В надежде куда-нибудь приткнутся я бродил по залу аэропорта имени Бен-Гуриона в Тель-Авиве. Начиналась долгая дорога домой. Долгая потому, что до вылета самолета в Москву оставалось еще пять часов, затем четыре часа полета и бессонная неуютная ночь в Шереметьево в ожидании рейса на Пермь. Потом еще два часа, и я дома.
"Ну, наконец", - подумал я, увидев сразу три свободных места. Плюхаюсь посередине. На правое кресло кладу сумку, на левое портфель. Все. Зона комфорта создана, и теперь никто не сдвинет меня отсюда до начала регистрации. Необходимо побыть одному и разобраться с тем, что происходит. Две недели я жил в Израиле в постоянной эмоциональной разболтанности. Но лучше все по порядку.
В 1996 году я решил сменить страну проживания. Друзья, уехавшие в Израиль на постоянное место жительства, писали душевные письма о прекрасной жизни на Земле обетованной. И я рванул в надежде, что новая Родина распахнет свои жаркие объятия, полюбим мы друг друга и будем жить, "пока смерть не разлучит нас".
Многие ученые придерживаются мнения, что любовь возникает, когда наш нос выхватывает из толпы тот единственный аромат, который завораживает, туманит разум и заставляет влюбляться в его обладателя. Но тогда, двадцать лет назад, выйдя из самолёта, приземлившегося в Израиле, я словно оказался в парилке. В лицо ударил горячий спертый воздух с прожилками моря, пряностей, экзотических растений и потных расплавленных тел. У меня, привыкшему к родному автомобильному выхлопу и гари заводских труб, сладкий запах Востока не пробудил симпатию, а скорее наоборот, вызвал отвращение и тоску. Я с ужасом понял, что если эта страна и полюбит меня, то рассчитывать на взаимность ей не придется. Захотелось захватить самолет, который доставил меня сюда и немедленно вернуться в Пермь, хотя лететь уже было не к кому: мама продавала квартиру, сжигая мосты, постепенно приближалась к "точке невозврата".
Друзья, описывавшие в посланиях великолепие Израиля, были абсолютно правы: безопасность на улицах, чистота, заваленные продуктами полки супермаркетов и еще многое, и многое из того, о чем в России середины девяностых и мечтать не могли. Только они не предупредили о том, что, если ты хочешь жить нормально, необходимо выучить язык и работать, как каторжный. Иврит у меня не пошёл, хотя, скорее всего, я сам его не принял. А без языка мой диплом Политехнического института с прописанной в нем специальностью инженер-строитель был бесполезной картонкой. Дальше, как в детском стихотворении: "Я б в рабочие пошёл, пусть меня научат". И научили, причем, мгновенно. Мешать бетон по десять часов к ряду. Еще научили заливать этот бетон в трубы какого-то немыслимого диаметра и длинной двенадцать метров, а затем вдвоем на руках с таким же инженером, как я, перетаскивать их в специальный отстойник. Все это каждый день, кроме субботы, под палящим солнцем. До рвоты, до рези в пояснице, до головокружения.
Наверное, страна испытывала меня на прочность, проверяя достоин я ее любви или нет. Я терпел, вспоминая поговорки, передаваемые из поколения в поколение и сохранившие актуальность: "стерпится- слюбится", "бьёт значит любит". Но не понимала влюбленная Родина, что не терплю я давления и ко мне другой подход нужен - мягкий. Дала бы невод, да показала, где закинуть, чтобы золотая рыбка попалась и исполнила три желания, сделав меня здоровым, успешным и богатым. В общем, сильно обидевшись, я решил спастись бегством. Я заметил, что когда мы слышим эту фразу, то считаем ключевым слово "бегство". В моем случае слово "спастись" является главным, потому что если бы, прожив почти два года в Израиле, не уехал, то скорее всего уже умер бы от непривычного физического труда и тоски по Родине, по той Родине где родился и которую очень люблю.
Я вернулся, а мама осталась в Израиле, ведь пенсионерам там живется прекрасно. Потом она ежегодно приезжала ко мне на несколько месяцев, чтобы побыть вместе, а заодно и надышаться прохладой уральского лета.
Россия меня приняла, как брошенная женщина: стиснув зубы. Наша страна не прощает измены. Для начала, словно осуждая за неверность, пытала морозами, ледяным ветром и заснеженными улицами, от которых я отвык, но часто вспоминал. Почти год перебивался мелкими заработками и, вспоминая Израиль, размышлял: почему это государство принимает вновь прибывших с теплом не только климатическим, но и душевным, поддерживает деньгами на первое время, даёт пособие пенсионерам, не работающих на эту страну ни минуты? Может, в этом выражается любовь к своим гражданам?
На нормальную работу я, конечно, устроился. И началась у меня новая жизнь, новая потому, что невидимая, но достаточно прочная стена отделила меня от прошлого: всего, что было до отъезда в Израиль, и нынешнего бытия. Я рвался вперед, а скорее вверх, часто задумываясь, почему у меня появились новые качества: упорство, твердость, оптимизм и, как у спортсмена, воля к победе. А может, два года, проведенные на Святой земле, дали возможность переосмыслить ценности, разобраться в себе и набраться сил для преодоления трудностей?
Прошло двадцать лет. Об Израиле я вспоминал теперь только потому, что там живет мама. В разговоре по скайпу она сказала, что ей предстоит серьёзная операция на глаза. После этих слов, я понял, что все мои заверения, "что я в Израиль ни ногой", рухнули. Теперь не поехать туда я не мог.
В иллюминаторе самолёта, идущего на посадку в аэропорту Бен-Гурион, я увидел ту же картину, что и тогда, в девяносто шестом: желтый песок, желтые невысокие дома с огромными емкостями для воды на крышах. И точно так же, как двадцать лет назад, стало жутковато от вопроса: "что меня ждет?". Я не знал, как встретит меня любящая Родина. Простит ли мне ту слабость, которая толкнула меня на побег? А еще я боялся первого вдоха душного воздуха, аромат которого на все прошедшие годы осел в памяти. Выходя из самолёта, я с силой вдыхал воздух, который проползал сквозь щели рукава, соединяющего борт со зданием аэропорта. Запаха не было. Не пахло ни любовью, ни ненавистью, все ровно: без чувств и эмоций.
Но впереди еще паспортный контроль, прославившийся на весь мир суровостью и непредсказуемостью принимаемых решений. Многих без объяснения причин не впускали в страну и возвращали туда, откуда они прибыли. Длинная, медленно ползущая очередь раздражала, а ожидание только усиливало дрожь в коленях. Наконец я встал перед кабинкой пограничного контроля и просунул в щель российский паспорт. И вот тут начались удивительные вещи. Меня пригласили в отделение миграционной службы и ласково объяснили, что я, как выяснилось, продолжаю оставаться гражданином Израиля и въезжать, и выезжать из страны должен по израильскому заграничному паспорту, которого у меня, конечно, нет.
- Вы меня не впустите? - испугался я.
- Почему не впустим? - улыбнулся сотрудник. - Ты же приехал домой! Конечно пустим. Но обратно могут не выпустить.
- Почему?
Тут в разговор вмешалась сидящая рядом девушка-пограничник.
- Олег, - сказала она, - вспомни детство. Ты приходил домой в любое время, и тебя всегда пускали, а когда ты хотел пойти погулять, должен был спросить разрешения у мамы. И она уже решала, отпустить тебя или нет. Так вот в данном случае, Израиль - это твой дом, а мама - это Министерство внутренних дел.
Она протянула мне паспорт с вложенным в него талоном, разрешающим проход на территорию страны.
- С возвращением домой! - сказала она. - И не забудь в ближайшие дни зайти в МВД взять разрешение на выезд. А израильский паспорт потом восстановишь в России у консула.
- Конечно. Спасибо! - кивнул я и пошёл получать багаж.
"Вот так! - подумал я.- С возвращением домой! Это после побега и двадцатилетнего отсутствия. Вот, что значит настоящая любовь. Страна не забыла меня и, судя по настроению, до сих пор любит".
"Ну как же мне полюбить Израиль и ответить взаимностью?"- подумал я.
Ведь если тогда, в девяносто шестом, не возникло любви с первого взгляда, то вряд ли зацепит сейчас. Но через две недели я понял: чтобы полюбить эту страну нужно время, а вот уважение она несомненно достойна. И я попробую объяснить почему.
Помните загнанную нам в голову фразу товарища Сталина: "Я солдата на генерала не меняю"? У меня давно возникали сомнение, что такое мог сказать любящий отец по отношению к собственному сыну. А тем более "отец всех времен и народов". А Израиль меняет. И не раз правительство шло на подобные сделки, обменивая десятки террористов на одного солдата израильской армии, попавшего в плен, только потому, что этого солдата страна считает своим сыном. У этой маленькой независимой и гордой страны есть только две цели: защитить себя и сделать жизнь людей лучше. И все.
Мама живет на Голанских высотах в небольшом и очень красивом городке Кацрин в ста семидесяти километрах от Тель-Авива. Светло-жёлтые невысокие дома, богатые виллы и скромные коттеджи. Везде тротуарная плитка, зеленые деревья, огромные цветы на пышных кустах и воздух. Чистый воздух, от которого кружится голова и клонит в сон.
Утром я проснулся от пения птиц. Прохладный ветерок задувал через открытую раму свежесть, от которой в течение дня не останется и следа. Вначале я не мог понять, что не так, и выглянул в окно. Вот, в чем дело - тишина: пугающая и непривычная. Было слышно даже шуршание подгоняемых ветром сухих листьев, медленно ползущих по дорожке и громкое нескончаемое щебетание птиц.
- Тихо, как в раю…- напевал я.
После завтрака мама устроила мне экскурсию. Кацрин поражал ухоженностью, обилием зелени, множеством лавочек, заботливо расположенных в тени. Детские площадки из яркого пластика под цветастыми натянутыми тентами стояли на каждом шагу. Для инвалидов - съезды с бордюров и пандусы, заехать на которые не составляет никакого труда.
Мы бродили по городу, конечно встречали маминых знакомых, разговаривали. И первый вопрос, который мне задавали, был один и тот же:
- Как вам наш город?
И услышав в моих словах искреннее восхищение, люди сразу добавляли:
-Это все наш мэр, Дмитрий Апарцев, сделал!
Хочу заметить, что никогда за всю жизнь я не слышал от разных людей, столько добрых слов в адрес чиновника. Никогда! Жители Кацрина по-настоящему любят и уважают своего мэра. И есть, за что! Представьте, в Кацрине нет своего общественного транспорта. Так мэр умудрился междугородние автобусы, доселе миновавшие Кацрин, запустить по городским улицам. Теперь они по пути перевозят и жителей города. Кстати, по расписанию автобусов можно сверять часы. Всегда минута в минуту. Открываются новые детские сады, создаются парковочные места для инвалидов, игровые площадки, выделяются земли под строительство. Все, чем занимается муниципалитет, направленно на улучшение жизни людей. Мэр никому ничего не обещает, он делает.
Я не упустил возможности и встретился с Дмитрием. Я не верил, что говорю с главой города. Было ощущение, что просто встретил старого друга: ни пафоса, ни надменности, ни гордыни. Обычный человек, живущий для того, чтобы делать жителей доверенного ему города счастливей. Он мастерски ушел от вопросов, касающихся планов на будущее. Его интересовало, как живет моя мама: кто о ней заботится и какие есть проблемы. Я ответил, что государство закрепило за ней женщину, которая помогает по хозяйству и добавил, что мама давно привыкла пробиваться одна.
- Одна - это плохо. Мы должны быть все вместе, - сказал Дмитрий.
Я тогда подумал: "Конечно, в крупных городах мэр просто физически не сможет встретиться с каждым жителем, а тем более принять личное участие в чьей-то судьбе. Но мэр Кацрина - представитель страны, которая заботится о людях и никогда не бросает своих".
В этот приезд в Израиль я познакомился с разными людьми. Слушая их истории, я задавал два вопроса:
-Вы любите Израиль? Если да, то за что?
На мой вопрос все отвечали:
- Любим, ведь Израиль любит нас.
Одна симпатичная женщина, приехавшая в Израиль очень давно, сразу столкнулась со страшной проблемой. Её сын подсел на наркотики. Понимая, что одной ей не справиться, а знакомыми в стране еще не обзавелась, она кинулась к властям. Парня определили в реабилитационный центр на два года. Вроде ничего необычного, скажете вы. Я тоже так подумал. Но! Увидев, что он пошёл на поправку, работники центра проплатили ему учебу на первом курсе университета в городе Хайфа и погасили все его долги перед банком. Ошалевший от такой заботы парень напрочь забыл о наркотиках и после окончания реабилитации устроился на работу, продолжая учиться, а несколько лет назад открыл свое дело и стал успешным человеком. Неужели после этого и он, и его мама не будут любить эту страну? Конечно, все жалуются, что приходится очень много работать, цены стали кусаться и доллар растет. Но напомню для справки. В 1996 году доллар в Израиле был 3 шекеля, а сегодня около 3,5. Думаю, комментарии неуместны.
Сколько людей, столько и судеб, и каждому пришлось что-то пережить, обустраиваясь в незнакомой стране. Но все, проходя очередное испытание, становились сильнее характером и мягче душой.
Накануне моего отъезда позвонила мамина знакомая Ида, которая знала, что в Перми снег, а я прилетел в одном пиджаке.
-Олег! - сказала она. - Мы нашли куртку, может быть, она на тебе не сойдется, но все равно - это лучше, чем в холод раздетым. Привезти?
От неожиданности я почему-то растерялся и начал отказываться, ссылаясь на то, что дома меня встретят почти у трапа. Положив трубку, я подумал, что зря отказался, хотя только одна забота этой женщины согреет меня в дороге лучше любой куртки.
А вечером пришла, еще одна мамина знакомая, Лариса, и принесла теплую кофту. В этот раз отказываться я не стал.
Наконец объявили посадку на рейс. Жуткие очереди на паспортный контроль, и только к одной кабинке стоит пять человек. Я рванулся к ней, но тут же остановился. Оказалось, что через нее могут пройти люди только с израильскими паспортами.
"И тут о своих подопечных Родина не забыла!" - подумал я и встал в общую очередь.
Самолёт приземлился в аэропорту Большое Савино. Натягиваю полученную в подарок кофту и с благодарностью вспоминаю заботливых кацринцев. Промозглый ветер, колючий дождь и огромные лужи. Но все это ерунда по сравнению с родным запахом Перми. Сердце радостно колотиться - я дома. Мой заместитель Олег, встретивший меня, рассказывает, что на работе все хорошо: жертв и разрушений нет. Уже одиннадцать лет мы работаем вместе в системе образования и отлично понимаем, что все остальное можно спокойно пережить. Олег ожесточенно крутит руль, пытаясь удержать машину на новой извилистой трассе. Я смотрю по сторонам, словно не был тут тысячу лет. После чистоты солнечного Кацрина все кажется серым, грязным и тоскливым. Дождь усиливается. Мутная жижа, разливаясь по асфальту маскирует выбоины. Бамс! Попадаем в одну. Голова дергается, в шее что-то хрустит. "Интересно, - подумал я. - Если бы израильский водитель проехал по этой дороге, он бы повесился или застрелился?"
Зашёл в квартиру. Хорошо и уютно. Жена на работе, сын сбежал с лекции и встречает меня у порога. На стене красочный плакат с надписью на русском и иврите: "С возвращением домой!" Сразу стало тепло. Разбираю чемодан, достаю подарки и ухожу в ванную комнату. Но нет воды. Если учесть, что дорога домой заняла в общей сложности с перелетами и ожиданиями стыковок рейсов двадцать пять часов - это беда. Наконец, кран громко фыркнул, чихнул и разродился желтой струей, которая на глазах толстела, набирая силу и становилась прозрачной. Твёрдые струи душа иголками истязают голову и смывают усталость, пропитанную ночным запахом залов ожидания.
Почему-то вспомнился 1996 год в Израиле. У соседа снизу порвало трубу, и требовалось отключение воды. Так работник аварийной службы обошёл каждую квартиру в подъезде и извинился за то, что в течение часа мы испытаем некоторое неудобство. А еще он сказал, что с радостью подождет, пока мы запасемся водой на это время.
Это, конечно, пустяк, но приятно, ведь именно из мелочей складывается жизнь.
Я уже не раз писал о том, что люблю свою Родину, и прошу у неё только одного - чуть-чуть побольше таких "пустяков".
А у Израиля я ничего не прошу! Оставайся таким, как есть. Я горжусь тобой. А любовь? Любовь не всегда бывает с первого взгляда. Дай мне немного времени, маленькая гордая и замечательная Страна!
Наверное, достаточно рассуждений! Ведь, в любом случае, так приятно возвращаться туда, где встречают словами: "С возвращением домой!" И абсолютно все равно, на языке какой страны звучит эта фраза.
12.11.2017