Женщине уготовлена прекрасная участь – стать матерью! С рождением ребенка жизнь женщины приобретает смысл. Перерождается её сознание. Жизнь открывает новую страницу! И какое это счастье – смотреть на свое чадо, расти с ним и проживать свою жизнь с начала, с первых дней – в лице этого ребенка!
МЛАДЕНЧЕСТВО
Жизнь, данная ребенку матерью, бесценна,
но не стоит матери за это ждать, а тем более просить платы,
ведь на то была ее воля и желание - произвести на свет новую жизнь.
Она следовала совету матери: «Как почувствуешь боль, - говорила ей она, - или воды отойдут, сразу шли за врачом, кого из детворы, а ночью будь добра сама беги, да про тётю Женю не забудь, та баба простая, неучёная, а многое умеет…». На улице бегали босые мальчишки, девушка подошла и попросила о помощи, прибавив, чтоб поспешили. После всех наставлений и убеждений, о всей серьезности её просьбы, по улице с криком понеслась толпа ребятни. Очень забавные эти дети! Если их попросить по доброму, да прибавить, что все очень серьезно и имеет большую важность, исполнять они станут охотнее и подойдут к делу ответственно. На перекрестке кучка детворы разделилась на половину, и так побежали, кто за врачом, а кто за тётей Женей.
Девушка зашла в дом, не находя себе места, начала ходить по комнате, то и дело теребя косу, то поглаживая живот. Было скорее страшно не за предстоящие роды, а за то, как скоро придут те, за кем послала она ребят. Девушка подошла к окну, улица была предательски пуста. В память лезли случаи, о которых рассказывала ей мать, как женщины рожали одни в поле, а подруга матери, на сегодняшний день покойница, родила самостоятельно, чуть ли не в окопе во время бомбежки. Боль постепенно усиливалась, становилось нестерпимо душно, она вышла во двор. Места на улице где можно было бы скоротать время она не нашла, мучали мысли, а если сосед или соседка, сейчас смотрят в окно и видят, как она ходит из стороны в сторону натирая поясницу, а того смешнее раздувает щеки, чтоб глубже дышать, потом вот смеху будет, все пальцам за показывают. Накручивая себя на этой мысли зашла снова в дом. Подходить к окну не стала, решив, что когда кого-то сильно ждешь, время тянется ужасно долго, вот и теперь… она легла на кровать. Почувствовав, что-то теплое побежало у нее по ногам, поднялась.
- Вот они и воды, - проговорила вслух девушка.
Паника усиливалась, она все думала, а если вот сейчас прям в эту минуту ребенок попросится на свет, что ей делать, как вести себя, после успокоилась, что всё же еще рано… мать говорила, чтоб она не боялась, ведь за всё это время, как она выразилась «можно луг выкосить и сено в копну скидать». В коридоре заскрипела дверь, значит кто-то пришел. Дверь приоткрылась и в проёме показалась голова со смешно торчавшими в разные стороны ушами.
-Тёть Кать, - крикнул мальчик, - тётя Женя уже бежит, а вот доктора еще ищем, на вызове он.
- Спасибо, Саша, - ответила девушка.
Смешная голова мальчишки спряталась и дверь захлопнулась. Резво влетела в еще не закрытую дверь большая зелёная муха. Она жужжала, как самолет, прямиком направившись к окну, застучала об оконную раму. Девушка вздохнула полной грудью, прошла в комнату. Сейчас от этого жужжанья было не так одиноко, не было этой гробовой тишины. Она подумала, что скоро боль непременно усилится! Ведь утром, почувствовав ноющую боль, она еще смогла, вымыла полы и перестирать кое, что из белья, а сейчас боль с каждым разом нарастает и интервал, когда ей легко и не больно становится все реже, найти себе занятие, чтоб отвлечься уже не выйдет. Становилось нестерпимо больно, но мать уверила «как кричать захочешь, или на стену лезть, так и пора, тут и малыш появится».
«Вот интересно, - размышляла девушка, - люди в воздух самолет поднимают, машины придумали, поезда, а вот всё в муках женщина рожает, после снесённой боли женщиной появляется на свет ребёнок. Вот как природа задумала…ей на это и человек не стал перечить, а может еще не пришло время… А если еще больнее станет, а если не выдержу, кричать? Так терпеть надо, точно, буду терпеть. Ведь Федор Иванович врач-мужчина, он меня и не поймёт, более того еще осудит за крик. Всё если женщина – врач… Ну почему таблетки такой нет, раз и боль исчезла. Как же дальше? Да и хорошо, что тётя Женя первая придет, объяснит чего мне. Вот если бы наперед знала, что делать, как будет, боялась бы меньше, а тут совершенно ни чего.»
Что касается пола ребенка, так все уже определили, будет девочка. Её тётка сказала:
- Изошла вся, ни рожи, ни кожи. Красота пропала, значит, девчонка забрала. Будет помощница, только сразу секи, чтоб не распускалась.
- Сядь на пол, - велела мать, - теперь вставай, ну вот ты прям каракатится, дочку родишь!
- Ты чего послаще в рот бы засунула, а мужики, чего сытнее просят, - говорили другие.
«Ну их, - решила для себя Екатерина, - сына чувствую. И приснился сын, на руках его качала. Крепенький, весь в перетяжечках.»
В окно нерешительно постучали. Девушка выглянула, увидела, что кто-то проскочил по двору. Еще раз, постучавшись в дверь, на пороге выросла фигура врача. Девушка двинулась встречать долгожданного гостя. Врач Федор Иванович на селе слыл, хорошим специалистом, кто и говорил, что его и пряником манили в город, но он решил доживать в деревне, ссылаясь на «больно дурной и вредный городской воздух». Ему было почти пятьдесят лет. В селе его постоянно встречали куда-то спешащего со своим не то чемоданом, не то портфелем, который давно потерял форму и выглядел очень смешно. Будучи довольно высокого роста, сейчас находясь в тесном доме девушки, который располагал прихожей, она же служила и кухонькой, и одной небольшой комнатой, Федор Иванович даже ссутулился, казалось сверху на него давил потолок, а по бокам стены. Сейчас, встретив врача Екатерина не испытывала боли, что позволило ей разглядеть врача так близко, ранее ей довольно редко приходилось встречаться с ним. Несмотря на возраст врач был весь гладенький, не было морщин на его лице, точно у младенца розовые щеки и так мало щетины, а та что проклевывалась, была очень светлая, при дневном свете казалась и вовсе прозрачная. А вот его костюм был совсем смешной, он конечно сидел идеально и был сшит по размеру, но больно уж изношен. Костюм, точно кричал, что его владелец, чистоплюй и привел его в такой печальный вид благодаря частой стирке, если уже не ежедневной. Врач стоял на пороге и точно приводил дыхание в порядок.
-Здравствуйте, - претерпевая подкрадывающуюся боль, начала девушка.
- Здравствуй. Где можно помыть руки, - ответил врач.
- Да конечно, пройдите к умывальнику.
- Боль сильная? Воды уже отошли? Как ваше общее состояние? – намыливая руки, спросил врач.
Девушка всё описала наиболее подробно, ей казалось даже несмотря на то, что перед ней мужчина, она не в праве, что-то утаить. Федор Иванович слушал молча, внимательно, в ответ покачивал головой, точно говоря, что он со всем согласен, так оно и должно протекать.
Дверь снова заскрипела и на пороге выросла фигура тёти Жени.
-Ух, - начала она, - вот это ты забралась миленькая. Бежала с другого края села. Ну ни че, ща родим, так уж по утру домой пойду. Ну, это ерунда, летом же светает быстро, уже под солнышком снова домой пойду. Мамка то знает?
Екатерина помотала в ответ головой, только сейчас она подумала, в самом деле, забыла оповестить мать. А может оно и лучше, тут же утешила себя, отогнав эти мысли, ведь своих хлопот ей хватает, да еще она своих прибавит... Завтра и узнает, если кто не расскажет уже сегодня.
-Ну, ты девочка не пужайся, оно вперед страшно. А потом плюнешь и разотрешь, ерунда, дальше всё сложнее, жизнь покажет, постепенно выложит. Мы женщины народ сильный, али глупый кто уж разберет! Да и ты, впрямь посуди! Если не бабская глупость, как человеку рождаться! Знаем наперед всё, ан нет…Всё от того, что продолжение должно следовать. Вот мне матка всё говорила «нарожала вас!», а я ей для чего, а она «дура мол». Я смеялась, а она ругалась. Рождается с нами, голубушка эта мысль, жить вечно, вот она и у тебя, мысль то осуществится. А мужики, - толковала тетя Женя, специально в пол оборота поглядывая на врача, было в этом жесте, какое-то заигрывание, - а мужики… Знаешь, у них тоже мысль есть…настойчивость, ан и смелость! Куда проще…но всё же тоже без мысли ихней ни куда.
Остановившись, она развила своими пухлыми руками по сторонам и еще громче и быстрее продолжила.
- А поздороваться, я что и в самом деле то забыла! Ух…. Здоровенько, Федор Иванович. Скорее меня сегодня бегаешь, - женщина закатилась диким смехом. Успокоившись, обвела взглядом свои пухлые, короткие ноги и снова засмеялась.
Федор Иванович посмотрел, недоумевая на женщину, робко сказал «здравствуйте», приподнял оправу своих очков, потер переносицу. Он кажется, не особо обрадовался, что так скоро за ним прибежала тетя Женя, которая вломившись в дом треща без умолку, точно сорока.
- А я пироги думала ставить, а потом тебя Катька вспомнила. Веришь, не веришь, а вспомнила! Ну думаю, пущай без пирогов обойдутся, да еще и день жаркий, а печь кочигарить, потом окна на ночь открывай, студи дом, комаров налетит, а ну их. Ну и борща наварила, так и стою, еще не отдохнувши от дел домашних. Стою, закрутила папиросу, только до лавки то отправилась, а там Матвеева сплетни все собрала уже утром, и давай все рассказывать. Да только не подумайте. Мне они ни к чему, весело рассказывает Матвеева, бывает и стихами где начнет, я ей говорю, тебе б учёной, так книги писала, а она я и сейчас напишу,- тётя Женя, снова засмеялась, казалось что-то припомнила из рассказов своей подруги, - А сама чертовка ни писать, ни читать не умеет, леший не разберет, кого язык прилип к ней! А чешет, выдумщица. Точно ученой по литературе или еще какой науке бы стала. Заливает… я все уши развешу, слушаю, а она где брешет, где правду говорит, ни кто и не поймет. Ну, честно слово, как с книги читает, точно учителка! Закурила, стою значит…
Федор Иванович прикрыл рот платком, откашлялся, словно ему от едкого табачного дыма стало невыносимо горько во рту. Екатерина уже и не слушала, что говорила тётя Женя, растирала поясницу то и дело бледнела от боли, но прервать или отойти в сторону не решалась, стояла и терпела. Только сейчас заметив это, Федор Иванович, наконец, прервал говорунью:
- Всё после, - уже решительно и обозначив, кто всё же тут главный начал он, - нужна вода, теплая, вы и сами знаете, - обратился он к тёте Жени. Та на удивление замолчала и не переспрашивая и ни чего не отвечая кивнула головой.
-Вам же я рекомендую, больше ходить, - обратился он к Екатерине, - движением вы облегчаете себе сами роды. Лежать, конечно, можно, но все же походите. Не замечайте нас, а я пока кое, что заполню.
Тётя Женя, будучи женщиной полной начала расторопно двигаться по комнате, спрашивая у Екатерины, где тот или иной предмет. Её всегда звали женщины на свои роды, она была на селе своим «врачом». Кто по секрету говорил, что она и заговорить может рану или например заикание. Но все больше по этому поводу перешёптывались, а что случись сразу бежали к ней. Было несколько загадочное выражение её лица, может все от того, что правым глазом она сильно была коса. Это придавало взгляду бесноватость, а порой на задумчивом лице отражались черты отрешенности. Но её ни кто не боялся и не сторонился, как раз наоборот все к ней тянулись и даже тогда, когда тётя Женя была мягко сказать не в духе, и отвечало очень колко, на нее и после не обижались. Может от того, что знали на перед, что придет время и без её помощи им не обойтись. Вообще тётя Женя была в душе добрым человеком. Все её срывы были от того, что она могла многое позволить людям по отношению к себе, они этим пользовались совершенно свободно, принимая, как должное. Накопив все в себе, она взрывалась, как ядерная бомба, хотя после сожалела, но ни когда не могла извиниться, считая, что тем самым унизит себя. Тётя Женя гордилась тем, что её предки были хохлы, и сама себя порой забавно называла «хохлушка». В последние годы она совсем расплылась и сделалась необъятной. Быстро бегать она уже не могла. Часто от нее исходил неприятный запах, от многочисленных настоек и мазей, которыми она натирала свои отёкшие ноги. Она постоянно переживала, что силы в ногах уже не чувствует, особенно беспокоилась, чтоб вовсе не слечь в постель. Каждое утро, она то и дело начинала, втирая очередную вязкую, вонючую мазь себе в ноги, прибавляя, что пора расхаживаться, начинала семенить по комнате, к обеду уже неплохо передвигаясь на своих ногах. Свои русые волосы собирала на затылке в пучок, от чего голова становилась еще более круглой. Но чувство юмора ни когда не оставляло её, она смеялась:
- Вот всё у меня кругленькое, и тело и голова. Прям репка, а не человек! Или вилок капусты. Ладный вилок, а внутри кочерыжку, жуки подточили. Но все же хороша – чертовка. – после громко смеялась, обхватывая свой кругленький живот, пухленькими ручонками.
Не имея медицинского образования, она ловко могла зашить рану, поставить банки или укол. Было в ней что-то от чего она загоралась и отдавала тепло, что-то такое что объяснить нельзя, а можно только почувствовать. Что- то неземное… От этого тепла и внутреннего духа, местные ей доверяли, многие наперёд обращались к ней, чем шли на приём к врачу. Федор Иванович знал и уже привык к «врачу-самородку» и даже не противился, тётя Женя то и дело повышала свою «квалификация» расспрашивая о том или ином у врача. Люди её благодарили, кто чем может и даже те, кому нечего было дать взамен, обращались к ней безвозмездно, она всегда помогала, а с некоторых намеренно не брала платы.
- Сочтёмся, - кричала она, каждый раз убегая.
Сейчас тётя Женя выполняла роль, как санитарки, так и медицинской сестры. Она вытопила железную печурку, которая стояла в огороде, согрела воду. Приготовила материал, который Екатерина припасла заранее. Тётя Женя забавно бегала, пыхтя, как паровоз, при этом она раздувала свои щеки и от глубоких вздохов высоко поднимала свою грудь. Кажется, в этот момент её ни чего не могло тревожить, как только тот долг, который она несет для людей. Она и сама не раз замечала, что весь недуг исчезает, только не уходит отдышка.
«Значит дело благое, - каждый раз думала она, придя домой после очередной оказываемой помощи, - это что-то свыше, что-то теплое и необходимое!»
Тётя Женя была глубоко верующим человеком. Веру она несла в душе, постоянно обращаясь, как она выражалась «к кому-то». Один случай она ни когда не забудет. В этот день она первый и последний раз отказала в помощи. Прибежал к ней пьяный сосед, который рубанул палец топором, отсек половину указательного. Накануне тётя Женя с ним сильно поругалась из-за того, что его гуси пощипали все её цветы в палисаде. Выйдя к соседу, она коротко ему ответила:
- Заживет, - развернулась и пошла, тихо прибавив, - как на собаке.
После она вернулась домой, почувствовал, что сильно вступило колено. К вечеру ноги совсем не шли. В этот момент она и решила для себя, что каждый человек пришел на свет с определенной задачей: у кого-то она маленькая, а у кого-то глобальные задачи! К примеру, один утешает близкого, всего один раз, может и всего одним словом; кто-то должен воспитать великого поэта, а кто и композитора; кто родить настоящего дьявола, чьи руки покроются кровью, тем самым разгрузив землю, пусть и таким жестоким способом. Значит и её призвали на землю не просто так. Не стоит играть с судьбой, а тем более подшучивать над ней.
Приступив к работе, она совсем забросила рассказывать свои истории. Ко всему происходящему относилась она куда более серьезно. Будучи уже мастером в своем деле, выполняла всё быстро, даже как-то незаметно, когда она со всем управилось. Что бы не попросил доктор, все под рукой, всё приготовлено.
-Тёть Жень, - остановила Екатерина её, когда та, хотела выбежать на улицу, - а дальше ещё больнее станет? А если я не вытерплю? – девушка смотрела такими испуганными глазами, от чего повидавшей многое, тёти Жени стала её искренне жаль.
- Девочка, да ты что, испугалась, - тётя Женя подошла к ней и обняла за плечо, - что ты, выбрось всё из головы, неужто сейчас про это думать стоит . Ради ребёночка стерпи. Ты не пугайся главное и тогда всё получится.
- Это естественный процесс, женский организм так устроен...,-начал было доктор, но от неодобрительных женских взглядов в свою сторону замолчал и только опустил глаза.
- Ребёночек того стоит. Станешь мамой, вот тогда скажешь спасибо Федору Ивановичу и мне если захочешь. А сейчас ты всё брось. А знаешь ребеночку тоже-то страшно. Ты здесь помощью обеспечена, а он малец, один, вот так ты и помоги ему. Ты доктора слушай, он знаешь, вот все село видел один из первых! Он у нас хоть куда! С ним не пропадешь!
-Больно, мне тётя Женя больно, - девушка прикусила губу, по щеке её скатилась слеза.
Тётя Женя взяла Екатеринину руку в свою, девушка её сильно сжала:
- А знаешь, как рожать начнешь, если захочешь я тебя за руку держать стану. И всё рядом стоять буду, не отойду ни на шаг! Ты пойми, ты ангелом целована, от этого он тебе и ребеночка посылает. Боль физическая, это конечно сложно, но вынести её нужно. Когда есть ради чего терпеть, ни так страшно, а может и не так невыносимо. Ты в себе еще силу не почувствовала, а она придет, несомненно придет, она уже на пороге! Только не противься, почувствуй её и прими. Сама удивляться станешь, сколько стерпела. А поживешь еще, пусть даже с моё, тогда и диву дашься, сколько вытерпеть и принять было суждено. И кто придумал только, что женщина слабая? То-то и оно, что вся сила наша в слабости! Цветочек то хлюпенький, маленький, а на севере растёт. Все от того что выжить проще, под ветром прогнуться оно знаешь, тоже надо умеючи. А слеза то твоя, гляжу, так в глазу и остановилась, значит, сила приходит. Ты только потом поймешь, что сегодня и тебе родиться суждено. Заново. Еще раз. Снова. Жизнь твоя только начинается, голубка.
Весь настрой, как вести себя во время родов улетал за облако, от боли Екатерина кричала, то попискивала, а то начинала охать или жаловаться на женскую долю. В то время, когда боль уходила, она расслаблялась, и очень этому радовалось, но это время предательски сокращалось и вскоре стало вовсе нестерпимо больно, она прикусывала кулак и начинала тихонечко стонать. Её организм словно рвало изнутри, после эти чувства она сравнит, с истерзанным телом, которое рвала свора голодных собак:
- Партизанка! Держится! – заключила тетя Женя.
Врач, соглашаясь, кивнул головой.
Екатерине казалось, душа непременно вырвется из тела, так как конца этим мукам точно не бывать. Девушка вцепилась в руку врача и превозмогая боль, от чего напряглись жилы на её шеи, попросила:
- Укол? Таблетку? Всё что угодно! Больно….
После за послушание врач похвалил Екатерину, на прощание пожал руку.
- Жалеет нас баб! – сказала уставшая тётя Женя, - всегда так, точно благодарит за издевки природы!
Это было сравнимо с адом, нежели райскими минутами материнства. Что происходило вчера она уже и не помнила, время остановилось, для неё все события мира проходили в маленькой избушке. За последние сутки в желудок стекло два стакана молока и было проглочено несколько вареных картошин. «Вот бы кто пришел, очень хочется пить, хоть глоток воды, - думала девушка, но лежала бездыханно, только бы не разбудить уснувшего возле ее груди ребенка.
После родов прошли сутки, но никто свой не показывал нос. «Может, не знают? Да как же так, баба Сима крутилась в ограде, неужто не видела, как врач ко мне бежал. Да Павка, хоть и малец, а болтун еще тот, наверное, каждому доложил, что я за врачом ребят слала, - подумала девушка».
В этих раздумьях она начала погружаться в сон, сама того не замечая она провалилась, будто в пропасть, где нет ни снов, ни чувств, ни эмоций. Открыв глаза, она резко вскочила с постели, что-то сильно резануло в области живота, она тут же прочувствовала все швы. «Как носок заштопал! – обиженно решила девушка». Ребенок все ещё спал. Она посмотрела за окно, потом на будильник, проспала она около четверти часа. Тело наполнилось долгожданной силой. «Ну хоть бы спал, вот совсем немножечко, и я бы голубем порхала». Положив под бок ребенка подушку, вышла во двор.
На улице стояла чудесная погода. Девушка еще не успела окунуться в летнее тепло, которое по-сибирски стремительно набирало оборот. Еще, каких-то три дня назад и не пахло летом, небо пробрасывало снег, чередуя его с каплями дождя. Сейчас все иначе: солнце и летний аромат, во рту даже почувствовался медовый привкус, наверное, от пыльцы, в округе все зацветало, невероятно красивая картина. Молодые листочки березы и тополя еще издавали смолянистый запах. Хоровод красок и сладостный аромат дурманил, тело обмякало, мышцы, будучи напряженные, расслаблялись. Она потянулась к небу, от чего почувствовала невероятное наслаждение. Этого мгновения хватило забыться и даже отвлечься. Она подумала, что природа ждала ее выхода, и приготовилась к встрече. Время только задавало ход, остановленная жизнь начала набирать оборот, тишина развеивалась. Мир казался другим, он наверное и в самом деле стал другим и она стала другая! Неделю назад, она многое не замечала, а точнее так не чувствовала – трепетно и с состраданием. Например, того жеребенка, который на своих длинных и тонких ногах, так неуклюже догонял свою мать, он пробежал так далеко от ее дома, но она его заметила, и казалось даже почувствовало его запах: травы и молока. В этот момент, она испытала, несказанное чувство счастья. Это нельзя описать, нельзя передать, только если сказать о нем так, о настоящем счастье – приходит оно само, вот так вдруг… ранее ничего подобного она не испытывала, а сейчас оно вот здесь, сидит в самом сердце, оно такое теплое и большое, даже переполняет её всю. Девушка осмотрела себя целиком, сначала руки, потом ноги, обернулась назад, хотела увидеть, не идет ли чудотворного свечения, уж больно необычно ее состояние, потом все же рассмеялась и поругала себя. Девушка после долго будет помнить, это состояние души и тела, сохранится даже запах в памяти, но точно для себя решит, что больше ничего подобного за всю свою жизнь она не испытала.
Колодец, к которому направилась девушка, находился сразу возле ее дома. Вообще в селе было четыре колодца, но этот ей казался самым лучшим, наверное, от того, что ее дом, как и колодец, располагались на окраине и этот лесной пейзаж, его дикость добавляли яркие краски. Девушка распрямила цепь, на которой было закреплено железное ведро, после чего отправила в леденящую даль побрякивающее железо. Медленно выкручивая ручку, на которой была накручена железная цепочка, она подумала, что следовало бы поторопиться, а то она и так минут, как пять оставила ребенка одного. Чувство паники брало вверх и все яркие краски, и запахи начали уходить на второй план, а после и вовсе развеялись. Ведро ударилось сначала об воду, а потом плавно пошло на дно колодца. Наполнив ведро, пришлось вложить все свои силы, для того чтоб вынуть его на поверхность. Крутить железную ручку сейчас оказалось не так просто, ранее она не замечала этой тяжести, напротив, каждый раз с удовольствием проделывала всю процедуру. Сейчас силы предательски покидали, все сложнее и сложнее ей было удержать ручку, да еще цепь постоянно приходилось поправлять, для того, чтобы она равномерно накручивалась на деревянную балку. Подцепив ведро своей худенькой ручкой, она решила, что взять половину будет непредусмотрительно, следует, не смотря ни на что, унести целое ведро, неизвестно, когда еще ей удастся выскочить из дома. Вода переливалась на солнце серебряным блеском, девушка перелила её в свое ведро и прямиком направилась домой. Пальцы рук разгибались от тяжести, низ живота резало словно ножами. Приближаясь к крыльцу, услышала детский рев, прикусила губу и прибавила шаг. Но что-то изнутри дернуло, поставив ведро, она уже бежала в дом.
- Миленький, Андрюшка, ну все мама рядом, с тобой, как же она такого маленького бросит! – шептала она, прижав ребенка к своему телу.
Ребенок не успокаивался и с каждой минутой кричал все сильнее и сильнее.
- Ну что, что случилось? Напугался? Нет, нет, мама рядом!!! Рядом. Она тебя оставила, нужно было принести водички, тебе же нужны чистые пеленочки. А ты знаешь, на улице светит теплое солнышко, оно такое яркое, взглянешь на него и глаза режет, так от этого рассмотреть его трудно, ну это ничего.... Скоро мы будем гулять вдвоем, я покажу тебе красивую опушку, я и сама там все детство отбегала. Там молодые сосны, вот когда я была маленькая, они были совсем малюсенькие, а сейчас подросли, стали примерно, как я. Тебе там непременно понравится! А у дороги растет малина, она не такая крупная, какая растёт у нас в огороде, она напротив меленькая, но очень сладкая, еще слаще будет нашей! А еще я кислицу люблю, а мама моя морщит нос, вот так, а всё от того, что я горстями могу её есть. А ещё мама твоя любит кувшинки, правда забавно. Моя же мама говорит, что у меня ужасный выбор, а следовательно и вкус! А мне вот они нравятся, такие ведь у нас не в огороде, не в палисаднике не растут, я даже открытки с их изображением не встречала. А вот у нас на реке, если заплыть подальше, туда только парни плавают, они кажется, вообще ни чего не бояться, они и растут. А я же плаваю плохо, выходит за кувшинками плавать задача твоя! Ну, что, что золотой мой? Болит, может что? Ты напугался? Напугался, а я тебя оставила. За водой только и сразу назад, а ты тут один, совсем один остался! Что я не так делаю, что? Мама что-нибудь придумает, мы вместе, что-нибудь придумаем… – она качала его, нервно бормоча успокоительные фразы, в голове же крутилось сотня мыслей: как быть с ребенком, как истопить печь и нагреть воды, да еще нужно самой что-то съесть.
- Может скоро придет бабушка, ты с ней познакомишься, или может нас посетит доктор, с ним ты уже знаком. Все плачешь, вот я глупая, ты наверное голоден! Ну конечно. А я тебе байки рассказываю. Все не о том. Ну ни чего, ни чего ведь ты у меня первый, мы с тобой вдвоем знаешь, как заживем, еще лучше прежнего заживем.
Обнажив грудь, девушка приложила к ней ребенка. Ребенок вертелся, забавно крутил своими пухлыми, маленькими губешками, как слепой котенок, девушка улыбалась:
- А ты ведь тоже новичок, кушать молочко, и у тебя не сразу выходит, а маму ругаешь. Мы с тобой всему вместе выходит, обучаемся!
Ребенок от этих слов, обиделся, закряхтел, так ворчливо могут кряхтеть только старички, но все же смею заметить, у младенцев это выходит, куда более забавно, я даже бы сказало мило. Рассерженный ребенок даже было начал плакать, но тут у него получилось ухватить грудь и он с наслаждением начал причмокивать материнское молоко, тем самым окончательно успокоившись. Девушка почувствовала, гордость за себя. «Все же я справляюсь, - думала она, не пряча чувство радости, улыбалась глядя на малыша, - Завтра будет еще легче. Мы ближе познакомимся, узнаем, друг друга и все, все будет в порядке. Да и мне одной уже ни как не остаться, это мой защитник, мой ребеночек. Как хорошо, что не послушала мать».
Безусловно, мать всегда права… от того её поучения, которые дети не только не слушают, но и стараются всячески им перечить! Всё от того, что мать хочет, чтоб ее ребенок прожил более достойную и счастливую жизнь, нежели, она – мать. И каждая молитва направлена на то, чтоб ребенок жил под мирным небом, был сыт, здоров, ну а потом уже, имел, шерстяной берет или красивое пальто, которое украсит дорогой воротник. Рассказав о своей беременности матери, Екатерина рассчитывала, на поддержку, на добром слове, но мать предательски замолчала.
- Мам, ну ты же нас одна, семерых, а это только первый.
- Сама видишь, что нелегко. Сколько думаешь месяцев то? Может еще можно!
- Тошнит уже как месяц, сил больше нет.
- Я и смотрю, что ты сдала, совсем худая стала, месяца два кажись, еще можно! В баню сходишь, да и дело с концом. Не упрямься Катька, в этом во всем только богатым радость, а для нас, только горб больше взрастёт.
- Думала, я всяко, да нет, не смогу. Как заворотит, так его явно чувствую, попрошу, не надо, пожалей, он и сжалится, вроде и легче станет. Живое чувствую, внутри сидит. А убить разве можно? Не муха же это! Ребенок! Он уже существует, уже живет!
- Дурь все это. Сейчас романтики мало, а дальше о ней совсем позабудешь! Отец то Семен? – мать свила брови.
- Мам ни надо.., - сжалась Екатерина.
- Значит он, бес. Все орлом над тобой летал, вот и долетался. У него же своих три рта, еще на стороне решил поджить. Я схожу, спрошу, о совести его спрошу, схожу, - мать начала подниматься.
Екатерина вцепилась своей худенькой ручёнкой в руку матери мертвой хваткой. Будучи и до того взбудораженная сейчас она была и вовсе не в себе. Ее светло русые волосы выбились из косы, светились при тусклом свете, который тонкими лучами прокрадывался в низкие и маленькие оконца дома. Будучи и без того худой, сейчас Екатерина и вовсе сдала, вид ее больше походил на больной, нежели беременный. И без того скудное питание, перестал принимать её желудок, аппетит молодой девушки улетучился, смотреть на какие-либо продукты, было выше её сил, сразу появлялась тошнота и вялость. Щеки впали, из-за чего скулы стали еще острее, а губы припухли, даже нос выглядел круглее, а глаза на тонком лице стали выглядеть еще больше и выпуклее. Нездоровый вид её лицу подчеркивали глаза, которыми она с грустью и безразличием глядела на мир, ну по крайней мере всем так казалось, что в глазах стало мало чего живого, всё более апатии, а злые языки судачили, что лени:
- Что не свободная секунда, то столб подопрет, то сядет, голову повесив! Ну и распустила её мамаша!
-Да ты поглядай, может, влюбилась в кого так и усохла!
-Так со Семена глаз не сводит. Все в его сторону часами исподлобья пялится.
-Так женат то он, значит Бог наказывает. Попросту такому не быть.
-Что тут Бог! Тунеядка. Гонять некому. И мамаша то её распоясала. Тоже тоща, так только та пашет, что лошадь-ломовая.
-Ну да, а это все угол ищет, вчера сено скидывали, минуту отдыхать дали, так она и уснула, прям на чурку села, голову положила на колени. Её Филипыч зовёт, она не движется. Он её по плечу, а та вскочила глаза трёт, стыдоба!
Сейчас же глаза девушки наполнились решимостью и яростью. Она смотрела на мать в первый раз не скрывая упрёка. Для себя же Екатерина сразу решила, что путь на который она встала, то её воля, и теперь выход один, стать сильной и самостоятельной.
- Не пущу. Стой. Моя жизнь, моя, - закричала Екатерина на весь дом.
Мать опустилась на табуретку. Вглядываясь в даль прожитых дней, она стащила правой рукой с головы платок, на лицо тут же выбились пряди кудрявых, посидевших волос. Вспомнила она своего супруга и цветную молодость, остывшая в жилах кровь от воспоминаний даже нагрелась, вспомнила своего первенца на руках отца, как тот высоко подбрасывал ребенка в воздух, кружил на своих руках, она ругала его, все боялась, что уронит. Не заставил себя ждать и второй, затем и третий. И тут война – жизнь в которой его не стало… Потом был мужчина в ее жизни, здоровый, резвый, он не пошел на фронт, приписав себе болезнь, на фоне жизни, где мелькали только женщины, дети и немощные мужики, он казался ей спасением, новым глотком, новой жизнью, родив четвертого, он отрёкся от этих отношений. Троих младших она нажила, будучи в браке с фронтовиком инвалидом. Этот кадр жизни черный и больной. Когда его не стало, она даже почувствовала себя сильнее, свободней, зажили синяки и из дома постепенно выветрился запах спирта. Екатерина в семье была самым старшим ребенком. Мать к ней была строга, наверное, за то, что в ее жизни был кусочек отцовской любви, эти веселые броски в воздух и папина крепкая рука, на которой маленькая Екатерина любила засыпать. Ну и что с того, что Екатерина отца совсем не помнила, пусть в бессознательном детстве, но отцовской любви у нее было больше.
- Дура ты, такая же, как и я! Любовь думала… забудешься и счастья кусочек украдешь. Да только какой этот кусочек в жизни… маленький, сладкий, но не сытный. На других глянешь, когда очнешься ото сна, хорошо живут и горько становится и завидно. А где твоё счастье? Уже и след простыл! Зависть она разве плохо? Если глядишь и хочется? Человек же я, понимаю, что вот той сытно, а вон той весело, да наверное и весело, от того, что сытно! Да и как тут не за завидуешь, когда у другого всё, а у тебя шишь. Животине тоже кушать хочется, а мы того и гляди до скота не сошли, разум у нас! Слышишь ли ты меня? Разум есть? Побираться не побирались, в мир не ходили. Но и счастливого много ли мне вспомнить? Брюхо каждый день напомнит про себя! Вот от этого и зависть берется, что разум есть у человека и брюхо! Понимаешь головой, что не будет так у тебя, уже не будет… поплачешь бывало… но дурного ни кому не делала, доносить не доносила, да о чем разговор, замыкалась только, как замок дверной! Я ли не работала дочка? Или сейчас водку пью? – она замолчала. Меньше чем через минуту продолжила,- не забуду ни когда платья красного, была такая у нас Зина Акимова, красавица, одна у родителей и замуж не спешила, все красовалась, ходила. А я уже вдова, вас троих родила… Не забуду её платья красного, яркое такое, с юбкой пышной. Как пройдет мимо меня, а я вами детьми вся поувешана – кто на руках, кто на шее. И вот, я как гляну на неё, красивую, беззаботную такую, стыдно от чего-то за себя станет, вся сожмусь, даже ссутулюсь. И платье её помню и аромат свежести, который тянулся за ней. Злишься всё, злишься…понимаешь что могла, да не смогла. И все в своём котле варишься, как закипит все, в петлю бы, да нельзя, на вас глянешь, снова день встречаешь. Ты смотри, исправим, а я не осужу и не напомню, знай, бедность и гордость по разным берегам ходят…
Екатерина слушала мать и только молча мотала головой. Заряженный воздух от напряжения двух женских тел, словно от электрического разряда выдавал звук «нет-нет-нет». Что-то колебалось в ней, но она не за что бы не смогла прекратить жизнь, которая в ней уже зародилась. Была Екатерина девушка мирская, с детства с трепетом относилась ко всему живому. Березу жалела, за то что ее ствол надрубили, железо вбили, для сока березового; вербу жалела, что рвали ее охапками, чтоб домой поставить в банку к празднику; животных пуще всех жалела, с обидчиками даже дралась, несмотря на внешнюю робость. С жалостью смотрела на тех людей, кто «вещей накопил больше, а радости стало меньше» (Ф.М. Достоевский «Братья Карамазовы»). Радоваться мелочам умела, теплому дождю и сильному снегопаду, урожай собирают, так самый необычный овощ приметит, улыбнется ему. Не это ли счастье и свобода! Свобода от оков и глупых стереотипов. Свобода от мнения жадных и гнусных людей. А свободный человек счастлив по-настоящему. Т.к. для него жизнь и есть рай, жизнь и есть чудо! «понимая свободу как приумножение и скорое утоление потребностей, искажают природу свою, ибо зараждают в себе много бесмысленных и глупых желаний, привычек и нелепейших выдумок». » (Ф.М. Достоевский «Братья Карамазовы»).
- Не суждено носить мне красного платья. Да и зачем мне оно, - после долгого молчанья заключила Екатерина.
- Да похоже только у нас они смыкаются эти берега бедности и гордости! Судьба кажись такая, - развела руками мать, после чего поднялась со стула, - Ладно, если все же надумаешь, не тяни, скажи, все сразу сделаем. Только сразу говори! А я пошла, день то еще не кончился на этом. Да и жизнь… Эх, не бабы дуры, так бы и человечество глядишь померло.
Екатерина осталась одна в полу темной комнате, она посмотрела на маленький снимок матери, который висел над ковром при кровати. Матери было в это время лет двадцать не более. Со снимка глядело красивое, свежее лицо. Девушка каждый раз думала, наверное, вот так должны выглядеть донские казачки, гордо и весело. На снимке мать улыбалась, красивая же у нее была улыбка, куда она девалась теперь. Теперь ее вовсе не стало. Но хотя и слез матери она тоже не помнила, в детстве она думала, что мать не умеет плакать, после побоев отчима она становилась молчаливая и серая. Все краски пропадали с ее лица, ни злобы, ни удивления, ни обиды, ни чего нельзя было с него считать. А может в этом и кроется сила, чтоб стерпеть, а когда гром пройдет, отряхнуться и пойти дальше по жизни. Может данное поведение ни что иное, как смирение и привычка? Не зря говорят, что и к боли человек привыкает, и может даже перестает ее чувствовать сполна. Как знать?! Но только человек не перестает быть человеком, он продолжает смотреть глазами через соседский забор и представлять, а как же ему хорошо, сытые дети и трезвый, любящий муж. И всё же с надеждой он отводит взгляд и верит, что в дне грядущем, будет полный очаг и теплая погода в доме.
Екатерина вспомнила, как и сама в мыслях упрекала мать за голодное и босое детство, за то, что мать данную детям жизнь, обрекала на нужду. «И так сложно, а она еще сложнее делает,- каждый раз думала девочка. Ну нельзя же так. Было бы меньше детей, лучше жили. Вот и меня зачем народила? Все как щенята».
«Наверняка мать чувствовала, но ни чего не говорила,- сейчас подумала она, - а как же ей было сложно, выходит от одного моего пускай и детского, но все же упрекающего взгляда! Страдала еще больше нашего… все решения на ней, значит и ответственность! А мне, глупой, хотелось буханку белого, нежели черного хлеба…»
Екатерина не повернула назад, а дала жизнь крохотному созданию, который с годами вырастет в полноценного человека. Сейчас же этот комок маленькой жизни, причмокивал грудь и забавно шевелил ножкой, от чего развязал всю пеленку, которой его обернула мать еще не умело и совсем не плотно. Екатерина поняла, что во всей суматохе и в приступе страха, так и не разглядела своего малыша. Он был маленький, красненький и скукоженный. Она видела младенцев и знала, что скоро ребенок изменится и станет красивее, сейчас же он весь какой-то смешной, игрушечный. Но все же из всех младенцев, которых она видела и нянчила, её показался самым красивым, ладненьким и хорошеньким. Соседский Тимошка сильно морщинистый, Настька Егоровых с прижатой губкой к носику, а братья и сестры рождались какими-то маленькими и припухшими, хуже котят, их было страшно брать на руки и к тому они невыносимо противно, и долго могли пищать. А вот эти глазки её сынишки, которые так и сводятся бусинками к носу, сразу ее даже испугали, расстроили. Хорошо, что доктор убедил, пройдет, еще маленький. Но даже несмотря на это он лучше всех, несравненно. Странно, но у своих братьев и сестер, она многое не замечала, а у своего, так все сразу приметила, так вот, как эти глазки или носик и щечки, которые были покрыты белыми точечками. Отцепившись ротиком от груди ребенок, пожмурился и снова заплакал. Она сделала очередную попытку его накормить, на что малыш сразу же согласился. Прошел час, а может того более, ребенок не отпускал грудь, продолжая ее сосать, от чего девушка начала испытывать боль. Малыш спал, но грудь не отпускал. Прошло еще минут пять, прежде чем ребенок отцепился от груди. Этот поворот событий ребенка расстроил, на что он тут же среагировал, открыл глаза и снова завел своё:
-У-аа-аа-уу-ууаа.
-Или я глупая девка или ты у меня голоден? – оторопела Екатерина, - ну, что воля твоя, кушай. Только мама выпьет стакан воды, ведь я так долго этого ждала.
Девушка вскочила с постели под неумолкающий плач младенца. Заскочив на кухню, она наполнила ковш водой, с жадностью выпила всё до дна. Её охватила мысль, что если человека лишить на время таких привычных и необходимых вещей, как вода, то от этого наслаждение становится в сто крат сильнее. Сейчас этот ковш воды наполнил ее жизненной силой. Взором, окинув стол, она не обнаружила ни чего съестного, бросилась к ребенку. Ребенок с каждой секундой кричал всё требовательней и упорнее. Екатерина оголила грудь и снова приложила к ней малыша. На этот раз малыш оказался проворней, зацепить грудь своим ротиком ему не составило труда. Девушка пискнула от боли, ощущения сравнимы с теми, когда тебе наступают на натертую ногу. Малыш не заставил себя ждать, через минут пять отпал от груди и закричал еще сильнее:
-Аааааа-а-ууу-ааа, - то и дело раздавалось по комнате.
Екатерина вспомнила, что мать детей качала чаще стоя, прижимая к своей груди, от чего малыши сразу успокаивались и вскоре засыпали. Девушка поднялась с постели, взяла малыша на руки. Делая небольшие шажочки, она передвигалась от угла к углу, тихонечко покачивая малыша. С каждым шагом, она чувствовала, что испытывает сильную усталость, да к тому начал напоминать о себе желудок, который она не так давно омыла ковшом воды. Малыш перестал плакать, и её уже это событие начало радовать, а надежда на отдых предавала сил. Екатерина проносила ребенка на руках еще минут пять и с чувством ликования и мечтой о предстоящем сне положила ребенка на кровать. Ребенок в этот же миг открыл глаза и снова раздалось:
-А-у-аууу.
Екатерина сама не помнила, сколько прошло времени, с того момента, как она пыталась его успокоить. Она делала попытку его накормить, потом носила на руках, уложив на кровать, снова брала на руки, все безутешно... Чувства притупились, она начала осознавать, что становится раздражительной.
- Да так не может продолжаться. Ты не можешь всегда кричать! – пытаясь перекричать малыша, ещё громче крикнула она, - я не вынесу. Если тебе не нравится на моих руках, тогда лежи на кровати! – положив ребенка на постель, она метнулась на кухню. Попытки разжечь печь, прошли в пустую, огонь гас, спички выпадали из рук, из комнаты то и дело разносилось «Вау-а-а-аау, вааа-у-ааа», крик ребенка начал издаваться с хрипотцой. Она бросила печь и побежала в комнату.
- Вот я негодная, прости, прости, да ты весь мокренький. Пеленки, вот кажется и последняя сухая. Ни чего, мама, что-нибудь придумает! Так-так. Может, ты еще голоден? Я еще не совсем могу справиться, давай, давай, мама тебя покормит. Ах нет, ты не хочешь. Хорошо. Хорошо. Давай походим по комнате. Пошли, мама покажет тебе кухню, вот, вот здесь мы и будем с тобой жить. У нас чудесный дом, скоро зазеленеет все в нашем огороде. Ты все плачешь?
Усевшись за стол, Екатерина прижала одной рукой к себе ребенка, другой начала впихивать в рот куски хлеба, запивая это все теплой водой. Ребенок без умолку кричал. Она бросала в рот куски черствого хлеба, который то и дело царапал горло. Теплая вода скатывалась плавно, от нее оставался противный привкус во рту, который она тут же заедала хлебом.
Меньше чем через час Екатерина почувствовала, грудь уплотняется и начинает гореть огнём, её сорочка становилась мокрой. Начало появляться молоко. Очередная попытка накормить ребенка видимо прошла успешно. Ребенок, наевшись за всё время, наконец, крепко заснул. Екатерина прижалась к краю кровати, как же не хотелось подниматься с постели, но испытывая дикое чувство голода, всё же встала.
Гора нестиранного белья и по-прежнему холодная печь. На этот раз с печью она разобралась очень скоро, язык пламени быстро захватил поленья и через полчаса на печи засвистел горячий чайник. Вода для стирки тоже не заставила себя ждать, раскаленная плита печи, быстро нагрела поставленное на него жестяное ведро. Готовить что-то замысловатое было не в силу, да и особо и не из чего. Она обмыла несколько картошин в холодной воде, положила в кастрюлю, залив их горячей водой из чайника. Через час весь дом был увешан пеленками, кое что сушилось на улице на бельевой веревке. Выносить воду после выстиранного белья уже не хватало сил, но все же девушка была с малых лет приучена доводить дело до конца. Хозяйство и дом были всегда на ней, так как ребенком в семье она была старшим. Так и сейчас прикладывая все усилия, она старалась изо всех сил поддерживать в доме должный на ее взгляд порядок. Сняв картофель с печи, слила с него воду, расчистить наскоро не выходило, картофель то и дело обжигал руки, девушка решила, что правильнее будет прилечь отдохнуть, а потом уже с ним она быстро управится. Она подошла к окну, на дворе царила ночь, не видно дальше носа. Который сейчас час она не знала, нужно было спешить лечь спать, необходимо набираться сил. Укрывшись полностью одеялом, она приподнялась, оглядела ребенка. Спит, все в порядке. Мышцы расслаблялись, она растекалась словно масло на огне. Несносное желание уснуть, во что бы то не стало, не покидало ее. Буквально минуту назад, она думала, что только прислонит голову к подушке, мгновение и уснет, но сон не приходил так скоро, пришли бесконечные думы и тревога.
Сейчас малыш уже видит свет и набирает полные легкие воздуха самостоятельно. Ему не нужна и ее пуповина, для питания всеми необходимыми веществами. Ребенок хоть и питается материнским молоком, но уже делает это самостоятельно. Это уже человек, будущая личность со своей судьбой, характером, как же сложно всё это представлять сейчас, когда он не весит полных четырех килограммов, не может на данный момент даже самостоятельно сидеть, но всё еще впереди, надо только пройти времени.
После рождения ребенка изменилось всё в жизни молодой девушки, а точнее сказать (в этот момент меня несомненно поймут те люди, которые уже стали родителями) то что было до не стало, конечно, она не потеряла память или намеренно не хотела всё помнить, просто, что было до казалось теперь маловажным, бессмысленным. Это крохотное создание, которому нет и недели, теперь неразрывно будет следовать по её жизни, они навсегда связанны ни кому не видимой пуповиной, притягиваемые самым сильным притяжением кровного родства. Началась не новая жизнь, а еще одна, очередная, в которую она пришла будучи уже не младенцем, а молодой девушкой. Переродиться, открыть глаза, а перед лицом перо и чистая книга…Вот что есть смысл жизни - продолжение жизни! Женщина просто обязана дать миру новый росток. Программа человека настроена на сохранение жизни людской. Удивительно, как в войну женщины давали нации ни одного ребенка, а нескольких! Тут бесспорно вступала природа, отключая в женской голове страх, да и сам инстинкт самосохранения наверняка давал сбой. Разве могла женщина самовольно выбрать тернистый путь, понимая, что надежда на лучшую жизнь, лишь только предательски мелькает миражом. Сложно представить, через что проходили женщины, матеря… Екатерина только сейчас, родив на свет малыша, начала с ужасом осознавать, тот выбор, который стоял перед ней. Она еще раз приподнялась на локтях и посмотрела на кроху, перед ней стоял выбор, дать ему жизнь или прервать её. Несравнимое чувство счастья прильнуло в кровь, словно выброс адреналина при выполнении смертельного трюка, только родив на свет ребенка, она начала испытывать эти чувства, чувства – материнской любви и материнского счастья. И это наивное слово «любовь», она говорит уже осознанно и по настоящему испытывает чувства той самой любви. Вот она, какая эта любовь, её невозможно купить или спрятать, она переполняет грудь и рисует на лице улыбку. Такая любовь никуда не уйдет, ее не спрячешь в карман и не выбросишь на улицу… эти чувства настоящие, искренние! Она не задумывается, люблю или нет? Ответ очевиден. Эта безграничная любовь зарождается вместе с ребенком в чреве матери, после живет до последнего её дыхания, располагаясь уже во всем теле, в каждой клеточке её коже. И очень печально, что люди парой, каждую женщину, родившую ребенка, нарекают этим именем, это ошибка! Только та женщина имеет право носить это имя, которая посвящает себя всю, та которая не бросит и не обидит, та которая готова за эту любовь отдать все: собственное счастье, здоровье, материальные ценности, да что там жизнь… Ведь не каждому солдату присваивается честь носить орден «Героя»! Тревога за порождённое ею создание, такая сильная, глубокая, что от дурной мысли будоражит всё тело, душа разрывается. Теперь имея часть себя, дав миру самое дорогое, ты на всегда теряешь покой и сон, готова, во что бы то ни стало, призвать на помощь все мирские и духовные силы, только бы создание твое было здорово и счастливее тебя самой.
На завалинку дома Екатерины прилетела маленькая птичка, она распевала забавную песню этой теплой июньской ночью. Что за птица такая Екатерина не знала, но ее пение ей безумно понравилось, ей очень хотелось верить в то, что это не птица, а Ангел Хранитель её малыша, наверняка он может пребывать в разном облике, вот и сейчас решил стать птичкой. Чудное пение, чудное. Была ли это птичка Ангелом Хранителем ребенка или Екатерины мы не знаем, но она в конец успокоила молодую мать и она крепко заснула.
Прошло чуть больше получасу, как ночную тишину прорезал детский плач. Мать лежала без движений, казалось только для неё, в доме царила гробовая тишина. Спустя три минуты Екатерина в панике вскочила с кровати, схватила на руки ребенка. Развязав мокрый сверточек, оставила малыша кричать на кровати, бросилась к бельевой веревки. Пеленки за это время не успели просохнуть. Первое чувство тревоги и безысходности кольнули по больному. Она метнулась к комоду, порвала чистую простынь на две равные части. Запеленала кричащего малыша. Приложила очередной раз к груди.
- Как это ты так быстро высыпаешься, - спросила шёпотом сына Екатерина, - голодненький, ну кушай, кушай, нужно тебе молочко, чтоб вырасти большим.
Веки так и наползали на глаза Екатерины. Как трудно в ночной час бороться со сном, идут третьи сутки, а за все эти дни она не проспала даже и шести часов. Она пыталась мотать головой, быстро открывать и закрывать глаза, но сон был сильнее.
«Может Андрюшка поест и уснет, хоть еще на пол часа, - подумала она,- я бы сразу же уснула вместе с ним».
Ночное время суток, когда комнаты дома погружались в кромешную тьму, освещаемые тусклым светом ночника, становились испытанием. Сон становился сильнее женщины. Екатерина начала вспоминать один из этапов в ее жизни, который куда как некстати, подходил к её физическому состоянию теперь. Это началось в день смерти её отчима и продолжалось все девять дней. Мать Екатерины и без того замученная и вымотанная ежедневными хлопотами, погрузилась в траур по мужу. По совету кого-то из старших, она собрала детей и отвела к своей троюродной сестре, с которой находилась в жутких отношениях. Во-первых, она побаивалась её горячих нравов, злого языка. Во-вторых, не выносила ее мужа, который был горазд на умные, и как самому казалось, дельные советы. Он любил шутить, но шуток в свою сторону не принимал, начинал сразу всё критиковать и крыть матом. Будучи маленького роста, и хилого сложения, из кожи вон лез показать свою значимость и силу. Жена же его была напротив толста и широка в плечах, ходила несуразно, разведя руки по сторонам, как мужчина. Своего супруга почитала и превозносила, как казалось за ум и силу его. Ко всему прочему она была неряшлива и грязна. Так были и двое детей их. Но копейка в доме водилась, жили вольно и считаться не с кем не хотели, часто бранились с соседями и поучали всю родню свою. За что родственники старались обходить их всегда стороной. Мать Екатерины не была дружна с ней, но по бедности была вынуждена перезанимать у сестры деньги. От этого роптала, но всё же шла к сестре. В этот день мужа сестры не оказалось, чему все были несказанно обрадованы. Не смотря на все надежды Екатерины, которая лучше будет проводить три предстоящих дня у гроба отчима, их к большому её сожалению приняли на ночлег. В этот день она слушала тетку беспрекословно: выносила на тридцатиградусном морозе три бочки воды в дом, после чего отправилась на помощь малышне стаскивать и складывать чурки, которые еще с осени были свалены возле дома. По окончанию она смела весь сор во дворе в одну большую кучу и отправилась в дом. На пороге ее ждала тетку, которая велела перехлопать все детские пальто. Усевшись за стол, их ждали свежие щи, которые только что были приготовлены. На удивление Екатерины, которая ждала чего бы повкуснее от зажиточной тётки, она попробовала жидкие щи, которые казалось, были вовсе не на мясном бульоне. Хорошо, только что они были горячие. Сами же домочадцы, поворотили носы, от приготовленного матерью. Поднялись из за стола и с хохотам поочередно стали бегать за печь, с удовольствием что-то нажевывая. «Чего и ждать хорошего, - решила Екатерина». Хорошо, только хлеба наелись досыта, белого и совсем не черствого. Перемыв за всеми посуду, тетка велела всем идти спать. В эту ночь Екатерина была сама не своя, будоражила одна мысль смерти отчима. Ей было его искренне жаль. Все беды его она списывала на увечья. Не смотря на то, что он сильно бил мать, она его любила. Любила своей детской, искренней любовью. Нужно отдать должное, что детей, как своих, так и приемных он ни когда не трогал, только если накричит, будучи слишком пьяным. А любила Екатерина за его героическое прошлое, за то что он Родину защитил. Однажды он подозвал ее, будучи пьяным, она вся сжалась, но подошла, он сильно прижал её к своей груди. В её нос врезался запах спирта, смешанный с табаком и едким потом. Но отодвинуть его от себя она не посмела. Отчим заплакал, как ребенок, так не умеючи и жалко. Так плакали только если, маленькие дети. Поведение отчима, особенно пьяного, было малообъяснимо: то он кричал глядя в сторону, где ни кого не было, то отмахивался, словно хотел скинуть кого-то со своей шеи, то начинал плакать, то смеялся так весело, что забавлял в эту минуту детей. В этот раз отчим был крайне серьёзен:
- Катька, береги мир, страшная война!
Только и сказал он ей в тот день.
Безграничная любовь вселилась в её детское сердце. Все его беды, она уже ребенком для себя объяснила, он болен, неизлечимо болен. Очень жаль, что его уже не вернуть, а прожитая жизнь его печальна и пропитана горьким спиртом, она его украдкой пробовала. И за этот спирт она его жалела.
- Наверное, ему очень больно, он и пьёт горькую воду! Болен папка, нам детям так же дают горькие лекарства, и неужто ему легче после выпитого.
Вжавшись в своё пальто, которое было сырое и холодное, она дрожала. Печаль за отчима сменилась боязнью тараканов, которые просто кишили в доме тетки. Где они только не ползали, по полу, стенам, печи, и даже кухонному столу. Их ни кто не травил и даже не сгонял, в то время, когда они пробегали мимо. Казалось, к ним настолько привыкли, что просто не видели их. Пускай в доме у Екатерины нет столько хлеба и мягких подушек, но грязи и тараканов сроду мать не терпела. Кутаясь в своё пальто, Екатерина с обидой думала про мать. Даже за все попойки отца она винила её, за все неудачи семьи и за эту ночь тоже. Она столько много ждала от матери, что той не в силах было выполнить и половину. И ругала её в мыслях, даже глядя на мать, всегда старалась смотреть суровее, чтоб она без слов её поняла, что не должно так жить, в нищете. Так и не сомкнула глаз за всю ночь, только в комнатах стало светло, Екатерина поднялась и начала поднимать малышей, чтоб идти домой, за что тут же получила от тетки и велела идти в свою постель. Весь день до самого вечера Екатерина была сама не своя мучал сон, все тело было ватное, этим вечерам она особенно рада была увидеть мать. И про свой взгляд она забыла, бросилась ей на шею и навзрыд заплакала.
Екатерина сама не заметила, как погрузилась в сон. Ребенок, отцепившись от груди, обиженно закричал. Для Екатерины детский крик, словно удар под дых. Она вскочила, ей даже показалось, что она не спала, а блуждала где-то в другом мире, а сейчас она вернулась в свой дом и её ожидает не легкая реальность.
- Все, все, маленький Андрюшка, мама обидела тебя, кушай, кушай, сыночек.
- А-уу-уаа-аа, - прорезал тишину ребенок.
- Ну вот, что не доел, сейчас же слопаешь,- говорила Екатерина чуть громче прежнего, пытаясь отогнать, прочь от себя, этот назойливый сон.
Но ребенок не принимал грудь, а продолжал все сильнее и сильнее кричать.
«Ага, на тебе, поел и заснул,- думала про себя Екатерина, - поскорее рассвело, может кто из моих заглянет, нет я не выдержу, он не может все время плакать».
Она носила его и качала, то укладывала на постель, сама садилась рядом. Ребенок ненадолго затихал, то снова кричал до хрипотцы. Екатерина не надеясь утешить малыша положила его на кровать и вышла в кухню. Сев за стол, она уткнула лицо в ладони и заплакала. Ребенок кричал и кричал. Растерев по лицу катившиеся градом слезы, она начала чистить остывшую картошку.
-У-аа-у-аа-аауу, - отзывался ребенок.
Макая холодный, местами почерневший картофель в соль, она жадно кусала, быстро пережевывала и снова кусала кусок. Слезы падали на стол, собирались в уголках глаз и снова скатывались по щеке. Управившись с одной картошкой, она чистила вторую, потом и третью. «Вот бы сейчас молока, парного теплого, - думала девушка».
- У-ааа-у-аа-уаа, - еще громче раздалось в комнате.
Она поднялась со стула, налила в кружку еще теплой воды из чайника, жадно выпила. Подойдя к умывальнику, застыла, глядя на капающие маленькие капельки, которые просачивались, накапливались на носике умывальники и скатывались, тяжело ударяясь об жестяной таз. Наполнив умывальник холодной водой, умыла себе лицо. Вода придала свежести и немного взбодрила. «Нет времени на слабость, точно уже не сейчас, - приговор вынесла себе Екатерина». Направившись в комнату, опустилась на колени перед кроватью, на которой лежал малыш и начала его рассматривать, указательным пальцем водя по бровкам, носику и щечкам. Малыш успокоился, пусть и ненадолго.
За окном уже рассветало, начало пятого часа. Уже скоро где – то на окраине поселка раздался еле слышный крик петуха. Ребенок не спал, но уже и не кричал лежа на руках матери. Екатерина ходила из стороны в сторону, рада уже и тому, что малыш не плачет. Спустя полчаса малыш заснул, она тихонечко переложила его в кровать. Спустившись с маминых теплых и нежных ручек малыш открыл глаза и огорчившись увиденным, жалобно закричал и снова пронзил тишину этот звук «у-аа-уаа». И все пошло по кругу: Екатерина приложила к груди младенца, через минут десять отцепившись от груди малыш продолжил плакать, она его начала носить из стороны в сторону, покачивая на ручках. Мысленно она себя успокаивала «кажется, сейчас уснет… я не стану перекладывать его в кровать, сяду отдохну, пусть поспит на руках».
Часы показали девять, когда она услышала долгожданный стук в дверь.
«Мама,- тепля надежду, Екатерина бросилась к двери».
На крыльце стояла и в самом деле мать с самым маленьким сыном Никиткой, который то и дело рассматривал сестру, своими любопытными, но всё ещё сонными глазками.
- Поздравляю, доченька, - мать обняла Екатерину и сильно прижала к своей груди.
« А я то решила, она придет с причитаниями и рассерженная, - подумала Екатерина».
Мать протянула букет ромашек, молоденьких, свеженьких, цветки только начали раскрываться. Этот жест показался, несколько наивен для Екатерины, мать давно была лишена проявления каких либо чувств, женское было одно - умелые материнские руки, да и то всё не от удовольствия, а от небольшого, но заработка.
- Кричит, кричит маленький, ох сорванец, совсем не отдыхавши? – начала мать.
- Вот как третий день!
- Грудь покажи. Еще пустая. Никитка, беги к Прокопьечихи и скажи, молока мало у Катьки. Да ты постой, гляди какой резвый, вот возьми, три яичка ей дай, а то та, за даром и снега не даст, да смотри, сначала возьми, что даст, а потом только яйцо ей дай.
- А грудь то горит, и плотнее стала, - сказала Екатерина.
- Слышь, как орет, да третий день, значит, не пришло еще, мало ему, голодный вот и базлает? Сумку бери, ешь, там щей сварила, да еще грибы белые, последний кулек сварила, специально берегла. Так, а где мой мальчик, я громче, а он еще горластей.
Женщина взяла ребенка на руки и по ее щеки стекла слеза.
- Глянь, а лупает то как глазищами, будто что и понимает. Вылитый папка твой, на деда своего похож.
На руках у бабушки ребенок замолчал, по-взрослому начал рассматривать новое лицо.
- Ух, пялится негодник, что и понимает! Ну, вот и с бабкой со своей познакомился. Катька, ну вылитый твой папаша. Я знаешь, что не шла, ты ждала меня, ждала, а я все работала, за Демидову еще дорабатывала, ее корова прижала в коровнике, вот та сейчас в больницу залегла. Уж как она так, не знаю. Что молчишь? Слышит она, матерь твоя, что бабка причитает. Ну, я то ей, дуре говорю, ты не пей, даже животное не любит этот запашище. Фу, его. А она, не пью, мне… а животное еще более нас чувствует. Она нет, да нет. А Ночка, телочка, ты ее еще и не видела. Резвая, хорошая корова. Знаешь, словно я, так как гляну, так, как в зеркало. Ух, она и резвая. Ну конечно, голубчик, бабка спокойнее стала, года то берут, пыл в форточку выветривается. Но так Ночка ее и прижала. , проучила старую пропойцу! Ты что там? Катька? А я то сегодня еще папашу твоего, беса проклятущего видела. Идет щеголь, так бы кулаком по лбу и звезданула, чтоб аж искры то из глаз, чтоб градом сыпали. В мою сторону и не смотрит, да и что я ему. Да я нарочно и крикнула, в округи ни души, я оглядела, с поздравлениями, папашу. Он аж обмёр, побледнел, снег будто ему на щеки нападал. Подошёл да как за рукав схватит, а я вырвалась, уж видывала таких героев на своем веку. Вырвалась и влепила ему, канонадой, тронешь, говорю, к председателю пойду, а он дурой меня. Ну я ему и добавила, слышишь? Говорю, к Катьке подойдешь, не видать тебе белого света, слышишь? Забоялся! Оробел! Еще белее стал. А то в день рождения баба его, Наташка, летит ко мне, кто отец мол, что за слухи. Я тебе Катюха все новости сейчас расскажу, а то сидите, как пни не зная ни черта! И кричать на меня Наташка его стала, кидается. Смотрю, вилы в сено воткнуты. Так я их и схватила…Отойди от меня, ненормальная кричу. Слышишь? Если заступиться за меня не кому, так меня тронуть можно! Не прошло! Стоит, обмякла, опустилась, прям на сено. Платок стащила с головы, волосы в разны стороны, наверное, нечёсаная побежала, заплакала. Слышишь? Сидит, ревет, как корова ревет, по звуку и не признаешь, что человек это, корова да и только, слышишь? Ну и я тоже, слезу пустила, вилы в сторону. Говорю, не его, наш он. А будешь бегать, доброго с этого не выйдет. Так ей и сказала. Она, своих трое у нас ребятишек... Слышишь? Ты что там притихла. Не правильно, что сделала? Слышишь? Ну так что сделано, то сделано! Растить тебе. Сама решала. На чем сговорились, так и говорила. Я сказала наш, так и ты говори. А то соседи мне, нажила на стороне! А я и ответила, что лезете? Вам растить? Мы нагрешили, нам и решать, претензий нет, сама виновата. Заботливых то много, сама знаешь, а помощи то не от куда и ждать! Лето говорят хорошее будет, урожайное. Мне баб Тома бочку еще одну обещала, так мы капусты побольше квасить станем. Так и не пропадем. А что там чещут языки, оно ладно. Ты и сама не без греха! Людям тоже надоест когда - нибудь, а там и забудут!
Мать с внуком прошла на кухню. Екатерина сидела за столом, лицо лежало на руках. Девушка спала. Мать и сама испытывала сильную усталость, но будить дочь решительно отказалась.
- Пошли маленький. Пускай поспит. А я пока тебе все расскажу. Мамке то твоей сил сейчас надо… а пока со старухой со своей побудь! Щи то схлебала, значит и тебе, что покушать станет.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ