Хармс или Кино о тебе, homo absurdus!
Полуабсурдистский фильм «Хармс» - первый художественный фильм о писателе Данииле Хармсе, а для Ивана Болотникова - дебют в игровом кино. В его режиссёрском портфеле только документальные киноленты, в том числе «Чудо Даниила Хармса», созданное в 2005 для канала «Культура».
В новом художественном полотне чувствуется влияние Алексея Германа-старшего, мастера курса Болотникова. Молодой режиссёр в своё время был стажёром на сьёмках последнего фильма Германа, «Трудно быть богом». Удивительно, что после такого опыта он много лет снимал только документалистику! Сценарий Иван Болотников создавал в соавторстве со своим школьным учителем русского и литературы, литератором Сергеем Соловьёвым (тёзка известного режиссёра), который создал ключевые диалоги. Фильм получил «Золотой кубок» за лучший сценарий на ХХ Шанхайском кинофестивале и приз Гильдии киноведов и кинокритиков России «СЛОН» «За необычную форму популярного жанра байопик, которая полностью соответствует личности и творчеству главного героя – писателя Даниила Хармса» на фестивале «Восток & Запад. Классика и авангард» в Оренбурге. Это ещё не все награды «Хармса».
Чтобы Хармс пришёл в вашу жизнь, нужно быть к этому готовым, тогда герои фильма органично входят в вас вместе с ироничной импровизацией группы «АукцЫон» и минималистической лирикой композитора Сони Петровски, старыми обоями, волнами Мойки и скупым питерским солнцем. Ленту нельзя назвать биографической, она не рассказывает ни о судьбе писателя, ни о его творчестве, хотя создана по мотивам и того, и другого. Скорее, этот фильм-посвящение - слепок эпохи и в то же время он о человеке как таковом, художественный слепок человека, тебя, homo absurdus. О тебе, обо мне. И построен он по принципу работы человеческого восприятия, памяти. Ведь нельзя сказать, что свой день, неделю, жизнь мы воспринимаем равномерно. Что-то более ясно и полно, что-то уходит в туман, а иное и вовсе выпадает из воспоминаний через пару часов; в какие-то моменты мы сильнее ощущаем собственное бытие, а в другие – антураж расцвечивается красками, объемами и запахами, как на гиперреалистической картине, при этом «Я» рассеивается. Нелинейно, ломано, непредсказуемо и концептуально. Абсурдно.
«И я смотрел, ища мир, но не находил его.
А потом и смотреть стало некуда.
Тогда я понял, что, покуда было куда смотреть, - вокруг меня был мир. А теперь его нет. Есть только я.
А потом я понял, что я и есть мир.
Но мир - это не я.
Хотя в то же время я мир».
Есть у этой картины родство с «Московским дневником» (1926-1927) немецкого философа, теоретика культуры Вальтера Беньямина, который, не цензурируя самого себя, вскрывает специфические особенности этики, эстетики конца 20-х – начала 30-х годов, ломая наше представление о неизменности «вечных ценностей». И ты понимаешь – человек существо более абсурдное, чем ему хотелось бы думать о себе. Мазохистическая лёгкость расставаний и «жизни втроём», синонимичность власти и нагана и отношение к смерти как к обыденности – своеобразные маркеры времени.
Фильм будит также немало кинопараллелей. Кроме Германа-старшего, здесь можно увидеть блики «Зеркала» Тарковского, «8 ;» Феллини, «Внутри Льюина Дэвиса» братьев Коэнов.
Сюжет фильма строится не хронологически, он склеен из крохотных эпизодов жизни Хармса в хаосе воспоминаний. Ведь человек состоит из самого себя на разных жизненных этапах, ты одновременно и пятилетний малыш, и студент, и заключённый. Эстетствующий денди с тростью, в высоких гетрах поверх брюк-галифе и с дерзкой крупной бутоньеркой-хризантемой чуть пониже пояса и больной замерзающий человек, укрытый ветошью. Черно-белые кадры в промозглом каменном мешке тюремной больницы, свидания, полные своеобразной эстетики эпохи, встречи, отношения с жёнами, посиделки обэриутов, безденежье, старухи с часами без стрелок и выпадающие из окна, размышления о творчестве и о шаге из этого самого окна.
Воробей летит из револьвера
и держит в клюве кончики идей
Все прямо с ума сошли.
Мир потух. Мир потух.
Мир зарезали. Он петух. .
Обэриуты как бы поднимают важные темы – что такое наука, что такое искусство, но речей как таковых нет. Однако за медленно произносимыми банальными фразами остаётся ощущение образа беседы, гораздо более страстной и содержательной, но намеренно постановщиками схематизированной почти до оглавления. Нет ни какой необходимости знать, кто есть кто в этой компании – точно так же могли сидеть за столом и шестидесятники, и даже современные студенты из числа действительно интересующихся наукой и искусством.
Стихи тоже звучат то там, то здесь, но и они чаще оказываются вторым планом, одним из иллюстративных приёмов создания слепка эпохи и среды. Или как память питерских гранитных стен. «Лежит в столовой на столе / Труп мира в виде крем-брюле» …
И все поднимаемые вскользь темы тревожат каждого нормального человека. Что я должен создать, сделать, написать, чтобы не сгинуть, как простая трава? Как пережить предательство любимого? Или как переживший предательство в любви уже предаёт сам, жестоко испытывая ничем не повинного человека. И не нужно много слов, чтобы почувствовать правду в беспокойстве и любви, если они хоть немного знакомы зрителю.
Или возвращение в пустой дом после ссылки – это возвращение в прошлое, когда дом и ты существуете как будто в разных реальностях. Этот момент очень тонко передаёт оператор Шандор Беркеши (Призы за лучшую операторскую работу ХХ Шанхайского кинофестиваля и Второго Уральского открытого фестиваля российского кино в Екатеринбурге). Медленно, повторяясь, не прибегая ни к каким особым приёмам, создаётся ощущение лёгкого диссонанса между человеком и пространством в чёрно-белом кадре, как не соответствует движение поручней эскалатору. Вроде бы всё так и всё же… Другой случай недиалогичности – беседа с отцом, когда отец и сын друг в друга «не попадают»: фразы простроены так, как они могли бы прозвучать с кафедры или быть написаны в письме, но никогда так они не будут сформулированы в спонтанной беседе. И показывают их с разных сторон, камера кружится и подглядывает, но отец и сын Ювачёвы в своём интеллигентном споре говорят не друг с другом, а друг для друга, находясь в разных мирах, возможно, уже лишь в воспоминаниях.
Прекрасны лица артистов. Они как из другой эпохи, и известные, и те, которые артистами не являются вовсе. Интеллигентны и ироничны. Грубость играют без хамства, развратность без вульгарности, разрушающей мысль. Узнаваемых лиц немного. Александр Баширов, который в своём образе, кажется, органично перекочевал то ли из какого-то другого фильма, то ли из Босха, перемешав средневековье и одесские задворки. Никита Кукушкин, артист Гоголь-Центра, молодой, иронично-характерный, кажущийся лёгким комик с двуслойными то ли васильковыми, то ли ледяными глазами. Исполнитель главной роли – поляк, польский актёр и режиссёр Войцех Урбаньски (Wojciech Urbanski) и это его первая крупная кинороль. Теплота личности артиста и при этом отстранённость привлекают и воплощают идею одиночества поэта, творца, самодостаточность и потребность в поддержке со стороны любимых. Первую жену Хармса, роковую Эстер, играет тоже полячка, красавица Юстина Вонщик. И Войцех, и Юстина получали театральное образование в Петербургской академии театрального искусства. Вторую жену, Марину, играет прелестная в своей свежести и юности Айсте Диржюте из Литвы. Айсте удалось создать трогательный, обаятельный образ человека редкого уровня чистоты, игривого, прощающего и любящего. Все они, по большому счёту, не играют – они просто есть. Возможно, иностранное происхождение исполнителей ролей формирует своеобразный колорит и утончённую сдержанную эмоциональность картины. Войцех Урбаньски получил приз за лучшую мужскую роль на уже упоминавшемся кинофестивале «Восток & Запад. Классика и авангард». Кроме лиц – уникальные голоса, от которых тоже веет ретро – вспоминаются Плятт, Гердт, Осенев. Родилось атмосферное кино, в котором перемешаны Ленинград и современный Петербург, реальность и абсурдистские фантазии ОБЭРИУ. Вряд ли этот дух сохранится в полном объёме при просмотре на малом экране компьютера или в виде бутерброда с рекламой по телевизору. Но ещё по ходу просмотра приходит и нарастает мысль: «Хочу посмотреть это ещё раз!».
Ирина Пекарская, арт-обозреватель
11.11.2017