и все эти китайские радости. Важным было только одно: открывшееся мне понимание ни с чем не соизмеримой Божьей силы и милости.
С этого дня все как-то переменилось в моей жизни.
Молитвы мои стали более усердными, и отношения наши с Саидом постепенно наладились. Он не вызывал во мне больше прежней мучительной антипатии и ужаса, не донимал мелочным контролем и постоянными наставлениями, оставив наконец меня в покое и предоставив желанную свободу. Да и сама я стала воспринимать все происходящее более спокойно, без надрыва, избавившись от своей чрезмерной строптивости и постоянных волнений. Проект мой развивался успешно, партнерские связи крепли, и обычная прежде критика Саида сменилась сначала его равнодушием, а потом и сдержанным признанием наших успехов. Мне даже стало иногда казаться, что он прислушивается к моему мнению.
Наше противостояние закончилось. Моей победой? Хотелось бы мне так сказать, но это была скорее победа над собой – над собственным страхом, самомнением, нетерпимостью. Но и эту победу я бы никогда не смогла одержать самостоятельно. Так что разве есть, чем мне тут гордиться? Разве что моим упованием на Господа…
ПОМОЩЬ СВЯТОГО АДМИРАЛА
Мы, жители Северного и Южного Бутово милостью Божьей проживаем в таком районе Москвы, где улицы и бульвары названы в честь великих исторических событий и русских святых – Куликовская улица, улица Дмитрия Донского, бульвар Адмирала Ушакова... Не многие москвичи имеют столь счастливую участь. Ну а мы сами, жители здешних мест, часто ли задумываемся о связи времен, прибегаем ли к помощи небесных покровителей, чьи имена вписаны в наши земные адреса?
Я убеждена, что названия улиц – это не просто точки отсчета в городской системе координат: великие святые незримо присутствуют рядом с нами, готовые оказать нам свое покровительство, если только обратимся к ним с сердечной молитвой. Понять это мне помог один случай из собственной жизни, о котором я и хочу рассказать.
Произошло это несколько лет назад. Я только что приехала в Пекин, на свое новое место работы – в международную организацию по развитию сотрудничества в Северо-Восточной Азии. Только что жила в Бутово – на бульваре Адмирала Ушакова, и вот уже иду «домой» по Чун Син Лу...
Мое первое серьезное задание на новой работе состояло в подготовке конференции во Владивостоке. Поначалу это дело показалось мне простым и увлекательным: опыта проведения разного рода конференций у меня было предостаточно, да и провести ее предстояло не где- нибудь, – а в «родном» Владивостоке. Я, правда, никогда до этого там не бывала, но Владивосток твердо воспринимался мной как «свой» край после шокирующего своей чужеродностью Китая.
Довольно скоро, однако, выяснилось, что задача, казавшаяся мне предельно простой, на деле оказалась крайне трудной, если не сказать невыполнимой. Губернатор Приморского края значительно отличался от других губернаторов, с которыми мне доводилось встречаться прежде. Будучи человеком высокомерным и жестким, он руководствовался в своих действиях одному ему понятными доводами. На поступающие к нему «петиции» он налагал лишь два вида резолюций – либо «да», либо «нет», и изменить принятое однажды решение было уже никому не под силу. Так вот, на полученном от меня письме он написал «нет», о чем мне любезно и сообщили сотрудники его аппарата, посоветовав про конференцию забыть.
Эта новость поразила меня, как внезапно разорвавшаяся бомба. Во-первых, не было никаких очевидных резонов, чтобы отказывать нам в проведении конференции, не требовавшей никаких затрат с российской стороны. Во-вторых, срыв запланированной во Владивостоке конференции был равносилен моему увольнению: выбор кандидатуры на эту должность в значительной мере основывался на моей безусловной способности эту конференцию провести. Я даже помыслить себе не могла, как объявить о сложившейся ситуации моему грозному начальнику Саиду.
Погрузившись в мрачные переживания, я тянула время, надеясь на какое-то чудо. Написала губернатору еще одно письмо и стала усиленно молиться Господу о помощи. И вот через некоторое время мне вдруг опять позвонили от губернатора и сказали, что на моем втором письме он неожиданно для всех написал «да». Ура! Зеленый свет был дан, и наша работа закипела.
За несколько дней до конференции я и трое моих азиатских сотрудников – Дай-Су, Джин Донг и Мин Лу - прибыли во Владивосток для подготовки всего необходимого на месте. Стояла середина ноября, и я ужасно боялась возможного дождя, снегопада, ненастья – словом, всего того, что обычно делает ноябрьскую жизнь совершенно несносной. К тому же, как мне поведали местные жители, в случае гололеда в холмистом Владивостоке транспортное движение становилось весьма проблематичным и опасным – а нам предстояло перевозить с места на место около двухсот высокопоставленных гостей.
Около двухсот... За день до начала конференции до меня вдруг будто впервые дошло, какую непомерную ответственность я взвалила на свои плечи! Разделить ее было совершенно не с кем: приморские власти никакой помощи не оказывали, а приехавшие со мной сотрудники не торопились проникаться всей важностью предстоящего мероприятия, демонстрируя завидное спокойствие и отрешенность. Я вдруг отчетливо поняла, что я и только я в ответе за все, что здесь произойдет... Завтра в этот зал набьется больше двухсот человек, все – важные птицы, многие приедут издалека, потратив массу времени и средств. Они рассчитывают, что эти затраты компенсируются уникальной информацией, которую здесь получат. А получат ли? Приедут ли все докладчики? Сработает ли синхронный перевод? Не упадет ли огромный баннер с приветственной надписью, висящий прямо над президиумом? Кто проверил, насколько прочно он закреплен?! И не разойдутся ли все после первой же сессии, разводя руками в глубоком разочаровании?.. И тут я почувствовала настоящую панику – не волнение, не беспокойство, а самую настоящую панику. Я испугалась настолько, что мне захотелось все бросить и бежать, куда глаза глядят. Руки похолодели, ноги стали как ватные. Я поняла, что мне предстоит жуткая бессонная ночь – и как же я буду руководить всем этим процессом завтра?!
К счастью, все это происходило в субботу, а я знала, что во Владивостоке есть старый храм – Свято-Никольский. Это было единственным спасением, и я предложила своим сотрудникам поехать туда (бросить их в чужом для них городе я не решилась).
Дай-Су поначалу никак не хотела садиться в машину остановившегося частника, повторяя испуганно: «Это же не такси!» Тем не менее сели, поехали. Водитель через некоторое время смущенно попросил «авансировать» его: надо было заправиться, а денег у него не оказалось - жена предусмотрительно отобрала, чтобы он нигде не загулял. Авансировали. Доехали. Счастливый водитель отправился дальше - расточать неожиданно выпавший ему куш.
Храм, к которому вела крутая дорога, оказался небольшим, белокаменным и стоял на одной из самых высоких точек Владивостока. Мы пришли как раз к началу вечерней службы.
Как только я оказалась в храме, на душе сразу стало легче. Я переходила от одной иконы к другой и вдруг в изумлении остановилась: передо мной была икона святого Адмирала Ушакова!
Я припала к иконе с таким чувством, будто встретила на чужбине старого близкого друга, который непременно утешит и поможет. Эта встреча на далекой земле казалась невероятной, я долго стояла перед иконой, шептала слова молитвы, и слезы ручьями текли из моих глаз. Напряжение спало. Ощущение безопасности, которое обычно испытываешь в родном доме, постепенно полностью овладело мной, и я окончательно успокоилась.
После службы я подошла к батюшке и попросила благословения. «Подождите», - сказал он и удалился в алтарь. Время шло, а батюшка все не выходил. «Не хочет, видимо, благославлять, - с грустью подумала я. – Оно и понятно: он же не знает меня...». Но вот из алтаря вышел другой батюшка – помоложе, благообразный, невысокого роста, с русой бородкой, и спросил: «Это вы ждете благословения?» Я подошла. Батюшка благословил и коснулся рукой моей головы. Помню, что повернувшись потом к выходу, я какое-то время ничего не видела: все вокруг было будто в пелене...
- Ну как, вы не устали? - спросила я по дороге в гостиницу своих сотрудников, которые тихо просидели всю службу в храме, а теперь семенили рядом в окутавшей нас темноте.
- Нет, - ответила за всех Мин Лу, - а ты?
Я! Что за вопрос? Я летела как на крыльях и уже ничего не боялась. Если сам святой адмирал, громивший турок и французов, заступится за меня, чего мне бояться?! А уж он точно заступится – я это чувствовала всем сердцем!
Утром следующего дня волнение все же опять коснулось меня – словно волна беспокойного моря. С щемящим сердцем я собиралась покинуть гостиничный номер, чтобы спуститься в зал. Взглянула на часы: в запасе оставалось пять минут – достаточно для того, чтобы помолиться или еще раз просмотреть свою речь. Я помолилась перед небольшой иконой святого Федора Ушакова, приобретенной накануне в храме, и преисполнилась уверенностью и спокойствием.
Конференция прошла как по маслу. Докладчики выступили, переводчики перевели, баннер остался на месте. Мой начальник, суровый и сдержанный на похвалы Саид, высказал полное восхищение итогами конференции и моей работой.
Погода, кстати, все эти дни стояла великолепная, совершенно не типичная для ноября: сухая, солнечная, с голубым небом, сливавшимся у горизонта с таким же голубым океаном. Владивосток с его замечательной старинной архитектурой и самобытным природным ландшафтом оставил у всех участников впечатление необыкновенно красивого, воздушно-радостного места, куда непременно хотелось вернуться снова.
С тех пор икона святого Федора Ушакова стоит на видном месте в моей пекинской квартире – я всегда обращаюсь к святому за поддержкой и не забываю о его милосердной помощи, оказанной мне в трудную минуту.
* * *
Этим летом мне довелось снова побывать во Владивостоке, и я опять поспешила в Никольский храм. Но вот иконы святого Федора Ушакова там не оказалось: бабушки-прихожанки объяснили, что ее перенесли в часовню Морского училища.
Святой праведный Федор Ушаков, моли Бога о всех нас, укрепляй своим примером верности Богу и доблестного служения Отечеству!
Послесловие
Дописав эти строки в Пекине 31 июля, я перечитала бывшую у меня статью о святом адмирале Федоре Ушакове. В статье было указано, что мощи святого покоятся в Санаксарском монастыре, но вот где находится этот монастырь, я не знала, и этот вопрос занимал меня.
На следующий день – 1 августа, в день памяти прп. Серафима Саровского, мы после службы в нашем пекинском храме, разговорились с прихожанами о Дивеево. Один из присутствующих вдруг неожиданно сказал: «Мне, к счастью, довелось несколько раз побывать в Дивеево – много народу приезжает поклониться преподобному отче Серафиму Саровскому. Но не многие знают, что неподалеку находится еще одна святыня – Санаксарский монастырь, где хранятся мощи святого праведного Федора Ушакова. Какие же это благодатные места!»
Так с большой радостью и удивлением я получила скорый ответ на свой вопрос и еще более уверовала в живое участие святых в нашей жизни.
Примечания
5 августа – день прославления Федора Ушакова.
11 сентября – день решающей победы русской эскадры под командованием Ф. Ф. Ушакова над турками у мыса Тендра в Русско-турецкой войне 1787-1791 гг.
В 1798 г. эскадра под управлением Ф. Ф .Ушакова освободила о. Корфу от наполеоновских войск. Император Павел Первый принял решение об устройстве республики на Ионических островах и поручил Ф. Ф. Ушакову составить Коституцию республики. Так было образовано национальное греческое государство – под протекторатом Турции и под покровительством России, «крестным отцом» которого стал Ф. Ф. Ушаков.
Несмотря на блистательную победу, одержанную на Корфу, Ф. Ф. Ушаков вскоре впал в опалу и был вынужден уйти в отставку, после чего поселился в селе Алексеевка, вблизи Санаксарского монастыря.
Ф. Ф. Ушаков писал: «Мы не желаем никакого награждения, лишь бы только служители наши, столь верно и ревностно служащие, не были бы больны и не умирали с голоду».
ФОКУСНИК И ЯБЛОКО
По приезде в город Д. (на севере Китая), где мне предстояло участвовать в небольшой конференции, на вокзале меня встречала невысокая симпатичная девушка-китаянка, делегированная местной администрацией. Она представилась на английский лад - как Эйпл, что вызвало у меня невольную улыбку: придуманное ею для себя имя (означающее «яблоко») как нельзя лучше соответствовало ее внешности – девушка была крепкой, розовощекой и обладала, судя по всему, отменным здоровьем и кипучей энергией. Вся она была словно налитое яблоко; казалось, ткни ее - и брызнет сок.
Эйпл оказалась студенткой местного университета; как и других студентов последних курсов, ее пригласили в качестве волонтера помочь на предстоящей конференции. Несмотря на юный возраст, Эйпл производила впечатление смышленой и образованной девушки. В живом взгляде ее черных узких глаз отражался веселый нрав и быстрая реакция на происходящее. На мои вопросы она давала четкие, внятные ответы, в которых чувствовалось знание дела и доброжелательность – редкое сочетание качеств, которое так радует в незнакомом человеке! За короткий период времени, пока мы добирались до гостиницы, Эйпл успела снабдить меня массой полезных сведений - так что я могла больше не волноваться о том, как бы не потеряться в незнакомом городе, где невозможно найти человека, говорящего по-английски.
---------------------
На следующий день Эйпл с самого утра уже поджидала меня в холле гостиницы, держа в руках увесистый пакет. На мой вопрос, что это она таскает с собой, Эйпл ответила, что в пакете – справочная литература, на тот случай, если мне вдруг понадобится узнать что-нибудь из того, чего она не знает. К своим обязанностям Эйпл относилась чрезвычайно серьезно: не покидала меня в течение всего дня, с готовностью отзываясь на все мои просьбы и поручения. Благодаря ее помощи мое участие в конференции в чужом, далеком Д. оказалось для меня вовсе не обременительным.
На следующее утро у меня оставалось свободное время, и я попросила Эйпл показать мне город. Девушка сначала растерялась: моя просьба застала ее врасплох; как я потом поняла, в провинциальном Д. для иностранцев трудно было найти что-то интересное. После некоторого колебания Эйпл предложила прогуляться в местном парке. Погода стояла хорошая – дело было поздней весной, я с удовольствием согласилась. Эйпл спросила меня, не буду ли я возражать, если к нам присоединится ее друг-сокурсник. Причин возражать у меня не было, и вот наутро, мы втроем отправились на обозрение парка.
Кио – так звали (на английский лад) друга Эйпл - оказался спокойным, скромным парнем с весьма приятными, интеллигентными манерами. Был он спортивного телосложения, на голову выше Эйпл, но не крупный, а скорее худощавый. Со своей подругой они образовывали интересный дуэт: разговорчивая и живая, невысокая девушка – и молчаливый, задумчивый долговязый парень. Тем не менее сразу было видно, что их дружба проверена временем. Они трогательно заботились друг о друге, советуясь между собой по разным, даже пустячным вопросам, были улыбчивы и приветливы .
После прогулки в парке Эйпл и Кио пригласили меня посетить университет – посмотреть, как живут студенты. Честно говоря, мне уже хотелось вернуться в гостиницу, да и студенческая жизнь провинциального Д. представлялась мне малоинтересной, однако чтобы не обидеть моих юных помощников, я все же согласилась.
Университет, в котором учились Эйпл и Кио, оказался отнюдь не старым, допотопным зданием, как мне это почему-то представлялось, а целым городком – зеленым и симпатичным! Миновав широкие ворота, мы попали в современный квартал с широкими улицами, по которым курсировали небольшие трамвайчики, перевозившие студентов. Мои попутчики по ходу движения давали мне пояснения, указывая на то или иное современное здание: это – такой-то корпус, это – такой-то, это – библиотека, это – спортзал, это – кинотеатр. Студенческий городок оказался чистым, большим, просторным – мы все шли и шли, а ему не было видно конца. Казалось, это был самостоятельный город, вставленный в Д., – со своими обычаями и населением, который состоял исключительно из молодых, веселых и симпатичных людей.
- Сколько же здесь обучается студентов? – поинтересовалась я.
- О, очень много, - ответили они. – Десятки тысяч. Сейчас в Китае все хотят учиться.
Через какое-то время мы оказались у большой спортивной площадки, где, как выяснилось, ежегодно первого сентября проходит всеобщий университетский сбор.
- Это такой замечательный день! – с чувством воскликнула Эйпл. – Мы уже сейчас ждем его! Все студенты выстраиваются здесь шеренгами, а впереди – «новобранцы». Все смотрят на них и завидуют: у них все еще впереди!
Позавидовала и я китайским студентам, их возможностям учиться в таких условиях. У нас и в Москве-то редко встретишь приличный необшарпанный вуз...
После прогулки Эйпл и Кио затащили меня в студенческую столовую - и опять, против ожидания, она оказалась вполне приличной – чистой, светлой, с прекрасным набором блюд.
Когда вскоре после завершения конференции нам пришло время прощаться, мне стало жаль прерывать наше краткое, но доброе знакомство, и я спросила у ребят, не будет ли у них возможности приехать к нам в Пекин на стажировку. Мой вопрос их сильно взволновал - оба раскраснелись и начали тут же задавать уточняющие вопросы. Стало ясно, что в глазах студентов небольшого Д. стажировка в международном офисе в Пекине была чем-то немыслимым, сродни полету на Луну. Они признались, что и в Пекине-то еще ни разу не были: на каникулы ездят обычно к родителям – оба были родом из маленького городка на юге страны - так что и обучение в Д. было для них уже большим достижением.
Расставаясь, мы договорились не терять связи и попробовать реализовать наш план.
В течение нескольких последующих месяцев мы обменивались сообщениями по электронной почте. Эйпл и Кио усиленно искали спонсоров для своей стажировки, но поиски не давали желаемых результатов. Правила же нашего офиса не позволяли, к сожалению, оказывать финансовой поддержки стажерам. Наконец через какое-то время Эйпл написала, что они с Кио сами собрали необходимую сумму и смогут вскоре приехать в Пекин.
И вот одним солнечным осенним утром Кио и Эйпл появились на пороге нашего офиса – чистые и сияющие, как два начищенных медных чайника. Наши русские сотрудники-острословы тут же окрестили новых стажеров Фокусник и Яблоко , но скорее, их следовало бы звать: Яблоко и Фокусник, поскольку Эйпл играла в этом дуэте очевидно лидирующую роль.
В офисе им выделили рабочие места, и свежеиспеченные стажеры, сгорая от нетерпения, приступили к работе.
Они на удивление быстро освоились в новой среде - в них не было и тени провинциальной неуклюжести или стеснительности. Тут же нашли общий язык с сотрудниками и другими стажерами, быстро вникли в суть работы и с огромным энтузиазмом, граничащим с остервенением, начали ее выполнять. Похоже, для них такая стажировка была просто фантастической возможностью, о которой они не смели прежде и мечтать и отработать которую им хотелось теперь «на все сто».
Уж не знаю, где они поселились и как жили – скорее всего, где-нибудь в маленькой съемной квартирке на окраине города, но никогда не было заметно на их лицах усталости или недовольства. Одевались они по-студенчески просто, но выглядели всегда опрятно и подтянуто, так что приятно было на них посмотреть.
Они приходили в офис первыми, усаживались за свои компьютеры и работали, почти не отрываясь, до самого вечера. Их приезд оказался для нас очень кстати: вскоре нам предстояло проводить одно важное мероприятие, и каждый «штык» был на счету. Эти студенты, в особенности Эйпл, демонстрировали отличные профессиональные качества – работали четко, быстро, организованно, вскоре оставив позади других стажеров. Эйпл не собиралась при этом ни под кого подстраиваться, если не считала нужным.
Был у нас в то время еще один стажер, из Гонконга, по имени Джо – хороший малый, но немного ленивый и рассеянный. И вот однажды, когда он в очередной раз направил мне по электронной почте свои таблицы, терпение Эйпл лопнуло. Дело в том, что согласно внутреннему распорядку в офисе корреспонденция копируется отправителем всем сотрудникам, что позволяет им быть в курсе происходящих событий. И вот взглянув на таблицу, выполненную Джо, Эйпл обнаружила в ней сразу несколько ошибок. Такое просто не укладывалось у нее в голове: как можно быть столь безответственным?! Ее реакция оказалась очень жесткой – Эйпл отправила Джо разгневанное сообщение, написанное красным шрифтом: «Не смей больше посылать Наталье непроверенные материалы! Работай тщательно, цени чужое время!» Это было, конечно, чересчур. Пришлось вызвать Эйпл и сделать ей внушение, объяснив, что добрые, терпимые отношения ценятся в офисе не меньше, чем энергичная работа. Девушка слушала молча, понурив голову, и щеки ее горели – но, думаю, не от волнения, а от не покидавшего ее возмущения…
Мне было жаль, что наши молодые стажеры, работающие порой наравне со штатными сотрудниками, не получали за это ни гроша. Но изменить эту ситуацию я не могла, утешало лишь то, что и на таких условиях к нам выстраивались длинные очереди из желающих получить по завершении стажировки сертификат ООН. Не могу, правда, сказать, чтобы жизнь наших стажеров состояла из одной только работы. Однажды в главном офисе нашей организации был устроен праздник, на который пригласили и нас с нашими стажерами. Для них это было важное и радостное событие: можно было посмотреть главный офис, познакомиться с людьми, там работающими, пообщаться с ними, распознать, как они туда внедрились, а заодно поучаствовать в барбекю, устраиваемом во дворике. Такие праздники проводились ежегодно главой организации Саидом, и на них собиралось довольно много людей – человек сто, а то и больше.
При входе каждому давался талончик, по которому в конце праздника разыгрывалась лотерея. Это был кульминационный и самый ажиотажный момент праздника. Всем хотелось попытать счастья и выиграть что-нибудь. Вот и теперь наступил этот долгожданный момент, под громкие возгласы присутствующих секретарша Саида выиграла главный приз - путевку в Париж, хотя, судя по выражениям лиц окружающих, многие усомнились в честности такого розыгрыша. Мы тоже было скептически скривились, но вот объявили второй приз – микроволновку, и получать его вышел… наш Кио! Смущенно держа перед собой талончик и словно не смея поверить своей удаче, Кио, потупя взгляд, поднялся на сцену. Получив свой приз, он так же, не поднимая глаз, быстро вернулся на свое место. Объявили третий приз: фарфоровый чайный сервиз, и тут вскочила и ринулась на сцену Эйпл, торжественно размахивая свой бумажкой. Щеки ее горели от возбуждения. Схватив обеими руками коробку из рук ведущего и наскоро кивнув, она тут же потащила ее к своему месту, словно опасаясь, как бы не отняли у нее приз.
Нашей радости и удивлению не было предела! Вот тебе и Фокусник с Яблоком! Настоящий Фокусник! Зато сотрудники главного офиса посматривали на нас с досадой: надо же – пришли десять человек из Туманганского офиса и взяли два из трех главных призов! Но я думаю, все вышло очень справедливо: бедные студенты были вознаграждены за свое трудовое рвение.
Вскоре стажировка этих ребят в нашем офисе подошла к концу и они вернулись в Д., захватив с собой свои трофеи: призы, выигранные на празднике, желанные сертификаты о стажировке в ООН и семь коробов рассказов, которыми они еще долго, думаю, делились со своими родными и близкими.
Какое-то время мы еще переписывались, и я узнала, что Эйпл и Кио благополучно окончили университет, после чего перебрались на юг страны, поближе к дому, где нашли какую-то работу, - они так и продолжали перемещаться по жизни парой. Надо сказать, что сегодня выпускникам китайских вузов бывает непросто найти работу, поэтому думаю, что полученные сертификаты помогли нашим стажерам в трудоустройстве.
Где-то они сейчас, Эйпл и Кио? Называют ли они все еще себя этими забавными именами? Или имена эти остались в прошлом – там, где проходила их пекинская стажировка, начиналась трудовая жизнь, появлялись новые друзья, там, где они были так самоотверженны, восторженны и счастливы?
ПОЧТИ ДРУЗЬЯ
Исторически сложилось так, что в организации, где я работала в Пекине, большую часть сотрудников составляли выходцы из Азии. Не могу сказать, чтобы это создавало для меня какие-то проблемы, но наши менталитеты, традиции и образ жизни были столь различны, что порой я чувствовала себя словно среди марсиан. Но если уж ты прибыл на чужую планету, то хочешь не хочешь, а приходится как-то подстраиваться под окружающую обстановку и образ жизни местных обитателей, чтобы выживать в чужеродной среде. Мне это, можно сказать, удавалось, хотя и требовало некоторых усилий, привносивших с собой определенное напряжение. Так что когда в нашем офисе появилась новая сотрудница – итальянка Сильвия, я воспряла духом: мы, россияне, хоть и происходим из страны двуглавого орла, но все же та голова, что смотрит на запад, традиционно кажется нам понятнее.
Будучи примерно одного возраста, мы с Сильвией быстро сдружились. У нас обнаружилось много общего: мы обе были энергичны, общительны, интересовались музыкой, театром и литературой, любили путешествовать и увлекались дизайном. У Сильвии был веселый нрав и острый, проницательный ум, что делало ее приятной и интересной собеседницей. Возможно, чрезмерно острым был и язык, но прекрасное чувство юмора сглаживало ее зачастую слишком едкие замечания – так что в конечном счете оставалось только посмеяться. Была она достаточно интересной и внешне, если не считать некоторой полноты, свойственной итальянкам. Впрочем, ее живость и уверенность в себе скрашивали ее недостатки и подчеркивали достоинства: пышные локоны, темные выразительные глаза и классический «римский» нос. В целом ее можно было назвать даже привлекательной. Сильвию трудно было застать в унылом настроении – почти всегда она была радостно-возбужденной, общительной; ее громкий грудной голос часто слышался в коридорах нашего офиса. Она быстро влилась в коллектив, установила добрые отношения с коллегами-азиатами, которые с большим удовольствием слушали ее бесконечные итальянские истории.
Мы с Сильвией взяли в привычку довольно часто выходить куда-нибудь вместе по вечерам. Я познакомила ее с репертуаром любимых театров, Сильвия ввела меня в китайско-европейский литературный клуб, вместе мы провели не один вечер в уютных барах и ресторанах – и всегда у нас находилось столько тем для обсуждения, что двух-трех часов оказывалось недостаточно для того, чтобы исчерпать их. Общение наше было открытым, протекало легко и увлекательно, и я очень радовалась тому, что у меня на чужбине появилась наконец хорошая знакомая. Мы были почти друзья, и лишь какой-то малости мне не хватало, чтобы назвать ее подругой. Наверное, дело было в том, что по каким-то трудноуловимым признакам мне порой казалось, что Сильвия немного завидует мне, моему директорскому положению и лидирующей роли в коллективе. Хотя что, собственно, было нам делить? У нее совсем другая специализация, и карьера развивалась вполне успешно. Я стыдилась своих подозрений и всеми силами старалась гнать их от себя.
Сильвия отвечала в нашей организации за внешние контакты, так называемые «паблик рилейшнз», - и здесь она оказалась незаменимой благодаря своему образованию (Миланский университет, специальность «международная журналистика») и уже имеющемуся опыту. В нашей работе, конечно, присутствовала своя специфика, требующая экономических знаний, но для Сильвии это не составляло большой проблемы: она легко схватывала суть вопроса и, не вдаваясь в нюансы, живо и профессионально доносила его до внешнего мира. Если в таком подходе и присутствовала доля верхоглядства, то она ловко маскировалась умелыми журналистскими приемами.
В тот период Сильвия профессионально увлеклась китаеведением, стала изучать китайский язык, и вероятно, работа в нашей организации была для нее хорошим шансом продвинуть свою карьеру. Ее приход оказался и для нас как нельзя кстати: мой начальник Саид, видя успешное развитие нашего проекта и его широкие перспективы, требовал от нас постоянного мощного пиара и отчетов в центр, что само по себе было правильно, но до прихода Сильвии труднореализуемо в силу нашей полной загруженности делом, не оставлявшей времени для рекламы.
Я ввела Сильвию в курс дел, объяснила особенности разных программ, рассказала и о непростом взаимодействии с Саидом, который требовал беспрекословного выполнения своих зачастую противоречивых указаний. Мне приходилось постоянно изыскивать дипломатичные выходы из создающихся ситуаций, чтобы, не вызывая его гнева, игнорировать инструкции, кажущиеся мне неприемлемыми.
- Понимаешь, - объясняла я Сильвии, - Саид - умный, дальновидный политик, просчитывающий ситуации на много шагов вперед, подобно талантливому шахматисту. Но недаром он слывет «азиатским Макиавелли»: все его мысли и действия имеют в своем основании прежде всего личный интерес, а для достижения своих целей он использует зачастую весьма сомнительные средства.
Сильвия понимающе кивала головой – да уж, такой тип политических деятелей ей хорошо знаком: и у них в Италии таких по-прежнему хватает. Хотя, как полагала Сильвия, расхожие суждения о Макиавелли весьма упрощены и искажены. Во многом он был прав: обыватель в массе своей глуп, а чужестранец – коварен, так что для достижения своих целей правитель может порой и не раскрывать своих карт, используя те методы, которые считает наиболее эффективными. Вероломство в политике - это всего лишь инструмент; в конечном счете побеждает тот, кто искуснее расставит сети.
Высказывания Сильвии удивили меня: мне-то казалось, что в современной Европе политическое мышление базируется на более гуманных принципах.
А вскоре после этого разговора произошло одно удивительное событие, объяснения которому я долгое время не могла найти. Дело было так. Саид позвал меня на очередную встречу, которая проходила у него в кабинете в присутствии его заместителя – француза Роже, человека на редкость способного и хитроумного. Роже был правой рукой Саида, отношения у них сложились доверительные, и Саид редко когда принимал важное решение, не посоветовавшись предварительно с Роже.
На встрече речь зашла о некоторых деталях нашего проекта, по которым наши взгляды с Саидом расходились. Я всячески пыталась увести разговор в иное русло, но Саид снова и снова возвращался к своим вопросам, словно им овладела навязчивая идея. Я пустила в ход запасные доводы и аргументы, надеясь исподволь переубедить Саида. Однако вскоре ему стало ясно, куда я клоню, и он во избежание дальнейших двусмысленностей сформулировал свое поручение столь четко, что лазеек для маневра не оставалось. Поручение касалось определенных действий, которые мне надо было предпринять в отношении китайских партнеров исключительно для отвода глаз, – на самом деле Саиду требовалось просто заручиться их поддержкой для получения очередного транша из центра и укрепления своего авторитета. Мне такие игры претили, я полагала, что к намеченной цели можно прийти и без лукавства, но, как показывал опыт, спорить с Саидом было бессмысленно. Настроение у меня испортилось: я поняла, что этот «морской бой» я безнадежно проиграла – все мои корабли были мгновенно разбиты, словно Саид видел насквозь мою карту. Как ему это удалось?
Саид внимательно посмотрел на меня и, переглянувшись с Роже, медленно, подчеркивая каждое слово, произнес: «И если уж поступать до конца по-макиавеллиански, то устроим-ка мы завтра для наших китайских товарищей званый ужин, чтобы укрепить наше взаимопонимание».
При этих словах я чуть не поперхнулась: о проницательности Саида ходили легенды, но все же я не предполагала, что он настолько осведомлен об общественном мнении на свой счет. И словно заметив мое замешательство, Саид так пристально взглянул на меня, что у меня холод прошел по спине.
* * *
Приближался День нашего офиса - праздник, который мы отмечали каждый год своим небольшим коллективом. А я все никак не могла решить, куда позвать коллег на сей раз: хотелось найти какое-нибудь необычное место, уютное и красивое. Не так-то просто удивить чем-нибудь китайцев в Китае! И вот как-то гуляя по Пекину, я забрела в один хутун, где мне никогда ранее не доводилось бывать. Пройдя мимо старых домиков за серыми каменными стенами, я неожиданно оказалась перед воротами, выходящими в живописный сад, в котором находился небольшой китайский ресторан. Часть его располагалась прямо в саду, другая - на застекленных верандах дома. Интерьер был выдержан в старинном стиле, простом и элегантном. Прекрасное место, чтобы отметить здесь наш праздник!
На следующий день я поделилась своими соображениями с Сильвией, и она, уточнив место расположения ресторанчика, согласилась, что это был бы очень хороший, оригинальный вариант. Я разослала всем нашим сотрудникам сообщения с приглашением на следующую неделю. «Место пока хранится в тайне, - говорилось в сообщении, – и будет сообщено дополнительно».
Во время моего первого посещения этого ресторана народу в нем было немного, но так как я редко выхожу в город на обед, предпочитая «чаевничать» на рабочем месте, то я решила все же забронировать место для нашего праздника заранее, тем более что нас набиралось человек двенадцать. Как назло, куда-то запропастилась карточка с телефоном, которую я взяла в ресторане. Ничего не поделаешь: пришлось мне в пятницу после работы снова тащиться по тому же адресу, чтобы сделать заказ. К счастью, этот ресторан находился недалеко от нашего офиса, и через двадцать минут я была уже на месте. Пройдя сквозь знакомый сад, я открыла дверь на веранду… и в растерянности замерла на пороге: в глубине зала за большим столом я увидела Сильвию в окружении наших коллег! Сильвия сидела ко мне вполоборота во главе стола и не видела меня. Первым моим порывом было немедленно уйти, но один из сотрудников заметил меня и радостно воскликнул: «Наталия! Как хорошо, что ты пришла! А Сильвия говорила, что ты занята!» Сильвия мгновенно обернулась, и тут я впервые увидела ее совсем иной – смущенной, с незнакомым выражением лица, на котором читались досада и неприязнь. Я продолжала стоять на пороге в оцепенении, не в силах понять, что все это значит. Сильвия встала и быстро подошла ко мне.
- Видишь ли, - начала она без всякий предисловий, - я решила устроить для коллектива небольшую итальянскую вечеринку, так – протокольная формальность. Я даже не стала звать тебя – ты же здесь уже была, и тебе было бы неинтересно.
- Но почему же именно здесь? – в недоумении спросила я. – Ты же знаешь…
- Но здесь действительно очень мило, - ответила Сильвия спокойно. Ни тени смущения не оставалось более на ее лице, Сильвия быстро справилась со своим волнением. – Всем тут очень понравилось, и мы с удовольствием придем сюда вместе снова на следующей неделе - на День офиса.
«Ну, это вряд ли», - подумала я.
- Не присоединишься? – спросила Сильвия, улыбаясь, после небольшой паузы, указывая в сторону оживленной компании за столом.
- Нет, - ответила я. – Тороплюсь.- И, помахав коллегам рукой, вышла из ресторана.
Трудно описать, что я чувствовала в тот миг. Волна горечи захлестнула меня – мне казалось, что все меня предали – и Сильвия, и мои коллеги, – хотя они-то тут были при чем? Я оказалась в изоляции, на обочине событий, всем было хорошо, кроме меня. Зачем Сильвия так поступила? Неужели ей так хотелось поставить меня в глупое положение: чтобы я с интригующим видом приглашала коллег туда, где они только что были? Разыграть маленький спектакль и с усмешкой посмотреть со стороны?
Я была столь потрясена случившимся, что в течение последующих дней не могла думать ни о чем другом. Почему-то я ожидала от Сильвии дальнейших объяснений, попыток восстановить утраченное доверие – но ничего этого не произошло: казалось, Сильвия и впрямь не видела в произошедшем ничего особенного.
После этого вечера наши отношения уже не могли быть прежними, хотя я и старалась не держать на Сильвию зла и найти оправдание ее поступку. Со временем это происшествие потеряло для меня свою остроту и я даже удивлялась тому, как глубоко я его поначалу переживала. Тем не менее наше дружеское общение прекратилось и ставшие уже привычными встречи сошли на нет.
* * *
Сильвия проработала у нас недолго – с полгода, а потом внезапно уволилась и исчезла. Мне не довелось больше увидеться с ней.
Я не сразу связала ее увольнение с отъездом Роже, получившим новое назначение в другую страну. И лишь спустя какое-то время узнала, что Сильвия приходилась родственницей его жене-итальянке и часто бывала у них дома в Пекине. Это проясняло многое.
Сильвия уехала из Китая вместе с Роже и его семьей и устроилась на работу в его новый офис.
Последовательница Макиавелли не оставалась без дел.
ДЖЕК И АНГЕЛ
Холодный декабрьский день подходил к концу. За окнами моего кабинета, расположенного на верхнем этаже одного из зданий дипломатического квартала Пекина, в сгустившемся сумраке с трудом просматривались внизу узкие длинные аллеи, веером расходящиеся в разные стороны. Народу в эту пору на улице было немного. Соседние дома, в которых располагались в основном офисы, горели яркими огнями, напоминая огромные фешенебельные корабли, приставшие к безлюдной гавани.
Приближавшееся Рождество (по католическому стилю), широко отмечаемое с недавних пор молодым поколением Китая, давало о себе знать волной начавшихся уже в городе вечеринок, шквалом рекламных объявлений и массовыми распродажами. Китайская молодежь с каждым годом все более вовлекалась в эту праздничную феерию - абсолютно чуждую ей по духу, но умело раскрученную западными и местными компаниями: им было за что бороться на рынке с числом потребителей в миллиард, игра стоила свеч и приносила плоды. Что с того, что в Китае есть свой Новый год, отмечаемый по лунному календарю согласно издавна существующим традициям? Можно и два раза попраздновать: и на свой лад, и на западный. Вот и сейчас во многих окнах напротив можно было увидеть широкую гамму праздничных украшений – от елок до китайских фонариков и вырезок из красной бумаги, наклеенных на стекла. Нас, русских людей, работающих в Китае, вся эта суета пока не слишком затрагивала, хотя и встречались порой любители отмечать зимние праздники на все лады – с декабря по февраль…
Я взглянула на часы - половина шестого. Срочных дел не предвиделось, можно было завершать работу и отправляться домой. Ветер за окнами усиливался, налетал мощными порывами, гнул верхушки деревьев, дребезжал оконными стеклами. Так неприветливы в Пекине зимние студеные вечера! В такую погоду приходится делать над собой усилие, чтобы выйти из теплого помещения в промозглый город, где яркие цепи фонарей и горящих окон лишь подчеркивают пустынность улиц и усугубляют ощущение невероятно холодной, унылой китайской зимы. Мне в такую пору хотелось по вечерам лишь одного: добраться поскорее домой, принять горячую ванну и окунуться в свой любимый мир - книг и музыки, наслаждаясь попутно ароматным жасминовым чаем…
Раздавшийся телефонный звонок вывел меня из задумчивости. Сняв трубку, я неожиданно услышала громкий возбужденный голос Джека, которого не видела вот уже более года. Джек, молодой китаец лет двадцати, был одним из самых способных студентов, проходивших у нас когда-либо стажировку. Собственно, звали его Ван Сунь, а Джек было его «западное» имя: в наше время китайцы, работающие с иностранцами, берут себе обычно инородные имена – Джон, Джек, Вася, Саша – в зависимости от того, с кем имеют дело, дабы не создавать иностранцам проблем с непривычными для них китайскими именами.
Джек - Ван Сунь был по китайским меркам интересным парнем – довольно высокого роста, крепко сложенным, с яркими, выразительными глазами и белозубой улыбкой, придававшей ему редкое обаяние. Ван Сунь принадлежал к весьма состоятельной семье, занимавшейся строительным бизнесом на северо-востоке Китая, однако в нем не было и тени высокомерия – напротив, он отличался стабильно приветливым отношением к окружающим, был прост в общении, открыт и дружелюбен. В пору своей стажировки в нашем офисе Джек быстро вписался в коллектив, причем произошло это так легко и естественно, что вскоре стерлась грань между ним и профессиональными сотрудниками. Джек был жаден до работы и знаний, делал все, что ему поручалось, с охотой и энтузиазмом. Постажироваться в международном офисе считалось у китайской молодежи большой честью – очевидно, такого же мнения придерживался и сам Ван Сунь, и его родители – успешные провинциальные бизнесмены, ни слова не знавшие по-английски, далекие от международных дел, но тем с большим трепетом и гордостью созерцавшие плавный карьерный рост своего единственного отпрыска.
Руководить таким стажером, как Джек, было одно удовольствие: несмотря на разницу в возрасте, национальном и социальном статусе, мы сразу нашли общий язык и говорили на нем без запинки до самого момента завершения его стажировки. Джек был для меня большим подспорьем – и как помощник на работе, и как поставщик важных для меня практических знаний о Китае, и с точки зрения поддержания в коллективе здорового психологического климата. Надо сказать, что и в целом, попав в Пекине в молодой, энергичный, доброжелательный коллектив, не знавший устали и снобизма, я будто сбросила лет двадцать и, не чувствуя никаких проблем в общении со своими подчиненными, невольно чувствовала себя не «важным боссом», а скорее лидером какой-нибудь молодежной организации. У нас всегда работало много стажеров, что придавало нашему коллективу легкости, веселья и мобильности. Стажеры были не только из Пекина, но и из других городов, причем все они в соответствии со стандартными условиями (от меня не зависящими) самостоятельно оплачивали свои расходы, не получая от нас никакого «довольства». Но поскольку современные китайские родители весь свой капитал обычно вкладывают в детей, то не только такая стажировка, но и дальнейшее обучение на Западе становится все более распространенной практикой. Двух-трехлетнее пребывание в стенах университетов Америки и Европы после завершения высшего образования у себя на родине стало сегодня для китайской молодежи чуть ли не обязательным условием успешного продвижения по социальной лестнице, и родители из кожи вон лезут, чтобы предоставить такую возможность (весьма дорогостоящую) своим чадам. Так и в семье Ван Суня амбициозные планы относительно их сына не ограничились трехмесячной стажировкой в нашем офисе – после этого он был отправлен на два года в Америку на дальнейшую учебу - теперь уже в Чикагском университете.
Первое время после отъезда Джека мне его явно не хватало: никто не озарял по утрам мой офис приветливой белозубой улыбкой, не откликался с неизменной готовностью на поручения, не предлагал свою помощь (не слишком, впрочем, квалифицированную, но ценную в своей искренности). Но что поделаешь? Не только стажеров, но и сотрудников сменилось в нашей организации за последние годы так много, что всех и не перечесть.
- Наталия! – кричал Ван Сунь в трубку, - это я, Джек! Я в Пекине! Я сейчас приеду – ты будешь еще пока в офисе?
- Привет, Джек! – обрадовалась я. – Конечно, приезжай! Очень рада буду повидаться. А как скоро ты доберешься?
- Буду в течение получаса, - прокричал Джек, стараясь заглушить окружавший его шум. – Я еду из аэропорта.
- Ну отлично, жду тебя.
Предстоящая встреча с Джеком обрадовала меня: захотелось увидеть, как он выглядит – не изменился ли после года, проведенного в Штатах, услышать его впечатления. Зная его искренний характер, я ожидала, что он ничего не утаит, не будет привирать или пустозвонить - просто поделится самым важным и интересным, расскажет, каково это сегодня – учиться молодому китайцу из коммунистической страны в американском университете.
Но вот прошло полчаса, а Джека все не было. Еще через десять минут я уже изрядно разозлилась: «Что позволяет себе это парень? Я что, до ночи должна его тут ждать? Или он думает, что мой рабочий день бесконечен? Если опаздываешь, то надо позвонить и извиниться!» И тут как бы в ответ на мои мысли раздался звонок от Джека: он застрял в пробке, просит прощения, через десять минут точно будет.
Около половины седьмого, так и не дождавшись его, я в полном возмущении встала, чтобы уйти, ругая мысленно Джека за его беспардонную неточность и приобретенное в Америке наглое самодовольство. И только лишь мысль о том, что он едет из этой далекой-предалекой Америки, не давала мне тут же хлопнуть дверью.
В ту секунду, когда я все же готова была это сделать, на пороге моего кабинета появился сияющий, мокрый от дождя Джек. Он показался мне сильно похорошевшим: плечи расправились, во всей осанке чувствовалась мужская уверенность, яркая куртка и джинсы ладно сидели на нем, подчеркивая спортивность фигуры, и все теми же были добрая широкая улыбка и горящие глаза. Все мое негодование тут же растаяло: Джек, родной Джек снова был рядом!
- Как я рад, как я рад увидеться снова! – восклицал Джек. – Наш любимый офис! Как я соскучился по нему! – добавил он, озираясь по сторонам. - Как у вас тут дела?
Джек «доложил», что учеба в Штатах пришлась ему по вкусу. Профессор, руководивший его дипломом, оказался страстным почитателем Китая – так что, по словам Джека, процесс их общения носил взаимообогащающий характер. Нравилось Джеку и повальное увлечение американских студентов спортом - за прошедший год он значительно продвинулся в занятиях регби.
Я рассказала в двух словах о наших делах. И тут Джек достал из-за пазухи какой-то продолговатый предмет и протянул его мне со словами: «Это вам. С Рождеством!» Предмет оказался деревянной конусообразной фигуркой Ангела с круглой головкой, увенчанной кудрями, и доброй, радостной улыбкой. Ангел был столь мил в своей подкупающей, бесспорной доброте, а дерево, из которого он был сделан, – столь гладким и теплым, что мне не хотелось выпускать его из рук. Я залюбовалась им – замечательным и необычным был этот ангел – словно и впрямь спустившимся с небес.
- Наталья, - вдруг взволнованно заговорил Джек и порывисто встал. – Мне надо сейчас идти: я еду прямиком домой, и через полчаса отходит поезд на Яньцзи. Так жаль, что эти злосчастные пробки сжали нашу встречу! Но через две недели я буду лететь обратно, и тогда уж мы точно сможем пообщаться обстоятельно!
Раздражение опять вспыхнуло во мне. «Ну, благодарю покорно! – подумала я. – Все же американское влияние дает о себе знать: такие мы стали занятые и важные, что аж директорам международных проектов аудиенции назначаем! Ах, Джек, Джек, что будет с тобой дальше?»
Мы думали, что увидимся вскоре снова, но сложилось иначе. Через две недели, когда Джек возвращался через Пекин в Чикаго, я оказалась в командировке, и приехав в наш офис, он не застал меня. Позже коллеги рассказали мне, что Джек, оказывается, приезжал из Америки в Китай, чтобы проведать своего внезапно заболевшего отца – у того, еще сравнительно молодого мужчины, случился инфаркт. Джек проделал огромный путь для того, чтобы повидаться с ним и поддержать его. Что ни говори, а отношение китайцев к своим родителям заслуживает уважения.
Узнав о причинах приезда Джека, я уже в ином свете увидела нашу встречу, его торопливость и мнимую самоуверенность, мои претензии, без которых можно было обойтись. И особенно тронуло меня его «ангельское» внимание ко мне на фоне личных, семейных забот.
Ангел Джека занял свое прочное место в моем кабинете – на невысоком стеллаже с книгами, под картой Северо-Восточной Азии. Он разместился у самого Японского моря, закрыв своими крыльями часть Кореи, Японии и Дальнего Востока и упершись головой в Яньцзи. Надо сказать, что Ангел достойно выполнил свою миссию: за все время своего пребывания на этом посту во вверенном нам регионе не случилось ни одного пограничного инцидента, не упала ни одна ракета, не затонула больше ни одна подводная лодка. Добрый Ангел сохранил всех нас в покое и мире, даря свою улыбку и защиту и тем, кто видел его каждый день, и тем, кто вовсе не был с ним знаком.
ПЕРВАЯ ЗАРПЛАТА
Когда наш проект окреп и расширился, а дел в офисе значительно прибавилось, я решила взять себе ассистента. Мой выбор пал на Джи Ли - молодую китаянку, проходившую у нас незадолго до этого стажировку. В энтузиастах-стажерах мы никогда не испытывали недостатка, но не все они могли в равной мере адаптироваться к высокому ритму и требованиям работы в международной организации. В этом отношении Джи Ли выделялась на общем фоне: несмотря на свой юный возраст и кукольно-симпатичную внешность, она была на редкость смышленой, собранной и исполнительной – словом, идеальный готовый помощник. Она только что окончила университет и, как все молодые китайцы, изо всех сил пыталась устроиться на хорошую работу. Современная китайская молодежь просто помешана на карьере – ради нее молодые люди готовы до посинения грызть гранит науки и по нескольку месяцев кряду бесплатно вкалывать в офисах в надежде быть потом принятыми на работу.
- Какую ей положить зарплату? – спросил финансовый директор, когда я сообщила ему о своем решении.
- Тысячу долларов, - ответила я, не задумываясь.
И вот через пару недель счастливая и сияющая Джи Ли появилась у нас офисе. Мои досье были быстро приведены в порядок, графики поездок и переговоров четко организованы, документы должным образом систематизированы. Первое время я была очень довольна своим новым ассистентом, однако вскоре неожиданно стали появляться и проблемы. Джи Ли, видимо, быстро войдя во вкус своей новой должности, не могла в силу своей неопытности четко провести грань между ассистентом директора и самим директором и, преисполнившись уверенности в себе, начала раздавать указания другим сотрудникам и предпринимать разного рода действия без согласования со мной. В коллективе возникло напряжение. Я попыталась объяснить Джи Ли, как следует избегать ошибок и недоразумений, тем не менее «проколы» продолжались. Временами ее пустой апломб просто выводил меня из себя.
В какой-то момент я почувствовала разочарование в ней и пожалела о своем выборе. «Надо было взять ее сначала с испытательным сроком, - подумала я с опозданием. – И зачем было сразу давать ей столь высокую зарплату?! - ведь китайские выпускники обычно довольствуются двумястами – тремястами долларов». Но менять что-либо было уже поздно. Я продолжала «муштровать» Джи Ли, а заодно решила про себя, что раз уж ей посчастливилось получить столь хорошую должность и зарплату, то она дожна их полностью отрабатывать. Загрузка Джи Ли основательно возросла, но, нужно отдать ей должное, она не жаловалась и с работой справлялась. Иногда я удивлялась на нее: стройная, красивая – словно сошедшая с обложки глянцевого журнала, – а работает как автомат. Но когда в очередной раз случился ее начальственный «занос», я ее припугнула, сказав: «Если еще раз такое повторится, найду себе другого ассистента. Человек на этой должности обязан сам понимать, что надо делать, а что нет».
Прошло несколько месяцев. Работа шла своим чередом, и Джи Ли, казалось, наконец-то полностью вписалась в установленные должностные рамки и наладила отношения с окружающими.
И вот как-то раз Джи Ли сопровождала меня на одну деловую встречу. Приехав раньше назначенного времени, мы пошли выпить кофе поблизости. Почувствовав прилив благодушия, я покровительственным тоном спросила ее: «Ну как, Джи Ли, наверное, ты была очень рада, получив свою первую зарплату?»
- О да! – в волнении воскликнула Джи Ли, и на ее гладких щечках выступил румянец. – Только я еще не смогла потратить заработанных денег.
- Что так? – спросила я с улыбкой, зная, как трудно молодым девушкам устоять от соблазна покупок. - Очень занята?
- Нет, - ответила Джи Ли, и мне вдруг показалось, что ее глаза наполнились влагой. – Я отдала их маме.
Джи Ли помолчала немного, будто раздумывая, а потом быстро заговорила:
- Наверное, мне Бог помог с этой работой! Не знаю, что бы мы сейчас без нее делали! Я так благодарна тебе!.. В конце прошлого года нашу семью постигла целая цепь несчастий: папа тяжело заболел, у мамы на фирме дела пошли совсем плохо – мы решили переехать в квартиру попроще, но и на нее не хватало денег. Пришлось скитаться по знакомым, и впервые в жизни я встретила Новый год вне стен родного дома. Я потом проплакала весь следующий день... Но теперь, когда я пошла работать, я могу помочь своим родителям и я так счастлива! Ведь теперь все должно наладиться!.. Но, по правде сказать, я тогда ужасно испугалась, когда ты сказала однажды, что найдешь другого помощника! Ведь я многого не понимала вначале: стараюсь из всех сил, а ты все равно недовольна... Но потом, хотя было и неудобно, я стала спрашивать совета у других сотрудников, и они мне многое объяснили. Спасибо им! Спасибо тебе!
Для меня слова Джи Ли были полной неожиданностью: я и не подозревала о проблемах в ее семье... И за что тут было благодарить меня? Ведь это Господь помог ей через меня, управив так обстоятельства.
Слушая Джи Ли и глядя на ее взволнованное лицо, я почувствовала себя крайне неловко и изо всех сил попыталась скрыть свое смущение. Моя роль во всей этой истории представилась мне отнюдь не благовидной. Почему я сама не могла ей с самого начала спокойно объяснить свои требования? Почему в результате это сделали другие, а я замкнулась в своем величии и недовольстве? Самое время было бы сказать ей сейчас: «Прости!», но я лишь ответила: «Не волнуйся, это обычный процесс обучения».
История с Джи Ли стала для меня уроком. Я поняла, что ничего не добьешься во гневе – каким бы праведным он ни казался. Гнев многого не дает увидеть и понять, застит глаза и разум. А с милосердием часто и понимать не требуется, все устраивается само собой: хочешь помочь кому-то – и Господь помогает тебе.
МИССИЯ В ЧАНЧУНЕ
Живя в Китае и наблюдая изо дня в день работу его гигантской государственно-административной машины, я не переставала удивляться тому, какое множество абсурдных элементов содержится в ней и как они, сцепляясь и взаимодействуя, приводят каким-то парадоксальным образом к впечатляющим результатам. Особенно ярко это проявлялось при подготовке массовых торжеств, столь популярных в Китае. Когда видишь полную рассогласованность и неразбериху, царящие на подготовительном этапе какого-либо мероприятия, логично предположить его неизбежный провал, однако на конечном этапе будто включалась некая секретная установка, мгновенно приводящая весь этот хаос в состояние идеального порядка, – и все удавалось, получалось, вплоть до мельчайших деталей. Я долго размышляла над этим загадочным феноменом и думаю, что ответ все же кроется в специфике контрольной системы Китая – тотальной и жесткой, когда за каждый винтик гигантской машины отвечает некий «товарищ Чжоу», подконтрольный партийной ячейке под руководством некоего «товарища Ма». А «контроль» в Китае – это не пустое слово, с ним связано все – от карьеры до права на жизнь.
По роду моей деятельности мне часто приходилось ездить по стране, участвовать в разного рода крупных мероприятиях, организуемых китайскими властями. Среди них выделялся своей помпезностью ежегодный Международный форум в Чанчуне – крупном промышленном городе, расположенном на северо-востоке страны. Расцветший в середине пятидесятых годов прошлого века как автомобильно-индустриальный флагман страны, Чанчунь и спустя полвека оставался все тем же промышленным городом – унылым и безликим. На фоне радикально преобразившихся за это время других мегаполисов – Пекина, Шанхая, Гуанчжоу - законсервированный Чанчунь выглядел просто катастрофически. Как грустно шутили местные жители, «Чанчунь первым вбежал в социализм и последним вползает в рынок». Китайские власти, осознав в конце концов незавидную судьбу застрявшего в тисках социалистической индустриализации флагмана, решили срочно изменить положение дел. Был разработан и принят план модернизации северо-восточного Китая, и в Чанчуне начались преобразования, призванные придать ему привлекательный для инвесторов и туристов вид. Для создания выигрышного имиджа было решено ежегодно проводить в Чанчуне крупный международный форум, дабы слава о его успехах разлетелась по всему миру.
Партийная организация Чанчуня утвердила генеральный план подготовки Форума, и миллионы винтиков пришли в движение. Форум решено было проводить в сентябре, и вот уже начиная с февраля в наш пекинский офис стали поступать рекламные проспекты с программой. Потом я получила письмо от организаторов с просьбой выступить на Форуме – в качестве директора международного проекта, с докладом о Северо-Восточной Азии. Я опрометчиво согласилась, о чем в дальнейшем сильно пожалела: за месяц до начала Форума его программа все еще не была утверждена, действующие лица тасовались то так, то эдак, организационная сторона дела пребывала в полном тумане. На мои обеспокоенные вопросы китайские товарищи из Чанчуня заверяли меня, что волноваться не о чем – надо только приехать, а там все решится на месте наилучшим образом. Вообще-то я отношусь к категории людей, ценящих порядок и здравый смысл, поэтому сумбурный стиль подготовки Форума вызывал у меня недоумение и внутренний протест. При этом по наивности я поначалу пыталась давать советы китайским организаторам (с точки зрения «международного эксперта», каковым я себя считала) - как лучше устроить Форум и каких ошибок следует избегать. Мне, например, представлялась неудачной идея собрать за одним столом министров разных ведомств: сельского хозяйства, науки и путей сообщения. Что могли они обсуждать сообща? Но, как выяснилось, «товарищ Ма» был иного мнения: получив от начальства разнарядку на «высоких участников», он более всего был обеспокоен рангом выступающих, а не содержательной стороной мероприятия. Мне тогда было еще невдомек, что здесь никакой, даже самый дельный совет со стороны никогда не будет принят, если его не одобрят сверху. Китайский чиновник не станет рисковать своим местом ради какой-то идеи: с древних времен он научен тому, что успеха в карьере можно достичь лишь искуснейшим сочетанием двух незаменимых качеств – подобострастного отношения к начальству и досконального выполнения его указаний.
Накануне Форума, поняв, в какое сомнительное предприятие меня втянули, я попыталась было отказаться от участия, но китайские «товарищи» стали столь упорно и убедительно уговаривать меня, что пришлось сдаться. Я направилась в Чанчунь с твердым намерением не задерживаться там: выступить согласно программе на первой сессии Форума и вечером того же дня вернуться в Пекин.
* * *
Чанчунь встречал гостей в полной праздничной готовности. На шоссе, ведущем от аэропорта к центру города, красовались приветственные транспаранты, вдоль всей трассы выстроились шеренги оживленных граждан с цветными флажками и шариками в руках. Видимо, весь молодежный и партийный контингент Чанчуня был мобилизован на это мероприятие в полном составе. Организаторы Форума приложили немало усилий, чтобы подчеркнуть международный характер Форума: Чанчунь упорно позиционировался как центр роста всей Северо-Восточной Азии, этакий новый Гонконг. Об этом свидетельствовали повсеместные надписи на английском языке (ничего не говорящие местному населению и предназначенные исключительно для иностранцев) и гордо развевающиеся на ветру пестрые флаги зарубежных государств. Иностранных участников, правда, прибыло не так уж много (несмотря на все героические усилия организаторов по их привлечению, в том числе посредством гостевых бонусов). Приехали в основном гости из Азии и Африки (соблазнившись, видимо, этими самыми бонусами). Что же до представителей западных стран, то здесь чувствовалась явная нехватка – так что «товарищ Ма» рисковал получить впоследствии партийное взыскание за эту недоработку. Но, честно говоря, его вина была не очевидной - западных участников нелегко было заманить в Чанчунь: возможностей для солидных инвестиций он пока предоставить не мог, да и в плане досуга порадовать было нечем – за парадным фасадом город производил весьма унылое впечатление. Да и одно название чего стоит – «Чанчунь» (кто бы мог подумать, что за ним скрывается «вечная весна»)!
Приготовления к Форуму шли в непрекращающейся суете, что не помешало, однако, его пышному открытию в назначенный срок с участием высоких гостей из Пекина и первых лиц Чанчуня. В последний момент в программе в очередной раз произошли изменения, и моими «коллегами» по круглому столу неожиданно оказались вице-консул Малайзии, министр фруктов Сенегала и заместитель министра технологий Коста-Рики. Вся наша разношерстная компания была находчиво объединена организаторами в сессию под названием «Нанотехнологии – народному хозяйству!» Времени на адаптацию к происходящему не было, поэтому мне пришлось перестраивать свою речь по ходу выступления: я пыталась расцветить ее живыми примерами из нано-жизни нашего региона, благо у корейцев и японцев есть в этой области чему поучиться. Но видя в зале сонные, а иногда и спящие смуглые физиономии заморских гостей в высоких цветных тюрбанах, я понимала, что эту аудиторию мне вряд ли удастся расшевелить. Трудно описать то облегчение, которое я испытала после завершения своего выступления: моральная экзекуция приближалась к концу, через три часа я буду уже на пути в Пекин; с театром абсурда будет покончено!
Но, как вскоре выяснилось, радовалась я рано. В перерыве ко мне подошла Мэй Цзы – молодая сотрудница местной администрации, приставленная ко мне в помощь на время Форума. Мэй Цзы была одной из немногих чанчуньцев, говорящих по-английски. Однако это достоинство, видимо, не слишком ценилось в администрации – Мэй Цзы занимала там какую-то незначительную должность и была постоянно на побегушках у своих высокомерных начальников. Я немного сочувствовала Мэй Цзы: столь толковая, да еще к тому же и миловидная девушка была достойна лучшего места. Здесь же, среди чанчуньской бюрократии, утонченная, женственная Мэй Цзы производила впечатление редкого цветка, воткнутого в простую, грубую бутылку.
- Наталия, - обратилась ко мне Мэй Цзы, - ваш сегодняшний рейс в Пекин отменен из-за плохой погоды, ближайший – завтра вечером, я перебронирую ваш билет. – Мэй Цзы явно волновалась и без конца теребила концы своих длинных черных волос.
Я взглянула в окно: дождь лил как из ведра, небо было сплошь затянуто мрачными тучами. О Боже! Не хватало еще застрять в непогоду в этой дыре! Все мои планы рушились. Сердце заныло от тоски, но главное – не падать духом! «Ладно, - решила я, - раз уж так складывается ситуация, то устрою себе завтра выходной, запрусь в номере и никуда не пойду, ни на какой Форум, - просто высплюсь, наконец». Вообще-то я имела на то полное право: последние месяцы я работала практически без выходных. Такое решение в какой-то мере утешило меня, тем более что гостиница, в которой я остановилась, так же как и конгресс-холл, была выстроена специально «под Форум», отличалась современным дизайном и имела свой европейский ресторан. Это было существенным достоинством: ведь не каждому иностранцу придется по вкусу традиционный китайский завтрак, состоящий из пресного рисового отвара, острых маринованных овощей и черных яиц, консервированных в гашеной извести.
Еще больше я обрадовалась, когда в конце дня ко мне опять подошла Мэй Цзы и, видимо, желая сгладить неприятность с проливным дождем и отложенным рейсом, предложила сходить вечером на «самый лучший массаж в Чанчуне». «Это место открылось не так давно, - пояснила Мэй Цзы, - и массаж там делают просто великолепно!» Надо сказать, что массаж в Китае – это действительно высочайшее искусство. Живя в Пекине, я довольно часто прибегала к этим процедурам – в равной степени полезным и приятным. К тому же массажные кабинеты выполнены тут обычно в элегантном, изысканном стиле, и массажисты являются настоящими профессионалами. Я предположила, что большой разницы в массаже между Пекином и Чанчунем быть не должно – так что мне предстоял, по всей видимости, вечер чудесной релаксации. Что ж, замечательно! Как говорится, нет худа без добра!
Вечером мы с Мэй Цзы взяли такси и поехали под проливным дождем по грязным улицам Чанчуня, не успевшего отремонтировать к Форуму свои дороги. Ехали мы довольно долго; по ходу нашего пути Мэй Цзы делала комментарии – так что в итоге нашу поездку можно было бы назвать «экскурсией по темному мокрому Чанчуню». Но экскурсия, честно говоря, производила не слишком благоприятное впечатление. Если днем этот город, возможно, и мог показать своим гостям что-либо занятное, то теперь, поздним вечером, за окном мелькали лишь темные кварталы, хозяйственные постройки, трубы и длинные заборы. Словом, все до боли напоминало индустриальные города нашей родины.
Наконец мы высадились у большого полукруглого здания, напоминающего с виду бассейн. Как выяснилось, именно туда нам и было нужно. «Это наш главный СПА-центр», - с гордостью пояснила Мэй Цзы. По всему чувствовалось, что она предвкушает чудесный отдых, ее настроение передалось и мне.
Пройдя внутрь, мы вскоре оказались в душевой.
- Сначала надо принять душ, - пояснила Мэй Цзы.
«Что ж, вполне разумно», - подумала я. Смущало лишь то, что в душевой находилось довольно много обнаженных женщин, а кабинки имели лишь чисто символические перегородки. «Наверное, они используют это место и как баню»,- подумала я, стараясь не смотреть на снующие рядом голые фигуры. К счастью, в помещении было очень жарко, так что густой пар сглаживал ощущение возникающей неловкости.
Приняв душ и обернувшись полотенцем, я прошествовала следом за Мэй Цзы по коридору. В его конце за небольшим столиком сидела конторщица, которая отобрала у нас одежду и полотенца, выдав взамен по жетону и пакету. В пакетах у нас оказались одинаковые накрахмаленные комплекты байковых пижам – желтых в белый горошек. Нарядившись в них, мы с Мэй Цзы стали похожи на школьниц-близняшек: штаны чуть доходили до колен, рубашки – распашонки, умора, да и только! Посмеявшись нашему виду, я шагнула следом за Мэй Цзы в помещение, находившееся за дверью, – и тут мне стало не до смеха. Моему взору открылся огромный полутемный холл, до отказа забитый расположившимися в креслах людьми. Эта картина напоминала зал ожидания крупного аэропорта в дни отмены рейсов. Длинные ряды кресел, тянущиеся через весь зал, пестрели двумя цветами: все женщины были одеты в желтые пижамы (в горошек), мужчины – в красные (в горошек). Они дремали, спали, ели, разговаривали, резались в карты – словом, отдыхали, как могли. В зале было тепло, можно даже сказать, жарко, и от стоящей там духоты, замешенной на проникающем сюда паре и запахах пищи, мне чуть сразу не сделалось дурно.
Мэй Цзы взяла меня за руку и быстро повела между рядами. Тут я заметила, что перед многими посетителями на маленьких скамеечках сидят массажисты, разминающие им ноги, что еще больше усиливало впечатление скученности. Сами же посетители при этом, закрыв глаза и откинувшись на спинки кресел, блаженно дремали, испытывая, видимо, величайшее наслаждение.
- Свободных мест не найти! – обернувшись ко мне, посетовала Мэй Цзы. – Сегодня же пятница, поэтому народу особенно много. Это СПА – любимое место отдыха горожан. У нас долгие холодные зимы, промозглая осень – вот люди и приходят сюда целыми семьями и проводят здесь все выходные.
Теперь мне стало ясно, почему улицы Чанчуня были немноголюдны: большинство жителей, опередив нас, уже нежились в своем любимом СПА.
Тем временем мы подошли к дальней стене зала – там находилось нечто вроде длинного подиума, засыпанного горячей галькой и напоминающего лежбище морских котиков: на нем плотной массой возлежали посетители, с удовольствием грея свои бока и спины. Некоторые, пытаясь заполучить побольше жару, зарывались в гальку руками и ногами – так что со стороны эта картина походила на оставленное поле боя с изуродованными телами.
Мэй Цзы нашла для нас свободное место на подиуме, и мы расположились неподалеку от компании, которая с азартом играла в карты, сидя на гальке плотным кружком наподобие цветастой клумбы.
Я обессиленно прилегла, и тело мое сразу наполнилось приятным теплом. Мне стало казаться, будто я где-то на юге, у моря, слышу шум набегающих волн… Так хорошо, спокойно. Море, песочек…
Я совсем было расслабилась, но тут внезапная мысль словно обожгла меня: «Бежать отсюда – и как можно скорее!» Я приподнялась на локте – передо мной, словно в мареве, колыхалась желто-красная масса. Поблизости, лежа на спине, сладко посапывала Мэй Цзы. Кисти ее рук и ступни были утоплены в гальке, на лице – блаженная улыбка.
- Мэй Цзы! – позвала я. – Мэй Цзы, мне нужно срочно в гостиницу!
- Что такое? – испуганно открыла глаза Мэй Цзы. – Что случилось?
- У меня сильно разболелась голова, - сказала я. – Мне надо вернуться.
- О, как жаль! – воскликнула Мэй Цзы с горечью. – Мы ведь только начали отдыхать. Может, пройдет?
Мне было жаль лишать Мэй Цзы желанного отдыха, но оставаться больше в этой душегубке я не могла.
- Нет, поедем, пожалуйста. Прямо сейчас!
Мысль об очередной долгой поездке в обшарпанном такси через холодный, промозглый Чанчунь ввергала меня в дрожь, но любое промедление способно было лишь усугубить и без того критическую ситуацию.
Когда наконец около полуночи я оказалась в гостинице, то почувствовала себя одновременно и счастливой, и больной. Меня бил озноб – то ли от холода, то ли от пережитого стресса. Приняв горячую ванну, я сразу легла в постель с твердым намерением не вылезать из нее все последующие сутки вплоть от отъезда в аэропорт.
* * *
Ранним утром меня разбудил телефонный звонок. Это была Мэй Цзы.
- Доброе утро, Наталия! Как твое самочувствие?
«Боже правый! – подумала я. – Звонить человеку в половине седьмого утра, чтобы справиться о его здоровье!»
Но оказалось, не только мое самочувствие волновало Мэй Цзы.
- Наталия, - голос Мэй Цзы звучал как-то особенно торжественно, - товарищ Ли Сань хочет поговорить с тобой за завтраком.
Кто такой Ли Сань? Я не имела о нем ни малейшего понятия.
- Послушай, Мэй Цзы, - ответила я. – Я все еще чувствую себя не вполне здоровой и поэтому не собиралась идти на завтрак, так что давай отложим переговоры с товарищем Ли Санем до другого раза.
- О, Наталия! – с волнением воскликнула Мэй Цзы. – Это невозможно! Товарищ Ли Сань – заместитель секретаря партийной организации! Это очень важная персона! Прошу тебя, подойди к восьми часам в ресторан, это совсем ненадолго!
Мэй Цзы впилась в меня как пиявка, и мне стало ясно, что встречи с товарищем Ли Санем мне не избежать. Спустившись в ресторан, я увидела там Мэй Цзы, уже поджидавшую меня за накрытым столом.
- Товарищ Ли Сань сейчас подойдет, - пояснила она.
Мэй Цзы выглядела бледной и взволнованной.
- Тебе тоже нездоровится? – спросила я. – У тебя уставший вид.
- О, я провела всю ночь за компьютером, - вздохнула Мэй Цзы. – После того как товарищ Ли Сань позвонил мне вчера вечером и поручил переводить ваш сегодняшний разговор, я всю ночь проторчала в Интернете: изучала, как пользоваться ножом и вилкой, - я ведь никогда раньше не бывала в европейском ресторане, а здесь все оборудовано на западный лад.
- О господи! – вздохнула я. – Это же так просто! Смотри: поддеваешь кусочек, кладешь на тарелку, придерживаешь вилкой, отрезаешь ножом – ничего сложного.
Мэй Цзы старательно повторила мои движения и, вынимая вилку изо рта, сморщилась: «Фу, как гадко - тыкать колким металлом в язык!»
В этот момент к нам присоединился товарищ Ли Сань. Мэй Цзы стало не до еды: она приготовилась к переводу (как и большинство местных чиновников, Ли Сань не говорил ни на одном языке, кроме своего родного). Увидев его физиономию, я сразу вспомнила, что вчера, во время первой сессии, он сидел в первом ряду с блокнотом в руках и следил за программой Форума. Так что же ему от меня нужно? Вроде вчера в своей речи я не допустила ничего крамольного.
Товарищ Ли Сань состроил любезную гримасу и принялся благодарить меня за вчерашнее выступление. Хоть это было и приятно, но я опять мысленно поморщилась: «Неужели из-за этого надо было вытаскивать больного человека из постели?» Но, как выяснилось, дело было не только в благодарности.
- У товарища Ли Саня к вам большая просьба, - торжественно произнесла Мэй Цзы после его пространной тирады. - Он просит вас возглавить вторую сессию Форума, прямо сейчас. Дело в том, что господин Линдон из Лондона, который должен был вести эту сессию, потерял свой паспорт и не смог прибыть. Некоторые другие иностранные господа срочно уехали по делам, так что у нас не осталось никакого выхода. Поэтому товарищ Ли Сань просит вас, как нашего старого друга, войти в его сложное положение и оказать ему столь великую услугу.
При этих словах меня пробрала дрожь. Мысленно я уже давно распрощалась с Форумом, можно даже сказать, успела забыть о нем. Свою миссию я выполнила, и он канул для меня в Лету. Проходить заново это испытание было свыше моих сил. Да и почему я должна вкалывать за кого-то? Хорош этот Линдон из Лондона! Видно, в последний момент навел справки про Чанчунь и нашел-таки благовидный предлог, чтобы улизнуть! А я тут, значит, должна за него отдуваться! Ну уж нет!
Я собралась ответить товарищу Ли Саню решительным отказом, но глядя на его бледное, измученное лицо с мешками под глазами, поняла, что провал второй сессии будет неминуемо стоить ему всей его карьеры. И как бы почувствовав мое колебание, товарищ Ли Сань добавил: «Вам практически ничего не надо будет делать: просто посидите в центре президиума и пообъявляете выступающих. Вот список». Он протянул мне бумажку с иероглифами.
- Но это же по-китайски! – удивилась я.
- Английский вариант сейчас будет готов! – заверил он.
Ну что ж, до начала сессии оставалось всего пятнадцать минут, надо было торопиться.
Войдя в зал, я увидела в центре президиума на столе табличку со своим именем, написанном по-английски, все остальные были на китайском. Просторный зал был уже почти полон, переводчики-синхронисты заняли свои места в кабинках. Пройдя на подиум, я увидела на столе английский вариант сценария сессии, которую мне предстояло вести. Шесть выступающих, все – китайцы, в основном директора каких-то компаний и начальники администраций.
Когда двери закрылись, в наступившей тишине я окинула взглядом зал и меня словно пронзила молния: я вдруг поняла, что среди всего этого многолюдного сборища я была единственным человеком-некитайцем! Ни в зале, ни в президиуме не было ни одного иностранца! Видимо, европейцы уехали еще вчера, а гости из Азии и Африки, утомленные вчерашним заседанием, предпочли сегодня отдохнуть или отоварить свои бонусы в близлежащих магазинах. То есть если бы я не откликнулась на просьбу Ли Саня, вторая сессия «международного» Форума превратилась бы в банальный партийно-хозяйственный актив Чанчуня. Таким образом, я стала гарантом «глобальности» этого мероприятия, его международным символом! Боже правый!.. Я набрала в легкие побольше воздуха. Главное, без паники!
- Доброе утро, коллеги! – бодро произнесла я в микрофон по-английски.- Мой голос, усиленный резонансом, вспорол застывшую тишину. - Сегодня мы открываем вторую сессию международного Форума Чанчуня – замечательного форума, получившего уже широкую известность в деловых кругах.
Множество узких глаз испытующе-пристально смотрели на меня в упор. Я почувствовала себя заложником Чанчуня. Меня бросило в жар.
- Вчера с успехом прошла первая сессия Форума, - продолжала я с оптимизмом, - на которой главное внимание было уделено передовому международному опыту, а сегодня мы обратимся к более близким нам примерам. Слово для выступления предоставляется… - я сверилась со списком, - товарищу Дзяо.
Я захлопала, приветствуя товарища Дзяо, идущего к трибуне, и зал дружно поддержал меня.
Пока выступал товарищ Дзяо, я могла немного передохнуть. Наушниками я пользоваться не стала: зачем мне слушать речь Дзяо – что нового он откроет для меня? Однако через несколько минут мне показалось подозрительным, что в речи товарища Дзяо то и дело мелькает слово «Янбао» - предприятие с таким названием фигурировало в моем списке у выступающего под номером «три». Тут меня осенила страшная догадка: список выступающих, представленный мне на английском языке, отличается от китайского варианта, розданного выступающим – и они, вопреки моим объявлениям, следуют своему списку!
В панике я надела наушники, чтобы убедиться в своем открытии, но тут меня ждал новый удар: в наушниках царила тишина, синхронный перевод не работал! Это означало, что вся аудитория не слышала перевода моего вступительного английского спича – он так и остался висеть в воздухе полной абстракцией, не понятой никем! Никто в Чанчуне не говорит по-английски и поэтому не мог понять ни слова из того, что я говорила. Но как же внимательно-зачарованно смотрели на меня эти сотни глаз! Как боялись они хоть чем-то выдать свое непонимание, чтобы «не потерять лицо»!
Я отыскала взглядом в зале Мэй Цзы и поманила ее. Она тихонько подошла и наклонилась ко мне.
- Мэй Цзы, синхронный перевод не работает! – в ужасе прошептала я.
- Да, мы уже заметили, - спокойно ответила Мэй Цзы, - сейчас его чинят. Ничего страшного. Все докладчики все равно говорят по-китайски, а ты продолжай объявлять по-английски. Скоро, наверное, все наладят.
- Но они выступают не в том порядке! – я ткнула ручкой в лежащий передо мной список.
- О, это не имеет значения, - рассудила Мэй Цзы. – Главное, что все докладчики на месте.
«Господи, закончится когда-нибудь весь этот кошмар?» - подумала я в отчаянии. А впереди еще было четверо выступающих – Кан Лю, Дай Сюй, Дзинь Ба и Цзы Куин. Или, может быть, наоборот.
* * *
Когда вторая сессия наконец завершилась, я была близка к нервному срыву, и даже горячие благодарности и заверения в вечной дружбе со стороны товарища Ли Саня не могли улучшить моего состояния. Мне срочно требовались позитивные эмоции, чтобы хоть как-то компенсировать моральные издержки последних дней.
- Мэй Цзы, - спросила я, - может, у вас в Чанчуне есть что-нибудь интересное, помимо СПА, на что можно было бы взглянуть?
До отлета самолета оставалось еще больше четырех часов, и сидеть в гостинице не хотелось.
- Чанчунь окружен многовековым заповедным лесом, - доложила с гордостью Мэй Цзы. – Там очень хорошо, но ехать далековато.
- А кроме леса? – спросила я. Даже если бы путь туда был короче, меня не очень-то привлекала прогулка по глухому сырому лесу.
- Можно посмотреть дворец последнего императора Пу И.
Но дворец меня тоже не интересовал: у нас есть свой император Пу со своими дворцами.
- Что-нибудь еще?
- Тогда давай съездим в галерею господина Цуя, - предложила Мэй Цзы. – Это недалеко.
- А что это за галерея? – спросила я подозрительно. Само наличие некого «господина» в индустриально-административном Чанчуне насторожило меня.
- О, это потрясающее место! – воскликнула Мэй Цзы. – Вам непременно понравится.
На этот раз наш путь лежал в южную часть города. Миновав заводские районы, стадионы и несколько примитивных жилых кварталов, мы еще некоторое время ехали по шоссе вдоль пустырей, тянувшихся по обе стороны дороги, пока на горизонте вдруг не замаячили башни причудливых построек.
- Что это? – поинтересовалась я.
- Это квартал господина Цуя, - ответила Мэй Цзы. - Он купил эти земли и теперь занимается застройкой.
Из дополнительных комментариев Мэй Цзы выяснилось, что господин Цуй – миллионер, самый богатый житель Чанчуня, а с Мэй Цзы они поддерживают приятельские отношения, так как учились в одной школе, Цуй был на несколько выпусков старше.
- Господин Цуй уже проинформирован о вас, - сказала Мэй Цзы. Она уже, видимо, успела созвониться с ним. – Он вас ждет.
На этой фразе мы въехали в обширный двор, примыкающий к какому-то строительному предприятию. Весь двор был завален мраморными фигурами довольно значительных размеров, изображающими реальных и мифических животных – львов, драконов, лошадей, черепах. Все вместе они производили впечатление заброшенных голливудских декораций к какому-нибудь фантастическому фильму.
- Это продукция господина Цуя, - с гордостью пояснила Мэй Цзы. – Он занимается каменотесным бизнесом.
- Неужели это пользуется спросом? – усомнилась я, разглядывая мраморный китч.
- Еще каким! – воскликнула Мэй Цзы. – Продукция расходится по всему Китаю. Такие фигуры устанавливают в парках, дворах, домах.
«Это какие же надо иметь дома!» - невольно подумала я, пытаясь представить какое-либо из этих изваяний в своей квартире.
Проехав через двор, мы подкатили к весьма импозантному трехэтажному длинному павильону с причудливо изогнутой желтой крышей и огромными окнами-витринами, в которых, однако, пока ничего не было выставлено. Главный вход украшали красные бумажные фонарики и гирлянды из живых цветов.
- Вот, это и есть галерея господина Цуя, - пояснила Мэй Цзы, выходя из машины.
Господин Цуй ждал нас у входа. Невысокий, худощавый, в светлом фланелевом костюме, немного суетный в движениях, господин Цуй скорее походил на обычного менеджера, нежели на миллионера. Когда он приветствовал нас, я заметила, что голова и руки господина Цуя слегка трясутся: видимо, сказывались постоянное напряжение и беспокойство, которое он испытывал, наблюдая за судьбами некоторых таких же вот удачливых (некогда) предпринимателей, которыми поначалу гордилась вся страна, а потом, при более тщательном контроле, вдруг оказывалось, что они – воры и бандиты, подлежащие расстрелу. О таких случаях регулярно сообщала китайская пресса. (Справедливости ради надо сказать, что новости о расстрелах касались в равной мере бизнесменов и партийных работников, которые тоже подчас после тщательного контроля, оказывались вовсе не слугами народа, а коррупционерами и казнокрадами.)
Господин Цуй провел нас по своей галерее, внутреннее строение которой оказалось на удивление похожим на наш столичный ГУМ, только в несколько меньшем масштабе – наверное, господин Цуй был поклонником московской архитектурной школы. Даже фонтан так же бил в центре первого этажа, как и в ГУМе. Мороженого только не хватало – а оно было бы сейчас кстати!
Меня, однако, удивило то, что в этой шикарной галерее кроме нас и нескольких рабочих, занятых чем-то на втором этаже, никого не было.
- Галерея только что построена, - пояснил господин Цуй. – Со временем здесь будет много офисов, демонстрационных залов, кафе, магазинов…
- Господин Цуй спешил открыть галерею к Форуму, - шепотом пояснила мне Мэй Цзы. – Он надеялся, что организаторы согласятся провести здесь часть культурных мероприятий Форума, переговоры шли до последнего дня, но «там» в итоге решили, что нечего бизнесу вырывать пальму первенства у администрации в столь важном деле. Ведь Форум – это крупное политическое событие, о нем будут докладывать в центр… Господин Цуй сильно расстроился: им пренебрегли, да еще и столько убытков понапрасну!
В одном из залов господин Цуй продемонстрировал нам макет своего будущего квартала «Золотой феникс», выполненный в мельчайших деталях и занявший огромный стол от стены до стены. Квартал походил скорее на небольшой город – красивый и современный, в центре которого находилась галерея Цуя. План поражал своими масштабами и дерзостью замысла – казалось, он бросал вызов старому, допотопному Чанчуню.
- И когда же все это станет реальностью? – поинтересовалась я.
- Согласно бизнес-плану, через два года, - уверенно ответил господин Цуй, но голова его вдруг дернулась, словно до него только что дошло, во что он ввязался.
Господин Цуй поинтересовался, знакома ли я с «товарищем Ма». Узнав, что я имею дело лишь с Ли Санем, он был разочарован, и его интерес к моей персоне заметно упал. Оставшаяся часть экскурсии по галерее прошла в ускоренном темпе. Нам показали художественную экспозицию, но она не впечатлила меня: было видно, что картины собраны в спешке, без всякой системы – вероятно, экспозиция готовилась как часть культурной программы Форума.
Ровная дорога вывела нас из поместья господина Цуя на шоссе, ведущее в Чанчунь. Оставшиеся позади мраморные львы и драконы грустно смотрели нам вслед, будто взывая о сочувствии к своему хозяину и его нелегкой судьбе.
- Господин Цуй предлагал мне перейти к нему на работу, - поделилась со мной Мэй Цзы в дороге. – Он платил бы мне три тысячи долларов в месяц.
- А сколько ты получаешь сейчас?
- Триста.
- Ну, разница, в общем- то, ощутимая. И что же?
- Нет, это слишком большой риск. В администрации я на хорошем счету. Если Форум пройдет успешно, меня, может, повысят до заместителя начальника отдела.
- И прибавят зарплату?
- Да, на десять процентов.
- Ну, это меняет дело, - сказала я. – И все же я бы на твоем месте еще подумала.
- Я уже думала, - вздохнула она. – У нас здесь важнее всего стабильность.
Когда мы вернулись в гостиницу, погода, к счастью, окончательно разгулялась, и ничто больше не мешало мне покинуть Чанчунь.
При прощании Мэй Цзы растрогалась.
- Жаль, что ты так быстро уезжаешь! - проговорила она. – Здесь еще столько всего интересного!
Она протянула мне маленькую картонную коробочку с яркой этикеткой.
- Это тебе в подарок, - сказала Мэй Цзы.
В коробочке оказались сушеные дикие муравьи из лесов Чанчуня. Прекрасный тоник, как следовало из аннотации. Я тоже растрогалась до слез.
Через три часа я была уже в Пекине - и сколь же прекрасным и родным показался он мне после столь короткой разлуки!
* * *
На следующий год, в феврале, я снова получила из Чанчуня приглашение на очередной Международный форум.
Ответ у меня был уже готов: я польщена приглашением, рада была бы приехать снова, но уровень Форума столь высок – и становится выше с каждым годом, – что моя скромная персона недостойна быть более в числе докладчиков. В этой связи прошу направить приглашение на этот раз моему начальнику – Саиду.
Я была уверена, что «товарищ Ма» одобрит мое предложение: резко набиравшему обороты Международному форуму Чанчуня нужны были звездные фигуры.
В МАНЬЧЖУРИИ
Намечался бизнес-семинар в Маньчжурии, и я с нетерпением готовилась к этой поездке. Основной интерес представляли для меня, честно говоря, не столько переговоры и контракты (хотя, и они, конечно, были важны), сколько сам край, который мне вскоре предстояло увидеть. Визуально он вряд ли мог чем-то удивить: ведь с географической точки зрения, это – самая что ни на есть окраина огромного китайского государства, приграничный стык с Монголией и Россией. А чего можно ожидать от окраин, где бы они не находились? Но мне очень хотелось побывать в краю, история которого столь богата, драматична и насыщена событиями, что он представляется уже не просто территорией, а чем-то особенным - чуть ли не одушевленным существом, имеющим свою память, ауру и идентичность.
Прямым рейсом из Пекина мы с группой бизнесменов за несколько часов добрались до Маньчжурии и оказались в большом, просторном здании аэропорта, где нас уже поджидали представители местной администрации. Стены и высокий свод аэропорта были украшены массивными панно из цветной мозаики на итальянский, средневековый лад – такая роскошь была совершенно неожиданна для небольшого провинциального города. Американцы и немцы, бывшие в нашей группе, с восхищением озирались вокруг, щелкая фотоаппаратами и мобильниками.
Ожидавший нас у выхода транспорт тоже произвел приятное впечатление. Это был новый японский микроавтобус – чистый и удобный, разместившись в котором мы отправились в гостиницу.
Прильнув к окну, я с интересом стала рассматривать открывающиеся взору картины. Поначалу они были довольно однообразны: прямая гладкая дорога шла посреди безлюдных степей и лугов. И все же, глядя на эти бескрайние степи, нельзя было не почувствовать какой-то особой природной силы этих мест, породивших в свое время народ, сумевший в начале XIII века завоевать Китай и основать там новую династию – Юань во главе со своим правителем. (Именно с тех пор китайцы были обязаны, в знак своего верноподданства, носить косички). В XYII веке Китай был завоеван маньчжурами, которые удерживали свое правление вплоть до начала XX века - пока их не постигла та же участь, что и всех, кто пытался когда-либо завладеть этой страной: все они растворились в бесчисленном китайском населении и в конечном счете полностью ассимилировались с ним. Конец маньчжурской династии наступил в 1911 году, когда произошла Синьхайская революция и последний император Пу И отрекся от престола…
В какой-то момент степи остались позади, и вдоль дороги стали появляться необычные, отдельно стоящие невысокие здания с какими-то причудливыми башенками, шпилями и финтифлюшками, напоминая в миниатюре то рыцарские замки, то католические соборы, то шикарные виллы. Этот пейзаж производил довольно странное впечатление – казалось, это были декорации к совершенно разным фильмам. Я-то ожидала увидеть здесь совсем другое: дикий край, пыльные дороги, старые фанзы и юрты – между тем тут все сияло достатком, аккуратностью и чистотой. Это была какая-то совсем другая Маньчжурия, неожиданная и незнакомая.
Наш автобус быстро катил по гладкой дороге, и вот впереди стал виден стремительно приближающийся город – огромные кварталы светлых, оригинальных в своем архитектурном решении зданий поражали своим размахом и красотой. Молодой современный город казался большим, светлым, сверкал на солнце яркими красками, манил и восхищал. Это была Маньчжурия.
Обогнув центральную часть города, мы уклонились в сторону – и вот город остался в стороне, а вокруг опять потянулись степи. Через какое-то время наш автобус остановился перед одиноко стоящим большим импозантным зданием, походившим на какой-нибудь крупный европейский музей. Прибывшие с нами бизнесмены, выходя из автобуса, в растерянности оглядывались по сторонам: контраст между величественной, помпезной постройкой из серого гранита и пустынной степной местностью, простиравшейся вокруг, был разительным. Но что-то еще было в этой картине, что делало ее абсолютно сюрреалистичной. Что же? Я посмотрела по сторонам и поняла, что кроме нас, только что сюда прибывших, вокруг не было ни души. Местность была совершенно безлюдной, лишенной какого бы то ни было движения и звучания. Мы были словно астронавты, заброшенные на чужую планету, и если бы не сопровождавшие нас оживленные китайцы, могло показаться, что связь с внешним миром прервана вовсе.
В задумчивости я взглянула вверх и ахнула: какое же здесь было небо! В густой, насыщенной, пронзительной синеве неподвижно и низко висели большие ослепительно-белые плотные облака причудливой формы, словно приклеенные к небу огромные комки ваты. Зрелище это было потрясающе красивым и одновременно жутковатым в своей нереальности; я простояла, глядя в небо и забыв обо всем, довольно долго. При этом мне вспомнилось, что один мой знакомый, бывавший ранее в этих краях, говорил мне про эти диковинные маньчжурские облака, но тогда я не придала его словам значения.
Гостиница, в которой мы остановились, оказалась внутри не менее великолепной, чем снаружи. Отделка многочисленных вестибюлей, холлов и номеров была безупречной и совершенно новой, будто ее только что закончили. Интерьер поражал богатыми изысками, которые были под стать скорее какой-нибудь пятизвездочной итальянской гостинице, – позолоченными канделябрами, картинами в массивных рамах, толстыми коврами. Все это казалось тут полным излишеством, но в то же время располагало к отдыху и покою. Здесь же находился и просторный, современно оборудованный зал, в котором на следующий день нам предстояло работать.
Оставшуюся часть дня мы перемещались с этажа на этаж, из одного крыла здания в другое, шествуя по мягким коврам, любуясь на интерьеры и не встречая на своем пути ни одного постороннего человека.
- А почему же все-таки так пустынно в столь прекрасной гостинице? – поинтересовалась я наконец у сопровождавшего меня китайца.
- Не сезон, - коротко ответил он, и лицо его растянулось в загадочной улыбке.
Может, и впрямь прохладный май был не тот период, когда сюда устремляются туристы, но почему-то я с трудом представляла себе эту гостиницу заполненной оживленной публикой и жарким летом.
Ужин в тот вечер был любезно устроен принимающей стороной все в той же гостинице. Столы в банкетном зале были выстроены в одну линию – так, чтобы все сидящие могли видеть сцену. Оказалось, что ужин будет сопровождаться концертом, даваемым русскими артистами, – граница с Россией проходила совсем близко, и культурные связи были тут, похоже, хорошо налажены.
Вечер удался. Хозяева не поскупились на угощение: оно было хоть и специфическим, но обильным. Не все, правда, из присутствующих могли вдоволь насладиться им: острота и неясность происхождения многих блюд отбивала охоту прикасаться к ним.
Тем временем артисты на сцене – молодые статные мужчины и женщины поражали своим энтузиазмом и художественным мастерством – отплясывали, не жалея сил, кружились и подпрыгивали, выдавали коленца, присвистывали и притоптывали под бурные, одобрительные аплодисменты зрителей.
-----------------------------------
После ужина я вышла на улицу подышать свежим воздухом. Вечер выдался чудный – тихий, прохладный. Легкий ветерок приносил с полей горький запах полыни и луговых трав. Воздух был чист, прозрачен, так что хотелось вдыхать его полной грудью, глядя в темное небо, усыпанное яркими мерцающими звездами.
У входа в гостиницу стоял автобус, поджидавший артистов. В кабине покуривал уставший водитель.
- Откуда вы? – спросила я. – Из Забайкальска?
- Не, из Краснокаменска, - вяло ответил он, чуть повернув голову в мою сторону; казалось, что свободные движения давались ему с трудом.
- Хорошо ребята плясали, - похвалила я артистов. Мне хотелось о чем-нибудь поговорить с русским человеком, встретившись случайно на этой немыслимо далекой земле.
- Стараются, - ответил он на мою похвалу. – Это ж праздник для них – из тюрьмы вырваться, на гастроли приехать!
- Как из тюрьмы? – не поняла я. – Вы хотите сказать, что они – зэки?
- Не, - зевнув, возразил водитель, - надзиратели. Самодеятельность это у них.
Только тут я вспомнила, что слышала раньше о колонии, находящейся в этих краях. Но тогда казалось, что речь идет о чем-то находящемся на краю света. А ведь Краснокаменск – тут совсем рядом…
------------------------
Ночь выдалась лунной и тихой. Гости вскоре разбрелись по своим номерам, «артисты» уехали, и вокруг воцарилась такая непроницаемая тишина, что казалось, будто ты оглох. Ближе к полуночи тишину, однако, стали разрывать надрывные гудки паровозов – неподалеку находилась железнодорожная станция легендарной КВЖД . Гудки были резкими, прерывистыми – наши поезда гудят совсем по-другому: приветливо и дружелюбно, эти же нагоняли жуткую тоску и тревогу.
Занимательно, наверное, выглядела вся эта картина сверху, откуда-нибудь из космоса: помпезная гранитная постройка посреди бескрайней степи, залитой лунным светом, и неподалеку – встречающиеся и расходящиеся поезда, стук усталых колес, гудки паровозов…
И занесло же когда-то сюда русских! Амбициозные планы соединения Сибири с Дальним Востоком посредством железной дороги, скрытая колонизация Китая, строительство КВЖД, основание Харбина – сколько было положено на это сил и средств, а потом – и жизней, когда пришлось русским сначала столкнуться с китайскими повстанцами, а потом – с японской агрессией! Бедная Маньчжурия! Сколько же ей пришлось пережить! Сколько слез и страданий выпало на долю оказавшихся здесь людей! Как не вспомнить отца Митрофания, писавшего в своем «Дневнике полкового священника» в 1904 г.: «Началось мое дело маньчжурское – хоронить; вероятно, это будет здесь главная треба. Вернут обратно в Россию массу больных солдат…; прошли два вагона с душевнобольными солдатами»… Ему вторит епископ Иннокентий (Фигуровский): «На море мы потерпели полное поражение… На суше трупами лучших сынов России усеяли на сотни верст поля и горы Южной Маньчжурии». Но только ли вовне следовало искать причину всех бед? Свт. Николай Японский писал в 1905 году в своем дневнике: «Русскому Правительству все кажется мало, и ширит оно свои владения все больше и больше; да еще и какими способами! Маньчжурией завладеть, отнять ее у Китая, разве доброе дело? …Очевидно, Бог не с нами был, потому что мы нарушили правду».
Спустя четверть века и китайцам, и русским эмигрантам, искавшим убежища в этом краю, досталось от японцев во время оккупации, длившейся в Маньчжурии целых тринадцать лет – с 1932 по 1945 годы, пока не пришла Красная армия, не разгромила и не изгнала японцев. Столько здесь было пролито крови, что земля в глубине, должно быть, до сих пор пропитана ею. Наверное, и поезда потому гудят так печально, пересказывая на свой лад события минувших дней – напоминая, предупреждая, взывая…
------------------------
Так и не сумев толком выспаться, я встала чуть свет и пошла прогуляться по округе – благо, времени до начала заседания было предостаточно. Утро выдалось необычайно ясным, солнечным; легкий ветерок обдавал приятной прохладой и ароматом с цветущих лугов. Я взглянула в небо – оно было столь же необычным, как и накануне, – в яркой синеве все так же неподвижно стояли большие, четко очерченные кучерявые облака, поражающие своей белизной и причудливо-пышной формой.
Обогнув гостиницу, я вышла на дорогу и пошла по направлению к видневшемуся неподалеку поселку. Только теперь я разглядела как следует парадный подъезд к нашей гостинице – он поражал своим величием: вдоль дороги, выложенной ровной красной плиткой, выстроились мраморные псевдоантичные статуи, а сама дорога периодически прерывалась фонтанами (правда, не действующими), выполненными в стиле ампир. Все это было здесь столь неожиданно и неуместно, что в какой-то момент мне показалось, что я все еще сплю.
Самое удивительное было то, что вокруг по-прежнему не было ни души. В полной тишине и одиночестве я шла вдоль величественных сооружений и вдруг поймала себя на мысли о том, что нахожусь как бы внутри картин Веллинка, так поражавших меня всегда своей апокалиптичностью: великолепные города, дворцы, скульптуры, высокое небо – и полное отсутствие людей: все брошено, оставлено, покинуто навеки…
Я подошла к поселку в надежде хоть там встретить людей – но и в поселке было пустынно и тихо. Аккуратные чистенькие коттеджи, видневшиеся через дорогу, были необычайно красивы и привлекательны. Но ставни в домах были закрыты, поблизости не было видно ни людей, ни машин, ни домашних животных. «Может, этот поселок только что построен и еще не сдан?» - подумала я. Кто будет жить в этих чудных домиках? Неужели местные жители столь богаты? Чем же они занимаются, где работают?» Все было тут, в этой Маньчжурии, настолько странным, что становилось не по себе. Посмотрев издали на безлюдный поселок, я поспешила назад и подоспела как раз вовремя, к открытию заседания.
----------------------
Организация мероприятия производила самое благоприятное впечатление: местные власти все делали четко, без проволочек и сбоев. Зал заседаний был оборудован по последнему слову техники - синхронным переводом, микрофонами и кондиционерами. На стене висел большой экран для презентаций.
Прибыло местное начальство, толково рассказало о положении дел в крае, о планах его развития, об инвестиционном климате. Все выглядело гладко и убедительно. По настроению наших бизнесменов чувствовалось, что они приехали не зря и довольны состоявшейся встречей. При этом, однако, на любой наш вопрос или предложение местное начальство не спешило с прямыми ответами, указывая на то, что окончательное решение требует согласования на уровне руководства провинции, – чувствовалось, что местные чиновники больше всего боятся обвинений в самостийности и что вертикаль власти в Китае необыкновенно жестка.
При этом местные власти были не лишены серьезных амбиций: географическое положение Маньчжурии, расположенной на стыке трех стран, позволяло им строить далеко идущие планы по ее превращению в международный центр Северо-Восточной Азии. Чувствовалось, что эта цель воспринимается ими вовсе не абстрактно, – каждый день хоть несколько кирпичиков закладывалось в основу будущего здания.
- Наша стратегия состоит в том, - рассказывала партийная активистка Ма Синь, - чтобы сделать Маньчжурию чрезвычайно привлекательной и для инвесторов, и для жителей. Все должны чувствовать себя здесь вольготно – поэтому все, что мы тут делаем, делаем по высшему разряду. Маньчжурия будет вскоре не только экономическим, но и культурным центром Северной Азии. Вы еще увидете наши прекрасные музеи и театры! Да и при строительстве у нас сочетаются разные архитектурные стили – и западные, и восточные, – чтобы все чувствовали себя здесь как дома.
Не преминула я расспросить китайцев и про близлежащий поселок. «Да, - ответил мне один из них, - это новостройка. Но вообще-то вы правы: у нас есть такая проблема - денег и домов у власти тут больше, нежели людей. Поэтому строят впрок, в расчете и на инвесторов, и на русских – граница ведь рядом. Ваш мэр, кстати, из соседнего города купил себе здесь коттедж, приезжает часто, ему тут нравится. Вообще-то русские много тут покупают, но жить не живут. Что-то им не так… Но мы теперь на таких условиях стали продавать, что они потом эти дома перепродать не могут, - рассмеялся китаец. – Что упало, то пропало», - не совсем к месту добавил он.
-----------------------
После заседания наша группа в сопровождении китайцев отправилась на осмотр местного деревообрабатывающего комбината – одного из крупнейших в районе. Комбинат, распростершийся среди голой степи, производил не менее удивительное впечатление, чем наша гостиница. Предприятие было огромным, занимало несколько гектаров и насчитывало несколько тысяч человек. В заводских корпусах было просторно и чисто, аккуратно одетые рабочие трудились на современных немецких станках. Рядом тянулись длинные склады готовой продукции – в основном это была мебель, предназначенная для отправки в Европу и, возможно, Россию. Вот вам и источник постоянного, устойчивого дохода.
Иностранцы все задавали китайцам вопросы, пытаясь понять скрытый смысл столь хитроумного бизнеса.
- А откуда тут, в степи, лес?
- Из России.
- А почему же русские сами его не обрабатывают?
- Не хотят.
- Но это же прямая потеря доходов!
- А им и так хорошо…
После осмотра комбината проехали на приграничную железнодорожную станцию – и здесь, против всех ожиданий, царили такой порядок и чистота, будто ее открыли прямо к нашему приезду. Зал беспошлинной торговли, в котором ассортимент товаров не отличался от того, что обычно присутствует в международном аэропорту; указатели на английском языке; четко, как часы, работающие таможенные службы - не сон ли это?
Поднялись на смотровую площадку, с которой открывался прекрасный вид на окрестности. Вдали, слева, высятся красивые многоэтажки городского центра Маньчжурии. Рядом с нами, внизу – станция, куда с российской стороны приходят товарняки, груженные круглым, необработанным лесом. Впереди, на российской стороне, тянутся голые сопки, бескрайние степи. В бинокль видны утлые серые постройки – какой-то поселок городского типа, по-видимому, окраина Забайкальска. Серость и нищета, при взгляде на которые испытываешь стыд и неловкость. «А им и так и хорошо…» - вспомнились слова, слышанные недавно. А китайцы с любопытством и жадностью смотрят с высоты на бесхозные русские просторы, и приходят на ум слова отца Митрофания: «Да, видно по всему, что когда Китай цивилизуется по-военному, то хорошая армия будет у него. Теперь ясно почти с несомненностью, что в не особенно далеком будущем нам придется переживать новое монгольское нашествие, и отразить его страшно будет трудно».
- Пройдемте теперь в зону русско-китайской свободной торговли, - вежливо предложил наш гид. – Это рядом. Сегодня, правда, суббота, и торговли нет, но все равно это интересно, - заверил он, и в его узких глазах промелькнула скрытая усмешка.
Зона свободной торговли представляла собой небольшую площадь, огороженную со всех сторон металлическим забором, на которой размещался современный торговый комплекс из нескольких зданий. Сегодня здесь было пустынно, но легко можно было представить суету, шум и ажиотаж, царящие здесь в будние дни. Судя по нарядным витринам, торговля тут шла бойко.
С одной стороны забор зоны прерывался массивными чугунными воротами, знаменующими, по всей видимости, парадный вход. Мы же заехали сюда с черного хода - очевидно, ввиду нерабочего дня. Однако объяснения, данные гидом, вскоре выявили ошибочность моих предположений. Оказалось, что согласно первоначальному замыслу эти ворота должны были соединять китайскую и российскую части торговой зоны посредством небольшой аллеи, пересекающей границу. Китайцы выполнили в срок и в полной мере свою часть работ, отстроили прекрасный торговый комплекс, а вот с российской стороны строительство все еще не было начато – пятый год шли согласования. В результате зона свободной торговли оказалась однобокой – с китайской только частью. На практике это означало, что каждый день с российской стороны приезжали автобусы с гражданами из приграничного района, которые с радостью закупали тут китайские товары, оставляя немалые средства. Самим же россиянам предложить было нечего и негде. Похоже, круглый лес был единственным экспортным товаром. «А им и так хорошо…» Заезжали, кстати, эти покупатели в торговый центр так же, как и мы – с черного входа, а парадные ворота держались на замке – до того счастливого дня, когда за ними появится цветущая аллея, ведущая в российский бизнес, – парадиз.
-----------------------
Обед в тот день был устроен для нас в районе, находящемся в получасе езды, в небольшом поселении этнических монголов. До монгольской границы здесь было рукой подать, и все вокруг – бескрайние степи, юрты, пасущиеся табуны лошадей - говорило о близости Монголии. Когда мы прибыли на место, нам навстречу из юрты высыпала веселая ватага монгольских детей, коренастых и круглоголовых. Все они были одеты ярко, но вид имели весьма чумазый. Вслед за детьми появились радушные хозяева, препроводившие нас в юрту, где уже были накрыты низкие столы. Не знаю, как кому, но я лично вполне благосклонно отношусь к простой монгольской пище, и этот час, проведенный в прохладной юрте, под неповторимые звуки моринхура, был для меня замечательным отдохновением после всех наших обсуждений, посещений, сравнений и сокрушений, пережитых в первой половине дня.
После обеда делегация отправилась в гостиницу, а ко мне подошла Ма Синь и конфиденциальным шепотом попросила съездить посмотреть одно место. Мы сели в ее машину, и проехав минут двадцать пустынной степью, остановились. Тут нашему взору предстала жуткая картина: небольшой населенный пункт из нескольких десятков крошечных домиков, казалось, завис на самом краю огромной ямы - то ли оврага, то ли котлована. Как выяснилось, это был угольный карьер, старый и заброшенный. Как рассказала моя спутница, первую шахту здесь построили русские еще в начале XX века. Они селились здесь и вырабатывали уголь для нужд КВЖД. Потом шахта перешла в пользование китайцев. Но теперь все пришло в упадок, угольное производство стало убыточным, работы остановились. Картина и впрямь была безрадостной: заброшенный котлован, поросший бурьяном, по краям которого теснились старые хибарки, готовые вот-вот низвергнуться с кручи.
- Края карьера все время осыпаются, - рассказала Ма Синь. – И люди нуждаются в срочном переселении. Мы уже вывезли семьдесят семей, но осталось еще около ста. Их положение просто критично, но у районной администрации нет денег, чтобы им помочь.
- Но как же так? – удивилась я. – Мы же видели, как богат ваш район, какие чудесные строятся дома.
- Дома строятся для тех, у кого есть деньги, - усмехнулась Ма Синь. – А здесь мы сами должны искать какой-то выход… Вы не могли бы нам помочь? – неожиданно обратилась она ко мне то ли как к представителю международной организации, то ли как к человеку, несущему определенную ответственность за действия своих предшественников, устроивших тут этот злосчастный карьер.
Мне было искренне жаль людей, каждый день существующих на грани смертельного риска, но помочь я им была, увы, не в состоянии.
- Боюсь, что нет, - ответила я. – У нашего проекта другая направленность. – Говорить это было тяжело, но мне не хотелось обнадеживать понапрасну маньчжурские власти.
- Жаль, - вздохнула Ма Синь. И глядя с тоской на заброшенную деревню, добавила: - Это наша самая большая и тяжелая проблема. - По ее лицу было видно, что она действительно глубоко переживает за судьбу этих людей. – Не рассказывайте только об этом другим, - попросила Ма Синь. – Обычно мы сюда иностранцев не возим…
---------------------
Вечером того дня мы со своими коллегами отправились наконец посмотреть центр города, до которого все еще никак не могли добраться. Взяв такси, через пятнадцать минут мы достигли цели. К этому времени уже стемнело, и город встретил нас россыпями ярких огней, цветных реклам, шумными толпами праздных гуляк и беспечным оживлением, которое бывает присуще лишь большим, густонаселенным городам. Глядя на высокие, современные, красивые здания, залитые светом бегущих огней, американцы восклицали в изумлении: «Да это же Лас-Вегас! Потрясающе! Немыслимо!»
На улицах бросалось в глаза обилие вывесок на русском языке, подчас совершенно нелепых и бестолковых. Шубный магазин «Алла Пугачева» соседствовал с рекламой «Матрацы и пуховики», портреты обожаемого в Китае Витаса перемежались с вывесками типа «Маникюр-педикюр – массаж - все для вас» или «Шторы. Халаты. Часы». В городе было полно русских; веселыми, шумными компаниями они бродили по улицам, заглядывали в магазины и лавки. Из ресторанов лилась русская речь, звучали шутки, смех, знакомая попсовая музыка – народ пел, пил и гулял на всю катушку, как у себя дома. Было понятно, что приезды в приграничную Маньчжурию были для них делом привычным и приятным. Зачем развивать свою промышленность, строить города, дороги, когда все и так хорошо – особенно тут, в Маньчжурии?
В завершение нашего ночного похода сопровождавшие нас китайцы предложили пройти на площадь Дружбы. В центре площади, похожей больше на аккуратный сквер, в свете прожекторов высилась огромная скульптура, представляющая собой единение трех кукол: посмотришь с одной стороны - русская матрешка, с другой – китаянка, с третьей – монгольская красавица. Как бы в подтверждение бесспорности такого символа приграничной дружбы вокруг скульптуры сидели, пели и прогуливались молодые пары и группки ребят – китайцев, русских, монголов. Все они были веселы, беспечны и дружелюбны.
Напротив сквера находилась еще одна «важная достопримечательность» - так называемый Музей мирового искусства, куда нам было предложено пройти. Музей работал ежедневно и круглосуточно и считался чуть ли не главной культурной жемчужиной Маньчжурии. Оказавшемуся в этом музее европейцу трудно справиться с шоком при взгляде на эклектику и китч, открывающиеся ему во всей своей красе. Лично меня охватило чувство растерянности и недоумения, которые еще более усиливались от того, с каким нескрываемым восторгом и гордостью отзывались китайцы о своем музее. На трех этажах было выставлено и вывешено все, что удалось найти и собрать «иностранного» - от плохих, но масштабных копий Рафаэля и Шишкина до бюстов Сталина и Мао и подарков африканского принца. Встречу с этой «сокровищницей» можно было выдержать только после многочасовой прогулки по ночной Маньчжурии, явившейся как бы прелюдией к этому многоликому шедевру. При первой возможности я незаметно выбралась из музея, чтобы дождаться остальных на свежем воздухе. Лучше было оглядеть открывающийся взору ночной пейзаж из-под крыла беломраморного амура на фронтоне музея, чем мучиться от встречи с «прекрасным».
-------------------------
Наша поездка в Маньчжурию завершилась заключением ряда сделок и подписанием контрактов между китайцами и приехавшими с нами бизнесменами – к радости обеих сторон. С деловой точки зрения миссия себя оправдала.
И вот наступило время возвращаться в Пекин.
Я стою у автобуса и смотрю в небо, пытаясь запечатлеть в памяти эти невообразимые облака, снова зависшие в яркой синеве неба. Противоречивые чувства охватывают меня: хочется и остаться, и поскорее уехать, и вернуться вновь в эту удивительную, невероятно странную, неповторимую Маньчжурию.
Ко мне подходит местный житель, пожилой маньчжурец, и говорит по-русски:
- Приезжайте к нам еще, у нас тут хорошо. Летом приезжайте – тепло будет. – И добавляет с улыбкой: - Хорошо нам здесь живется! Это потому, что эти места русскими намолены.
Я смотрю на него с удивлением – кем намолены? Когда? Но почему-то хочется сразу согласиться с ним, поверить в то, что именно благодаря нам, русским, таким неорганизованным и бесшабашным, но в то же время великодушным и сильным, воцарился в этом краю желанный мир – и сохраняется доныне, и будет длиться вечно.
ТУМАНГАН
В самом центре Северо-Восточной Азии лежит Туманган. Это – ее эпицентр, сердце, болевой нерв, пограничный район, к которому приковано внимание всех соседствующих государств. На научном языке это место называется «бассейн реки Туманная», и под стать самой реке густым туманом окутано и прошлое, и будущее этого необычного региона.
Река Туманная (иначе: Туманган, Тумэньцзян), беря свое начало в высокогорном озере Тяньчи, протекает сначала по границе Китая и Северной Кореи, затем – Северной Кореи и России и впадает в Японское море. Эта небольшая, довольно узкая река, несущая в своем быстром течении мутные потоки воды, перемешанные с желтым песком и илом, является главным символом Северо-Восточной Азии, ее связующей нитью.
Находящийся на стыке трех стран, связанный транспортными коридорами с Японией и Монголией, Туманганский регион имеет все очевидные предпосылки для того, чтобы стать драйвером развития интеграции и ускоренного экономического роста Северо-Восточной Азии. Соседствующие страны во многом дополняют друг друга: богатые минеральными ресурсами российский Дальний Восток и Монголия, высокотехнологичные Южная Корея и Япония, малозатратный Китай с его стремительно развивающейся промышленной базой могли бы вместе сформировать один из самых динамично развивающихся регионов мира. Однако в действительности все обстоит иначе: различия в политическом устройстве североазиатских стран, недоверие и настороженность, проистекающие из недалекого еще прошлого, наполненного войнами и конфликтами, не позволяют этим странам не только стать единой интеграционной группировкой, но и даже просто играть доминирующую роль во внешней политике друг друга.
Попытки развернуть эти страны лицом к лицу и подтолкнуть их к более тесному взаимодействию были предприняты со стороны ООН в начале 90-х годов прошлого века. Именно тогда был создан международный Туманганский проект, стать очередным директором которого мне и довелось в 2007 году.
Первоначальная концепция проекта предусматривала создание трехсторонней свободной экономической зоны (с участием России, Китая и Северной Кореи); в то время казалось, что дремучий Туманганский район сможет при умелом менеджменте быстро превратиться в очередной Гонконг или Роттердам. Но на деле все оказалось гораздо сложнее. По ряду причин, в том числе политического характера, вопрос о создании свободной экономической зоны был снят с повестки дня – одновременно стерлись и амбициозные планы ускоренного развития региона как единого целого. Туманганский проект вылился в результате в рутинное приграничное сотрудничество пяти стран (России, Китая, Северной Кореи и примкнувших к ним Монголии и Южной Кореи) на базе подписанного в 1995 году межгосударственного соглашения. Япония изначально стояла особняком к этому проекту; Северная Корея покинула его в 2008 году - после международной критики в свой адрес, вызванной испытаниями ядерных ракет. Таким образом, в течение большей части времени, проведенном в Тумангане, мне довелось руководить проектом, который, оставаясь под патронажем ООН, включал в себя четыре страны - Китай, Россию, Южную Корею и Монголию.
Сказать, что руководить таким проектом было непросто, – значит ничего не сказать. Учитывая противоречивые позиции вовлеченных сторон, находить компромиссные решения, продвигать совместные проекты, находить общий язык и с чиновниками, бизнес-сообществом, да и с собственным ооновским начальством требовало постоянных недюжинных усилий.
Возможно, кто-то смог бы добиться на этом посту больших результатов, но я старалась делать все, что могла. Главный итог прошедших лет мне видится в том, что этот проект, представляющий собой уникальный механизм взаимодействия североазиатских стран, устоял - несмотря на все сложности, с которыми ему приходилось сталкиваться на своем пути, он продолжает успешно развиваться, внося реальный вклад в обеспечение мира и добрососедства в регионе. Я верю, что в конечном счете и Северная Корея, и Япония присоединятся к этому проекту и что Туманган станет живительным ядром этого крепкого орешка под названием «Северо-Восточная Азия».
----------------------
Мое знакомство с Туманганским районом состоялось в августе 2008 года, когда я приехала в Яньцзи – столицу Янбианского корейского автономного округа Китая, находящегося на северо-востоке страны, на границе с Северной Кореей. В Яньцзи проходил форум, посвященный приграничному сотрудничеству, и меня пригласили в качестве почетного гостя. Форум в Яньцзи был слабой копией ежегодного форума, проходящего в Чанчуне –столице китайской провинции Цзилинь. Местному начальству очень хотелось походить во всем на старших товарищей – но, видимо, ограниченные ресурсы были виной тому, что все тут получалось так, да не так: VIP-персон было меньше, подиум на открытии форума – ниже, и праздничные петарды, вместо того чтобы рассыпаться в небе праздничным салютом, падали, не разорвавшись, на головы собравшихся. Все это не мешало, однако, местному партийному лидеру, игравшему во всех этих мероприятиях заглавную роль, сохранять важный, неприступный вид и нагонять страх на своих подчиненных.
Я была удостоена аудиенции партийного лидера. Беседа наша протекала в парадном зале. Мы оба утопали в огромных креслах, сидя лицом не друг к другу, а как это принято у китайцев - к залу, будучи разделенными низким изящным столиком. За нами во весь размах стены красовалась картина с изображением величественного озера Тяньчи. Сидя таким образом, говорить мне приходилось глядя в зал, а не в глаза собеседнику, отчего смысл беседы периодически ускользал, как бы растворяясь в воздухе. Тем не менее итоговые пассажи, озвученные партийным лидером, были предельно четкими: город Яньцзи, как основа основ Туманганского района, выражал полную готовность к сотрудничеству с соседними странами и ООН. Чувствовалось, что партийный лидер ощущал себя в этот момент вершителем судеб чуть ли не половины человечества.
После завершения деловой части встречи нашей делегации была предоставлена возможность ознакомиться с жемчужиной Тумангана – озером Тяньчи. Скажу прямо, только ради этого стоило ехать за тридевять земель (от Пекина) и мыкаться по местным «мероприятиям». Озеро Тяньчи – это совершенно особенное место. «Небесная заводь» - так переводится это название с китайского – находится в кратере горы Чанбайшаня на высоте 2189 метров над уровнем моря и окружено со всех сторон живописными горными пиками, покрытыми снегом. И сама гора, и озеро являются культовым местом для североазиатских народов - с ним связано множество легенд и исторических событий. В Корее уверены, что корейский народ произошел от полубогов, обитавших в древние времена на горе Чанбайшань (которую они называют по-своему: Пэктусан). Каждый кореец считает своим долгом хоть раз в жизни побывать на Чанбайшане, на земле своих предков. Для китайцев это тоже особо почитаемое место. На протяжении столетий оно входило в состав императорских угодий, куда был запрещен вход посторонним. Благодаря такому статусу гора Чанбайшань до наших дней сохранила свой первозданный вид и сегодня находится под охраной государства.
Да и само место расположения озера является уникальным: находясь на вершине горы, в огромной кратерной чаше, похожей на драгоценный сосуд, оно меняет в зависимости от настроения свой цвет, переливаясь оттенками зеленого, бирюзового и голубого. Никогда нельзя предвидеть, каким откроется тебе озеро, да и откроется ли вообще: довольно часто оно бывает покрыто густым, непроницаемым туманом. Говорят, что Дэн Сяо-пин трижды поднимался на гору, но так ни разу и не смог увидеть озера – известно, что у Тяньчи своенравный характер и открывается оно далеко не всем.
Тяньчи является самым высокогорным вулканическим озером Китая; его воды, поднятые под самые небеса, никогда не прогреваются, оставаясь ледяными даже в самую жаркую погоду. Из озера вытекает несколько рек, включая Туманган, а вбирает оно в себя влагу с окружающих ледников, делая это с удивительной точностью: уровень воды в озере всегда остается одним и тем же.
По описаниям многих путешественников, посещавших эти края, в озере Тяньчи издревле проживает дракон, который время от времени всплывает на поверхность, однако документальных свидетельств на этот счет не имеется, и мне самой увидеть его не удалось.
Посреди озера проходит граница между Китаем и Северной Кореей. То есть если смотреть по карте, то китайцы как бы стоят наверху и смотрят через озеро на корейцев, которые находятся ниже по границе. Парадокс ситуации состоит в том, что для южных корейцев, отделенных сегодня от Чанбайшаня территорией Северной Кореи, наиболее легким способом попасть на заветную гору является путешествие через Китай: более короткий путь через Северную Корею для них заказан ввиду сохраняющегося политического кризиса.
Мне повезло: я попала на Тяньчи в ясный солнечный день. Однако «попала» - это не совсем подходящее слово, уместнее будет сказать «добралась» - с учетом того, что только от Яньцзи путь до озера занимал несколько часов. Когда мы наконец оказались у подножия Чанбайшаня, я с облегчением вздохнула. Но это, как выяснилось, был еще не конец испытаний. На автомобильной площадке нас поджидали черные блестящие джипы и рядом с ними, словно сошедшие с телеэкранов мафиози, щеголеватые водители в эффектных позах, все – в черных костюмах, коротко подстриженные, в черных очках. Заполучив в свой джип по четыре пассажира, они, как бешеные, срывались с места и устремлялись на дикой скорости вверх по горному серпантину. Это были настоящие камикадзе. На частых поворотах, где поднимавшиеся и спускавшиеся с горы автомобили едва не задевали друг друга, никто и не думал притормаживать, и несчастные пассажиры, вцепившись в поручни мертвой хваткой, отлетали то вправо, то влево, не успевая перевести дух. «Господи, помилуй!», - мысленно вскрикивала я на каждом повороте, не смея взглянуть вниз и не надеясь уже благополучно добраться до вершины.
Тем не менее минут через десять мы были уже наверху, и водитель, подхватив новую партию пассажиров, на такой же скорости устремился вниз. Как возможна такая езда в дисциплинированном коммунистическом Китае? Что за порядки, право? Уф!
После столь стремительного подъема озеро Тяньчи, и без того способное вызвать неописуемый восторг, представилось мне заводью полного спокойствия и безмятежности. Глядя сверху, с горного уступа, на кратерную чашу, наполненную чистейшей изумрудной водой, я была не в силах оторвать глаз от столь дивной картины. Проходя дальше по узкой тропинке, ведущей вдоль кромки горной гряды, я останавливалась снова и снова, захваченная открывающимися новыми видами. Рядом повсюду сновали, словно суетливые муравьи, группы китайцев и южных корейцев, без устали снимающих озеро и открывающийся противоположный берег.
Но если на нашей стороне царило оживление, то на другом берегу, принадлежащем Северной Корее, не было ни души. Голый скалистый отвес украшала лишь одинокая постройка военного типа, от которой узкая тропа вела вниз, к озеру. Очевидно, северокорейские военные спускались время от времени к озеру, чтобы провести замеры воды (или подкормить дракона). Ни о каких туристах там, разумеется, не могло быть и речи.
После посещения Тяньчи трудно было снова войти в привычную, будничную жизнь. Казалось, что ты спускаешься с небес на землю. Поэтому даже такое интересное явление, как Долина горячих ключей, на которые можно полюбоваться только сверху, с деревянных подмостков, не вызвало у меня особых эмоций – так же как и низвергающийся рядом водопад, с грохотом сбрасывающий с семидесятиметровой высоты избыточные воды из Тяньчи.
Но вот так называемый «подземный лес», по которому мы совершили прогулку, все же не мог оставить равнодушным. Покрывая один из склонов Чайбаншаня, этот лес спускается в глубокую узкую расщелину и тянется таким мифическим поясом на протяжении семидесяти километров! Передвигаясь вдоль этой расщелины по деревянным мосткам, можно наблюдать фантастическую картину дикой, веками нетронутой природы: горные уступы и пики, высоченные деревья, густые заросли кустарников, ручьи, цветы. Человек не вторгается в это царство природы на протяжении тысячелетий, оно живет само по себе, подтверждая истину, что все в мире, созданное Богом, является совершенным и самодостаточным.
Вечером гостеприимные китайцы устроили в нашу честь званый ужин в небольшой уютной гостинице, расположенной в непосредственной близости от «подземного леса». Эта территория, хоть и не относилась к заповедной зоне, но тоже изобиловала всевозможными дарами природы, которые не замедлили оказаться на нашем столе. Столы, кстати, были, как это и принято в Китае, большие, круглые, с крутящейся серединой, так что гостям не надо тянуться за приглянувшимся блюдом через весь стол – достаточно легонько крутануть столешницу – и вот желаемое блюдо само подплывает к тебе. Ужин включал в себя лесные грибы и ягоды, луковый суп, подаваемый в апельсинах, огромных крабов, завезенных из Северной Кореи (только там такие и обитают), удивительно вкусную рыбу из озера Тяньчи. Из напитков предлагалась вода, соки, а также водка, которую китайцы непременно запивают горячим соевым молоком. На десерт подали нечто вроде желе неопределенного цвета; вообще-то десерты в Китае не приняты, так что это было удивительно. Китаянка, сидевшая рядом со мной, вычерпывала его ложечкой из чашки, приговаривая:
- Это очень полезная вещь, деликатес, приготовлен специально для вас.
- И что же это такое? - поинтересовалась я, завершая свою трапезу.
- Лягушачьи лапки с черникой.
Я потеряла от неожиданности дар речи, так что не могла даже высказать благодарности за оказанную мне честь. Дижестив, которым завершался ужин, тоже был не вполне обычен: несколько раз выносили и с величайшей осторожностью ставили на столы крошечные рюмочки с морковным соком.
Ужин закончился, как всегда в Китае, внезапно: стоит старшему по должности поблагодарить всех за совместный вечер, как в ту же секунду все присутствующие за столом китайцы вскакивают и устремляются к двери. Приходится подниматься и остальным.
На следующий день поездка по Туманганскому району продолжилась; нам предстояло посетить Международный университет Яньцзи – первый и единственный пока в своем роде в корейском автономном округе. Ректором и главным спонсором университета был, что вполне логично, американец корейского происхождения, некий профессор Ким. Этот Ким обладал невероятным энтузиазмом, сопоставимым, видимо, с его капиталами – за пятнадцать лет, прошедших с момента открытия университета, он разросся до размеров целого городка, заняв площадь в миллион квадратных метров. В университете преподавали двести преподавателей из разных стран, и хотя сам университет именовался Технологическим, было ясно, что хитроумный американец использовал его в качестве троянского коня для привнесения западной идеологии в коммунистический, закрытый Китай. Но, надо отдать ему должное, свободомыслие продвигалось тут не в ущерб квалификации: университет стабильно поставлял на рынок труда отличных инженеров и технологов.
Ким встречал нашу делегацию с немыслимой помпой. Я чуть было не упала, когда увидела над парадным подъездом огромный приветственный транспарант с моей фамилией. Иногда в путешествиях по Туманганскому региону мне казалось, что меня путают с Генеральным секретарем ООН – настолько необъяснимо высокими были оказываемые моей персоне внимание и почести.
Вместе с Кимом мы прошлись по университету, побеседовали со студентами. Нашлись среди них и русские ребята из Сибири. Все они были счастливы учиться тут, некоторые даже не уезжали на каникулы домой, оставаясь в благоустроенных корпусах.
- Здесь все так здорово! – поделилась со мной улыбчивая Ира из Читы. – Учиться интересно, и все так удобно устроено! Видите эти стеклянные переходы? Это, чтобы мы не мерзли, переходя из корпуса в корпус: зимой тут очень холодно.
Но самым поразительным было то, что Ким намеревался открыть в ближайшее время точно такой же университет в Северной Корее! Это было уже из области фантастики. Как ему удалось получить разрешение северокорейских властей на открытие международного университета, оставалось загадкой. Сам Ким, похоже, тоже удивлялся, но больше тому, что в этот университет зачислили простых ребят по конкурсу, а не детей партийной элиты. Каких миллионов стоила Киму эта затея, можно было только догадываться. Ведь в нищей, голодной Северной Корее не было решительно ничего и все необходимое - от строительных материалов до оборудования и ежедневного питания - предстояло завозить из Китая. Но такова была ответственность Южной Кореи за своих северных собратьев, оказавшихся волей судеб по другую сторону границы – в Китае и Северной Корее. И это был лишь один конкретный пример.
К вечеру нам предстояло вместе с Кимом прибыть в городок Тумэн, расположенный на реке Туманган, – здесь ожидалось музыкальное шоу, организованное при финансовой поддержке Южной Кореи и посвященное региональному взаимодействию. Тумэн в этих целях был выбран не случайно: исторически в этих местах компактно проживало корейское население (тем не менее все ключевые посты китайцы оставляли за собой), контакты с русскими тоже были тесными ввиду близости российской границы; но главное, Тумэн находился в непосредственной близости от Северной Кореи – китайско-северокорейская граница проходила посреди реки, и с китайского берега можно было хорошо разглядеть пологий, заросший густым кустарником берег другого государства. Он выглядел совершенно безлюдным, что вызывало логичный вопрос: почему же граждане Северной Кореи массово не бегут в соседний Китай через эту реку – такую узкую, мелкую и никем не охраняемую? Особенно зимой, например, когда река покрывается плотным слоем льда? Однако внешнее впечатление о легкости перехода границы было обманчивым, в чем недавно смогли убедиться две американские журналистки, рискнувшие перейти Туманган по льду, чтобы расспросить корейское население, как ему живется. Начавшееся было интервью очень быстро закончилось для интервьюеров арестом и тюрьмой, откуда их пришлось вызволять по высоким дипломатическим каналам.
Рассказывали, что время от времени некоторые смельчаки с севера на свой страх и риск все же предпринимают попытки побега, но их становится все меньше и меньше: если раньше китайские власти смотрели на перебежчиков сквозь пальцы, то в последние годы, после подписания межправительственного договора, их стали выдавать северокорейским властям – а это означало уже полный конец.
В том, что граница находится под бдительным контролем, убедилась и я сама. С некоторыми коллегами, южными корейцами, мы по прибытии в Тумэн отправились покататься по Тумангану в небольшой лодке. Интересно было плыть по быстрой, узкой реке, где слева от тебя – одна страна, а справа – другая. Южные корейцы пребывали в особом возбуждении: они впервые оказались в непосредственной близости от враждебной северокорейской территории. Оживленно делясь впечатлениями, они щелкали фотоаппаратами и с интересом всматривались в незнакомую местность. В одном месте наша лодка, сносимая течением, оказалась совсем близко от корейского берега – и тут жесткое сцепление зеленых кустов неожиданно раздвинулось, и из-за них показался солдат в защитной форме с автоматом наперевес. Лицо его было сосредоточенно-хмурым, взгляд – напряженным. Разговор моих попутчиков тут же прервался – словно стая горластых птиц разом взмыла в небо, и онемевшие от ужаса южные корейцы так и замерли бледными статуями…
К вечеру в Тумэне в связи с предстоящим шоу царило необычное оживление. На берегу была сооружена большая эстрада, поставлены рядами лавки, развешаны фонари. Часов в десять, когда стемнело, зажглась иллюминация и грянула оглушительная музыка. Выступавшие пели в основном на корейском языке, и можно было не сомневаться, что их было хорошо слышно на другом берегу. Некоторые песни были очень старыми, довоенными, хорошо известными в обеих Кореях – слушая их, многие корейцы плакали, сокрушаясь о разбитой судьбе своей родины.
На самом деле это была, конечно, скрытая провокация, устроенная южными корейцами в отношении своих северных соседей: мол, посмотрите, как хорошо тут живется вашим собратьям, как мы тут все веселимся и поем, пока вы там голодаете при своем режиме! Восстаньте же наконец против своего тирана; объединимся, станем снова великой страной – может, возьмем тогда под свое единое крыло и сих братьев, живущих на китайской земле…
Вспоминая хмурое лицо северокорейского пограничника, я чувствовала себя не вполне спокойно на этом концерте: казалось, в любую минуту с того берега могут ответить артиллерийским огнем. Но слава богу, обошлось без инцидентов. Приграничный праздник на китайской земле завершился благополучно. Но нетрудно было представить, что чувствовали при этом корейцы по обе стороны реки – и сытые, и голодные: их некогда великое государство было раздроблено на несколько частей, и сколько ни проливай слез, с этим оставалось только смириться.
На следующий день после праздника мы отправились на осмотр Тумэнской пограничной заставы, откуда по мосту через реку Туманган идут грузы в Северную Корею и обратно. Грузовики везут в Корею одежду и продукты, а из Северной Кореи – круглый лес, который корейцы получают из России за свой труд на лесозаготовках. Мы дошли до середины моста – границу было легко различить: там, где заканчивались покрашенные перила и начинались облезлые, там и начиналась Северная Корея – пустынная и безлюдная. У пограничной полосы, обозначенной масляной краской посреди моста, дремал под белым зонтиком худенький китайский пограничник. Но стоило мне сделать шаг за черту (уж очень хотелось мне «побывать» на территории Северной Кореи), как он тут же вскочил и строгим жестом направил меня назад. Для моей же безопасности: граница была под прицелом.
Мост через Туманган, как рассказывают китайцы, был построен еще японцами во время оккупации, в тридцатые годы. До сих пор он нигде не разрушился и поэтому не реставрировался, но уже пора бы – Тумэнский переход был практически единственным путем сообщения между Китаем и Северной Кореей. Имеющаяся железнодорожная ветка не использовалась из-за перебоев с электричеством в Северной Корее; да и отправленные вагоны, жаловались китайцы, не всегда возвращались: северные корейцы рассматривали их, видимо, как упаковку. Помимо этого моста, в Северную Корею ведут еще три, из них только один – действующий. Еще один мост, взорванный японцами во время отступления в 1945 году, так и остался полуразрушенным – на месте обвала висит памятная табличка. За мостом, на северокорейском берегу, хорошо виден высокий обелиск, воздвигнутый в честь победы над японскими захватчиками.
Далее наш путь лежал в Хунчунь, в направлении российской границы. Долгое время узкая ухабистая дорога шла вдоль реки, и Туманган, то сужаясь, то расширяясь, сопровождал нас по правую руку на этом пути. А на другом его берегу тянулись покатые склоны корейского берега.
По дороге мы остановились у одного маленького, но весьма примечательного музея. Он был организован местным жителем, простым китайским рабочим, в честь победы русских войск в сражении с японцами при освобождении Китая в 1945 году. Ван Ли, так звали этого китайца, на свои деньги организовал сбор оставшихся после войны реликвий и построил небольшой ангар, в котором и разместил экспонаты, фотографии, трофеи. Он сам и проводил экскурсии, и продавал брошюры, и ухаживал за памятником павшим русским воинам, сооруженным им рядом с музеем. Для улыбчивого скромного Ван Ли, казалось, нет большей радости в жизни, чем приход в его музей очередного посетителя.
Китайская деревня Фанчуань, мимо которой лежал далее наш путь, широко известна во всей округе – это главный стык трех стран – Китая, Северной Кореи и России; все три страны разом можно увидеть, поднявшись на смотровую площадку. Оттуда взору открывается вид, многократно растиражированный в журналах и на фотографиях: слева и сзади остается предел Китая, справа тянется Северная Корея, отделенная рекой Туманган, которая устремляется вперед, образуя уже новую границу – между Россией и Северной Кореей и впадает в итоге в Японское море. С российской стороны, слева, виден железнодорожный мост через Туманган – это основной путь сообщения между Россией и Северной Кореей, функционирующий тем не менее не слишком активно: грузы идут в основном в одном направлении – из России, и представляют собой, как правило, гуманитарную помощь.
Сверху как на ладони виден весь Туманганский район – с виду такой неброский, тихий, пустынный. В какую сторону ни посмотришь - лишь безлюдные равнины простираются вокруг, и только с северокорейской стороны тянется гряда невысоких холмов, словно укрепленная пограничная застава. Медленно и лениво несет здесь свои желтые воды Туманган, будто желая максимально разрядить напряжение, незримо висящее в воздухе. Внешнее спокойствие тут обманчиво: в точке соединения трех государств любой инцидент может стать спичкой, поднесенной к стогу сена. Береги наш мир, Туманган! Пусть в твоих водах отражается лишь чистое и прекрасное небо!
Прибыв в Хунчунь, мы первым делом, конечно, направились на осмотр железнодорожной станции. Отсюда до российской границы рукой подать – каких-нибудь двадцать километров. На российской стороне находится станция Махалино, от которой железнодорожная ветка ведет далее к порту, к Японскому морю, к соединению с Транссибом, к выходу в европейский регион, а также к Южной Корее и Японии. Словом, ситуация, похожая на сказку про Буратино, когда открыв золотым ключиком заветную дверь, можно сразу попасть в чудесное царство. Но вот беда: ключика тут нет - железнодорожное сообщение между соседними китайским Хунчунем и российским Махалино отсутствует. Старая, давно построенная ветка еще существует, тянется куда-то в неведомую даль, но ведет она по сути в никуда, и поезда по ней не ходят. История этой ветки столь запутанна и туманна, что от нее веет мистикой. Словосочетание «Хунчунь – Махалино» давно вызывает глубокие печальные вздохи у китайских чиновников: сколько они ни бьются, сколько ни прилагают усилий для налаживания приграничного железнодорожного сообщения, все их усилия остаются втуне. С российской стороны меняются владельцы железнодорожной ветки, кто-то садится в тюрьму, кто-то исчезает, местные чиновники раздают обещания, но ситуация остается без изменений. Китайцы много лет пытаются пробить эту стену российского хаоса, рискуя разбить себе лбы. Их упорство понятно: всего лишь каких-то двадцать километров отделяет их от выхода к морю, от важных торговых коридоров; они уже, можно сказать, видят это море, чувствуют его запах, но, как говорится, «близок локоть, а не укусишь». Доступ к Японскому морю возможен лишь через территорию России или Северной Кореи – но и тут, и там – проблемы. В этом смысле деловым, предприимчивым китайцам, скажем прямо, не повезло с соседями.
(Спустя какое-то время мне довелось приехать еще раз в Туманганский район - на этот раз с российской стороны, из Хасанского района. Посетили, конечно, и Махалино. Полюбовавшись на густо заросшее бурьяном железнодорожное полотно, уходящее в сторону китайской границы, и на отстроенный некогда трехэтажный корпус таможенного перехода, я поняла, что недаром китайцы испытывают глубокое уныние по поводу перспектив этой железнодорожной ветки. Станция Махалино выглядела заброшенной, никому не нужной, но следы человеческого присутствия все же были видны: в здании таможни на подоконниках распахнутых настежь окон сушились матрацы. Видно, таможенный пункт использовался теперь как общежитие.)
Похожая ситуация складывалась и с попытками китайцев наладить туристическое сотрудничество в Туманганском районе. Проезжая по окрестностям Хунчуня, прекрасным в своих природных ландшафтах – с заливными лугами, невысокими живописными холмами, чистым, прозрачным воздухом, - мы неоднократно слышали от китайцев об их желании создать в этих местах совместную российско-китайскую туристическую зону, чтобы китайские туристы могли беспрепятственно попадать на морское побережье, прибой которого, можно сказать, они уже слышат. Один китайский бизнесмен просто помешался на этой идее, скупив все земли в китайском приграничном районе. Вложив огромные средства в развитие его инфраструктуры, он приступил к переговорам с российскими приграничными властями о создании совместной туристической зоны. Ему уже виделись толпы китайских туристов, сидящих под своими зонтиками на берегу моря, и мозг его не справлялся с подсчетами баснословной прибыли – но тут вышла осечка. Российские местные чиновники встречались с ним очень радушно, особенно на китайской земле за его счет, но время шло, а проект и не думал продвигаться. Мы имели возможность вместе с этим бизнесменом осмотреть его обширные владения, ждущие своего часа. Однако подъехав к границе с Россией, мы увидели довольно странную картину: натянутые заграждения из колючей проволоки переходили в одном месте в металлический забор со старыми, проржавевшими воротами, на которых висел огромный амбарный замок. Рядом не было видно ни души, но граница оставалась на замке. Поблизости стоял покосившийся пограничный пропускной пункт с гордо реющим китайским флагом на крыше. По всей видимости, работы на границе пока было не много.
Подойдя к забору, мы полюбовались сквозь металлические прутья на российские просторы и отправились назад, в китайскую глубинку.
Вид родины навеял на меня воспоминания о последнем моем посещении Приморского края. Господи, как же различались между собой эти соседние территории! Какие же разные люди населяют эти земли! Примерно полгода назад мы были в командировке во Владивостоке с моими коллегами – корейцем Кимом и китаянкой Вен Цзи. Для меня каждый приезд на Дальний Восток был редкой, драгоценной возможностью встречи с родиной, хотя она и находилась в данном случае за тридевять земель от моего дома. При виде русских улиц и от звучания русской речи меня охватила такая радость, что мне просто необходимо было с кем-то ею поделиться. По счастливой случайности как раз в эти дни во Владивостоке находилась с гастролями группа «Deep Purple», которая давала всего один концерт в местном ДК. Билеты были ужасно дорогими, но я без колебаний купила три билета и вечером вместе с моими коллегами отправилась на концерт. Придя по указанному адресу, я почувствовала некоторое замешательство: здание ДК оказалось старым, двухэтажным зданием с облупившейся от времени краской. Внутри было душно и тесно. Мы поднялись по скрипучей лестнице на балкон и протиснулись к нашим местам во втором ряду. Небольшой зал был набит битком, публика состояла в основном из крепких, энергичных мужчин, среди которых было много моряков. Воздух, казалось, был пропитан нетерпеливым ожиданием; зал гудел и волновался. Прямо перед нами расположилась оригинальная компания – крепкого телосложения мужчина с загипсованной ногой (которую он для удобства водрузил на кромку балкона) вместе со своими дружками, судя по всему, большими фанатами рока. Они то и дело начинали истошно орать, выкрикивая хриплыми голосами: «Deep Purple!», требуя начала концерта. При этом жилы надувались на их покрасневших шеях, а инвалид дубасил что есть мочи, костылем по балкону. Я мельком взглянула на своих коллег – они сидели, вжавшись в кресла, немые и бледные. Сама же я пребывала в такой эйфории, что, каюсь, не могла уделить своим спутникам должного внимания. Тем не менее думаю, что тот вечер произвел на них столь же потрясающее впечатление, что и на меня.
Наверное, было некоторым перебором тащить моих коллег на следующее утро на набережную, где проходило празднование Дня военно-морского флота. Зрелище военных кораблей было, конечно, захватывающим, но при виде выскакивающих из воды здоровенных морских пехотинцев некоторые из зрителей были готовы впасть в панику.
В целом же мои туманганские коллеги были несказанно рады увидеть Владивосток, в котором вскоре должен был состояться саммит АТЭС. Каких-либо серьезных приготовлений пока, правда, не было заметно, но уже началась покраска фасадов вдоль главной трассы и перекладка бордюров. Вечером, когда мы прохаживались по набережной, к нам неожиданно приблизилась подгулявшая компания моряков с российским флагом. Поравнявшись с нами, они остановились и уставились на Кима.
- Японец? – подозрительно спросил человек с флагом.
- Нет, кореец, - ответила я. – Это наш гость, друг из Кореи.
Компания выдохнула и заулыбалась.
- На, подержи. – Моряк протянул Киму флаг и, сделав шаг в сторону, сфотографировал нас на память.
Затем снова взял флаг и, снисходительно похлопав Кима по плечу, произнес:
- Если у тебя в Корее будут проблемы, звони!
Ким долго еще пытался понять смысл услышанного, задавая мне уточняющие вопросы.
Часто вспоминали потом эту поездку в Приморский край мои туманганские коллеги. ..
Так и живет этот приграничный Туманганский район – с деловыми, энергичными, целеустремленными китайцами; разделенными между собой, непредсказуемыми корейцами, и с веселыми, ничего не хотящими и не предпринимающими русскими, бездеятельность которых помогает, однако, сохранять экологически здоровую обстановку в Туманганском районе на радость перелетным птицам и моллюскам, обитающим в чистой морской воде. А рядом еще – Япония и Монголия, ищущие своих выгод… Как свести воедино все столь разновекторные интересы, как обеспечить сбалансированное развитие, добрососедство, бесконфликтное существование в регионе? Кто в силах все это управить? Наверное, один Господь – на Него и уповаем.
Туманган, Туманган! - какая сложная отрада! Невозможно не полюбить тебя, узнав однажды. Неповторимый, несравненный Туманган!