-- Тут дело вот в чём, -- сказал мне месяц назад, когда я вышел из криозоны, хирург-оператор онкологического центра, -- операция вам предстоит несложная, но по-своему опасная. Электронный скальпель полностью очистит ваш мозг от больных клеток, но возможна частичная стерилизация памяти. Это как острова в океане: помните «Солярис» Тарковского? Некий разум воспроизвёл отчий дом героя с кусочком суши, а кругом безбрежный океан. И вам потребуются некоторые усилия, и, к сожалению, не всегда на сто процентов успешные, чтобы полностью связать нейронитями этот «архипелаг».
Впрочем, у вас есть выбор: вы можете вернуться в криозону и подвергнуться заморозке ещё на полстолетия, тогда-то уж точно технологии позволят вернуть вам всю память без потерь.
Я прикинул свои финансовые возможности: денег хватало только на процедуру ещё одного цикла заморозки, а дальше полная неизвестность.
-- Да ладно уж, давайте, действуйте! – подумав, ответил я и хмыкнул: -- Соскучился, знаете ли, по живой жизни!
-- Тогда вперёд, в камеру!
Две недели реабилитации пролетели, как один час. По специальному графику меня вводили в реальность постепенно, чтобы не перегрузить психику. В обычном, как мне казалось, хлопковом костюме, сначала я просто гулял по замкнутому саду и любовался движущимися в небе бесшумными летательными аппаратами. Потом мне позволили слушать радио и смотреть голографический телевизор. Любопытное, знаете ли, ощущение: хочется встать и прогуляться по городу, который как будто бы открывался сразу же за огромной стеклянной панелью, но меня предупредили, что это всего лишь изображение типа кино 3D. Как ни странно, но сравнительно мало изменений претерпела пища: кормили меня вполне натуральными продуктами начала XXI века – фрукты, овощи, мясо, соки. Я читал электронные книги толщиной в лист бумаги и просматривал периодику на интернет-листах. То есть в принципе я совсем не чувствовал себя в ином мире, который бы потряс, шокировал или возбудил меня так, что мне бы захотелось обратно на полстолетия назад, в Россию эпохи Путина. Насколько я понял, от третьей мировой войны бог Землю избавил, Ближний Восток пребывал в относительной стабильности, появились новые независимые государства Палестина и Курдистан, значительные земли российского Забайкалья, Приамурья и Дальнего Востока были отданы в долгосрочную аренду китайцам. Самочувствие моё было сносным, будущее вызывало любопытство: а как там, снаружи клиники? Но кроме сада и глухих белых стен я пока ничего не видел.
Память действительно возвращалась кусками. И не у меня одного. На прогулке в саду мы с собратом по «путешествию обратно» шутили: тут помню, а тут нет, тут снова помню…
Ведущий моё восстановление специалист клиники перед выпиской посоветовал побродить по старым местам Новосибирска и окрестностей, если есть, внимательно изучить заново личный архив, рекомендовал посещение музеев города.
-- А ещё, знаете, тут недавно компания «Новосибирское метро» наделала шуму: предлагает за умеренную плату – правда, что такое умеренная, они не уточняют – совершить ретропутешествие в Новосибирский, кажется, проезд, или тупик, ну, что-то в этом роде. Уточните, пригодится…
Мой дом неподалёку от Советского шоссе был в полном порядке. Арендаторы уже съехали, компания-распорядитель в счёт арендной платы сделала приличный ремонт и поставила современную оргтехнику. Я позвонил в сервисный центр и мне прислали помощницу по хозяйству. На удивление она оказалась китаянкой, но с приличным знанием русского. Я коротко рассказал ей свою историю, она, по-моему, не поверила, потому что – я слышал -- в разговоре по телефону кому-то объяснила, что хозяин прибыл из мест не столь отдалённых. Ну, да бог с ней, готовить и убирать она умела, а садом я планировал заняться для восстановления сил самостоятельно.
Невероятно, но соседа по усадьбе я узнал сразу: седой старик приветливо поздоровался через ограду. Я вежливо откликнулся, назвав его по имени- отчеству:
-- Здравствуйте, Пётр Андреевич!
-- Ещё раз здравствуйте, только я не Пётр Андреевич, а его сын Дмитрий Петрович. Насколько я понял, вы Олег Валерьевич, мне папа о вас говорил…
Мне стало неловко, и я пригласил его вечером на «рюмку чая». Он пообещал прийти, но заметил, что я не очень-то свеж для застолья.
-- Ну вот мы и освежим! – отшутился я. Вечером я «по-старорежимному» истопил баню, попарился, хотя мне было противопоказано повышение давления, и после парной мы приятно посидели с Дмитрием Петровичем за столом. Китаянка принесла откуда-то нам бутылку «самой лучшей в мире рисовой водки», она и в самом деле оказалась чем-то похожей на нашу былую «Старку», а закусывали мы солёными огурцами и японскими суши.
Поздно вечером позвонил из Москвы сын. Сказал, что скоро приедет, и мы вместе сходим на могилу мой жены и его матери. Убей, не помню её совершенно.
В «Новониколаевский проспект» я собрался через пару дней по утру. Навёл справки: бесшумный гелиокоптер стоил немалых денег, решил пока экономить, вызвал обычное такси. Электромобиль тоже почти бесшумно доставил меня на площадь – невероятно! – всё того же Маркса. Подземка по-прежнему всасывала и выплевывала нескончаемые людские потоки. Я хмыкнул: нелепые лестничные пролёты с пологими рельсами якобы для инвалидов-колясочников, которыми никто и никогда не пользовался, были по-прежнему на месте. На площадке маячил чуть ли ни знакомый нищий с табличкой. Я вчитался: «Для лечения в условиях спутниковой невесомости требуется… миллионов рублей, или … юаней, или ….долларов. Пожалуйста, помогите!»
Однако!
На узловой станции метро был пункт регистрации путешественников в ретро. Я заглянул в каталог и присвистнул: стоимость суточного путешествия в первом классе была равна половине стоимости лечения на спутнике. Освежённая ещё при выписке из клиники банковская карточка исчезла на секунду в щели банкомата, последовала команда: «Выберите маршрут!». Я был готов к этой операции и нажал нужную клавишу. Массивная дверь в гранитной стене станции отодвинулась, и зелёная светящаяся капсула-сфера гостеприимно распахнула двери:
-- Усаживайтесь поудобнее, пожалуйста! – пригласила капсула.
Внутри оказался пульт управления, напоминающий крупный дисплей с ячейками. Я вчитался: «Станция площадь Ленина», «Станция площадь Гарина-Михайловского», «Станция Академическая», «Станция Заельцовская» и т.д. Отдельно мигал красный флажок: «Будьте внимательны при выборе маршрута! Вам предоставляется три пробных попытки, прежде чем вы закажите окончательный маршрут! Время невозврата начинается с трёхкратным нажатием кнопки «Старт!». Не колеблясь, я нажал на клавишу «Станция площадь Ленина». Дверь капсулы плотно задвинулась. На дисплее вспыхнула надпись: «Выберите период!» Таблица предоставляла право на выбор из нескольких дат. Поколебавшись, я остановился на «October (Октябрь) 1991-го». Раздалось негромкое напряжённое звучание, видимо, загружался компьютер, или как там сейчас это называется. По экрану дисплея поползли кадры: центральная площадь города, наспех сколоченная трибуна, эмоционально подкручивая сам себя и толпу, выступает мэр Индинок; в здании облиспокома на Красном проспекте, 18 в большом зале заседают депутаты огромного, численностью в 250 человек областного Совета, предисполкома Муха их успокаивает; по улице Кирова грохочет танковая колонна, командующий Сибирским военным округом генерал Пьянков объясняет, что передвижение военной техники вызвано исключительно технической необходимостью…
Мне показалось, что цифровая загрузка известных исторических событий выполнена формально, и отчасти боясь разочарования, отчасти из предубеждения, что увижу тенденциозное воплощение замысла, я нажал клавишу «Сброс загрузки». Дисплей отработал обратный ход, и я снова увидел на экране названия станций. Попробуем-ка мы «Академическую». Снова тихое жужжание, таблица периодов. Выбираю март 1968-го. Загрузка компьютера, на дисплее Дом учёных Академгородка: бардовский фестиваль, знакомые по последующим публикациям лица Дольского, Кима, Галича… Похоже, что у хозяев «Новониколаевского проспекта» одна страсть – к политике. Ладно, сделаем ещё одну попытку: снова «Станция площадь Ленина», март 1964-го. Тихий грустный предвесенний вечер. Огромные сугробы в ожидании скорой весны подсели и молча ждут солнышка. Около колоннады Оперного приплясывает от мартовского морозца стайка голодных студентов. Увеличиваю афишу: «Вечер поэзии с участием Булата Окуджавы, Инны Кашежевой, Ильи Фонякова, Леонида Чикина…». Дороговато, конечно, но если уж путешествовать в ретро, то именно сюда, когда и у нас «деревья были большими».
…После музыкальной паузы дверь капсулы отодвинулась, я вышел на перрончик. Вместо привычного эскалатора наверх вела металлическая лестница. С трудом отодвинув свежевыпавший снег, открыл дверь. Ну и ну! Оцифровка была отменная! Площадь перед Оперным в натуральную величину. Замечаю, что гигантского памятника Ленину ещё нет, под колоннадой действительно вьется группа молодёжи. Устремляюсь туда.
Что за чертовщина! Меня натурально хватают за полы, рукава: нет ли лишнего билетика? Как чёрт из табакерки, откуда-то выпрыгивает девчушка в синем пальтишке, в башмаках на «манной каше» и тянет меня за собой.
-- Да подождите же! Куда вы меня тянете? – упираюсь я.
-- Некогда, потом, потом… -- бормочет она и увлекает в тёплое чрево театра. Когда мы разделись в гардеробе, она, наконец, перевела дух и спросила-уточнила:
-- Вы из «Комсомолки»? Вадим?
-- Нет, я сам по себе, и звать меня Олег!
Она минуту смотрит на меня недоверчиво, а потом разражается смехом. Смеюсь и я, что мне ещё остаётся? Театр великолепен, и я никак не могу обрести чувство реальности. В огромном зеркале я вижу отражённых смеющихся юношу и девушку. Девушка – она, Галя; по-моему, в те годы так называлось абсолютное большинство девушек, а вот юноша – господи, так это же я лет сто назад! Как этот фокус получается у программистов «Новониколаевского проспекта»? Тут уже не просто оцифровка, тут нечто новое, мне неизвестное!
Перед тем, как войти в концертный зал, я веду Галю в буфет: там нет очереди, после звонка зрители большого зала, где шла премьера «Пиковой дамы», уже ушли, а у студентов на буфет просто денег не было. Я заказываю два бутерброда с красной икрой, бокал шампанского для Гали, рюмку коньяка для себя и мы минут пять наслаждаемся за столиком. При этом я чувствую себя совершенно голодным студентом, но почему-то с деньгами. Расплачиваясь с официантом, я «отслюнил» две зелёных бумажки по три рубля. Увидев их у меня целую пачку, Галя внезапно краснеет и спрашивает:
-- Зарезал кого-нибудь, наверное?
Я смеюсь и сочиняю, что недавно вернулся с северных заработков. Галя успокаивается, мы идём в зал и располагаемся на приставных стульях для приглашённых.
-- А как же Вадим? – проявляю заботу я. Галя объясняется, что в обкоме комсомола ей поручили встретить и разместить собкора «Комсомольской правды», он собирался написать репортаж об этой встрече московских поэтов с сибиряками. Но время вышло, пусть на себя пеняет, а ей и без него хорошо.
И я ей охотно верю. Она внимательно слушает сначала местных поэтов, что-то записывает, зал напряжённо ждёт Окуджаву, почти сгоняет со сцены аплодисментами Чикина, и вот, наконец, Булат берёт свою гитару. Зал замирает. Поэт немного говорит о своей фронтовой юности, почему-то, для солидности, наверное, подчёркивает, что он коммунист, и вот уже последний троллейбус мчит по уснувшему городу, и все мы вскакиваем в него на ходу.
Я отыскиваю в темноте горячие пальцы Гали, она не убирает руку. Что со мною происходит? Я весь трепещу от волнения, меня просто колотит от восторга и поэтической страсти. Булат, ты молодец, я не зря потратил на тебя половину курса лечения в невесомости!
После концерта мы одеваемся, выходим на Красный проспект, около партшколы садимся в пустой синий троллейбус, чтобы ехать в сторону площади Калинина, там где-то в общаге живёт Галя. Следом за нами на заднюю площадку входит парень, он устраивается спиной к заднему стеклу и внезапно от какой-то полноты нахлынувших чувств начинает петь красивым сильным тенором арию Германа из «Пиковой дамы». Тоже студент, наверное, консерватории. В пустом троллейбусе все счастливы: певец, мы с Галей, водитель.
Галя живёт на Дачной в отдельной комнате.
-- Может, зайдёшь, погреешься? – участливо спрашивает она.
-- А вахта? – некстати вспоминаю я.
-- У нас семейная общага, другой режим.
-- Тогда сначала зайдём в кафешку!
С закусками и бутылками мы расположились за тесным столиком, Галя зажгла свечу, включила катушечный магнитофон, и ещё никогда в жизни я с таким наслаждением не вкушал записи каких-то ансамблей, потом снова был Булат, а потом и начинающий Высоцкий.
-- …Оставайся, что ты засуетился?
-- Ты не поверишь, нужно возвращаться в реальность, ты – это не ты, а я – это тоже не совсем я.
-- А кто же мы?
-- Ты -- плод моего и чужого воображения, виртуальный, так сказать, образ. А я – размороженное заворожённое чудовище.
-- Но если я тебя приласкаю, как в «Аленьком цветочке», ты снова станешь прекрасным принцем!
-- Ты считаешь, что это возможно?
-- А разве ты не веришь в чудо?
-- Я никогда не верил в чудеса!
-- А вот это ты зря! Дай я тебя поцелую, и ты убедишься, что никакая я не виртуальная, и ты уже не чудовище! Оставайся, и всё тут!
-- Но, видишь ли, у меня уже как бы взят билет в обратный конец...
-- Не валяй дурака! Дай я сожгу его на свече!..
… Через три дня из Москвы прилетел сын, он выглядел значительно старше меня, мы пошли на кладбище. На скромном постаменте из мраморной крошки я увидел ту самую девушку с улицы Дачной. Надпись гласила, что мы родились с ней в один год, а умерла она ровно пятьдесят лет назад...