Ёлкины
“Не смотри на вино, как оно краснеет, как оно искрится в чаше, как оно приятно пьётся. Под конец оно укусит, как змея, и пустит яд, как гадюка”
(Притчи 23:31,32)
Пашка Ёлкин отсыпался после очередного запоя. Солнечный луч буравил слипшиеся глаза. Мухи облепили подбородок, покрытый недельной щетиной и засохшей блевотиной. Клавдия, вытирая уставшее лицо засаленным фартуком, вошла в комнату и пнула мужа по свешенной с кровати грязной ноге:
- Вставай, пьянь! Опять на работу опоздал.
- Отстань! - рявкнул Ёлкин, накрываясь измятой подушкой. - Я болею.
- Знаю я твою болезнь! Вчера опять надрался до чёртиков, и когда это закончится! Обещал ведь больше не пить, - Клавдия присела на стул и безвольно уронила руки на колени, уткнулась в них лицом и расплакалась.
В это время в пороге тесной горницы замерли две девчушки очень похожих друг на друга. Им было всего по четыре года отроду, но испуганные глазки кричали непониманием и в то же время привычностью виденного.
Клавдия заметила дочек и переключила внимание на них:
- Чего уставились? А ну марш отсюда!
Девочки быстро выскочили из комнаты. Они прекрасно знали, что к маме лучше не подходить, когда папа отдыхает. Поэтому они выбежали во двор и стали играть почерневшими от грязи консервными банками и двумя потрёпанными куклами, которые им когда-то подарила бабушка. Близняшки быстро увлеклись игрой. Лена изображала покачивающегося папу, а Поля сердитую маму.
- Эй, мелюзга, что там дома, бои закончились? - в калитке стояла девушка лет четырнадцати в коротком платьице, подстриженная под мальчишку.
- Лёля! - весело закричали двойняшки и кинулись к сестре.
- Отстаньте! Что там дома? Пожрать дадут или всё ещё воюют?
- Папа спит, а мама плацет, - в один голос сказали Лена и Поля.
- А Сашка дома?
- Нет. Он есё не присёл.
- Ясненько. Ладно, отвалите! Играйте дальше.
Оля осторожно вошла в дом и хотела прошмыгнуть в детскую, но мать увидела её и тут же закричала:
- Ты где была, шалава? Почему дома не ночевала?
- А тебе какое дело? Где хотела там и была.
- Как это какое дело?
Но дочь её уже не слушала. Она захлопнула дверь в комнату и легла на свою кровать возле окна. Хотелось спать и совсем не хотелось в очередной раз выслушивать материнские нотации и причитания о том, как она из рук выбивается, чтобы их прокормить и в люди вывести. Засыпая, в тысячный раз из-за двери она слышала крик матери:
- Шлюха! Ты кончишь, как твой отец-пропойца! Открой, паскуда!
Стук в дверь и крик матери очень быстро растаяли в тумане сильного дождя. Раскаты грома и вспышки молнии пугали одинокую девушку пробирающуюся через лесную чащобу. Ветки царапали щёки, платье промокло насквозь. Впереди светился тусклый огонёк, который то появлялся между корявых ветвей, то опять исчезал. Оля наклонившись вперёд с трудом шла против бушующей стихии к манящему огню. Вдруг из-за дерева выскочил огромный мужик. В нём перепуганная девчонка узнала отцовского старшего брата и собутыльника - дядю Григория. Он схватил её за руку огромной волосатой лапищей и повалил на мокрую землю, всем телом навалившись сверху. Оля стала отбиваться, но все сильнее чувствовала, что силы иссякают и она начинает задыхаться.
Тут она проснулась. Над ней стояла кричащая мать, с пустым ведром в одной руке. Другой рукой она тянула дочь за руку, пытаясь поднять её с постели. Ольга вскочила на ноги и оттолкнула мать:
- Ты чё, совсем сдурела! - мокрое платье облепило стройную фигурку.
- Я тебе дам “сдурела”! А ну марш катухи чистить!
- Щас! Дай разбегусь сначала, - с издёвкой выпалила Ольга и выбежала в выбитую дверь.
Она побежала на другой край села, туда где жила бабушка Шура, мать Павла. Дед умер давно, Оля плохо его помнила, а бабулю любила. Когда она вошла в дом, увидела Сашку. Он сидел за столом и аппетитно жевал корку хлеба, запивая молоком из гранёного стакана.
- Привет! - сказала Ольга, усаживаясь рядом и, жадно схватив кусок хлеба, стала быстро его поглощать, запивая молоком. - А бабуля где?
- В магазин ушла, - буркнул мальчишка и продолжил спокойно жевать.
Ольга выпила молоко, доела хлеб и пошла в другую комнату, где стояла большая кровать. Там она быстро сняла всю мокрую одежду, шмыгнула под цветастое одеяло, свернулась калачиком и уснула.
Тем временем Ёлкин Павел проснулся от нестерпимой боли в голове. Ощущение, что твоя голова колокол в который тарабанят сразу все звонари мира, не в первый раз разрывало на части не только мозг но и всю сущность Ёлкина. Колокольный звон не давал сосредоточиться. Только одна мысль звенела в унисон главному колоколу: “Надо похмелиться!”
- Клав! - рявкнул что есть мочи проснувшийся окончательно хозяин дома.
- Чё, очухался? - вытирая руки о фартук, зашла в комнату хозяйка.
- Дай чего-нибудь опохмелиться, - умоляюще промямлил Павел.
- Ага, щас! А кочергой по рёбрам опохмелиться не хочешь?
- Ладно, будь человеком! Помру ведь!
- Не велика потеря. Сдох бы, изувер проклятый, может жить по людски стали бы, - Клавдия опять села на стул и заплакала.
- Клавушка, родная, - Ёлкин встал и пошатываясь подошёл ближе.- Не плачь! Я больше не буду, вот опохмелюсь и в завязку. Вот тебе крест! - он трижды перекрестился и обнял жену.
- Нет у нас ничего, ты же всё выжрал! - всхлипывая, но уже более мягким голосом, сказала Клавдия.
От его рук она таяла. Вспоминалось сразу то чувство, когда впервые он взял её за талию, пригласив на танец. Мурашки пробежали тогда по всему телу. Статный, красивый, высокий парень - мечта всех деревенских девчат кружит с нею в танце. Валя была вне себя от счастья. Вот и сейчас, когда руки мужа коснулись её тела, мурашки побежали до самых пяток, словно ластиком стирая с души страшные раны, которые всего пару минут назад не давали думать ни о чём, как только о мести, справедливости, разводе и поиске нового счастья с кем угодно только не с этой мразью.
- А ты сгоняй в сельпо, купи чекушечку - здоровье поправить, - он привлёк жену к себе и крепко поцеловал в губы, потом подхватил на руки и перенёс на кровать.