НЕЛЮБИМЧИК ВЕНЯ
Какая-то червоточина, гнильца была в нем. Это при всем при том, что человек он был уважаемый, учёный даже, в костюме, тонких очочках, свежий платок, при бородке, все дела, но что-то, что-то вылезало в нем периодически, да и собственно не периодически, а всегда, в общем, соткан он был из дерьмеца, так вот, вернее будет.
Ну, вот, например, есть в вашем НИИ, или каком-другом коллективе, женщина, и у неё лучше всех стряпня получается, просто талант на это дело, и все это знают, и на все гулянки она печёт, стряпает, все это тащит на себе, тортики двенадцатислойные, треугольники с маком и печенкой, и все ждут, облизываются. А этот человек, в костюме, на следующий день, мимоходом, так скажет - "Что-то меня со вчерашних пирогов поташнивает... Соды, что ли, много...".
Или, например, есть аккуратистка в отделе, чистюля, на столе порядок хирургический, бумажка к бумажке, карандаш и тот строго вертикально, как по отвесу лежит, так пройдёт мимо, и пальчиком так по столу полированному, и вздохнёт, многозначительно так, а аккуратистка эта в тихой истерике, в перерыве валерьяночку пьёт.
А то ещё, бывало, придёт женщина, или девушка, сотрудница, в отдел особо нарядная, цветёт, видно, что-то хорошо у неё на душе, свидание, может, вот-вот запоёт от счастья, так он подойдёт к соседнему столу, и, ну, комплименты отвешивать замухрышке какой, серой мыши, над ней прямо наклонится, и мышь сидит красная, потеет, не знает как реагировать, и та, которая нарядная-счастливая, вся вдруг обмякает, и настроение уплывает.
А наш герой в костюме, усядется за стол рабочий, и у коллективного бессознательного настроение падает, ну, и производительность труда, тоже. Ну неприятен он, так и хочется его выкрутить со стула, и куданить выкинуть, в окошко, для общего блага.
Да, звали нашего героя Вениамин. Вениамин Пантелеевич. Изучал он козявок из ботанического мира, присваивал им номера, и когда накалывал очередную моль или какую-нибудь огневку-травянку, на булавочку - губы его съеживались, становились ярко-красными, кончик языка трепетал внутри, и, казалось, никакая женщина не может ему заменить его избранницу.
И жены у Вениамина не было, ни одна из группы "хоботковых", не завладела его разумом, рубашки стирал сам, и гладил сам, но вот замуж за него желающих из многочисленных дам, не было. Не любили!
А только вот хотели его проучить дамы-то, но не могли придумать как.
Ну не кнопку же на стул подкладывать! Все же от науки люди, Храм.
Но случай, как-то сам представился, и случайно даже. На обед разложил Веня на столе свои бумаги-бумажечки, обед, то есть, котлетки, лапша в банке, вилочка, салфетки всегда, и в бутылке кисель. (Вениамин в столовую не ходил).
Сидел, ел с бумаги, не стесняясь, чавкал, облизывал, ухватывал языком крошки, урчал, утирал рот, смотрел в окно, вымазывал лапшу кусочком хлеба, чуть отрыгивал, сидел минут пять тихо, в блаженстве, ещё раз отрыгивал и вставал.
Люда Копытова, мнс, отвечающая в отделе за "аптечку", и бухнула ему в кисель пургену, растолкла, карандашиком, и пока он за водой с кипятильником ходил, вдула, и размешала.
Иннокентий оттрапезничал, заёрзал, побледнел даже, потом схватившись за живот, побежал, (на втором этаже туалеты-то), и где-то на лестнице, в междуэтажье, подхватила его, бледного, растерянно-умирающего, молодая аспирантка, белесая, с белыми бровями, спасла, можно сказать, все помогла, все уладила.
Коварный план не раскрылся, но Иннокентий женился.
Аспирантка сидела за соседним столом, светилась и была похожа на моль.
Иннокентий, раздобревший, сменив костюм на пару размеров больше, был больше похож на большого кузнеца- Tettiguiidae - ел из модных пластиковых контейнеров, отрыгивал и обводил комнату подрагивающими ноздрями, (как и все, впрочем, "хоботковые"):
- Что-то запах какой-то нехороший... Вроде с вашей стороны, Лидия Никитична...
И все замирали, принюхивались, и опускали глаза.
А Лидия Никитична краснела, глупо осматривалась, и глаза её увлажнялись.