Ну, вот и закончена Краснознаменная ордена Ленина Военно- медицинская академия имени С.М.Кирова.
Две маленькие звездочки, примостившись на каждом плече молодого военно-морского врача, являлись пропуском в новый, продолжительный этап жизни. Жизни тяжелой, неизвестной, но очень почетной. Быть защитником Родины!
Короткий отпуск и поезд мчит меня на юг, в сердце Черноморского флота – Севастополь
.
Желание быть героем-подводником не увенчалось успехом. Все хотят быть героями! Все хотят быть подводниками! Но лодок не хватает. Я становлюсь надводником и направляюсь на должность начальника медицинской службы БПК (большого противолодочного корабля) «Сообразительный», который стоит в ремонте в городе корабелов, Николаеве.
Приняв должность, я месяц «катался, как сыр в масле». Ем, сплю, пью, что-то делаю и командование меня будто не замечало.
Флотская жизнь имеет свои особенности и законы. Здесь нет окон, потолков, лестниц и порогов, так привычных для обывателя, зато есть иллюминаторы, подлолоки, трапы и комингсы. И таких вот премудрых слов, введенных еще Петром I – тысяча. Этого, конечно, не дает медицинское образование, этому уже учит флотская жизнь.
Врач, закончивший столь престижный ВУЗ, может все, начиная от подшивания свиной печени и замены мозгов от примата к homo sapiens и кончая выдавливанием прыщей.
Как выясняется, тут такого и не требуется. А начинать нужно с элементарного, - с обучения хождению по кораблю, где комингсы (пороги) высоки и ты, по началу, сбиваешь свои голени до кости, пару-тройку раз до искр ударяешься головой о проемы в тамбурах. И наконец, привыкаешь пригибать голову и поднимать ноги.
На флоте свой лексикон. Здесь нет дебильного армейского чинопочитания, здесь люди просто уважают друг друга. Это не касается ни коем образом лейтенантов. Эти особи находятся еще в стадии своего развития.
Тут очень редко офицеры обращаются друг к другу по званию (исключение составляют, естественно, политработники, у них это один из не утраченных рудиментов, ну да не о них речь сегодня), а только по должности или по имени отчеству.
На флоте любима нецензурная брань. Но ругаются как-то по- доброму, с какой-то, что ли, иронией.
И уклад жизни особый.
Все это, естественно, накладывает отпечаток на специфику жизни, совместной жизни, которая рассчитана на 7-12 минут боя. А потом, не спуская флага и открыв кингстоны, корабль тонет со всем экипажем.
И форма морская заставляет быть красивым, ухоженным и, обязательно, культурным.
Флотские офицеры очень и очень эрудированные люди, имеющие свое высокое понятие о чести, о долге и качестве, выполняемой ими работы.
Сделал плохо – плохо всем, а то и гибель.
Кают-компания на корабле, это не только помещение для приема пищи и проведения офицерских собраний. Именно здесь формируется коллектив, складываются первоначальные взаимоотношения, которые затем поддерживаются и сохраняются до тех пор, пока корабль не идет на слом.
Старший в кают-компании – старший помощник. От него, собственно говоря, и зависит атмосфера, царящая в офицерском коллективе, складываются взаимоотношения в нем.
Безусловно, что привилегией здесь пользуются те, у кого на погонах больше звезд. Они тут потенциальные лидеры. И все же: выполнение общего дела, на ограниченном корпусом корабля пространстве, делает коллектив единомышленным. Посему грань между различными категориями, начиная от матроса и кончая командиром, не велика. Здесь от каждого, от выполнения им своих служебных обязанностей, зависит жизнь корабля и всего экипажа в целом.
За приемом пищи в кают-компании всегда организованно шумно. В это время о службе, обычно, не говорят. Идет пустой разговор с обязательным подтруниванием молодых офицеров, которые еще не обладают правом голоса.
Я сижу тихо и впитываю в себя, вместе с пищей, все, что происходит вокруг.
Обычно «пожилые» офицеры, после принятия на грудь закуски, обращаются к вестовому, - Вестовой! Мне первое с «маслом» принеси. Так на флоте именуется кусок мяса с костью.
Слово «масол» мне не очень понравилось. И я решил ввести новый сленг по этому поводу, - Вестовой! Мне тоже завтра принеси первое с костью.
- Хорошо, товарищ лейтенант. Обед шел своим чередом.
Забрав у меня тарелку из-под салата, вестовой подошел к окну раздачи пищи и сказал, - Доктору первое положи.
Раздался дикий хохот.
Я посмотрел в сторону вестового. Он нес тарелку борща, в которой лежало огромных размеров ребро без единого кусочка мяса.
- Ты что принес? – меня коробило от негодования и унижения.
- Вы же сами, товарищ лейтенант, вчера просили принести первое с костью. Я принес.
Ну что можно было ответить? Нововведение не прошло.
Как я уже упоминал, уклад жизни здесь тоже особый.
Прибывший на корабль офицер или мичман обязан «прописаться». Прошло недели две моей службы.
Вдруг, среди ночи, когда защитник мирно спал, с шумом открылась дверь каюты и пьяный командир БЧ-4 (связи) Юра Андреев бесцеремонно расталкивает меня,- Лейтенант! Вставай!
- Сейчас буду бить, - мелькнула первая мысль. - За что?
- Ты думаешь прописываться?
- Да, - говорю я, смутно соображая, как это делается.
- Так, давай, «прописывайся»!
- Как! Ведь сейчас ночь! Паспортный отдел закрыт! Он ухмыляется,- У тебя «шило» есть?
- Нет.
- Одевайся!
Я покорно спускаюсь и натягиваю форму.
- Пошли.
- Точно будут бить, - не покидает меня эта мысль, и покорно следую за капитан-лейтенантом.
Мы идем по коридору и входим в каюту начальника РТС (радио - технической службы). А там – дым коромыслом, и в полном и в переносном смысле этого слова. Стол завален яствами и окурками. Над всем этим возвышается трехлитровая банка спирта.
Все присутствующие офицеры, а их человек семь, уже достаточно пьяные.
- Вот, привел доктора, не хочет «прописываться».
- Я хочу, но как? – голос испуганно дрожит. Раздается пьяный смех, оживление.
- А очень просто. Накрываешь стол и приглашаешь офицеров.
- Но у меня нет спирта.
- А это нас меньше всего волнует. Покупай водку.
- А как же я ее пронесу через КПП завода?
- А вот это нас совсем не е…т. Садись к столу.
- Да я не пью.
- Садись, если приглашают.
Я сажусь. Мне наливают в стакан спирт, слегка разбавив его водой, я пью.
- Ну, будем считать, что ты «прописался».
- А в Гвардию ты собираешься вступать?
БПК «Сообразительный» был Гвардейским кораблем, названный в честь своего предка, который во время Великой Отечественной войны прославил себя подвигами и не имел при этом ни одного убитого на борту.
- А как? – снова лепечу я.
- А точно так же.
Мне снова наливают стакан.
Слава Гриднев скручивает со своего кителя Гвардейский знак и погружает его в, помутневший от воды, спирт.
Я пью. И тут же этот знак красуется на моей груди.
Так я становлюсь полноправным членом экипажа и принят в Гвардию.
А водку я все-таки пронес через КПП. И стол накрыл. Но это была просто пьянка.
Прошел месяц моей тихой, спокойной райской службы. Командир корабля Жилин Александр Васильевич, офицер крученный, деловой, как бы между прочим говорит мне,
- Доктор! Представьте-ка мне амбулаторию к смотру.
А во всяком флотском мероприятии есть свой ритуал, узаконенный Уставом, различными наставлениями и руководствами.
В амбулатории сделана приборка, все расставлено и уложено, и я браво докладываю,
- Товарищ командир! Амбулатория к смотру готова.
Командир спускается и идет на мое заведование. Открывает дверь и, ни слова не говоря, закрывает ее и уходит.
Я ничего не понимаю. Бегу к служивым.
- А ты двери шкафов открыл, ящики выдвинул?
- Нет.
И вот вторая попытка.
Все чисто, выдвинуто, уложено. Снова доклад. Командир входит в амбулаторию.
- Товарищ командир! Амбулатория к осмотру готова!
Поверхностный осмотр глазами, целенаправленный подход к ящику с иммобилизованными шинами. За ними пыль. И снова молчаливый уход.
Здесь уже становится не по себе.
И снова протирка каждой шхеры, каждого уголочка. Ну, вроде все. От блеска чистоты рябит в глазах.
И снова доклад.
И снова, ничего не говоря, командир идет в амбулаторию. Тут уже хочется писать в штаны.
- Красножок, - обращается командир к моему санинструктору, - выдвини нижний ящик.
- Он выдвинут, товарищ командир.
- Я сказал, полностью выдвини его.
Ящик покидает свое родное место. А под ним, Боже, чего там только нет.
Мне уже хочется не только писать, но и какать. И снова молчаливый уход.
Три дня все вынималось (я даже и не предполагал, сколько в этом
маленьком помещении может быть укромных мест), мылось, выбрасывалось.
Четвертый подход.
Я поднимаюсь в каюту командира. Он лежит на койке.
В моем голосе слышна дрожь и на глазах наворачиваются слезы.
- Доктор! Ты понял что-нибудь?
- Так точно, товарищ командир!
- Ну иди, занимайся.
- А вы когда придете?
- Будет время, приду.
Больше он в амбулаторию не приходил.
Это был первый урок привития мне добросовестного подхода к своему делу. Наверное он дал больше, нежели если бы на меня кричали и применяли какие-то другие, предусмотренные для этих целей Уставом, санкции.