Торговец молодостью

Михаил Тепляшин
 

  Затяжная весна выкрасила, однотонной серостью и грязью, все улицы. Снег оседал, жался к обочинам и углам, словно напуганный зверёк, загнанный в угол. Небо придавило пасмурным, грузным свинцом всё, что было под ним, люди с трудом передвигались под этой тяжестью, понурив головы. Клинья возвращающихся птиц, внушали веру, что зима всё же отступила. Перезимовавшие же птицы редко появлялись, не в силах летать в густом, как кисель, небе. Ветер легко выискивал нетерпеливо переодетых в тонкую одежду прохожих и комкал их тела.  Машины, похожие на большие комья грузи, устало тащили за собой водяной шлейф. Деревья, растеряв нарядную, снежную одежду, стыдливо и жалко, ёжились в ожидании тепла, приготовившись по установившемуся теплу распустить почки. Вдоль лент бордюр копилась скабрезная слякоть. Грязь умудрялась незаметно просочиться в дома, обувь, одежду и мысли. Настроение менялось вместе с цветом неба, или ярко били эмоции или тело понуро наливало тяжестью. Всё менялось, когда выглядывало солнце, казалось, вместо лучей льётся на землю оптимизм. Всё приободряется, отряхивается, гордо вскидывает головы, и тягучие, серые мысли как по водосточным трубам сливаются из головы в дренажные отверстия на асфальте. Парни присвистывают вслед коротким юбкам, девушки перешёптываются, гормоны усердно сдвигают кровати в двуспалки. 
   Она открыла глаза задолго до будильника. Она всегда просыпалась рано в свой день рождения. Но сил подняться не было. Тело, казалось, весило целую тонну, а руки, ноги и голова заполнены свинцом, и поднять их можно было только домкратом. Приблизительно через полчаса должны позвонить родители, поздравить. Ласковый голос мамы, будет убаюкивающее, но настойчиво интересоваться её жизнью, а она будет увилисто врать, что всё хорошо. Она будет чётко представлять их гостиную, как мама, сидя на краешке кресла, прижимает трубку двумя руками, словно она олицетворяет её дочурку, и дрожащим голосом будет говорить, как она скучает по своей малютке. Она будет сидеть в кресле с прямой спиной, как струна, полезный «побочный эффект» игры на фортепьяно в течение 30 лет, поставленными вместе ступнями, с надетыми неизменно белыми носками с цветочками на лодыжках, обутыми в тапочки, убирая, время от времени, крашеный локон за ухо правое, привычным движением. Справа от кресла стоят книжные полки до потолка, вдоль всей стены. Корешки книг расставлены по цвету и росту. По вторникам, она вытаскивает книгу за книгой и пылесосит их, протирает полки и составляет книги назад в том же порядке. Она знала каждую книгу, помнила, где она стоит и чем заканчиваются увлекательные страницы романов. Сколько бы они переделывали гостиную, книжные полки всегда стояли на одном месте. Правда, книги всё больше наступали на остальную мебель в комнате, как дюны на луга. В семье читали все, и периодически на полке между книг зияла прямоугольная дыра от вытащенного кем-то томика. Одна из них будет открыта и перекинута через подлокотник маминого кресла. Она читала часов с шести утра, дожидаясь, времени, когда её дочурка проснётся. До шести она уже успеет приготовить завтрак мужу, перегладить часть стираного белья, просмотреть все свои орхидеи. После разговора с дочерью, который за исключением дня рождения происходил всего в одно время – 9 часов утра субботы. Они обе уже не спали, одна сидела в своём кресле, придерживая осторожно книгу, положив сверху корешка, немного сморщенную временем, ладонь. Другая будет сидеть на кухне, теребя салфетку на столе, отхлёбывая зелёный чай. Они успеют проговорить о прошлом, настоящем, будущем и мифическом. За многие годы не было пропущено не одного субботнего звонка. 
   Потом папин голос, ещё более ласковый, но не такой слезливый, (на который у неё больше терпения, он не разводит длительных разговоров) поздравит своего маленького бельчонка. Он будет стоять рядом с маминым креслом и ждать когда та передаст ей трубку. Картина будет напоминать первые фотографии 19 столетия. Отдав трубку, мама снимет очки, словно сидела и читала, и будет тихонько теребить тяжелую, от толстых, как иллюминаторы, линз, оправу.
  Когда ей исполнилось восемь, отец построил во дворе на дереве дом, она стащила в него все запасы конфет и печенья, пообещав, что это будет съедаться до поздней осени, и отец тут же нарёк её бельчонком. С того времени прошло не одно десятилетие. Она обещала уже года два приехать, но всегда были причины не делать этого. Она скучала по родителям, и сама не понимала причин, почему она никак не может поехать к ним. Но почему-то мгновенно находилось десяток «истинных» причин не поехать. И как трудно находились причины, чтобы собраться. И ещё нужно потратить силы, чтобы поверить в эти причины. Она не могла понять обстоятельств удерживающих её от поездки, может, боялась расспросов?! Может, боялась, что до сих пор не везет к ним, так и не родившихся внуков. 
  Потом немногочисленные друзья будут в течение дня подбивать на вечеринку. Почему все норовят залезть в душу, причем, не вытирая ног?! Вот эти охи и ахи она уже не могла вынести, от них становилось только хуже. Сначала это помогало, когда хватало просто похлопывания по плечу, групповые девичьи сострадания. Но это ничего не давало. Никто не сказал ни разу «возьми себя в руки, тряпка». Нет, же, это приторное сочувствие, от которого уже тошнит, будет заменять все поздравления. Будут специально приходить без мужей, чтобы не чувствовала себя одинокой и брошенной неудачницей. Нет уж!
  Она просто встанет на беговую дорожку, и будет бежать от себя, куда глаза глядят, пока не будет сил даже на то, чтобы плакать. Чтобы ноги горели, чтобы мышцы разрывало от боли, чтобы простая ступенька превращалась в препятствие. Включит музыку, в надежде разбить ею мысли. Она не знала, что делать с этим днем. Вроде бы день рождения важен, для каждого человека, хочется сделать его особенным, запоминающимся, но сделать его таковым, редко удается.
   Глядя в потолок на медленно вливающийся, как тесто, в окно бледно-белый рассвет, она испытала необъяснимое уныние. Возможно из-за того, что большая часть её постели по-прежнему пуста. Нет того, кто, пусть не часто, но хотя бы сегодня, приятно удивлял цветами, обнял, поцеловал и дурацким банальным кофе в постель, который непонятно, как можно пить в постели. Пусть неудобно, опасения опрокинуть на себя, дело даже не в кофе, а в этом, незначительно-большом, поступке. 
  Она по-прежнему спит обнажённой, словно это поможет привлечь мужчину, как многие покупают денежное дерево в надежде, если оно будет стоять в доме, то непременно притянет богатство и достаток. А может всё из-за того, что её день рождения выпал на понедельник? Хотя сегодня же пятничный понедельник. Может из-за того, что ей стукнуло…чёрт, она даже в мыслях не хочет произносить эту цифру. В детстве думала, вот хорошо быть взрослой. Взрослые свободные, ими никто не командует, не заставляет делать уроки, они принадлежат только себе. Как же она ошибалась тогда! Теперь же она с перескоком очередного десятилетнего порога, впадает в депрессию. Но спустя какое-то время она присматривается к окружающим и находит, что стары те, кто на десять лет старше её. Если удастся отогнать от себя мысли, что вокруг много тех, кто моложе её на десять лет. Но с этим она, слава богу, ещё справляется. Весна, расцвет, казалось пора доставать нафталиновые чувства и сдув с них пыль попытаться оживить в себе хоть что-то. Но чувства фатальности, день рождения, дату которую она лет пять держит в секрете, от людей которые знают её с детства, не давали поднять гордо лицо перед зеркалом, нещадно раскалывающем трещинками вокруг глаз. Наверно только смена старого зеркала поможет. Всё ещё лёжа в постели, она словно уловила среди скоплений беспорядочных утренних размышлений, одну, которая выделялась ростом и громким голосом о её морщинах, и наперёкор этой мысли, ладонями принялась разглаживать кожу на лице. Чем больше она расправляла лицо, тем больше наворачивались слёзы, тем остервененней она давила руками на лицо. И больше обычного размера ей показалась кровать. Ненормально большая, словно она лежала посреди поля, одинокая и нагая, нелепая, как костюм клоуна на похоронах. Она и правда очень соскучилась по родителям. По маме и по отцу. Особенно по отцу. Его ей больше всего не хватает. Через пару месяцев она обязательно к ним съездит. Самое важное разгребёт и поедет, дня на три-четыре. Этого хватит. 
   Телефонный звонок вывел её из оцепенения.
   - Алло. Привет, мам…
   - Да я уже проснулась…
   - Спасибо, мам…
   - С чего ты взяла? Я не плачу, просто ещё не проснулась...
   - Я в порядке…
   - Девчонки ещё вчера спрашивали. Не знаю...
   - Почему?! Я не сижу всё время дома...
   - Как папа? - Увела она тему в сторону.
   - Правда?! Вот не сидится ему… 
   - Да я знаю. Он никогда не сидит на месте. Всегда поражалась его энергии. Ну, дай уже ему трубку, пусть оставит уже свой сад, поговорит со мной.… А я вот собираюсь зеркала сегодня новые купить…
   - Просто старые надоели. Я их уже лет десять не меняла. Амальгама потрескалась кое-где, в самых неудачных местах…. Да в районе глаз и на лбу две такие длинные трещины. Да я смеюсь, мам. 
   - Эй, пап, привет. Мой домик ещё на месте? Правда?! Серьезно?! Целая беличья семья?! Ничего себе! Потрясающе! А ещё и котята! Похоже, его снимают животные на время проживания по очереди. Нет. Он не звонил. Мы так решили. Всё кончено, пап. Мы пытались несколько раз, зачем искать то, чего нет. Сердцу не прикажешь. Так, правда, лучше для нас обоих…. Давай не будем. Я тоже тебя очень люблю. Ну, дай маму…
  Полгода назад, после неприятных разговоров с подругами, пряча глаза, исследуя окружающее, подбирая объяснения, поиска приличных причин в глазах окружающих, она кое-как удалила тему о нём навсегда, вместе со всей мебелью в квартире, шторами и даже кафелем. Но не для родителей. Они не признали её правил. После двенадцати лет их совместной жизни, никто и не мог подумать, что образцовая пара расстанется. Образцовая пара! Она чувствовала, что их отношения становятся всё больше блёклыми, пока вовсе не погасли, словно кто-то дунул на свечу. Ещё какое-то время витало в воздухе тепло и дымок, и казалось, что можно разжечь, но никто из них двоих не хотел чиркать спичкой. С того дня, как он ушёл, всё в квартире стало по-другому. Она ничего не меняла, но всё стало другим, вещи потеряли родственность что ли. Как если бы кто почистил твоей зубной щёткой зубы. И не только вещи. Всё вокруг. Даже музыка, которую слушали вместе, была не той, она не доставляла уже того удовольствия. А песня, Их песня, стала не просто чужой, она вдруг изменилась и причиняла жуткую, ноющую боль. Тогда она сделал капитальный ремонт. Сменила всё, от полов, до перепланировки. Подруги порывались поддержать, но она отстранилась на долгих полгода от всех. Да и ремонт выручил, эти заботы не давали расслабиться. Было странно не видеть его каждый день, потому что он всегда был рядом. За это она и любила его, как бы он не был занят, он был рядом, когда она нуждалась в нём. Им не обязательно даже было разговаривать, достаточно было чувствовать присутствие, участие в жизни друг друга. Когда она попала в больницу с сильным сотрясением, ударилась в аквапарке, их отношения ещё только развивались, первое, что ей пришло на ум, когда голова стала хоть немного соображать - что она ужасно выглядит. Господи, сколько человек видело её в таком виде, пока она была без сознания?! Она всегда была уверена в себе и поэтому сейчас сомневалась. Не упуская не одной возможности посетить SPA, йогу, косметический салон, чтобы обмануть себя, окружающих, паспорт и зеркала, она старалась выглядеть хорошо, чтобы ей стало по-настоящему наплевать на чужое мнение. Ей не хотелось, чтобы он видел её без косметики, бледную, растрепанную, слабую и в дурацком халате. Она хотела выглядеть для него идеально. Для него! А тут эта больница. Казалось, во всём её внешнем виде отражается больница, она пропиталась этими стенами, посудой, в которой приносили безвкусную еду, запахом лекарств, постным завтраком, обедом, в виде обойного клея, (от ужина она всегда отказывалась, как впрочем, и от обеда и завтрака, уж как-нибудь две недели без еды можно продержаться) капельниц, больничных коек и зомби, бродящих по коридорам. Не самое лучшее место для встречи. Он просто пришёл, взял её за руку и так сидел, слегка улыбаясь. Сначала было как-то неловко и раздражало. Просто сидение вместе. Тело сгруппировалось, как перед прыжком. А он сидит и улыбается. Словно они сидели в парке или кафе. Пять минут, десять, час. Со временем и она перестала видеть вокруг что-то кроме него. Иногда он переводил взгляд в окно, на макушку черёмухи. Цветы на тумбочке всегда стояли свежие, он приносил их охапками и со временем запах больницы в палате улетучился. Говорили они мало, но она чувствовала его всей душой. Его присутствие, близость, спокойствие, уверенность исходящие из его руки в её ладонь. И она расслабилась. Тело обмякло. Она так и уснула с ладошкой в его руке. При его умении молчать, он писал волнующие эсэмэски – «…закрыть глаза…не хочу смотреть на мир, без тебя…держать руки в карманах…они причиняют лишь боль, касаясь вещей, а не тебя…выключить солнце,…зачем день, если ТЫ не рядом…» Он назвал этот период жизни – больничная пора. Может, потому что весна стояла за окном. Но он умудрился добиться того, что ей даже показалось, что это романтично и от её неприязненного ощущения к больнице не осталось и следа. Его цветы уже были на окнах, столиках, тумбочках и даже у медсестер на посту. На ночь он желал ей спокойной ночи, они вешали трубку, но спустя какое-то время приходило смс: 
  «Тёплом... наполнявшем наши тела... весь мир сосредоточен в тебе... твоих губах... твоем запахе... твоём существовании ... твоём взгляде ко мне... мне плохо без тебя… думаю о тебе» 
  Он писал каждое утро. Проснувшись, она с надеждой смотрела в телефон, и сообщение было там, отправленное в социальной сети в середине ночи:
«…Без сожаленья... без остатка... отдаться... окунуться... наполнить тобой мир... идти к тебе… год… три… всю жизнь… разрываться... замереть... взлететь... парить... наслаждаться... любить... нежно... глубоко... медленно... страстно... осторожно... сгорая... сжигая... моля... нагое... прижимаясь... скользя по тебе... безумно... кофе... снова губы... исчезнуть с тобой… до утра… просто быть... рядом...» 
  В больнице она и отпраздновала свой первый совместный день рождения с ним. В полвосьмого утра он стоял на пороге с её любимой сиренью. Она всегда любила сирень, может из-за того, что они не успевают наскучить, может из-за того, что они олицетворяют расцвет погоды и новых надежд. В тот момент она его и выделила среди прочих людей. Словно из общей серой массы появился он – сиреневый. Было странно, но она считает, что больница, одно из лучшего времени, проведённого с ним. Конечно, он был особенный. Другой, не такой как все. С того момента он всё делал особенно, улыбался, открывал дверь, нагибался, чтобы завязать шнурки, выходил на фотографиях, поправлял волосы, помогал ей нести сумки, готовил ужин, по-особенному пахнул. Как он пробрался в часы обхода врачей, с букетещем сирени, когда двери в принципе ещё закрыты, даже не все врачи пришли на работу, она так и не узнала.
   «Хочется подарить тебе отражение неба в лужах, шёпот звезд в полночь, принести стакан света и смотреть, как ты пьёшь его залпом. Постепенно освещаясь изнутри, и светишься словно абажур». 
   Она слушала его музыку, он слушал её голос. Она красила ресницы, он сбрил трёхдневную щетину. Она, закинув ногу на ногу, позволила ему касаться её чулок взглядом выше, чем другим. А иногда, сидя в кафе, раздвигала ноги, показывая ему, что это его. Что он владеет ею. И он брал. После таких прогулок, когда желание клокотало в каждой его клетке, уже выходя из лифта, судорожно, торопливо открывая дверь в квартиру, он просто за руку затаскивал её, упирал руками в стену, задирал платье и резко входил в неё. Притягивая её за волосы, сильными толчками, они кончали одновременно и бурно. 
  Ей казалось, что она живёт двумя жизнями, с ним, и когда его нет рядом. Каждый раз ей приходилось переключаться. Переключать жизнь - рядом с ним, на него – переключение происходило непроизвольно, а когда наоборот – болезненно. 
  И всё оборвалось…
  Просто. Как цунами, землетрясение. Неожиданно, но сделать уже ничего невозможно и ты просто бежишь, не думая, не разбирая дороги.
 
«Первым лучом нежно тебя целовать
Ветром тихим твоё тело ласкать
Облаком над тобою белым пролетать
Утренним морозным туманом вдыхать 
 
В тёплых осенних лужах отражать
Ночной, пустой дорогой бежать
Осенними листьями к ногам твоим упасть
Зимней тишиной кожу сжигать
Туманом утренним рядышком лежать
 
Дождём плакать по твоему стеклу 
Чтобы однажды на улице не узнать
Имя твоё из воспоминания сотку
Жить без тебя начать привыкать»
 
   Она перечитывала его наверно сотни раз, пытаясь хоть что-то уловить, хоть какой-то ответ. С каждым прочитыванием её эмоции были разные, она, то плакала, то злилась, то кричала – что за розовые сопли, то молила, чтобы это всё прекратилось. Такое странное ощущение. Вроде бы контролируешь свою жизнь. Не всё, что задумала, исполнилось, но много добилась и продолжаешь двигаться вперёд. И тут просто понимаешь, что ты беспомощен. Совершенно. Ты никак не можешь повлиять на то, чтобы вернуть его, чтобы отдать всё на свете, чтобы вернулось чувство, с которым она жила рядом с ним. Оказалось, что твоя жизнь просто очередной ход на шахматной доске. Или сказать, жизнь больше похожа на дерево. Его существование замечают единицы. Оно цветёт, люди на секунду задержаться, но, не делая акцент на самом дереве. Когда, склонив ветви, с него облетает листва, в воздухе начинает витать грусть, все с сожалением смотрят, как на дереве всё меньше листвы, но никто не старается, что-то исправить. Все знают - это круговорот. Естественный ход событий. Когда оно увядает, его без сожаления выкорчёвывают. На его место придёт новое дерево. Жизней много. Всегда можно найти замену другой. Это никого не волнует, разве, что… само дерево. Оно стоит, подставляет крону солнцу, корни прохладе земли. Она любила его. Любила за то, что она любила. За то, что в ней есть это чувство. И после его ухода она судорожно пыталась его найти, в сообщениях, в фотографиях, воспоминаниях. Но это всё стало другим. Тот же город, но он другой. Именно тогда и посрывала все шторы и обои.
   После той стихотворной смс, написанной как-то приторно слащаво, но лишь для неё, она проплакала четыре дня.
   Она не поняла ничего.
   Почему?
   Как?
   Она просто срывала дни, бросала их в мусорное ведро. Она не могла смотреть в кино сцены поцелуев, слёзы тут же наворачивались, и она переключала на другой канал. 
  Закутавшись в пальто и платок, она брела по парку. Ей хотелось деревьев, травы, убежать подальше от кирпичных полей, а главное людей. Наушники играли Birdy - Strange Birds.   
   Листья, не выдерживая холодов, кончали с собой, бесшумно бросаясь вниз. Рыжеволосая осень треплет волосы, капризничая, перебирая погоду, от пронизывающего ветра в спину, до выступающего пота на лбу под шапкой. Ночь уже помолвлена с зимой. Утром на лужах будет лёд. Как и её сердце покрылось коркой льда. Вечер туманом застилает глаза, душа выжжена напалмом, оставив лишь безжизненную землю. Сменялись дни, сменялась погода, сменялась дорожка, по которой она гуляла. Опавшая листва на дорожках сменилась мокрым асфальтом, с летящими в отражениях луж стай птиц, разбивающихся о края отраженного неба. Деревья застенчиво прикрывались редкими птицами. К пальто добавился зонт. Её осенние шаги на дорожке были одинокими. Одинокими они ощущались в моменты, когда её шаги гулко цокали в воздухе, она понимала, что они не смешиваются с другими шагами, она одна на тротуаре. Она пыталась стряхнуть с лица этот страшный сон, но она не спала. Всё это происходило на самом деле. Его не было больше рядом. Он ушёл. Навсегда. Она оглядывалась иногда, словно он вот-вот нагонит её с букетом или просто обнимет сзади за талию и она поймёт, что это просто был кошмар. Но вокруг тихо, даже её шаги замерли. Его нигде нет. Она шла, роняя с губ его имя в пыль, тихонько прижавшись к тёплому ветру. Бросив последний взгляд на имя, шаги бесшумно отдаляют. Ветер понимающе молчит, лишь бредет рядом. Дождь умело скрывает на лице мокрые дорожки из глаз. Заваливание тоски по нему помогают отсрочить казнь души до вечера. Став со временем похожей на заброшенный дом, с облупившейся краской, грязными окнами, серыми стенами, который все обходят стороной.
   Дни коробятся, как горевшая бумага. Прилив будней, волной постепенно стирает Имя. Взяв бутылку вина, окончательно и с остервенением, скомкав четверг, уронив закат за горизонт, она вновь проваливается в воспоминания. Заход размазывает последние остатки дня. Ещё один рабочий день на неделе.  Ночь укрывает мягким пледом плечи, тихонько нажимая на костяные клавиши пианино, ветер подыгрывает скрипкой, натянув вместо струн провода. Жёлтые фонари-светлячки, молча, провожают взглядом её одинокую фигуру. Улица жадно глотает её шаги, безжалостно удаляя от обронённого имени... всё дальше... дальше.... Рисуя утром новый день, она в утреннем похмелье перебирает струны солнечного света. Когда город спит, когда лёгкая дымка кутает город, когда солнце ещё зевая, с трудом выбирается из постели, и первые лучи пробивают тьму, кутаясь и зябнув, брести по улице. Ощущение небольшого одиночества и одновременно рождение чистого ещё непорочного дня, помогает столько увидеть, столько понять. Когда с силой выдыхаешь утреннюю прохладу, становится так легко, столько внутрь забирается света вместе с зарёй.
  Растолкав плечом, остатки прошлого дня, она выходит в час пиковую толпу, где серые лица опережают друг друга, пытаясь быть первыми, пытаясь занять место в первых рядах. Прикрыв глаза, появляется ощущение, что без него она лишь эрзац, заменитель своего же счастья, суррогат чего-то большего. Лишь рядом с ним она чувствовала, что жила полной жизнью, вдыхала полной грудью. Пора от всех огородится, и она одела наушники, оставшись наедине. 
  В наушниках играл Air. Сумасшествие. Взгляд скользит мимо всего. Тихие улочки мелькают. Теряя бесшумные шаги, как зерно из прохудившегося мешка. Вдыхая прохладный октябрь. 
  Дни сменялись днями, недели неделями. Ей вдруг захотелось приближение новогодних праздников. Этой сумасшедшей суеты. Может быть, даже получится вырваться на новогодние каникулы за город. Выпал первый снег, отбелив сетку улиц. Дорожка парка едва держалась за лето, но лужи покрылись хрупким, как её душевное равновесие, коркой льда. Но обочина, куда дворники счищали снег, настойчиво твердила, что от осени не осталось и следа. Зима подчёркивала все движения, дыхание – клубами пара, шаги – хрустом снега, слёзы – застывшими капельками на ресницах. Рождественские и предновогодние гроздья огней, лианами опутали город. Мороз кутает в шерстяные вещи. Бледность декабря очень идёт городу. Теряя шаги, она спешит побыстрей домой. И вот, поджав ноги, сидит с книгой, листая слова. Акафистные песни рождества стихают, да и усталость брала своё, навалившись на плечи. Сидя допоздна перед телевизором, куталась в плед. Уснув перед телевизором, она не вспомнит, что смотрела. Но засыпать без него было всё трудней, мысли о нём не давали уснуть, и ночь превращалась в пытку. 
 
  В наушниках Fly away – Almadrava после Shower of sparks - OTT. 
  Зима сжалилась, сузив последний морозный месяц зимы. Тонкий как изгиб талии переходит в самые возбуждающие струны. Ещё немного и белый месяц заплачет от прикосновения перевозбужденного горячего солнца. Но пока снег стыдливо, время от времени, засыпает просачивающуюся грязь дорог, крыши, машины, кружась тихонько садясь на ресницы, не тая. Солнце, вертясь всё чаще, задерживается подольше на пару минут. 
   Анорексичный февраль на удивление оказался тёплым. По привычке все ходили в напряжении в ожидании лютых морозов, кто-то даже вжимает голову в плечи, но зима словно задумалась о чём-то и бродила из угла в угол, заложив руки за спину. Даже снег казалось замер в недоумении, то ли ему падать, то ли мести вьюгой и так и замер в студеном воздухе, словно кто-то взбивал перину и от неё кружил невесомый пух.  Может всё дело в 14 февраля!? Из всех бед на земле ты умудрилась вляпаться в любовь. 
Стоило сойти с ума от чувства, чтобы, наконец, всё стало, понятно. Стать сумасшедшей от любви, чтобы начать все понимать.
 
 
   Весну она встретила с радостью. Решив, что со снегом должна уйти её прошлая жизнь. Сколько можно ждать, сколько можно лгать себе, сколько можно пытаться удерживать в себе его. Если ты сегодня остаёшься вчерашней, то и жизнь твоя будет вчерашней. Он ушёл и не вернётся уже никогда. Он оказался сильнее и честнее с собой. Он не стал превращать отношения в обязанность, в пустое обещание. В самое страшное, во что может превратиться чувство – в привычку. Что-то внутри него изменилось, ушло и корить его за то, что у него не осталось чувств нелепо. Нельзя превращать чувство в обыкновение – это преступление. Осквернение самого большого чуда на земле. Ради него совершается всё! И если начинаешь лгать своему близкому человеку, а особенно себе, то, что даётся свыше из светлого превращается в чёрное и начинает отравлять тебя изнутри и она как зараза, которой начинают страдать все, кто находится рядом. Даже кто приходит на время. Невозможно скрыть, что ты изменился, что внутри тебя вместо любви образовалась пустота. Её сможешь, какое-то время скрывать, хотя и сам сделаешь это открытие не сразу и почему-то не удивишься. Но долго тайну хранить редко, кому удается. Он не мучил ни себя, ни её. Он смог сделать то, на что мало кто решается – он попробовал начать жить заново, и за это она его ещё сильнее полюбила. Осталось пережить день рождение, последнее напоминание о неизменном в течение двенадцати лет, утреннем букете сирени и завтра должен начаться новый, волшебный день. Новая жизнь. Новая музыка. Новая она. 
   Сегодняшний день рождения она будет впервые за долгие годы без него. В пятничный понедельник. Он всегда говорил, неважно на какой день выпадает день рождения, это всё равно пятница. Так что среда или вторник, это будет пятничный вторник и пятничный понедельник. Это были их дни. Она сама устроит себе пятничный понедельник. Устроит себе праздник, может даже купит себе, то платье, на которое заглядывается уже неделю и на которое жалко денег. Она постарается. Попробует. 
               
      
                ***
   
   Воспоминания стирались, плохое уходило быстрее. Она просто стирала, как нажав на кнопку клавиатуры удаления Delete.  Последнее сохранившееся было ссорой о пробке на дороге. 
  - Почему не позвонил, что задерживаешься?
  - На телефоне деньги кончились.
  - Но потом ты положил деньги, да?
  - Да. А что за подозрения?
  - Ну, просто это всё неправда, да? – Она глядела прямо ему в глаза, без злости, даже больше с безразличием. – Просто скажи, что это ложь и всё, я больше не буду ни о чём спрашивать, я пойму, что у тебя были причины не говорить.   
  - Да. Это не правда. – Он потупил глаза.
  - Вот видишь, как просто. – Она склонила голову набок, словно успокаивала ребёнка.- Видишь, как запросто можно всё разрешить. – Она вдруг перешла на яростный крик. – Ты что за дуру меня держишь? В пробке он был и деньги кончились! Что за детский сад?!
  - Я всё выдумал. Я просто не посчитал нужным звонить тебе, словно ты посторонний человек. Я соврал, когда врал. Все просто…. Зато теперь знаю, что тебе нельзя довериться. Ты сначала говоришь, признайся, последствий не будет. Но последствия двойные. Сначала за проступок, а потом за то, что соврал. Но не было не проступка, ни вранья. А скандал и обвинения были. И я разочарован. 
  Последствия вспоминать не хотелось. Этот поступок заставил усомниться во всём остальном. Она поняла, что теперь во всех спорах он будет отстаивать только себя и не услышит больше её. А это значит конец чувствам, которые жили между ними. Зерно недоверия упало где-то в глубине сознания, и маленький сорняк стал расти, задавливая клумбу отношений. Сорняки поднимались всё выше, затмевая цветы. Они больше не пытались удержать чувства, и они как вода уходили в песок, оставляя лишь сохнущие капельки воспоминаний.
Она звонила ему, оперевшись затылком о зеркало, он молчал.
Она читала одну и ту же страницу уже двадцать минут, но не могла вспомнить про что там.
Он кутался в куртку, удлиняя вечер.   
   Последние строки записи в памяти пожирались мигающей палочкой Delete на экране. 
   Холод постоянно пробирался под кожу. Она заворачивалась в пледы, но не могла согреться. Она чувствовала, что живёт всё время в холодильнике. Ты делаешь какие-то движения, подпрыгиваешь, бежишь, но стоит остановиться – начинаешь мёрзнуть. В душе до сих пор шеё снег. За зиму, иней покрыл все уголки души. 
   Сейчас ей не больно переворачивать ворох воспоминаний в памяти. Время наслоило новые отражения восприятия на эти отголоски. Злость сменилась равнодушием, всхлипы на отрешение, а потом и вовсе на хихиканье,  отдаление на смирение. Конечно, такой промежуток в жизни она не могла вычеркнуть, ведь в нём была и её жизнь. И сейчас она даже не понимала – любила ли она его или просто ей жаль, что с ним ушло это чувство. Когда есть любовь, это здорово, нет чувства пустоты. Как полный холодильник, голода нет, но вид свежих продуктов, фруктов, овощей, мяска, солений, как-то успокаивают. Когда холодильник опустошается и время идти по магазинам, не то чтобы из-за жуткого голода, это необходимость. Чувство голода наступает, если холодильник долго пустует или хочется чего-нибудь эдакого. И начинаешь капризничать. Хотя, капризы могут появиться, и когда холодильник ломится от еды. Вот и пойми, что надо?! Вот и сейчас она не могла себя понять. Чувство к нему вроде как стало спокойным, нет чувства голода и сказать, что сходит по нему с ума, не взялась бы. Просто не хватает вида полного холодильника.
  Она задержалась у витрины с одеждой. Вглядываясь в изящные изгибы манекена, немного позавидовала им, вот кто смог остановить время! Навсегда сохранить свою молодость, заморозить миг того времени, когда молодость расцветает. Как фотограф, поймав какой-то миг, навсегда может удержать его на снимке. Остановив в этот момент жизнь. Лучший момент. Плохие кадры он просто удаляет. 
   - Вам бы подошло.
  От неожиданности она вздрогнула. Она только сейчас поняла, что глубоко задумалась. В отражении стекла, за её спиной стоял парень и разглядывал маечку и коротенькую юбку на манекене. Ну как парень... Вообще за всё время разговора, она так и не смогла определить, сколько бы лет она ему дала. Он выглядел то на двадцать пять, то на сорок. Он словно менял облик под разным углом зрения.
  - Да, лет двадцать назад. – Ответила она, вздохнув отражению парня в витрине.
  - Всё в наших руках. 
  - Да, конечно. – Саркастически приподняв правый уголок губ, произнесла она. И уже было начала поворачиваться, чтобы уйти.
  - Время эластичное, как пластилин. Хотите, скомкайте его, хотите, растяните. Всё в голове. - Продолжал парень.
  - Завидую вашей уверенности. Так иногда хочется остановить часы.
  - Выньте из них батарейки. – Он улыбнулся.
  - Да, а из зеркала как мне вытащить батарейки? Время не обманешь. - Улыбнулась она в ответ на забавную реплику.
  - С чего вы взяли?
  - Мм, ну…
Она растерялась, подыскивая ответ, но не нашла.
  - Потому, что оно всё равно возьмёт свое, рано или поздно. Это ведь очевидно, разве нет?! 
- Но ведь это может произойти поздно. Настолько поздно, что устанете ждать. Я могу вам помочь.
  - В чём?
  - Чтобы вы больше не скрывали ваш возраст и начали отмечать день рождения.
  Лида оторопела, но будто спохватившись, рассмеялась.
  - Господи, я на минуту поверила. Хорошая шутка. Это Танька придумала меня разыграть? 
  - Танька?! О ком вы? Не понимаю.
  - Ладно, простите. С вами было весело. Вы ловкий малый, должна признать, но всего доброго.
Она развернулась, и, удаляясь от витрины, сделала несколько шагов. 
  - Пятничный понедельник снова станет праздником. И вы перестанете стоять подолгу у зеркала, думая, что, купив новое, что-то изменится в нём.
Лида застыла. Её спина немного вздрогнула. Холодок пробежал по коже.
  - Вам не придется прятаться за наушниками, слушая Neoplan и Sky surfer.   
  - Кто вам сказал? Откуда вы знаете про пятничный понедельник? Откуда вы знаете все обо мне? Зачем вы это делаете. Зря он думает, что я позволю ему вернуться! – Её голос практически перешёл на злостное шипение, которое даже она сама слышала впервые. Кровь так подлила к лицу, что ей показалось, что волосы загорятся. 
  - И снова я вас не понимаю. О ком вы говорите? – Его тон был настолько спокоен, что она немного оторопела, а лицо стало лицом умиротворённого старика.
  - Это я вас не понимаю. Он рассказал про мои любимые группы, про пятничный понедельник, он, что думает я, прощу его?! После того, как он бросил меня, да ещё рассказал наше личное… про такие вещи…НАШЕ! - Лицо Лиды от негодования снова зарумянилось.
  - Послушайте, я не понимаю о ком вы. Я говорю о том, что могу вернуть вам ваши годы. – Проговорил тридцатилетний парень.
  - Вот сейчас точно вы неудачно пошутили. - Она чувствовала, как в ней всё сильней растёт раздражение.
  - Одинокие вечера. Вино наедине со своими мыслями, поджав ноги и накрыв их пледом, роняя в бокал солёные капли. Бессмысленные брожения по улице, лишь бы не возвращаться в пустой дом. Потому что тишина, которая заполонила каждую щель квартиры, начинает выползать, опутывать вас, растягивая вашу душу точно на рыболовных крючках. Растраченные чувства, не получая ничего взамен. Ожидание. Вечера, заполненные ожиданием. Ожиданием, что, наконец, будет рядом тот, чье присутствие будете ощущать всеми клетками тела. Перестанете бессмысленно слоняться вдоль линии жизни. Бежать от страха, остаться наедине с собой. Резать себя на части, словно дав обет лишить себя всех радостей жизни. Он в вас как опухоль. Иногда чтобы удалить опухоль нужно пройти через боль и иногда без анестезии. Тихонько морося по вашей душе, капли дождя текут по воспоминаниям тепла к нему. Ветер, царапаясь мурашками, скользит по ногам. Вы кутаетесь в пустые грёзы, уносясь в тишину чувств, закрываясь оттого, что может прийти. Но оно не придёт на занятое место. - Он приблизился к Лиде вплотную и его голос перешёл практически на шёпот. От него веяло чем-то каменным, уверенным, не терпящем сомнений сорокапятилетнего мужчины, невозможным перечить. Дальше он произносил слова, словно вбивал гвоздь. - Может, хватит срывать впустую дни календаря?! Может, хватит «ползать» по асфальтированному дну города?! Пыль серых мыслей запорошила ваши мечты. Вдохнуть полной грудью жизнь. Чтобы потом проснуться от поцелуя, столь нежного, что вам показалось, будто ваших губ коснулся тёплый луч света. Проснуться от чувства, будто шорох крыльев шепчут вам слова, от которых в вас появится уверенность, что это именно тот, кто не предаст, будет рядом в трудную минуту, переждёт, когда вам нужно будет побыть одной. Понимать вас как саму себя. Я могу вам это всё дать!
  Он вынул из кармана прозрачный пузырек, как те, во что разливают дорогие духи, и протянул ей. 
  - Что это? – Она не узнала свой голос, он был подавлен. То, что он говорил, словно против её воли вытягивал из её головы. 
  - Это эликсир. Он возвращает молодость. 
Рука Лиды сама потянулась к флакону. Но потом словно отряхнувшись ото сна, она одернула руку.
  - Но у него есть побочный эффект, молодея, вы отнимаете годы жизни у другого человека. В этом мире не может быть всё просто так. Не может в одном месте прибавиться, не уменьшившись в другом. Как вода, испаряясь, она, уменьшается в одном месте и прибавляется, проливаясь в другом. Такова природа Вселенной. 
 - Что за бред?! Кто вы?
 - Зовите меня Кукловод.
 - Это профессия?
 - Нет, имя. Какое уж есть.
 - Ваши родители работали в кукольном театре?
 - Мой отец был немного эксцентричен.
 - А. Тогда всё объясняет. Вы сбежали из бродячего сумасшедшего цирка, такого как в романах Стивена Кинга. Отстаньте от меня и прощайте.
  - Возьмите его. Мне ничего не нужно взамен. Я получу больше отдавая. В этом мире многие расплачиваются за других. Кто-то этим пользуется без сожаления.
  - Послушайте, я не верю в халяву. 
  - Вы правы. У меня есть плата. Но лично с вас я не возьму ничего. За вас расплатится мужчина. Вас это устраивает?!
Он протянул пузырёк.
  - Если я возьму, вы отстанете от меня?
  - Мне ничего не нужно от вас. Это я вам нужен. И да, ещё кое-что, купите себе это платье, оно вам пригодится завтра. 
  Его фигура удалялась под немым взглядом Лиды. Только теперь она разглядела невероятно сложенную фигуру. Костюм стоимостью наверно с маленький самолет не просто сидел идеально, он словно был его второй кожей, но не пошло обтягивал, а выгодно подчеркивал. Он двигался словно в замедленной съемке, для большего эффекта. Совершенно растерянная, она положила пузырек в сумочку и попыталась вспомнить, куда она шла.
- Какого хрена это сейчас было?!
Но ей никто не ответил.
 
 
                ***
 
   Решив, что день принадлежит только ей, после салона красоты, массажа, кучи бутиков, она наслаждалась прекрасным Шато Марго, гоняя его по стенкам бокала. Она с удовольствием спускала кучу денег. Годы идут, а жить хочется сегодня, не так уж часто она бывает безрассудной. 
   Сидя у окна во всю стену Лида наблюдала за гулявшими вечерними парочками влюблённых. Вечер разбрызгал над городом капли огоньков. Зонты выстреливают в небо гроздья куполов. Облака хребтом отгородили город от неба, накрыв его мхом, столько лиц прячется за ткущими осень нитями дождя. Вся позолота осени осыпалась, и город стал однотонным, включая людей. Лишь кто-то по бунтарски, не желая мириться с серостью, ляпал ярким, цветным пальто, шарфом или настроением. Шлейф дня волочится, зацепившись за плечи. Ночь чёрным прохладным шёлком гладил кожу. Тихий, бархатный голос темноты, шепчет, едва касаясь, ушей. Жёлтая гирлянда фонарей подвешена в шероховатости бархата вечера, уже почти ночи, хранителями света огней на сетках улиц. Ветер царапает кожу. Асфальтовая тесьма, простроченная стежками белой ниткой посредине, утюжится машинами. Гирлянда и тесьма ведут вперед, туда, где каждый надеялся обрести покой. Через минуту они будут дальше, чем был минуту назад. Бетонные холмы и скалы города червоточат светом. 
Его душа вмерзла в её ладони. Чтобы уйти, ему пришлось вырвать её, оставив кусочек в её руках. С тех пор, жизнь как не заполнялась, падая без сил за полночь, она жила лишь наполовину. Письма без ответа, смена лица на ходу. И вот теперь взяв бутылку вина, скомкав день, роняя закат за горизонт, проваливалась в воспоминания. Просто она всё никак не могла почувствовать жизнь без него. Рисуя утром новый день, перебирая струны солнечного света, просто из всех бед на земле она выбрал любовь, которая медленно убивала её. Он ухаживал за ней, заботился, был таким внимательным и романтичным, а она взяла и всё испортила, влюбившись в него.  Она не помнила, как выбралась ползком из ямы, впивая пальцы в грязь тогдашних дней, остановив время вокруг себя.
 Внутри стало как-то тоскливо, несмотря на то, что больше половины бутылки было уже внутри неё. А может именно поэтому. Она открыла сумочку и решительно достала пузырёк. 
«Даже если отравлюсь, может и к лучшему». 
Она поднесла малюсенькое горлышко к губам, и запах из пузырька вскружил голову. В эликсире смешались все запахи юности. Она не могла их передать, но в голове мелькали самые счастливые моменты жизни. Словно оказавшись в месте, где все без исключения счастливы, словно мир был одним огромным садом, в котором всегда цвели деревья и цветы. Где не было плохой погоды, где мысли были настолько цветущими, что безумно начинал обожать себя со всеми недостатками, и вокруг не было людей с изъянами и кроме улыбок ничего друг другу не дарили. 
  Лида резко закрыла пузырек и заговорщицки оглянулась, словно её застали с незаконными препаратами. На неё никто не обращал внимания. Немного отдышавшись от головокружения, Лида встала и пошла в туалет. Хорошо, что туалет был индивидуальным. Лида повернула защёлку на двери и поставила пузырек на край большой, мраморной раковины. Откуда эта дрожь, волнение, учащенный пульс и дыхание, Лида не могла понять. Она не знала, что ей дальше делать. Вот он флакончик, он у неё, его она уже не выбросит, не отдаст. Но и просто так держать его у себя, живя в сомнениях как-то неопределённо. Чаще нужно не найти решение, а свыкнуться с тем, что мы уже приняли. Она посмотрела в зеркало, поправила локон, и открыла пузырек. Аромат заполнил маленькую комнату, и едва удавалось устоять на ногах от дрожи. 
   - Мама, папа, я люблю вас. – Потом словно не уверенная в своих словах, осторожно сказала, - милый… чтобы не произошло,… прости меня, я всегда тебя любила,… прощайте все. Глупо и как-то умереть в туалете. Надо если что хоть упасть и лежать красиво. 
  Она поднесла пузырёк к губам, зажмурилась и запрокинула голову. 
 
 
                ***
 
   Дождь то замешивал солнечных лучей микс из струн пианино и скрипки, то задорно играл на карнизах и крышах, как на бонго. Утро, как кот, лениво потягивалось. Но день, ударив по басам, уже расталкивал плечом ночь и дождь отступал. Солнце ещё едва приподнималось, упёршись локтями о горизонт, когда Лида открыла глаза и за полтора часа до будильника, поднялась с постели. Включив музыкальный центр, она, пританцовывая и протирая по дороге глаза, направилась в ванную. Струи душа ударили в подставленную грудь. Лида закрыла глаза, наслаждаясь водой. Гладь утренней воды в ладонях без сожаления смывает с лица следы прошедшей ночи. Гель удивительно легко скользил по коже. Смыв пену, окончательно проснувшись, осторожно касаясь пальчиками ног кафеля, Лида вышла из душевой кабины. Смакнула с тела влагу… полотенце выпало из рук… рук, которые Лида видела последний раз в институте. Молодые, гладкие, бронзового цвета, без начинающих пробиваться, тяжёлых вен и пергаментного вида, кожи.
   «Мои руки». – Пронеслось у неё в голове.
  Кожа на кистях и пальцах была ровной, гладкой и нежной. Она подняла глаза к зеркалу. 
  «Ух, ты! Эти салоны красоты делают чудеса. Я словно скинула лет пять».
Лида гладила кожу, упругую грудь и бёдра, касалась подтянутых век. Нерешительно подойдя к зеркалу, она взглянула в лицо молодой девушки, привстала на цыпочки, чтобы разглядеть ягодицы. Минуту в её голове был полный вакуум. Музыка из комнаты растворилась в пустоте. Края глаз наполнялись слезами, как кувшинки. Ладони прикрыли нос и рот. Смешок сорвал слёзы с век. Коктейль слёз и смеха наполнил душевный сосуд её тела. Смеясь, она разглядывала свои руки, ноги, пышные волосы, тело, словно только сегодня обнаружила его, пока силы смеяться не покинули её.   
   Знакомая мелодия звонка на сотовом заставила взять себя в руки, ей будет сейчас непросто объяснить отцу своё состояние.
  - Алло, пап, привет. Как вы? … пап, спасибо, за подарок, велосипед это именно то, что я сейчас хочу большего всего. Я не знаю, как ты всегда угадываешь, что я хочу,… ты в порядке? У тебя голос неважный… с утра?! … надеюсь ничего серьёзного. Ты подлечись и звони обязательно, я буду волноваться… прости, я сейчас немного занята… вечером позвоню…. я тоже тебя очень люблю… очень, очень… угу, пока, пап.
   Она немного поджала губы. Было неловко, за то, что обманула отца. 
 
  Уже три дня Гидрометцентр обещал дождь, но небо каждый раз подводило синоптиков. Лида даже не утруждала найти зонт. Утром, собираясь на работу, она почему-то машинально положила его в сумочку, хотя в бегущей строке, клятвенно пообещали ясную погоду. Редкие, нетерпеливые прохожие, шлёпая по лужам, не поднимали головы на гордо идущую под единственным на улице зонтом Лиду. Увидев своё отражение в витрине, Лида поняла, что изменилась не только её внешность, изменилось всё. Исчез возрастной цинизм, вместо него появилась уверенность, что всё будет отлично. А неудачи словно исчезли. Она радовалась лёгкому юношескому легкомыслию. Она не могла поверить в то, что такое возможно – получить второй шанс, вернуться в молодость с прежним багажом знаний и опыта. Ведь она просто всемогуща теперь! Казалось, жизнь встала на её сторону.   
  Заплетая утром в волосы утренний туман, вдыхая утреннюю тишину, наполняя грудь новым днём, тихонько касаясь пальцами ног, холодного пола в ванной, она умывалась, собравшемся под окнами туманом. Подобрав свою тень поближе к себе, заварив чая и добавив облаков, вместо сливок, глоток за глотком, окунаясь в будничный понедельник, она взглянула на ветер, балующийся в ветвях деревьев. Город ещё находился в полудреме. Она проспала совсем мало, но проснулась бодрой.  И встала с постели не потому, что бессонница одолела или сработали биологические часы, она проснулась, потому что реально выспалась. Она обняла ладонями кружку, маленькими глотками будила себя. Вкус чая смешивается с солёными каплями, падающими с лица. Но это были уже совсем другие слёзы, слёзы радости. За окном проявлялись первые признаки жизни. Утренние, торопливые и немного неуклюжие, от ещё не покинувшего сна тела, шаги, роняют, длинные, тени в пыль. Вживляя в себя провода, тянущиеся из ушей, прохожие выливают на себя прохладный понедельник. Слышен голос Дамаска, с призывом с минарета, восхваляющего день. Может потому что по проводам тянется Enigma с их восточным альбомом?! Новый день для сечи за жизнь. Немые стражники фонари стоят вдоль дороги, склонив головы, наблюдающие за метаниями людей, после бессонной ночи тихонько закрывают глаз. Гаснет луна и солнце, ещё оранжево-жёлтое, затекает в дом. В каждом шаге, в каждом вздохе, в каждом глотке она оживала. Всё время, куда-то торопясь, она видела лишь город, его стены. В день, в час, в минуту, в секунду, когда его слова, словно раскалённое железо, обожгли уши, всё замерло. Секундная стрелка перестала тикать, облака замерли, листья на деревьях перестали шелестеть. Последние слова она уже слышала словно издалека. Его немного виноватое лицо, было напряженно, глаза смотрели то вдаль парка, то себе под ноги. Она не могла поймать его взгляда. Он тихонько встал со скамьи и ушёл. Мир вокруг неё ссыпался серым пеплом. Именно в тот момент, она увидела, как по её руке ползла божья коровка. Она не видела как она села ей на руку, почувствовав лишь лёгкое щекотание, её затуманенный от слёз взгляд упал на жучка. Маленькие крылышки тихонько прятались под панцирь. Она не хотела его прогонять и наблюдала, как жучок ползёт по ней. Ей почему-то казалось, что кроме этого существа  у неё больше никого нет в целом мире. Может хотя бы он останется с ней?! 
  «Пожалуйста, не улетай». Заклинала она в мыслях. «Прошу. Прошу. ПРОШУ!»
 Стоя с кружкой чая у окна, она поняла, что внутри нет больше тяжести, боли. Всё ушло. Господи, все закончилось! Она не могла вспомнить, за что, она полюбила его, не могла найти ни одной причины, и ей стало невероятно легко. В голове пролетали все моменты, которые она так бережно хранила в себе о нём и, пролетев, все эти дни исчезали вдали за горизонтом с билетом в один конец. 
 
                ***
 
  День был как в тумане. Жара стояла адская. Она, конечно, спадёт к выходным, по всем законам подлости, но пока ты на работе, она сводит с ума. Весь день ощущения, то тряпичной куклой, то ржавым железным дровосеком. Все вокруг походили на зомби из фильмов ужасов, походка вялая, взгляд пустой и жизненные мысли выкипели, остались лишь инстинкты. Даже земля уже молила о дожде. Мысли на работе не шли о работе. Почему-то в голове крутился вчерашний мультфильм. В мультфильмах ей всегда казалось такая аппетитная и красивая еда. Как в мультфильме всё красочно, как аппетитно и вкусно они едят самую обычную еду, яичницу или кашу, что тоже хочется. Кажется, что их каша вкуснее реальной в миллионы раз! А дома ждёт спагетти. 
  День так и прошёл в каком-то полузабытье, перебирании в голове мыслей и полное отторжение работы. После обеда она написала заявление об уходе, не могла выносить эти шушуканья за её спиной. Помолодела, сделала дорогую операцию, подтяжки. Всё такое фальшивое. Зато у них всё натуральное, без всех этих инъекций. Мужчины стали более обходительными, но уж слишком походили на маленьких кобелей трахающих чью-то ногу. Она разослала резюме по вакансиям и на завтра её пригласили на девять собеседований. Трём она сразу отказала, легко вычислив по ним сетевиков. Все трое вели себя трафаретно. К тому же она их на дух не переносила, безжизненные, с фальшивым азартом, никчёмные люди, возомнившие себя бизнесменами. К тому же её будет оказана невероятная честь встретиться с самым выдающимся в их компании человеком, непосредственным руководителем. Но она с удовольствием поиздевалась над ними. Пригласив каждого на встречу, в противоположном районе города от предлагаемой ими. Сославшись на то, что с ней придёт ещё подруга, мечтающая о подобной вакансии, но та может только в это время и именно в том месте. Конечно, она не пойдёт. Пусть побегают. Во-первых, беготня это их любимое, а во-вторых, хоть кто-то чуть-чуть их должен проучить. Но совесть её мучила. Она знала, что совесть и  сетевики понятие совершенно не совместимое. Она лишь играла по их правилам.
  Вечером уже не хотелось идти домой, и она зашла в уединенное кафе. Присела подальше от лишних глаз. Официантка казалось, забыла о ней, бегая меж столов, и она уже подумывала напомнить о себе и выжидала момент. Но та вновь выскользнула из её рук, прошмыгнула мимо к стойке. Схватив поднос с содержимым, официантка, юрко виляя меж столиков, оказалась возле неё и с улыбкой начала, быстро, но очень ловко, расставлять на маленькую плетёную салфетку, тарелку с ролами, чайник, чашку, положила красные хаши, выставила сою, малюсенькое квадратное блюдце под неё и так, же мгновенно убежала назад к стойке. Она невольно вспомнила себя, когда, учась в университете, так же подрабатывала официанткой и все её тетради пахли прогорклым маслом, а волосы были похожи на копну сена после дождя, чего она жутко стеснялась. Макая ролл в сою, осторожно несла ко рту, хотя умела обращалась палочками, всё равно чувствовала себя неловко, словно она издевается над японцами или китайцами. Она почему-то чувствовала в этом какую-то комичность, карнавальность. Примерно так же она чувствовала себя на хэллоуин, когда наряжалась в медсестру, не являясь, тем, кем она не была, она чувствовала себя немного скованно. 
   Она обожала маленькие кафе, в которых немного накурено, на стенах весят фотографии, лучше, если чёрно-белые, непонятно откуда льющаяся музыка, словно она была, частью воздуха, ненавязчивая, как разговор за соседним столиком, иногда прислушиваешься, пока не понимаешь, что играет, совсем уже другая песня. Или эти массивные деревянные балки, навевающие дух средневековых трактиров, маленькие столики, неторопливые разговоры под еду, волнующие ожидания знакомств вслепую через сайты знакомств. Наверно у каждого есть такое место, где чувствуешь себя также. По крайней мере, ей так хотелось. Ей даже казалось, что именно в эту минуту, нет на Земле человека, который был бы вне такого места. Оставив работу, все сидят за столиком, размером с небольшое блюдо, и пускают табачный дым, сгущая туман вокруг деревянных балок. Но она села в дальний угол, на диванчик. Ей не хотелось ютиться за маленьким столиком, и чтобы постоянно кто-то ходил мимо.
   Немного заглушив голод, она достала книгу, и дальнейшее поедание роллов было менее торопливое. Пальцы лежали на страницах, словно впитывали атмосферу книги, чувствуя лёгкую шершавость и запах типографии. Глаза поглощали слово за словом, строчку за строчкой, чувствуя, как слова проникают в мозг, сознание.   
   Она легко научилась отключаться от внешнего мира. Ещё в юности, когда она была уверена в себе. С её внешностью, мир должен был подстраиваться под неё. Тело, не требующее усилий выглядеть потрясающе, вызывало восхищение мужчин, открытую злобу незнакомых женщин и тихую некоторых неуверенных в себе подруг. При всей этой заточености тела её личико вызывало раздвоенное чувства, с одной стороны, словно всю жизнь знал её, с другой, никак не можешь её запомнить. Простая смена причёски меняла её до неузнаваемости. Именно поэтому возникало ощущение, что встречаешься, каждый раз с новой женщиной, а что ещё нужно было мужчине!? А вот содержание её головки мало кто выдерживал. Знания она запихивала внутрь с быстротой езды санок с горы. Наличие длинных ног, тонкой талии и мысли «о чёрт, я засмотрелся на её грудь и пропустил её имя мимо ушей» сильно мешали отношениям с парнями, не устававшие меняться как время суток. Но из всех мужчин, что её окружали, не один не знал, что нужно ей. В студенческие годы её подруги не успевали запоминать имена её парней. Не то, что в школе, когда она первый раз поцеловалась. В седьмом классе, после месяца неуклюжего ухаживания её одноклассника, стоя возле подъезда и теребя на плече лямки своих сумок, они неловко коснулись губами. Напряжение неловкости было столь велико, что прикосновение губ напоминало поцелуй закрываемой двери и дверного проема. Но зато чувство, возникшее внизу живота, сильно её взволновало и заставило всё тело дрожать. Зайдя, домой у неё, было ощущение, что все домашние смотрят на неё и всё понимают по её виду. Она прямо читала в их глазах – ты что целовалась? Ей казалось, что у неё над головой иллюминация и стрелка, указывающая на неё с надписью – ОНА ЦЕЛОВАЛАСЬ. Её лицо горело, но она ничего не могла поделать со своей улыбкой, прячущейся за склонённой к груди головой. Все отчаянно «делали вид», что заняты своими делами, но она чувствовала, что они хихикают в глубине души, и стоит ей отвернуться, они покатятся со смеху. Но этот парень ей действительно нравился. Нравился лишь за то, что не пытался схватить её за колено и залезть под блузку, пока она сама не разрешала. Потому что, никто её не касался. Никто не смел её касаться. Она так решила. Не из-за какого-то ханжества, но и она не хотела быть куклой из секс-шопа. С тех пор как Лида перестала обращать внимание на мужчин, как на мужчин, ей стало много легче с ними общаться. Исчез барьер желания казаться лучше, чем ты есть, доказывать, что она настоящая, не только как женщина, как человек. В общении с ними рано или поздно начинается скольжения по краю секса, и её отношение к нему меняется. Он становится обычным самцом. Он перестаёт быть человеком для неё, превращается в самца, не в состоянии больше удерживать свой интерес в штанах. И так было с каждым. Уходя с головой в отношения, она не замечала, как они остывали, когда понимали, что им не светит полапать её, а она сама почему-то не превращалась в бегающую за ним собачонку. А тут вдруг новое чувство. Просыпаясь, раньше будильника, она, с волнением, первым делом хватала телефон и смотрела, нет ли новых сообщений. Но там всегда было пусто. В этот момент внутри всё сжималось. Почему-то казалось, что он не думает о ней. «Я ему не интересна. Почему я только и думаю, что ему написать, а он даже не утруждает себя ответами?» Потом она старалась найти ему оправдание, что, в конце концов, не сошёлся свет клином на нём и у людей есть своя жизнь. «Но почему, черт побери, я всю свою теперь ненужную жизнь ради него отодвинула на задний план, а он не считает сделать это нужным?» Похоже, это классика, один - любит, другой - позволяет себя любить. Какой идиот это сказал? Хотелось бы на него посмотреть. Долго бы он так продержался? Отдавать всего себя, бросать душу к его ногам, а взамен получать лишь небрежные взгляды? Он не раз говорил, что не утруждает себя поиском девушек, они сами находятся. Одна, даже встала на колено, признаваясь ему в любви. Вот напыщенный выскочка! Почему эмоции и разум всегда врозь? Развернись и уйди. Вычеркни его из телефонной книги и через секунду забудь его имя, как название того африканского зверька, что случайно услышала по Discovery. Счастье переполнявшее, от его существования, вытеснило из него всё плохое, циничное и отвратительное. В душе чувствуешь такой прилив сил! А из кожи на спине, пробиваются, невидимые для других, кроме тебя, крылья. Белые такие, что глаза слепит, и большие. От их появления тело становится легким и пластичным. Если присмотреться их можно увидеть у других, пар, встречающихся совсем недавно. Но со временем, когда чувство угасает или ещё хуже разбивается, крылья темнеют, и перо за пером опадают, как листья осенью. И тело становится вновь тяжёлым, и возвращаются раздражения и плохая погода. Это то, что заставляет многих начать судорожно искать новые отношения, когда чувствуешь, что этот прилив отлынивает. Но это воспоминание дотлело уже через год, когда она сменила очередного парня. С того времени, она никогда не была в одиночестве. Она не утруждала себя хлопотами куда пойти, где провести время, она просто выбирала, среди кучи приглашений. Но со временем она стала замечать, что вскоре осталась одна. Подруги всё реже выбирались из домашних хлопот, и она всё чаще оставалась одна. Не в прямом смысле, но одиночество её заставало даже в полном доме гостей, или в окружении подруг и друзей в кофейне. Пока она не встретила своего будущего мужа. С ним она забыла, что такое скука. Дело не в развлечениях. С ним развлечения стали другие. Она и понятия не имела, что развлечения это не обязательно адреналин и суета, а наоборот, размеренность, покой. С ним они ходили на мастер-классы по рисованию, на гончарный мастер-класс, ходили с рюкзаком в недельный поход в горы. Она наконец-то узнала, что такое по-настоящему твёрдые мышцы. Спорт-зал для них стал вторым домом. Вечером они могли просто завалиться перед телеком с фильмом. Фильмы подбирал только он. Она понятия не имела, что можно выбрать фильм не по душке актёру, а по режиссеру. И фильмы для неё стали совершенно другим. С ним она открыла и музыку. Она услышала такие песни и исполнителей о существовании, которых не знала. И теперь она не понимала, как можно слушать вообще вот тех, «звёзд», что гоняют по телевизору. Она услышала настоящих Звёзд. Они понимали друг друга с полуслова и не могли найти повода, серьёзно поссорится. Так они прожили семнадцать лет, пока она не поняла, что перестала быть той девушкой, шедшей по трупам парней, с разбитыми в дребезги, сердцами. Теперь всё было по-другому, у неё появился шанс, которого не было ни у кого, она могла прожить свою жизнь заново…. Пусть и без него.
   - Простите, позвольте мне присесть? Везде уже занято.
Она оглядела кафе – больше половины столиков стояли пустыми, перевела вопросительно-небрежный взгляд на него.
   - Знаете, что в большинстве случаев девушке хватает трёх секунд, чтобы решить, будет она спать с парнем или нет? Это официальное исследование. – Он стоял возле неё, одна рука в кармане, в другой чашка кофе в бумажном стакане с крышкой. 
  - Да неужели?! И что показывают ваши личные наблюдения? – Она положила ладонь поверх страниц.
  - Процентов 40 говорят, что это так и есть. А процентов 10, что им мало этого времени.
  - А остальные 50?
  - Эти врали. 
  Она улыбнулась и он сел напротив неё.
  - Ложь, к сожалению, постоянно сопровождает отношения. Просто я только, что расстался со своей любовью, а друзья надоели и начнут, кто причитать, кто похлопывать саркастически по плечу. Не хочу никого видеть из знакомых. Вы не подумайте, я не собираюсь ныть. Я не из таких. Просто в одиночестве не хочется быть.
  Подошла девушка-официантка и приняла заказ на чайник зелёного чая с яблоками, много сахара и блинчики с клубничным джемом.
  - Чай после кофе? Зелёный чай с сахаром!? 
Она вскинула брови.
  - Ну да. Я немного непостоянен в желаниях. 
  - Кто пьёт зелёный чай с сахаром? 
Это даже не вопрос был, а скорее укор.
  - Я пью. Так слаще. 
  - Да, но… джем… 
Они оба улыбнулись, словно в этом было что-то интимное и в людном месте это выглядело ещё более возбуждающе.
  - Мало того, у меня ещё контрабанда в кармане - шоколадная конфета. Но думаю, отдам её вам, если она не растает. Что читаете?
Она подняла обложку ему навстречу.
  - Мм, мне он тоже нравится. Читается на одном дыхании. Очень душевные и жизненные романы. 
  - Ну и сколько вы были вместе? С вашей девушкой.
  - Три года. Везде. Дня не проходило в разлуке. Мне нравилось. Думал, будет навязчиво и скучно, но нет. Как с самим собой, одни интересы. Если ей было плохо, я это ощущал на себе практически физически, а она казалось, чувствовала меня. Можно просто быть рядом и молчать. Мне было достаточно. Потом произошло странное событие.
  Странно, но ей не казалось это каким-то нытьём, наоборот, он рассказывал словно о самом ярком приключении в своей жизни. Ей он показался довольно милым.
  - Сейчас вспоминаю, я носился с ней как с ребёнком. Прислушивался ко всем её капризам, был терпелив, не хвастаюсь, но это ведь, правда. На других не заглядывался. 
  - Долго. Значит, всё было серьёзно!?
  - Да. Мне казалось у нас всё хорошо, и тут вдруг нам пришлось расстаться. 
  - И чья инициатива разрыва была?
  - Моя.
  - Странно. Если всё хорошо, если вы её любили, почему расстались? 
  Она закрыла книгу, вынул из неё палец, заложив закладку, и убрала в сторону, придвинув к себе кофе. Ему наконец-то принесли заказ.
  - Боюсь, это было неизбежно. Мы просто перестали понимать друг друга. Вроде, всё как всегда, но что-то не так. Не та плавность, не та лёгкость. А мне так нравилось заботиться о ней. Но всё начало меняться этой зимой. Как я устал от её месячных.
   - Ну, это ведь природа и неизбежно.
   - Да, конечно, но её месячные мне очень уж дорого обходятся.
   - В смысле.   
   - Ну, она оказалась неприспособленна к нашему климату.
   - Не понимаю. Она иностранка что ли? И причём здесь климат?
   - Она азиатка. А климат очень даже причём. Её прокладки не выдерживают. 
   Её недоумённые глаза уставились ему в лицо, с небольшим намёком на «я тебя сейчас пошлю куда подальше».
   - Ну, как мороз, у неё обязательно начинается течка. То в гидраче, то ещё где-нибудь.
   - В гидраче?! Ты вообще о ком говоришь?
   - О своей машине.
   Её взгляд застыл, потом в уголках глаз стали появляться морщинки и она захохотала. Она не могла остановиться. Она хохотала, словно они были вдвоём в кафе. Он тянул кофе, глядя поверх чашки на окружающих. Её лицо порозовело и редкие смешки, она едва сдерживала, пытаясь взять себя в руки.
   - Ну, рассказывай что-нибудь ещё. - Взяв окончательно себя в руки, просила она.
   - Знаешь, какая самая ненавистная фраза для мужчин?
   - Нет. Какая? - Она в ожидании немного вздернула брови.
  - «Расскажи что-нибудь интересное». После этих слов парень понимает, что оттого, что он скажет, будет зависеть, всё, что будет дальше, иногда от этого зависит секс. Но именно от этих слов во рту пересыхает, мысли мгновенно исчезают, память отказывает, и начинается суматошная, сумасбродная борьба внутри головы. И на деле говоришь лишь бы что-то говорить, потому что было «Расскажи что-нибудь интересное». Причём ключевое слово «интересное». 
   - Да, но девушке наплевать на это. Это и покажет, стоит ли он отношений и секса.
   - Понимаешь, может он и не болван, просто немного робеет в присутствии девушки, которая ему нравится, и он боится всё испортить неосторожным словом. 
   - Ну, по тебе не скажешь, что ты из робких. Просто расскажи, чем занимаешься.
   - Хм. Хорошо. Тебе длинную версию или короткую?
   - Давай длинную, если будет скучно я уйду.
  - Ух, ты! Вот это вызов! – Они оба улыбнулись, каждый о своём.- Длинную так длинную. - Он с вызовом сложил пальцы в замок, вывернул кисти, выкинул их вперёд, и надавив, хрустнул костяшками, словно собирался брать вес на штанге. - Знаешь, когда передо мной встал выбор, чем заниматься, я решил пойти по пути детства.
- Кажется, действительно, длинная. – Улыбнулась она. 
- Знаешь, как чтобы определить какой спорт тебе нравится, нужно записаться и пройти через все секции. Я работал помощником машиниста тепловоза, мы таскали грузовые составы. Работа была приятна в том плане, что я посмотрел страну. Природа невероятная. Зимой, когда едешь окруженный стенами высоченных елей усыпанных снегом или осенью, когда вокруг все ярко-жёлтого цвета и отражается в горных озерах, дух захватывает. Но потом кочевой образ жизни мне наскучил. К тому же напарники иногда попадались придурковатые. Представляешь, провести месяц пути в малюсеньком помещении с человеком, с которым не о чём поговорить или наоборот несёт такую чепуху, что дорога, кажется втрое длиннее. Потом я работал высотным мойщиком окон. Неплохая была работёнка. Правда, работаешь семь месяцев через пять. Но в этом был и плюс. Времени свободного много и отдыхать ездил в тёплые страны в холода. А я холод плохо переношу, поэтому это меня радовало. Но в очередную зиму, пока я отдыхал, мне товарищ предложил попробовать в пожарной команде поработать. Он сдавал экзамены и у них был недобор. При нынешней восемь человек на место, это было странно и я конечно согласился. Почему не попробовать. Много времени в спортзале проводил, график отличный, времени свободного много, я перечитал сотни книг. Но как оказалось я не смог работать в команде. Я лез в огонь, не дожидаясь команды или поддержки. Я слишком независимый и когда мной командуют, я не очень хорошо реагирую. Нет, мне нравились ребята, и командир был неплохой, но я чувствовал, что внутри меня каждый раз возникает конфликт, когда на выезде я бы в той или иной ситуации сделал бы так, а команда командира отделения была вразрез с моими дерзкими желаниями лезть в самое пекло. За это получал постоянно от бригадира. Зато, за это время я окончил институт, было время подумать, чего хочу. И, пожалуй, работа в пожарке была самой интересной и приятной. И я понял, что я одиночка.    
  - У тебя что ни работа – приключение и романтика. – Прокомментировала она. Ну и в итоге, чем же ты сейчас занимаешься? Надеюсь, ты не полярный лётчик. И ты немного напоминаешь мне героя книг Ильфа и Петрова, авантюриста.
  - На самом деле это всё довольно стереотипно. Это со стороны кажется, что это романтика, а на самом деле просто пахота. Причём довольно серьёзная. Иногда хочется стать слепым, чтобы видеть сердцем. Стать немым, чтобы научится слышать. И быть безработным, чтобы было куда идти. И я долгое время был в сомнениях. Я никак не мог понять, чего я хочу. И было время, что мне казалось, что я буду все время метаться из стороны в сторону. Пока однажды я не пришёл к моему старому другу. Мы с ним сто лет дружили, а я не знал, что его дед был часовщиком. Причём не простым. А знаешь, как из мультиков или сказок. Мы с другом собирались встретиться, и он попросил зайти к его деду, тот заночевал у него, чтобы поближе к месту встречи быть. Когда я вошёл в квартиру я замер. Тиканье часов заполняло дом. Я сначала даже обалдел, как можно спать при таком шуме, но дед говорит, что не может без этого уснуть. Но самое странное для меня было то, что он мог определить время без всяких часов. Минута в минуту. И не ошибался.
   Мы с ним проболтали часа четыре. В итоге он научил меня всему, что знал о часах. Я проводил в его квартире над каким-нибудь механизмом долгие часы. Сначала было трудновато сосредоточится, казалось, всё тиканье в квартире торопливо подгоняет меня, но чем больше часов я сидел над механизмом, чем больше дней проводил с самыми маленькими инструментами, которые видел в жизни, я стал замечать, как часы в доме стали тикать всё тиши и тише. Всё медленней и медленней. Пока тиканье не стало в унисон с моим сердцем. А когда склоняешься над шестерёнками, маятником  видишь сквозь лупу на глазу, движение внутри часов, которое манит, втягивает, понимаешь, что там, внутри, целый город. Там такая бурлящая жизнь! И я стал замечать, что порой жизни в маленьких вещах больше, чем в больших. 
  И это всё во времена гаджетов! – Он слегка улыбнулся и сделал глоток из чашки.
  - Сейчас я держу часовой магазин. Очень люблю антикварные часы, которые занимают особое место в моей жизни. Так что сейчас я обычный барыга, коллекционирующий старинные часы.
  Но по субботам, вечером, я сижу над часами. Я только с ними.
  Она тихонько улыбалась, слушая его. Касалась пальчиками ручки кружки. Он подливал чай ей и себе. И за какие-то пару часов он стал для неё дороже всех. Она могла привести десяток аргументов, чтобы сказать себе, что ей сейчас не до отношений, но не смогла придумать, ни одного оправдания единственному вопросу, как она будет жить дальше, если больше не увидит его.
   
                ***

  Осколки ночи ссыпаются, ложась пылью по краям обочины субботы. Солнце соскальзывает за горизонт, по скользкому краю, увлекая за собой свет. Уставший вечер, обняв за талию, заботливо провожает до дома. Ночь, шурша полами вуали, усыпанных стразами, крадется на цыпочках, заливая тушью город сверху, шепча слова нежности. Ночь медленно капает битумом на город, разливаясь по тротуарам и стекая по стенам домов, поглощая окно за окном. Тихонько шепча, клавиши пианино и скрипка, играющие так осторожно, словно боясь разбить стеклянную душу. Во всей этой тишине, удары сердца, в груди как выстрелы. Стеклянный ворох звёзд рассыпается струившейся воронкой над городом. Липкая ночь забирается под майку, проводит ноготками по спине, обхватывает сзади, как нежная любовница. Вечер расплетает из клубка желаний томный вечер. Вплетая в свой кашемировый вечерний час минуты из неги. Рассыпает бисером по полу колкости чувств. Словно бусины нанизываются, на коже, искры возбуждения.
  Со временем начали происходить метаморфозы, час в разговоре становится мгновеньем, миг поцелуя становится вечностью. Пять секунд... успеть надышаться, успеть сказать глазами всё. Глаза успеют сказать за семь секунд больше, чем губы за годы. Пусть губы молчат, пусть слеза, скатившаяся к приподнятым уголкам губ, исчезнет в утреннем поцелуе. Он исчезнет. Исчезнет через три секунды созданный тобой образ настоящего. Только для тебя. Ведь его больше никто не видит. И тебе с ним так легко. Всё вокруг превращается в сон, где всё возможно. Стать одним целым. Ведь раньше ты сомневалась, что такое бывает. Но не теперь. Сейчас ты уверенна, уверенна в том, что столько ещё впереди, ты ещё столько сможешь увидеть, почувствовать. Понимаешь, что через секунду, ты сможешь изменить всё и всё, что было до этого, чтобы прийти к этим семи секундам. Девственность вечера нарушается от одного прикосновения губ. Тени, играя на стенах и потолке, плавно двигаются, возбуждая изгибами бёдер и груди. Раскручиваясь, клубок "жажды" сползает по коже, щекоча и волнуя. Бёдра немного подрагивают от нетерпения... ведь уже…. Так мало времени осталось... всего лишь секунда и она может истечь в люб...
 
 
                *** 
 
  Сознание вывело разум из сна, но она не торопилась открыть глаза. Было что-то, что она попыталась понять прежде, чем сон рассеется. Она, конечно, знала, что это за чувство. Она давно его не испытывала, но она хорошо его помнила, это состояние полета, закрыв глаза, ощущаешь его ярче, тело кажется  воздушным, тонким, как косынка на плечах. Его сложно описать, его можно лишь почувствовать, срываясь в пропасть чувства, отдаться течению страсти, томно прикрыв глаза. Рассветным бризом, оранжевым светом нежности, ласкает лицо и тело. В голове, в радужной реке души поднимается волна любви ко всему живому, яркому, светлому.
  Утро, по ленивому, вползало в окно.
  - Доброе утро, милая. - Его голос, сонный, с хрипотцой, соскользнул, лаская ее уши.
  - Доброе, родной.
  - Я скучал по тебе. 
  - Я же была здесь. 
  - Я знаю, но я так боялся уснуть, не хотел тратить время на сон. Хотел наслаждаться каждой минутой рядом с тобой. Ты очень красиво спишь. Глядя на тебя засыпающую, во мне просыпается много чувств. Хочется скользить по твоей коже глазами, втягивать аромат твоей кожи, не пропуская не одного миллиметра, поднимаясь от кончиков пальцев ног, задерживаясь на коленях, бёдрах. Чувствовать, как дрожит твоё тело… живот… грудь… шея… губы… впитывать твой запах,… чтобы он как можно дольше напоминал о тебе, когда тебя нет рядом... жадно уткнуться лицом в твои волосы и, зажмурившись, насладиться тобой. Глядя на тебя... такое острое ощущения... кажется достаточно одного малейшего прикосновения, чтобы перестать контролировать... чтобы желать перестать контролировать себя... твой голос смешивается со звуком клавиш пианино, льющегося из динамиков... ты молчишь... лишь взгляд говорит о многом... бесконечном... глубоком...
  Всё ещё в дремоте он бормотал, словно в бреду:
  - Ты заполнила собой, все мои чувства. Пробудила самые красивые мечты… самые потрясающие вещи… открыла самые потрясающие звуки в этом мире… твой голос… твой смех… твои стоны… Знаешь, у меня есть теория, вечер, перед тем как уснуть самая важная часть дня. Событий много происходит, но вечером мозг сам вычленяет самое важное и с этой мыслью мы уснем. Она формирует следующий день. Мы вместе уже два месяца и не проходило минуты, чтобы я не думал о тебе. Даже когда ты рядом. Учитывая чем, точнее кем заканчивается наш с тобой день, даже когда мы не вместе мы засыпаем с телефоном, говорит о многом. Секс?! Страсть!? Возможно. Отношения!? Не исключено.
  Знаешь, бывают встречи, которые ставят в голове всё на место. До тебя я искал, был и сумасшедшим и равнодушным. Два раза влюблялся на всю жизнь и был бездушным. После этого вечерами душу в осколки разбивал, утром вновь их собирал. Пережил цинизм и щедрость. Раздолбайство и статичность. Было время когда, находясь рядом с одним человеком, думал о другой. Падал, возвышался. Но рядом с тобой у меня чувство, что мои поиски окончены. Я даже стихами заговорил, чувствуешь?!
  …любовь!?
  Я бы сказал да. Возможно, беспечно и скоропалительно, даже нелепо, я до конца не знаю тебя, но мне кажется, я немного знаю себя. Перестал обманывать себя лет пять назад. Не знаю, в голове ещё сумбурно, мысли сложно формировать во что-то ясное, но я и не хочу, чтобы мой разум был до конца ясен, ведь тогда теряется азарт, непредсказуемость. Романтизм это больше сюрпризы. Вся моя жизнь всегда была похожа на перрон, никто не задерживался. Люди приходили, уходили. Лица сменялись. Вагоны то чистые, то поношенные и замусоренные. Я за платформой то ухаживал, то запускал. Ветер пригонял то снег, то листья. Даже небо менялось. Мне всё время казалось, я ждал, когда из поезда выйдет та самая, с которой мне захочется достать свои вещи из камеры хранения и уйти с вокзала и возвращаться с ней сюда только вместе, чтобы поехать отдыхать. Я увидел тебя словно в кино. Стоящую, с чемоданом в руках, стройная, одинокая фигура, немного неясная в дымке пышущего состава, на перроне.   
  Даже если один пункт из упомянутого, правда, уже что-то. Не знаю, куда это всё приведёт, но когда мы вместе мне хорошо и спокойно. Когда тебя нет рядом, я словно загнанный зверь. Пусто без тебя и всё теряет смысл. Дела не радуют успехами, еда не та, день пуст. Он становится постным и безвкусным.
   - …милый…
  Она потянулась к нему губами… 
  - И знаешь, готов поставить все твои деньги, что за то время, что мы встречаемся, ты всё молодеешь и молодеешь. Это не лесть. Это правда. И немного пугающая. 
   Она улыбнулась, издав короткий смешок, опустила глаза, потом просто впилась в его губы поцелуем. 
   Лучи струями уже рассекали утреннюю поверхность воскресенья. Окунув тело в утренний, солнечный свет, расправляешь крылья, навстречу дню. Хлопанье, больших белых, шуршащих, перьями крыльев поднимает пыль вокруг утра, неся день на всех порах. Как ветер щекочет ноги, бесцеремонно забираясь под юбку, так воскресенье, разгоняясь, разогревается к обеду теплом. Она подняла глаза к зеркалу. Она вновь ощутила это. Почувствовала, что за спиной расправились крылья. Что она счастлива. Что она жива. Словно в мир вокруг неё вернулись краски. И не просто вернулись, они стали ярче, сочнее и теплее. Она приложила руку к груди, сердце билось, как  сумасшедшее. 
 
 
                ***
 
  - Алло. Мам, привет. – Она так рада была слышать голос матери. 
В трубке было молчание, тишина. С каждой секундой тишина превращалась в острую мысль, пронзающую голову. Словно из трубки в ухо втыкалась игла, проникая всё глубже.
  - Мам. Что-то случилось. Мам, не молчи же. – Она услышала свой дрожащий голос, переходящий в ор.
  - Знаешь, это началось так внезапно. – Голос мамы был подавлен. - Он так радовался за тебя. После твоего дня рождения, ты так часто стала звонить нам. Он ходил такой счастливый, хоть и видно, что с каждым днём вид его всё более уставший. Эти месяцы такие счастливые были. И он так счастлив был, когда ты сказала, что взяла билеты до нас. Он прям начал готовится. Купил краску, чтобы покрасить твой домик на дереве. Он совсем обветшал. Ты так воодушевлённо рассказывала о том, что купила платье, которое не могла себе позволить раньше. Ты встретила, наконец, того, кто сделал тебя такой счастливой.
  - Мам, ты пугаешь меня…
  - Знаешь, он покрасил твой домик на дереве. Говорит, может, дай бог, там будут играть внуки. Он очень скучал по тебе…
  - Мам…
  - Это началось на следующий день, после твоего дня рождения. Он просил не говорить тебе ничего. Он так радовался, за тебя. У тебя такой был счастливый голос. Он словно таял. Как из морозилки постепенно стекает вода. 
В голове возник образ кукловода. «Мне ничего не нужно взамен. Я получу больше отдавая. В этом мире многие расплачиваются за других. Кто-то этим пользуется без сожаления». 
  Слёзы резали щёки, словно лезвия, вонзаясь в кожу, причиняя жуткую боль. 
«У меня есть плата. Но лично с вас я ничего не возьму». Почему она почувствовала себя сейчас обманутой?
  - Мам, что случилось? – Услышала она свой дрожащий голос.
Мамин голос долго молчал, иногда там слышались заглушающие ладонью порывы рыданья…
  - Папа умер…
 
 
Декабрь 2013г.