На этот раз здесь выложена работа не моя, а безвременно покинувшего нас 11 июня 1936-го года основоположника уймы жанров и автора великих произведений о прошлом, Роберта Ирвина Говарда. Это у него куда как более известный Джон Р. Р. Толкин украл практически все свои идеи и затмил его самого. Но я решил сию несправедливость исправить, ибо слава превыше денег и прочего быта. Читайте о том, кто был прообразом царя Кулла, а в итоге - и более известного Конана, об Ам-ре из племени Та-ан!
Отрывки «Ам-ра из племени та-ан»
Нижеследующие два стихотворения и три прозаических текста были обнаружены в бумагах Говарда в 1966 году. Они представляют собой весь корпус материалов об «Ам-ре из племени Та-ан», датируемый несколькими годами ранее самого первого рассказа о Кулле. О значении этих текстов и об их влиянии на цикл, посвященный Куллу, рассказывается в эссе «Сотворение Атлантиды», приводимом в настоящем томе.
Летнее утро.
Ам-ра стоял на вершине горы
На рассвете летнего дня.
В небесах растворялись ночные огни,
А восток занимался багряной каймой,
Отсветом дневного огня.
Ам-ра из племени Та-ан.
В пещере Та-анов, на солнечном склоне,
На свет родила его мать.
Жрецы объявили, его вне закона,
А люди забыли, как звать.
Отчаянный Ам-ра, могучий охотник!
Он смел и силен, точно лев!
А в беге он скор, как олень быстролетный!
Немыслимый путь одолев,
Страну полосатого тигра измерил И вымолвил: «Это — мое!»
При нем его лук, и кремнёвые стрелы,
И с острой головкой копье.
Он встретил оленя, бизона он встретил, Медведя и диких коней,
И мамонтов бурых в степи заприметил В прекрасной и новой стране.
Когда же сошелся он с тиг ром свирепым, От ужаса лес задрожал…
Но Ам-ра, копье свое стиснув покрепче, «Вот это охота!» — сказал.
На зябком рассвете сразил он бизона, Оленя добыл по жаре,
И дикая лошадь не вынесла гона, Пещерный медведь присмирел.
Но Ам-ра не выгнал его из жилища!
Он жил, и свободен, и дик,
Как волк, что в лесу промышляет и рыщет И спать взаперти не привык.
Великий закон соблюдался им свято:
Коль сыт — так не тронь никого!
Лесному зверью доводился он братом,
И те понимали его.
Олени ему рассказали про тигра, Который, играя, их рвал,
И Ам-ра за эти жестокие игры Его уложил наповал!
А дома для Гаура был он примером. Мальчишка с та-анских лугов
За Ам-рой ходил на опасного зверя И в бой против лютых врагов.
Но выслали Ам-ру, и чешутся руки —
«Не больно-то радуйся, жрец!»
Копьем отплатив за изгнанника-друга,
В бега устремился юнец.
Он долго шагал по остывшему следу,
Тоской и любовью ведом,
Пока наконец не.достиг, не разведал,
Где Ам-ра обрел себе дом…
Но в землях, дотоле не знавших изъяна,
Настали нелегкие дни:
Явился народец сынов обезьяны Загаживать чистый родник!
Зверье от пришельцев не ведало спасу…
Они завалили коня И рвали зубами кровавое мясо,
Поскольку не знали огня.
Нечистые духом, нелепые телом,
Людьми называясь едва,
Они лишь на слабых охотились смело,
Боясь и медведя, и льва.
Корявые копья несли они в лапах,
Не зная ни лука, ни стрел…
Вернувшийся Ам-ра почувствовал запах.
Потом — непотребство узрел.
Он кутался в свежую, шкуру медведя,
Он отдыха ждал за труды…
Пришельцы лишили его и обеда,
И даже прохладной воды!
Затоптан, задушен родник благодатный, Питавший стоянку мою!
Откуда пришли — убирайтесь обратно!
Не место вам в этом краю!
Сказ об Ам-ре.
Когда в стране пещерных людей дни делаются короткими, а темные ночи, наоборот, удлиняются; когда холмы и долины кутает снег, так что делается возможно перейти по льду реку Сладкой Воды — в это время люди пещер часто собираются у костра старого Гаура, чтобы послушать легенды и притчи старика, и его басни о своей юности. Гаур сведущ и умудрен, и никто лучше него не разбирался в тайнах охотничьего искусства. Стены его пещеры завешены шкурами лосей и медведей, тигров и львов — и каждая тщательно выделана для долговечности и красоты. Опираясь на камень стен, высились могучие рога болотного лося, буйвола и мускусного быка, бивни носорога и мамонта, клыки моржей. Кость блистала замечательной полировкой, на ней виднелась искусная резьба — сцены любви, войны и охоты. Ибо Гаур был ловок с любым инструментом, и под его руками изображения рождались словно сами собой. А еще Гаур прекрасно понимал науку войны. По стенам пещеры висело отличной работы оружие — добыча, взятая в боях, когда юноша Гаур ходил воевать с черными племенами и народами моря, с волосатыми обезьянолюдьми и Сынами Орла. Найдется ли что-нибудь, чего бы не знал или не умел Гаур?
Неоконченный и безымянный отрывок.
Страна неповторимой дикой красы, край могучих деревьев и великих рек, густых душных джунглей и бескрайних, беспредельных прерий, грозно вздымающихся горных хребтов и сырых, угрюмых, источающих лихорадку болот, окутанных туманом саванн и широких озер, Земля ласкового лета и жестокой, беспощадной зимы. Страна красоты и ужаса. Родина диких зверей и еще более диких людей. Что за животные бродили в горах, по равнинам и джунглям! Сквозь ночную тьму крался рыжевато-бурый На-го-са-на, Ужас, Бродящий в Ночи, и Са-го- на — свирепый саблезуб. На равнинах, в кустарниках по краю саванн, можно было заметить гигантскую тушу Га-со-го, мамонта, Ходячей Горы. В саванне и джунглях Го-ла-Ха, Тварь с Рогом на Носу, бился за первенство с А-го-нан, Рыжим, круторогим чудовищем из минувшей эпохи. В болотах и темной глубине джунглей таились Ползучие. Носители Сжигающей Смерти. А по болотам и в самом сердце саванны царствовали Э-хаг-дон, жуткие пережитки древних времен — динозавры.
Вот в таком краю обитало мoe племя — Та-аны.
По равнинам, широко разливаясь в низовьях, проложила себе русло великая река Синей Воды. Южный берег её украшали высокие скалы. Они отвесно росли из земли в нескольких ярдах от берега, и без того крутого За округлыми макушками утесов начинался крутой спуск на равнины, обрывавшийся двадцатифутовой кручей. А в той стороне скальной гряды, что-выходила на реку, виднелись устья, пещер, расположенные в три яруса, одни над другими. Здесь-то и жило племя та-анов, общим числом около ста пятидесяти человек. Понятно, большую часть составляли женщины и ребятня, но и а-га-наев — мужчин-воинов — насчитывалось никак не меньше семидесяти пяти.
Эх, что за жизнь они там вели! Все их существование было сплошной битвой. С рождения и до смерти человек ощущал дыхание страха. Ибо в те дни человек был слаб и беспомощен, и с утра до вечера страх крался за ним по пятам, а ночью укладывался рядом. И даже во сне страх не оставлял человека, лишая отдыха и беспрестанно вторгаясь в сновидения. Посреди ночи люди вскакивали в холодном поту, нашаривая примитивное оружие… Ибо наяву в мыслях человека господствовал страх, и он же заполнял собой его сны. В те ранние времена человек проживал свою жизнь ощупью и ползком, крадучись, не забывая об осторожности, постоянно готовый удирать без оглядки —.либо драться, как загнанная в угол крыса. Дни, проводимые в бдительной боязни, и беспокойные ночи, полные кошмаров! Кошмаров, сквозь которые полновластно шествовал страх! Так проходила жизнь человека, а потом наступал неизбежный момент, когда он делал ошибку. Вовремя не замеченное шевеление в высокой траве, в густых кустах, в кронах над головой — стремительный бросок тяжелого тела — миг жуткой агонии и не-выносимого страха — а потом лишь хруст костей, перемалываемых мощными челюстями… Или — струящееся движение по земле и молниеносный удар змеи. Или — шум падающего дерева, резкий треск, предваряющий падение оторвавшейся ветви… Все это были вестники смерти. Насильственной и внезапной…
Если бы не страх — чудо как хороша была бы земля та-анов, по крайней мере, ласковым летом. Деревья отягощали плоды, Вот в таком краю обитало мoe племя — та-аны.
По равнинам, широко разливаясь в низовьях, проложила себе русло великая река Синей Воды. Южный берег её украшали высокие скалы. Они отвесно росли из земли в нескольких ярдах от берега, и без того крутого за округлыми макушками утесов начинался крутой спуск на равнины, обрывавшийся двадцатифутовой кручей. А в той стороне скальной гряды, что-выходила на реку, виднелись устья, пещер, расположенные в три яруса, одни над другими. Здесь-то и жило племя та-анов, общим числом около ста пятидесяти человек. Понятно, большую часть составляли женщины и ребятня, но и а-га-наев — мужчин-воинов — насчитывалось никак не меньше семидесяти пяти.
Эх, что за жизнь они там вели!.. Все их существование было сплошной битвой.
С рождения и до смерти человек ощущал дыхание страха. Ибо в те дни человек был слаб и беспомощен, и с утра до вечера страх крался за ним по пятам, а ночью укладывался рядом. И даже во сне страх не оставлял человека, лишая отдыха и беспрестанно вторгаясь в сновидения. Посреди ночи люди вскакивали в холодном поту, нашаривая примитивное оружие… Ибо наяву в мыслях человека господствовал страх, и он же заполнял собой его сны. В те ранние времена человек проживал свою жизнь ощупью и ползком, крадучись, не забывая об осторожности, постоянно готовый удирать без оглядки —.либо драться, как загнанная в угол крыса. Дни, проводимые в бдительной боязни, и беспокойные ночи, полные кошмаров! Кошмаров, сквозь которые полновластно шествовал страх! Так проходила жизнь человека, а потом наступал неизбежный момент, когда он делал ошибку. Вовремя не замеченное шевеление в высокой траве, в густых кустах, в кронах над головой — стремительный бросок тяжелого тела — миг жуткой агонии и не-выносимого страха — а потом лишь хруст костей, перемалываемых мощными челюстями… Или — струящееся движение по земле и молниеносный удар змеи. Или — шум падающего дерева, резкий треск, предваряющий падение оторвавшейся ветви… Все это были вестники смерти. Насильственной и внезапной…
Если бы не страх — чудо как хороша была бы земля Та-анов, по крайней мере, ласковым летом. Деревья отягощали плоды, а по краю болот в изобилии зрела дикая голубика. В реках и ручьях было полно Со-га, рыбы, и люди племени мастерили удочки из острых костей, привязанных к прутьям полосками сыромятной кожи или длинными волокнами растений. Ба-а, олень, и О-ха, Быстрый, бесчисленными стадами заполняли равнину, а по лесу бродили огромные гурты Го-ун — Бормочущих. Хищники объедались мясом травоядных животных и редко набрасывались на людей. Пировали и люди, добывая копытных — бесчисленных, нежных и жирных, откормившихся на сочных травах и листьях. От сытости и довольства они утрачивали опаску, так что охотиться было легко. Люди племени убивали их во множестве, и все мясо, которое не съедалось прямо на месте, разрезалось на длинные полосы и вялилось на зиму у пещерных костров. Зелень подлеска и высоких деревьев радовала глаз. Холмы и горные кряжи покрывал изумрудный ковер, смягчавший грубые каменные морщины…
Безымянный и неполный отрывок.
Решено.
Я двинулся вперед по горной тропе, делая вид, будто охочусь, и с радостью подметил, что она последовала за мной. Когда я добрался до вполне отдаленного и скалистого участка холма, я обошел крупный валун, сделал петлю и затаился в ожидании — не без некоторого злорадства. А-лала оказалась лицом к лицу со мной прежде, чем догадалась о моем присутствии здесь. Я схватил ее за оба запястья и некоторое время тащил вперед по тропе. От изумления она не сразу сообразила, что к чему, но потом пришла в себя и принялась драться, точно маленький демон.
Конечно, я с легкостью ее одолел, так что вскоре она прекратила борьбу и лишь обжигала меня яростным взглядом. Я улыбался.
— Ты зверь! — наконец подала она голос. — Пусти!
Я решил ее подразнить.
— А ты Зукор-На, маленькая дикая, кошка.
Она неистово топнула ножкой и вспыхнула:
— Не смей обзываться!
Я рассмеялся и повел взглядом по сторонам, но того, что я искал, поблизости не нашлось.
Что ты теперь со мной сделаешь? — спросила она, и в ее голосе был различим страх.
Я ответил: То, что мне давно уже следовало бы сделать. Отшлепаю хорошенько!
— Не смей! — завизжала она. — Не смей меня шлепать!
— А ты пообещаешь оставить меня в покое? — спросил я, надеясь, что хоть теперь она скажет «да».
— Нет! — сказала она, надув губы, точно избалованное дитя.
Вот так и получилось, что, невзирая на ее крики и борьбу, я сунул А-лалу себе под мышку и двинулся дальше вверх по тропе. Я был весьма недоволен собой, но решимости не утратил.
Добравшись туда, где у тропы густо росли кусты, я остановился и поставил девушку наземь. Зажав в одной ладони оба ее запястья, свободной рукой я сорвал несколько длинных прутьев. Внутреннее чувство подсказывало мне, что я унижу себя этим деянием и прежнее самоуважение никогда больше не вернется ко мне, но, что поделаешь, — начатое дело нужно довести до конца. Битье женщин было не в обычае у племен Маг-нара, хотя и случалось время от времени. Что до меня, я всегда с отвращением думал о том, чтобы поднять руку на женщину. А вот отшлепать зарвавщегося малолетку, невзирая на возраст и пол, — дело святое. Поэтому я решил про себя считать А-лалу всего лишь не в меру расшалившимся ребенком. К тому же она так усердно напрашивалась…
Она следила за мной, прекратив отбиваться, пока я не собрал прутья в пучок и не притянул А-лалу поближе к себе. Вот тут она дала мне бой, да с такой отчаянной решимостью, что я аж удивился. но, конечно, вырваться было ей не по силенкам.
— Ты, тварь! — выдохнула она. — Пороть женщину!..
Я рассмеялся.
— Женщину? Кто тут говорит о женщинах? Я намерен задать нахлобучку надоедливой девчонке… Ее личико при этих словах вспыхнуло такой бешеной яростью, что я даже чуть отшатнулся. Глаза у нее попросту горели, а хорошенький ротик ощерился по-настоящему зверски. Кто бы мог подумать, что маленькая А-лала на-такое способна! Какой-то миг она смотрела на меня так, словно собиралась съесть живьем, но потом внезапно отвернулась, насколько позволяла ей моя хватка, — мол, делай что хочешь, век бы тебя не видать. Окончательно перестав что-либо понимать — да кто их, этих девок, вообще способен понять? — я повернул ее к себе, и взгляд, полный укора, совершенно сбил меня с толку. Теперь уже мне сделалось трудно смотреть ей в глаза. И это при том, что мы оба знали — уж кто-кто, а она хорошей порки заслуживала. Отчего же под взглядом этих глаз я почувствовал себя так, словно собирался убить невинного младенчика?
Я вообще-то ждал, что сейчас она снова начнет драться, но ее поведение изменилось напрочь. Она стояла с самым смиренным и беспомощным видом, и на меня это действовало куда сильнее, чем крик и борьба.
— Ну пожалуйста, Ам-ра, не бей меня, — всхлипнула она, робко пытаясь высвободить ручонки.
Оставив и эти жалкие попытки, она взмолилась: Пожалуйста, не бей! Не срами меня уж так-то…
Моя уверенность поколебалась…
— Ам-ра, — устало пообещала она, — если отлупишь меня, я тебя на всю жизнь возненавижу…
Вот такая угроза, глупая и смешная. Понять бы еще, отчего мне вдруг стало стыдно?
Окончательно обозлившись и на нее, и на себя — за то, что позволил на ровном месте сбить себя с толку, — я грубо развернул ее и занес розги. Сколько шума вокруг самого обычного наказания малявки, едва вышедшей из детского возраста! Можете сколько угодно меня осуждать, только не забывайте — я жил в первобытную эпоху. Мы не так давно вышли из мира зверей, и многое из того, что пришло бы в ужас жителей цивилизованных времен, для нас было в порядке вещей.
И все-таки, глядя на эту девчонку, беспомощную в моей хватке, я отчетливо понял, что так и не сумею хлестнуть это съежившееся тоненькое тело. Я зарычал, досадуя на собственное слабодушие, и отшвырнул прутья.
— Не стану я пороть тебя, девочка, — проговорил я как можно мягче, и А-лала открыла глаза, которые, когда я замахнулся, крепко зажмурила.
Вновь попытавшись высвободиться, Она попросила:
— Ну так отпусти меня…
— Не так быстро, — сказал я ей. — Расскажи для начала, с чего это ты взялась надо мной издеваться? Я что, чем-нибудь обидел тебя?
Она с негодованием ответила:
— Обидел, да еще как!
Я спросил в полнейшем недоумении: «Во имя Белого Волка — что я тебе сделал?»
Она повесила головку и некоторое время молчала. А потом вдруг заговорила до того быстро и страстно, что до меня даже не сразу дошел смысл ее слов. Ты никогда не обращал на меня внимания! — горячилась она. — Ты шел своей дорогой и вовсе не замечал, что я тоже на этом свете живу! Ты проводил все время с…
Далее текст прерван, но слава и заслуги Роберта - нет! Вечная ему память!