Рыжая

   – Сынок, просыпайся, – послышался мамин голос, – уже подъезжаем.
   И, правда, поднявшись с заднего сидения старенькой японской иномарки, я увидел знакомый поворот. На въезде нас встречали местная свалка и кладбище, разделенные дорогой. Дальше с небольшой высоты открывался неплохой вид на обшарпанные одноэтажные дома, где дым из банных труб давал понять, что это не забытое богом место. Одни деревянные постройки посерели, заросли крапивой и репейником, другие превратились в труху и доживали последние годы.
   Я протер сонные глаза и увидел избитую местной детворой табличку, на которой красовалась еле читаемая надпись – «Первомайский».
   Еще двадцать лет назад день и ночь в поселке срубали и перерабатывали огромные гектары лесного массива. Мой дед, работавший тогда в лесничестве, частенько катал меня на гусеничном тракторе и учил жизни, но чаще матерным словам. Сейчас лесная добыча пришла в упадок, краны и тракторы распилены, разворованы и сданы в металлолом. Сейчас остались всего два магазина, пекарня, пару водяных колонок, местный танцевальный клуб, бабка самогонщица, несколько сотен местных жителей. К местным на выходные, отпуска и каникулы приезжают родственники, что немного оживляет деревню.
   Дальше показался высыхающий и заросший пруд. Когда-то он был совсем не такой: мы купались здесь под лучами сибирского солнца, отгоняли мошкару и слепней горящими шинами.
   Первый поцелуй, первая крепкая дружба и первая выпитая стопка... Не-возможно вспомнить, сколько всего произошло тут в первый раз. Прекрасное было время, когда я с каждым приездом сюда становился взрослее. Когда я поступил в кадетский корпус, мои увлечения и взгляды на жизнь изменились, и перспектива летних каникул в пустеющей пьяной деревне вдали от цивилизации приводила меня в ужас. Разве что встреча с родственниками, друзьями детства, баня и шашлык могли заставить меня приехать в это место, но не дольше, чем на два дня. Хотя была еще одна замечательная вещь, которая привносила в душу бесконечное спокойствие, – Тайга.
Сибирская тайга – не просто огромный лесной массив, это богатейшая самостоятельная экосистема со своими опасностями и тайнами, которая забрала многих людей, попытавшихся ее покорить. Бывало, жарким июльским днем заберешься на крышу дедовского гаража в тень черемухи, и грязными от детских забав руками начинаешь жадно поглощать черные плоды дерева. Со звуком выплевывая косточки, смотришь на верхушки таежных сосен, и в глазах так приятно рябит от этого бесконечного лесного ковра. Солнце на улице печет с такой силой, что в поселке ни одной души и единого звука: никто не берется за работу и ждет четырех часов вечера, когда солнце начнёт ослабевать свои жаркие объятия. Вся живность в это время предпочитает отлеживаться в тени. Старики, сидя на кухне, треплются или смотрят телевизор, и только в нагретых прудах теплится настоящая жизнь.
   Я с интересом наблюдаю, как с каждым годом силами стариков и их детей прогресс все больше и больше проникает в эти стены: пластиковые окна; на стенах обои, заменившие побеленные известью стены; красивый шкаф, сменивший некогда популярную, но уже потерявшую прежнюю красоту югославскую стенку; то же самое происходит с одеждой, коврами, телефонами, спутниковыми антеннами, электроникой. В общем, было за что не только любить, но и ненавидеть это место: пережитки совка, нежелание жить лучше, бессмысленный хозяйственный труд, старивший мою семью раньше времени, алкоголь, жадность. Больше беспокоит тот факт, что таких деревень во всем нашем крае тысячи, люди живут бессмысленной общей надеждой, которая неизвестно кем и когда была им подарена. Крепостные выдуманного помещика. Тут в порядке вещей вырезать святые образа из календарей, в пьяном угаре взымать к ним, а потом зарезать соседа. Безделье и нищета – бич деревень.
   Мы въехали на улицу моего детства, и сердце приятно екнуло при виде домов, мимо которых мы проезжали, они будили во мне воспоминания: тут старая бабушка исполняла все мои гастрономические желания, в этих домах жили прекрасные девочки, которых жизнь повела по наклонной, тут жила прекрасная большая семья, которая давно уехала отсюда и лишь изредка навещает этот дом. А это наш дом…он был зеленым. Несмотря на то, что его цвет изменялся, во всех воспоминаниях наш дом представляется мне именно таким. Палисадник, ворота, рядом лавочка, на которой сидела рыжая кошка и облизывала лапы – чудесное создание, она раньше тут не жила. Когда мама заглушила машину, первым делом я вышел и направился к кошке, забыв о стариках, которых не видел полгода, забыв о сумках.
   Рыжая кошка надменно посмотрела на приближающегося меня и оторвала лапу от языка, словно я помешал важному делу. Но после того, как я прикоснулся к ней, вся она послушно поддалась и повторяла контур движения моих рук, а громкое мурлыканье и поднятый хвост заглушили мои первые переживания.
   – Ваня, может все-таки поможешь, – крикнула мама.
   В это время знакомый металлический звук дал понять, что калитка ворот открылась – вышли бабушка и дедушка.
   Дед был всегда красив и весел, в семье он был добытчиком, строителем и защитником, но главой – никогда, все организационные и управленческие вопросы решала бабушка. Сложно сказать, что между ними была гармония и они дополняли друг друга, однако они как-то смогли прожить много лет вместе и воспитать пятерых детей. В деревне их считали разумными, хозяйственными и воспитанными жителями. Бабушка всегда была настолько целеустремленна, что порой эта целеустремленность доходила до деспотичности по отношению к близким. Наверное, за это следует сказать ей спасибо, потому что в итоге всем от этого было только лучше. Дедушка был добр, вежлив, игрив, часто рассказывал истории, особенно, когда выпьет. Но последнее время его сердце часто болело, и за год старик сильно ослабел, поседел, на лице увеличились морщинистые борозды.
   После теплых приветствий, шуток, переноса вещей, легкого перекуса, мы начали готовиться к настоящему деревенскому ужину.
   Первым делом нужно растопить баню, хорошо так, градусов под сто. Летом неплохо бы сходить за дом и нарвать свежих березовых веников. Конечно, надо не забыть замариновать мясо, разжечь мангал, нарвать огородной зелени, достать соленья, сварить картошки и желательно молодой, напоследок встретить еще нескольких родственников и под веселые разговоры и музыку сесть за стол в летней беседке.
Пока все готовилось, я отлеживался в прохладном доме. Какое счастье иметь место, в котором все ниточки маленьких судеб соединяются в нечто большее, объединенное невидимой силой под названием семья. Это место, в котором ты начинаешь свою жизнь, получаешь воспитание, поддержку, знания.
   Все было важно в этом поселке: каждая улица, каждый дом, каждый житель. Все это веяло заботой и единением. Невольно начинаешь любить эти земляные ухабистые дороги, заросшие овраги, сельскую одежду, ливни, посиделки с молодежью у костра или сельского клуба.
   Неожиданно ко мне на постель кто-то запрыгнул. Меня это слегка напугало. Бабушка очень не любила животных в доме и если бы увидела меня с кошкой, то ворчания и добрых ругательств было бы не избежать, а бедное животное, взятое за шиворот, на несколько метров улетело бы через крыльцо.
   – Привет, красавица, не боишься?
   Она медленно и грациозно подошла ко мне, легла у меня под боком, свернулась в клубочек, закрыла глаза и еле слышно замурчала. Я положил на нее руку, и мы вместе задремали.
   К восьми часам вечера яркие оттенки былого дня медленно угасали с уходившим солнцем, что давало волю фонарям, комарам и стрекочущим кузнечикам. Конечно, кузнечики ни сверчки и ни цикады, но ночные звуки Сибири я помню отчетливее всего. Если забраться повыше, то можно увидеть, как под включенными фонарями вдоль дорог и домов поселка жгли костры, дымили бани, и горели окна, где-то проезжали машины, а вдалеке утихал проезжающий Урал или Днепр.
   Сквозь сон я услышал на улице свое имя и начал одеваться. И совсем скоро я и рыжая кошка появились на крыльце.
   – Хорош с ней нянчиться уже, вот приучишь и не уйдет потом, а нам мучайся, – проворчала проходящая в беседку бабушка, держа в руках мытый лук.
   Мы увязались за ней.
   – Это чужая кошка? – спросил я.
   – Да повадилась уже какой день на лавочке сидеть около дома, а ты ей волю дал.
   – Ты такая забавная, когда ворчишь, – приобнял я ее, – не злись.
   Мы посмеялись, я помог украсить стол и пошел на запах шашлыка к костру, около него стояли дедушка, двоюродные братья и их отцы. Мама и тетки были на кухне и что-то готовили. Кошка пропала из виду.
   В этот вечер было все идеально. Идеально – это получение максимального эстетическое удовольствия от происходящего, это отсутствие какой-либо нужды и мыслей о проблемах, это ощущение себя здесь и сейчас. В этот момент твое будущие распланировано только на предстоящий ужин, а прошлое ощущается в недавно принятой бане.
   В костре шипело мясо, я смотрел на переливающиеся угли, которые местами пытались снова стать огнем. Было и не грустно, и не весело, было так, словно именно для этого был предназначен человек – созидать и любить мир, в котором ему удалось появиться и жить.
   Мужской коллектив наслушался историй дедушки, затем с шампурами и решётками жареного мяса и овощей направился к богатому столу.
   На вкусный запах прибежала и полюбившаяся мне кошка. Бабушка громко топнула ногой и с криками: «А ну пошла вон отсюда, гадина», – прогнала ее. Я посмеялся с забавных действий бабушки, и мы принялись кушать.
   После плотного ужина я лежал дома и переключал телевизионные каналы. Мне не хотелось долго тут задерживаться из-за презрения к разговорам взрослых. Потому что обсуждение быта, погоды и слухов виделись мне скучными темами. Лишь изредка я присоединялся к столу, чтобы уловить нить разговора. Я ждал воспоминаний стариков и не хотел пропустить такую радость для ушей и фантазии.
   На улице я ходил по деревянным доскам участка и вспоминал детство, рассматривал огород, ел клубнику, малину, горох и щавель, бродил по стайке и хлопал по ушам свинью, прогуливался за оградой, играл с племянниками. Странно, но кошка так и не появилась за все это время, видимо, ушла искать другие приключения.
   – Вань, разведи тут костерчик небольшой, а то камарье надоело летать, – попросила меня бабушка. – Дрова около печки на кухне возьми.
Обрадовавшись заданию, я принес дров, газету, чтобы быстрее все разжечь, и попытался организовать небольшой костер. Родня под звон рюмок подводила итоги уходящего лета, а я безрезультатно разжигал костер. Мои руки сомнительно подходили для труда, я был типичным городским ребенком, которого на летних каникулах в деревне оберегали от всех видов работ от греха подальше.
   – Я пойду бересты нарву, бабуль, а то совсем не получается, – поднялся я и быстро пошел в сарай.
   – Стой, подожди, Ваня, – громко сказала бабушка и даже резко встала из-за стола, но я не стал останавливаться.
   В сарае было мало света. Там лежали старое тряпье, удочки, банки, поленница. Здесь была дверь, которая вела на задний двор дома. Открыв ее, я увидел самодельный трактор, собранный дедом, наверное, еще до моего рождения. Мне вспомнилось, как когда я был ребенком, мы ехали по ямам через тайгу на покос. На мне тогда были белая рубашка и косынка, я носился по скошенной и сухой траве, собирал сено маленькими деревянными граблями и пил сваренный на костре чай с чагой. На расстеленном покрывале еда казалась вкуснее лучших блюд из ресторанов мира, пусть мы и кушали под телегой или деревом, скрываясь от солнца. 
   Но сейчас все было по-другому. Все светлые воспоминания перестали иметь смысл и чем-то грубым обтесали сердце. Я тогда не понимал человеческой жестокости и ,став взрослым, так же не понимаю. Может все это менталитет деревенского человека, который живет в лоне природы, которому свойственны поступки, кажущиеся для городского человека странными…
   Задний двор. Трактор. На месте для прицепа безнадежно висела рыжая кошка, вокруг ее шеи была обвита алюминиевая проволока.
Сложно не запомнить это на всю жизнь, когда в твоем юном мире не было проблем, а страдание и горе представлялись чем-то далеким в новостных эфирах.
Кого винить? За что винить? Ни ненависти, ни злости, ни единой эмоции. Я быстро пробежал мимо трактора, вспомнив, что шел за берестой и так же быстро вернулся назад. Молча, не обращая ни на кого внимания, разжег костер и пошел спать. Наутро ни кошки, ни проволоки я не увидел, жизнь текла в том же русле. Увиденное вчера останется моим секретом.