Я смотрю на тебя и улыбаюсь. Каждый раз что-то внутри кровоточит и горит – я отрываю пластырь с душевных ран. Жжется остро и неизбежно. Как в тот день, когда ты разорвал в клочья сердце мое, станцевал на нем джигу, улыбнулся обворожительно-горько и сказал: «Прости. Кажется, я мудак». «Ничего. Я все понимаю» - ответила я. Потому что – действительно понимаю.
И это больно.
Остро. Горячо и остро. Смотреть на тебя и смеяться так же остро, как целовать со страхом, как осторожно на ладони протягивать душу, как видеть джигу, как смотреть в след.
Так же остро. Только еще больнее. Потому что гораздо проще было бы ненавидеть, выплеснуть один раз три тонны кипяще-дегтярной злости и уйти, развевая плащ и волосы в ближайший бар. Пострадать немного, написать два десятка рассказов и переступить через ничтожно-пыльный прах прошлого.
Но я не могу. Потому что я – понимаю. А понимать - значит ставить себя на место другого человека от начала и до конца, и тогда, будучи им, ты не можешь уже ненавидеть и осуждать, потому что чувствуешь причины поступка.
И остается боль.
Три тысячи порванных лоскутов вместо сердца.
И улыбка. Потому что знать, что мы все еще живы и можно говорить друг другу иногда какие-то неважные вещи – прекрасно. Намного, в сотни и тысячи раз лучше, чем если бы было нельзя.
Говорят, сердце можно вырастить новое.
Да вот только зачем оно мне, новое? Мое-то, привычное, родное - вон. Валяется грязное. Жалкое. Ничтожное.
Я поливаю его керосином и зажигаю спичку. Пусть побудет красивым хотя бы пару минут. Оно всегда любило тепло и огоньки.
А я погреюсь чуть-чуть напоследок. Оно правда было красивым. Даже жаль.