Рассказ основан на реальных событиях. Изменены имена людей и названия городов.
«Себя как в зеркале я вижу,
Но это зеркало мне льстит»
А.С. Пушкин
Алексей Иванович Басаргин занял свое место у окна. Ему нравился – не сам самолет (хотя старенький «Боинг 737» немного удобней А320-го, хотя бы тем, что между креслами чуть больше расстояние, не упираешься в переднего соседа коленями), а перевозчик. На S7 Алексей летал второй год по всему шарику: экономно, вкусно кормят, и очень молодые и приятные стюардессы и стюарды. В общем прилично. Соседка, дама в возрасте, заняв место, тут же пристегнулась и, слегка откинув спинку, вроде как собралась спать. Он тоже прикрыл глаза. Спать хотелось, неделя была хлопотной. Два дня на перевоз барахла, паковку и отправку контейнера, еще два – маета с получением денег за проданную находкинскую квартиру и их переводом за квартиру московскую. Вчера весь почти день на кладбище… И снова почувствовал запах осенней листвы, безвкусную водку, живые портреты на мраморе и граните. Мама и папа. Вика. «Батя», – капитан Кузьма Кузьмич Сорокин, давший в этой жизни Алексею многое… Мозг не спал. Он четко оценивал происходящее, и, под слова стюардессы: «Прошу пристегнуть ремни и поднять спинки кресел», рука нашла рычажок слева и подняла спинку, а Алексей, как в цветном кино, видел осколочки прошлого.
В первом своем рейсе, совсем зеленым, только что после армии, перед которой была средняя мореходка, судьба подарила ему Батю, - так в экипаже звали капитана, «Дважды Кузьму». Прибыв на борт по направлению из отдела кадров пароходства, Алексей был препровожден вахтенным прямо в каюту кэпа. Представившись по всей форме (только руку к пустой голове не приложил), получил вежливое приглашение присаживаться и налить себе чаю. В двухкомнатной капитанской каюте на столе стоял электросамовар в металлическом поддоне, перевернутые симпатичные кружки на блюдцах, сахарница, молочник и большое блюдо с конфетами и печеньем. Вокруг овального стола шесть кресел на колесиках, что для условий постоянной качки весьма необычно (на судовой практике в мореходке, да и на катере на службе Леха досконально изучал мелкие особенности быта водоплавающих). Самоходная мебель имеет нездоровую привычку кататься куда хочет и на малой волне, а что говорить о серьезной болтанке? Алексей, отодвигая для себя кресло, едва заметно ухмыльнулся, но, вроде занятый размешиванием сахара капитан, очевидно, эту ухмылку отметил, оценил, так как сказал вдруг: «А я их на непогоду стреноживаю. По три штуки одним концом за лапы. Вот они дергаются, а не бегают. Зато перемещать – удобно. Обычные ногатые банки тоже могут прыгать, - не поймаешь. А что тебя в море понесло? Романтик?». Переход в теме оказался так неожидан, что Леха чуть не поперхнулся первым глотком горячего чая. «Да какой романтик? Батя посоветовал, - о том, что Кузьма Кузмич имеет именно такое судовое имя, Басаргин тогда еще не знал. - Я вообще в институт собирался, но батя посоветовал: после восьмого класса получить профессию и работать. В институт никогда не поздно. А батя сам с одиннадцати лет работает, вот и мне так… совет дал». – «Так ты в восьмом классе школу закончил, - троечник, что ли?» - «Да нет! Не отличник, конечно, но тройка у меня всего одна, по пению. Извините, я ж вот документы все приготовил!» - Алексей стушевался и покраснел, очевидно, что и направление, и диплом и комиссию, - вообще целый ворох бумаг он еще со входа должен был дать капитану, а с этим чаем и креслами… Кузьма Кузьмич, улыбнувшись, протянул руку и, взяв стопу документов, как бы под нос себе сказал: «Да расслабься. Не красней. Не девушка». Алексей взял печенюшку и, откусив, сделал большой глоток чая. Капитан, одев очки с довольно толстыми линзами, внимательно читал бумаги. «Так твой отец – морской? Раз тебя в мореходку направил?» - «Нет. Он сантехник. Все время – на стройках. В стройтресте. Ну, про море вроде как сам раньше хотел, не вышло. Да и с заработком посоветовал – больше, чем на суше». – «Ну, допустим, заработок, – это на моменты загранзаплыва, в местных рейсах ты вряд ли золотые горы заработаешь. А вот труд, пожалуй, не легче строительного или заводского. Напротив, куда тяжелей. Вон в порту и на чугунке, - куда больше работяги получают. А есть еще разного рода шахтеры, геологи всякие да полярники, - там рубли очень длинные!» - «Да я ж не за рублями, товарищ капитан! – Разговор Алексею начал вдруг казаться тем самым выпускным экзаменом в бурсе*, на котором повезло вытащить единственный билет, который Леха точно не учил. – Это с батей в разговоре было, вот я и сказал!» Капитан в этот раз уже откровенно улыбнулся во все морщины: «Ну, когда батя что говорит, надо выполнять неукоснительно и точно. Идите, товарищ радист на представление вашему непосредственному начальнику, Михаилу Николаевичу, каюта – наискосок, у трапа, и приступайте к своим обязанностям».
Голос стюардессы проник в капитанскую каюту: «Можно расстегнуть ремни и привести спинки кресел в удобное положение. Сейчас вам будет предложен сок и горячие напитки». Алексей, не открывая глаз, щелкнул застежкой и немного откинул спинку. «Не хочу я ни сока, ни чая», - подумал он, по-прежнему пребывая в воспоминаниях. Только теперь перед глазами проходил тот памятный судовой совет, с которого Батя взял Басаргина под особую опеку. Уже началась перестройка, непонятный хозрасчет и бригадный подряд, бардак на флоте наступил полный, судовую роль урезали вдвое. За кормой осталось больше десятка заграничных рейсов, Япония, Сингапур, Китай и Южная Корея. Алексей в этот рейс шел начальником рации, между вахтами (хотя в его должности вахта была от «рассвет до заката», точнее – от выхода в море до окончания рейса), по совету капитана, зубрил лоцию и навигацию, готовясь к заочным экзаменам на судовода. Кузьма Кузьмич, имея «забугорных» коллег в друзьях, предугадал, что эти две профессии: штурман и радист, скоро объединят, и при этом хорошо работу сможет делать специалист только при наличии уверенного морского английского и полного знании компьютера, - недавно появившейся на судах новинки, стремительно изменявшей мореходство. Загадочно удивительные КОСПАС-САРСАТ, еще вчера видевшиеся будущим, быстро становились прошлым перед наступающей эпохой GPS и корявыми попытками запустить отечественный ГЛОНАСС**.
С сокращением экипажа, с сумасшедшим ограничением финансирования и полным прекращением договоров между клиентами и перевозчиками на уровне государств, крупных компаний и пароходств, наступил удивительный бедлам. Полное разрушение структуры бункеровки, снабжения, портового обеспечения, самовыгрузки и самопогрузки (денег для портовых грузчиков нет – надрывается весь экипаж), возникла дикая ситуация с сопровождением, сохранностью грузов… Доходило до полного маразма: страховой грузовой сбор превышал стоимость самого груза, а без страховки власти не выпускают из порта… Но и это – цветочки. Три дня «комсомольского» штурма самопогрузки с распихиванием по трюмным углам дорогой партии корейской бытовой химии в порту Пусан закончились тревожным «офицерским***» сбором. Второй помощник, отвечающий за приемку груза (заодно выполнявший обязанности четвертого) доложил, что по итогу приемки не хватает почти полтысячи мест груза. Дорогие ящики, после троекратного пересчета содержимого судовых «закромов», удалились в неизвестном направлении. Дело пахнет штрафами в размере годовой зарплаты всего экипажа. При этом никто ничего не видел. Надо принять еще более двух тысяч тонн груза, послезавтра выход (портовые сборы за перестой с арендой причала – мама не горюй), а если сейчас все трюма завалить, то при сдаче в родном порту будет хана. Вот так. Надо расследовать, какие будут предложения? Выслушав эмоциональный и сумбурный доклад помощника, Батя встал и тихо сказал: «Сдается, приплыли? Какие будут мнения? Начинает младший – Алексей Иваныч. Твое слово». Трое суток не спавший, Басаргин, на секунду замешкавшись, неожиданно для себя сказал: «А какое мнение? Надо идти, шуровать ящики, заканчивать погрузку. Работать надо. А прежде чем что расследовать, еще раз проверить бумаги. Вместе с клиентом. В общем, думаю, надо чаю попить, и продолжать грузовые работы». – «Ну, остальных теперь и слушать не надо. У меня – точно такое же мнение. Ты, Владимир Петрович, дуй к клиенту, делай сверку бумаг. Остальным – по местам. Совещание закончено». Так упали карты – в бумагах действительно была опечатка. Но, как дальше вспомнил однажды Батя, если бы и была недостача, Алексей тогда проговорил единственное правильное решение. Учитывая, что и в своих прямых, - теперь уже на втором месте по значимости после капитанских, обязанностях Басаргин за все рейсы ни разу не допустил ошибки, капитан «взял его на карандаш». И, через пару лет, когда все вообще рухнуло (вышли в море из одного государства, вернулись в другое, причем – совсем другое), кэп быстро (через тех же былых друзей), нашел себе место под флагом (причем очень звездным, и очень полосатым), взяв Алексея «на буксир». Лишь тогда Леха узнал, почем реально в мире стоит советский профессионализм квалифицированного судовода с уверенным знанием языка. Полуторамесячный рейс (профсоюзы ИХ морячков дольше без отдыха трудиться не позволяли), оплачивался «окладом содержания» в размере стоимости двух хороших квартир в родном Владивостоке.
«Вам чай или кофе? Есть сок апельсиновый и томатный». Басаргин открыл глаза: «Спасибо, просто вода есть?» - «Конечно, пожалуйста!». Самолет ровно и спокойно перемещался на северо-запад. В голове привычной вспышкой вырисовалась ортодромия**** курса лайнера. Почти до Таймыра, оттуда на Москву. Алексей вертел в руках пустой стаканчик. «Давайте, передам, вон девочка собирает», - предложила соседка. - «Спасибо». И подумал: «Так я точно не усну. Не сон, а бред какой-то». Когда с рядом их кресел поравнялась стюардесса с тележкой, Алексей попросил: «А можно все-таки, апельсиновый сок?» - «Конечно, секундочку». Девушка начала перебирать пакеты сока на нижнем столике тележки. «Извините, - обратился Басаргин к соседке. – Никак не могу толком уснуть. У меня маленький хороший коньяк, не хотите попробовать?» - «Спасибо, не откажусь». «Наташа (имя на бейджике стюардессы), а можно два стаканчика?» - Алексей достал из внутреннего кармана небольшую плоскую бутылку. На этикетке написано, что Symbole Royal разлит во Франции. По цене в дьюти-фри могло оказаться правдой. Соседка нырнула в свою сумочку: «Меня Наташа зовут», - она достала из недр сумочки плитку шоколада (догадывалась о коньяке?) – «Да, извините, я – Алексей». Он налил грамм по пятнадцать конька в стаканчики, поставленные Натальей на откидной столик, убрал бутылку, и, взяв свой стакан и апельсиновый сок, предложил: «За знакомство?» – «За знакомство, Алексей». «Что-то с Натальями перебор», - подумал Басаргин. Его первая жена, Наталья, подарившая Олеську и Даньку, оказалась именно стервой. Купалась, как сыр в масле в мужних деньгах, а когда Леху сорвали с рейса на другой, и он внезапно, без предупреждения заявился домой, все получилось как в пошлом анекдоте. С бычарой-любовником и дракой, только вот про плачущего двухлетнего Данилу и бьющуюся в слезах и истерике пятилетнюю Олесю ни в одном анекдоте не рассказывалось. Наталью он тогда выгнал. Судья, на удивление, однозначно принял решение в пользу отца, а что бы лярву больше не видели ни дети, ни глаза, Алексей отказался от алиментов (был такой период в извращениях правосудия). Натаха удалилась к офигевшим своим родителям (не понимали, кого вырастили), мама на некоторое время переехала к сыну. А через год, когда хоронили отца Алексея, Кузьма Кузьмич Сорокин на поминках со своим «протеже» имел серьезную беседу. Напомнил, что еще перед свадьбой, когда Леха подъехал с просьбой быть свидетелем, - наотрез отказался. Батя много раз видел, что такое ранние браки молодых моряков, а слов отговорить Алексея тогда не нашел. Ошибка вышла обоюдная – и его, и Лехина. Теперь же вот выросла проблема: при любом образе жизни дети всегда и всего главнее, и выбор у Басаргина не велик. Либо бросать моря и воспитывать дочь и сына («Только это даже сам не понимаю, как мужик может дочь поставить на ноги».) Либо срочно жениться. Но с учетом уже приобретенного жизненного опыта. Пусть уродина – лишь бы стала матерью детям. Алексей слушал капитана, а, казалось, слышал голос отца, с которым два часа назад навсегда попрощался. И тут снова как с неба судьба спустилась. Выйдя перекурить на крыльцо поминального кафе с гостями, которых Леха на похоронах даже и не видел, (ни фига он там не видел, кроме маминых белых стиснутых пальцев и спокойного и, показалось, необычно гордого выражения лица отца на белой с рюшками подушке, да напуганную Олесю, жавшуюся к бабушке; Данилка дома сидел с двоюродной сестрой, руководившей домашней частью происходящего), вдруг услышал обращение: «Басаргин, ты как?». Он повернулся на знакомый голос. Рядом стояла Вика. Одноклассница. То, что живущие по соседству одноклассники пришли на прощание, ездили на кладбище, Алексей теперь осознал. Здоровался, что-то говорил. Да вот они: Мишаня, Сашка-крюк, Серега Дворников – сокоешник по бурсе… А Вика почти не изменилась, за десять лет после школы пару раз виделись. Поздоровались – разбежались. Хотя в восьмом классе почти всю весну провожал со школы домой, носил портфель… А потом была мореходка, получилось: у него практически взрослая жизнь, а она только школьница. «Как видишь. Вот с мамой остались и с детсадом. Олеське следующий год в школу. Наверное, буду искать на суше работу. А как ты?» - «А я так. Вот ждала семь лет. Когда ты от своей… этой… освободишься. А когда освободился – побоялась прийти. Ты меня прости, Леш, сейчас похороны, не время, только я если не сейчас, уже никогда не скажу. Возьми меня в жены, Басаргин? Пожалуйста…» - и вдруг заплакала. Плачь на поминках – вещь не удивительная. Никто и не удивился. Через два года Олеся первый раз назвала Вику мамой (Данилка то сразу – как первый раз спать укладывала). А Леха больше никогда не боялся возвращений из рейсов.
Коньяк был сладким и с небольшим кофейным послевкусием, шоколад здесь явно лишний. Наталья, тем не менее, предложила шоколад, отломив себе небольшую пластинку. Алексей поблагодарил и отказался, а она спросила: «В Москву – в командировку? Или вы москвич?» - «Теперь уже да. Переезжаю к детям на ПМЖ» - он снова залез в карман и вытащил красивый бутылек: «Еще чуть-чуть?» - «Ну, пожалуй, капельку. Очень вкусный. Не наш?» Басаргин показал этикетку. «А, рояль… музыкальный коньяк…» Он плеснул в стаканчики по чуть, проговорил: «За мягкую посадку», - и выпил, запив остатком апельсинового сока. «Супруга в Москве? Встречать будет?» - поинтересовалась Наталья. «Супругу похоронил в прошлом году. Встретят дети. Наверное». – «Ой, извините!» - «Да вроде и не за что. Попробую, все же, уснуть». – «Ну да. Отдыхайте». Соседка вложила друг в друга пустые стаканчики, подняла откидной столик перед собой и обратилась к соседу у прохода: «Разрешите?» - тот встал, а Наталья, несколько неловко переместилась со своего ряда в проход и направилась в корму, в сторону туалетных комнат. Барсуков чуть больше откинул спинку кресла и в очередной раз закрыл глаза.
**********************************************************
Кузьма Кузьмич и Алексей Иванович стояли в огромном новом терминале аэропорта Аделаида и изучали подходящее по размерам этому залу электронное табло авиарейсов. Команда улетела еще неделю назад, только отшвартовались и приготовились к передаче судна сменному экипажу. Из-за привычных накладок сдача затянулась, боцман улетел вчера, и лишь утром, от киля до клотика облазив «железку» и передав сменному мастеру***** журналы и бумаги с кучей росписей, подорвались Батя и Иваныч. Причем, один день стал совсем странным. Прилетел Большой Босс – хозяин компании, которого Алексей видел лишь раз мельком на бункеровке в Порте Лос-Анджелес. Босс прилетел персонально к Кузьмичу для составления договора о компенсации в связи с уходом на пенсию. Батя эту встречу прошел легко и уверенно, на вопрос Басаргина: «Ну, и как?» - ответил спокойно: «Два рейса и на вечный прикол. Предложил отдыхать остаток в Штатах, я отказался. Предложил учить его сопляков в фирме, я отказался. Предложил денег, что бы без договора и профсоюза, – я взял». Алексей никогда не задумывался, что Кузьмичу уже седьмой десяток, это входит в полное противоречие со всеми законами и профсоюзами, а поддерживает его службу в море только огромный авторитет в глазах работодателя.
Из-за задержки все шло наперекосяк. Через три дня принимать судно в Кейптауне, домашний отдых превращался в бессмыслицу. Вот и выбирай маршрут. Из Аделаиды прямых рейсов в Южную Африку нет. Можно местным рейсом прыгнуть до Сиднея или Мельбурна, только взглянув друг на друга, морячки от этой мысли отказались. Лететь на восток – это отнимать дни своей жизни. На запад – продлять. Дурацкая примета, а все из-за вращения шарика… По этой же причине отпали рейсы с пересадкой в Южной Америке. На самом деле, Батя знал, что Леха не любит «земли инков», - однажды в Сальвадоре, в любимом штате Амаду, у него прямо у трапа хитрые местные пацаны, якобы в поисках работы, стащили кошелек. Сам виноват: еще в детстве, в бараках Владивостока обучали: «задний карман в брюках – чужой»… В отместку Алексей выучил полное название этого неприятного теперь места планеты: Сан-Салвадор-да-Баия-ди-Тодуш-уш-Сантуш - Святой Спаситель Бухты Всех Святых, «что бы знать, куда не заходить»… Движение на запад с одной посадкой, через хорошо знакомый аэропорт Чатрапати Шиваджи в Мумбаи, или Коломбо. Басаргин сказал: «Батя, смотри, - есть близкий рейс на Владик», - «По Вике соскучился?» - «Не это. В этом году на кладбище не был. Как белки с рейса на рейс. А дома дел полно, и не ко времени всё. Сейчас какая-то поминальная неделя, я в Интернете вчера обратил внимание. На денек, а там как раз, – к рейсу через Москву, может, Олеська в аэропорт подскочит?» - «Это ты верный курс наметил. Я друзей уж три года не навещал, а почти все на Морском, с твоими вместе. Полетели до хаты».
Чемоданы оставили в аэропорту Владивостока. Все равно через день вылет. Подарки для семьи легко уместились в сумке через плечо. Кузьмич решил к себе не заезжать. Благо – раннее утро, Вика сейчас завтраком накормит, махнем на Морское, вечером посидим, а там – разберемся.
Дома, за завтраком, после визга, писка и поцелуев приветствий, выяснились две главные вещи, конечно, от малой. Среди кучи Ксюхиных слов о школе, магнитиках, позорном сотике и новом платье на школьный конкур красавиц, прозвучало, что Данилка собирается поступать в Москву на физика, его Олеська прямо тащит к себе, и где жить уже придумали, а мама целую неделю была на медосмотре в больнице, и Данил устроил дома настоящий концлагерь: я и посуду мой, и подметай, даже лапшу, – и то я варила. Хотя он сам обещал все готовить. Вика детей из-за стола быстро выпроводила рассматривать марки (целый конверт для Данилки) и магнитики изо всех портов папиного рейса для Ксении. Про больницу Вика хотела скрыть, а про Ксюхин язык забыла. В общем, было обследование, так, ничего серьезного, небольшая недостаточность митрального клапана, но это врожденное. Врач сказал: поменьше нагрузок и побольше на свежем воздухе, я и так гуляю постоянно, и с собакой, и в бассейн сейчас записалась… Несколько раз уже ходила, все нормально. А Данила выиграл олимпиаду по физике, ездил в Хабаровск. В Москву очень хочет, у Олеси все отлично, говорит, нормальное образование можно только там получить. Басаргин сказал: «Завтра улетаем – самолет вечером. Мы с Кузьмой Кузьмичом сейчас на кладбище. Ты с нами? Планировали вообще то вдвоем». – «Сейчас, нарежу бутербродов, разовую посуду соберу. Салфетки и полотенце. Водка и минералка есть, купите в доме в магазине конфет и печенья. Цветы – прямо там. Подожду, пока ужином займусь. Кузьма Кузьмич, вы же у нас?» - «Там будет видно». – «Леш, такси очень просто – все семерки нажимай. И пусть вас там ждет, оттуда вызовы они плохо берут».
На такси проехали кладбище насквозь, почти до нового крематория, почти к самым родителям Алексея. Такси отпустили: не понятно, сколько времени всё займет. На могиле полно высокой травы, в рост с плитами. Басаргин заглянул в пакет, собранный Викой. Сверху лежали две пары нитяных перчаток. Как всегда, любимая все продумала. Убравшись, разложил бутерброды, конфеты и печенье по тарелочкам, налил водку в стаканчики, предварительно плеснув маме и отцу. Увидел пачку сигарет и зажигалку в пакете, и еще раз оценил Викину заботу: сам, как и Кузьмич, не курил (давно бросил), забыл бы точно. Он прикурил сигарету и положил на постамент отцовского памятника. Рядом сигареты с зажигалкой. Их не будет через час после ухода, но традиций, пусть и нелепых, никто не отменял.
До могилы Батиной родни шли почти два часа: во-первых, почти через все кладбище, к выходу, во-вторых, - остановились еще у нескольких могил. У одной Кузьмич сказал: «Здесь надо помянуть. Мой учитель». С черной плиты очень строго смотрел капраз на фоне крейсера. Громов, Василий Николаевич. 1919-1988. Дальше, пройдя бандитскую аллею, на которой братская могила целому экипажу судна, занимавшая пару соток, просто терялась на фоне роскошных беседок, пантеонов и ростовых статуй, на некоторых вместо человеческих имен были просто клички. Зато каждая – ценой миллионы наворованных денег. Когда Леха, минуя одно из таких архитектурных сооружений с гранитными лестницами и столиками, покачал головой, Батя проговорил: «А видел, какие они себе храмы лепят? За кровавые бабки… На прощение надеются, как индульгенции покупают». Потом зашли на могилу к Олежке Грачеву, однокласснику Алексея. Басаргин снова полез за бутылкой в сумку. Кузьмич спросил: «Такой молодой. Авария?» – «Да нет. Чечня» - ответил Леха. - «Да. Не авария. Катастрофа», - заключил Сорокин. Могилка была скромной, на памятнике-времяшке начала стираться краска букв.
Когда подошли к могиле родителей капитана, стало видно, что Сорокин устал. Он присел на скамеечку у небольшого железного столика. Столик и скамейка казались пестрыми. Зеленая краска кое-где облупилась, проглядывала синяя и даже, видно, совсем давняя черная. Памятником был недавно установленный Кузьмичем белый мраморный крест, на перекрестии табличка с именами и датами. Алексей бывал с Батей здесь пару раз, но только сейчас до него дошло, что год смерти родителей Кузьмича совпадает с годом его, Алексея, рождения. Он вырвал несколько пробившихся сквозь мраморную крошку травинок, собрал старые конфетные бумажки и выцветшие лепестки пластмассовых цветов. В мраморную вазу поставил четыре оставшиеся гвоздики, минералкой помыл блюдца и рюмки, что стояли на постаменте креста, разложил оставшиеся бутерброды, печенье и конфеты и налил. Сначала мертвым, потом живым. Батя уже отдышался, спросил: «Что то сказать надо?». Алексей, глядя на табличку на кресте, как бы про себя начал тихо читать:
«Другая с другим по тропинке другой
Навстречу рассвету идут.
В зеленой тиши, за листвою тугой
Другие им птицы поют.
Мы спим, не считая веков и минут,
Над нами не будет суда.
Дремотные травы над нами встают.
Над нами гудят города…»
«Извини, дальше забыл…» Капитан встал. «Спасибо, хорошие стихи. Вот не знал, что ты стихи читаешь. Или это ты сочинил?» - они выпили. «Нет конечно, в бурсе читал книжку, стихи понравились – запомнил. Жаль, не всё».
Помолчали. Потом Сорокин заговорил, только так, как Алексей ни разу не слышал. Впервые в голосе капитана он услышал нотки просьбы, что для этого, хоть и «стального» до достаточно веселого человека совсем не подходило. «Видишь, Алексей Иваныч, как всё складывается. Мои рейсы – последние. А причала на суше для меня нет. Я один, а значит, без моря – никак. Ловить рыбу и разгадывать кроссворды не люблю, а крестиком вышивать не умею. Отсюда – просьба. Похоронишь меня ты здесь, с родителями. Пообещай мне это сейчас. Пожалуйста». Леха разлил в разовые стаканчики остаток водки и ответил: «Обещаю, Кузьма Кузмич».
Через два года, в Бразилии, «где много диких обезьян», в нелюбимом Салвадоре, Викин голос в телефоне донес капитану Басаргину плохую весть о смерти Кузьмы Кузьмича. «Час назад, в пароходской больнице… Я рядом была, - врач предупредил еще утром, он спал… Что я должна делать, Леш?» - «Жди, мне добираться чуть больше суток. Или в больнице, или рядом должна быть ритуальная контора. Им скажешь, что бы всё делали, договор послезавтра подпишу я, скажешь – приемный сын, что бы не было вопросов. Оставь им аванс. Если завтра им надо показать место, перезвони сразу, я объясню, как найти на Морском. Это у входа, не сложно. Всё. Целую». Алексей сначала позвонил в аэропорт Луис Эдуардо Магальес, потом пять минут говорил с боссом, и вызвал к себе помощника. Заполнив журнал и сдав судно, вышел на крыло мостика. Океан был очень синим и штилил. На сопках над портом дома напоминали Владивосток. Особенно похожей была не видимая отсюда старая часть Салвадора, копия Алеутской первой застройки, только с пальмами вместо ильмов и тополей. Симпатичный, в общем, город, если бы не подводил Леху, и уже не первый раз. Кэп обернулся и обратился к вахтенному: «Сигарету дай». На судне новости имеют моментальную скорость распространения: приказ некурящего капитана не отразился на лице матроса, подавшего открытую пачку сигарет и щелкнувшего зажигалкой.
****************************************************
Наталья вежливо притронулась к плечу соседа: «Алексей, вы будете обедать?» - в проходе стояли с очередной тележкой два стюарда. «Котлета, пюре или курица с рисом?» - «Котлету, пожалуйста. И стакан воды». Упаковка была очень горячей. Разобравшись с соусами, развернув хлеб и пластиковые столовые приборы, Алексей вспомнил о коньяке: «Еще немного осталось. Вы как?» – «А, давайте», - и, обратившись к недалеко уехавшим стюардам: «Мальчики, можно два стаканчика?»
После обеда было бы неплохо хоть пару минут прогуляться, но эта мысль, посетила, очевидно, не одного Басаргина. Салон наполнился гуляющими в узком проходе пассажирами. В корме образовалась очередь в туалеты, впереди шторки, отделяющие общий салон от вип-мест, были откинуты, и два 4-5-летних пацана с радостными криками устроили гонки. Алексей покрутился в кресле, максимально возможно вытянул ноги, и снова попытался уйти в сон. Он слышал, как собирали посуду, и соседка передала его использованную упаковку, как потом предлагали газеты, журналы и буклеты туркомпаний, наконец стюардесса предложила соки и горячие напитки, а Алексей, как в 3D прокручивал в памяти уже совсем свежие события.
…На этот раз плохой звонок застал его довольно близко, в Сидзуоке, от порта до аэропорта Мифо можно даже пешком за полчаса добежать, десять минут на такси. Отдав помощнику распоряжение, все вопросы по службе и подмене Басаргин решил по телефону в такси. Уже через четыре часа он выходил из другого такси у горбольницы Владивостока. Врач (рядом сидели еще два хирурга) говорил с ним, не глядя в глаза. «Нужно разрешение родственников на операцию. Обязан предупредить, вероятность положительного исхода не велика. Операция сложная, а сердце очень слабое. Без операции, – Виктория Степановна сейчас поддерживается приборами, на искусственном кровообращении, - нельзя гарантировать и двух недель». – «В других больницах? В Москве, за рубежом?» - спросил Басаргин. Заранее предполагая ответ. – «Нет, Алексей Иванович. Во-первых, мы провели консилиум, привлекли лучших кардиохирургов – совещались по скайпу. Во-вторых, состояние Виктории Степановны не позволяет транспортировать ее даже в новую клинику на Русском острове, не говоря уж о дальних перевозках. Кроме того, уверяю вас, что присутствующие здесь врачи, - не хуже любых других центров хирургии. К сожалению, в данном конкретно случае всё полностью зависит от пациентки. Скажем так – от ее жизненных сил, ну и от Бога, наверное… Решать вам». А какое может быть решение? Все врачи сделали правильно, а «жизненных сил» Вике не хватило. Совсем чуть-чуть, но не хватило.
За полчаса до операции, - Вика хорошо себя чувствовала, анестезиолог на цыпочках вышел, оставив их вдвоем в стерильно белой палате. Леха взял в тонкую и холодную руку любимой в ладони. «Прости меня, Лёш. Так вот всё нехорошо», - «Всё будет нормально! Выше нос. Думай только о хорошем, - он очень старался, что бы голос-предатель не дрогнул. – После операции позвоню детям, чуток отлежишься, поедем на шашлыки. Давно же не собирались? Дети уже взрослые, на фиг все моря, будем на даче выращивать «кулубнику». – Вика улыбнулась и погладила его большую руку: «Хорошо! Только как ты без своих кораблей? Про «кулубнику» - хорошо. Я тебе такое варенье сбацаю…»
На девять дней Олеся остаться не смогла, - работа не позволяла. Ксению тоже забрала с собой: «Пап, у неё сейчас депресняк. Лучше я с ней побуду, здесь ей хуже. И собирайся к нам быстрее, нечего тебе одному здесь делать. На свои рейсы ты из Москвы точно так же будешь добираться, как из Владивостока. С могилками Данилка все решит. Будем вместе прилетать, проведывать». Данила действительно все решил: когда на девять дней повезли обед, уже стояла невысокая блестящая металлическая оградка на основании из китайского искусственного мрамора. Помянули. Данила сказал: «Батя, я договор заключил с ритуальной фирмой. На десять лет. По уходу – за мамой, и на деда с бабушкой, - тоже. Будут присматривать, убирать, все как надо». – Главное, что в словах сына резануло, обращение: «Батя». «Что за договор? Дорого?» - «Ну, дешево не сказать, но по деньгам. Нормально». – «Мне не сказал. Здесь еще одна у меня могила. Веди к своим ритуальщикам».
На могиле у Бати представитель фирмы назвал цену за уход. Данил поразился: «В три раза дороже? Что так?» - «Это историческая часть. Здесь все втридорога». Старший Басаргин сказал: «Отставить. Вы по карте рассчитаете?» - «Конечно!» - «Пошли составлять договор». Он рассчитывался той картой, которую когда то большой босс дал Бате вместо пенсии. Сейчас заказал дополнительно памятник, что бы Сорокин был на фоне сухогруза, на черной плите. Фотографию Кузьмы Кузьмича он носил с собой в паспорте, под обложкой, только за последней страничкой. Перед первой была фотка Вики.
«Наш самолет приступает к посадке. Прошу пристегнуть ремни и привести спинки кресел в вертикальное положение», - раздался голос стюардессы. Алексей выпрямил кресло и нашел застежку ремня. «Что-то я делаю неправильно. Дети насели в три голоса, - папа, поехали!» Отчетливо вспомнился этот случай в Босфоре с сумасшедшим сухогрузом-турком, летевшим прямо в борт Лехиного судна, а дед****** из машины орал, аж стекла на мостике звенели, что у него температура и надо сбросить скорость. Басаргин замешкался, но тихий Батин голос (когда он только зашел в рубку?) спокойно и весело из-за спины подсказал: «Давай самый полный, судовод! Не лошадь тобой должна управлять, а ты лошадью». Сейчас решение за Басаргина приняли дети. И это было очень неправильно.
В Домодедово встретил Данил. Утро только начиналось, небо было ясным, а воздух – прохладным. «Сразу – к тебе. Квартира класс, и район хороший. Хотя считается пригород, - Зеленоград, но за час до любой точки добраться. Освоишься, погуляешь в окрестностях, вечером у тебя соберемся. Я буду с женой, Олеська со своими, - внуки уже на измене, когда дед подарки привезет?» - «Привёз», - сказал Алексей. – «И где там гуляют?». – «От твоего дома прямо по Центральному проспекту – пять минут и Парк Победы. А вообще много интересного: и кафе, и магазины, на рынок сюда москвичи из центра приезжают, - и выбор, и цены». – «Понятно».
******************************************************
Девушка шла по аллее парка. Напротив нижнего фонтана, на парапете газона - показалось неудобно, прислонившись к гранитной стенке, сидел мужчина. Прилично одет, в руке – книжка, но что-то неестественное было в его позе и неподвижности. Девушка подошла, наклонилась, вскрикнула: «Ой!» и, достав из сумочки смартфон, начала, волнуясь, набирать номер: «Алло. Скорая? Здесь, в Парке Победы, вроде мертвый мужчина! Пожалуйста, приезжайте!»…
… Майор Смирнов держал в руках небольшую книжку. В качестве закладки читатель использовал авиабилет. Обернулся на звук подъехавшей машины. Из нее вылез начальник отдела, полковник Гоберидзе. «Что у тебя тут, майор?» - «Здрас, Леон Аркадьевич. Не наше, - врачи говорят, сердце. Вроде, здоровый мужик, документы, деньги – всё на месте… Денег – крупная сумма, почти две тысячи долларов в кошельке. В карманах – двадцать пять тысяч рублей. Телефон, другие документы – всё на месте… Басаргин Алексей Иванович, только сегодня прилетел в Москву, я по его телефону уже оповестил родственников». – «Понятно. А что читаешь?» - «Да вот, он, вроде книгу читал. Стихи», - протянул томик шефу. Тот достал очки из внутреннего кармана пиджака, открыл книжку на закладке. Санитары задвигали в «скорую» носилки с накрытым зеленой медицинской простыней телом. Полковник тихонько, под нос читал:
"Но в давние годы весенний рассвет
Мы тоже встречали вдвоем,
И пусть для иных в этом логики нет,
Но мы никогда не умрем".
________________________________________________
*Принятое у курсантов название среднего мореходного училища
** КОСПАС-САРСАТ, GPS, ГЛОНАСС - системы спутникового обнаружения и позиционирования объектов на поверхности Планеты.
*** Старший командный состав судна.
****Кратчайшая линия курса между двумя пунктами.
*****Капитан
****** Старший механик
Использовано Стихотворение Вадима Шефнера "Другая с другим..."