Бавария - необыкновенно красивая. Летний дождик, если и брызнет на минуту-другую, не снизит ваше настроение ни на градус.
А в начале сентября ещё летают бабочки, прыгают кузнечики. Нежные мелкие цветы трепещут под лёгким движением воздуха по обочинам асфальтовой дорожки, которая ведёт далеко-далеко по окраине маленького городка, в сторону зелёных холмов, покрытых лесом.
Лес шумит и совсем рядом. За тесной толпой вековых елей угадывается глубина сказочной чащи, которую, возможно, воспевали Братья Гримм.
Теперь Лиля будет вспоминать милую Баварию, родину своих предков, в снах и застольях на своей родине, куда вернулась. Навсегда!
Она решила купить у друга детства домик, со старым садом и огородом.
Нашла она Петю по Интернету, вернее, информацию о том, что Голиков Петр Петрович инвалид второй группы. Всё совпадало: год рождения, адрес места жительства. Правда, в ответном письме Петя сообщил ей, что в материнском доме только прописан, а живёт в Чимкенте. Дом, знакомый Лиле с детства, он никак не может продать, все говорят ему, что заломил цену!.. Тогда Лиля предложила продать дом ей.
Петя, похоже, не поверил, но сразу пригласил в гости.
Он встретил Лилю с утреннего поезда на своей машине. Это был среднего роста, плотный человек, сильно хромавший на правую ногу. От прежнего Пети остались большие карие глаза; волосы были сплошь седыми.
- А улицы тогда были шире! - глядя в окно, сказала Лиля.
- Ну, да, - засмеялся Петя, - и дома были выше. Голос его, фальцет с трещинкой, больше внешности напомнил Лиле того Петьку - из детства.
Он включил громче её любимую песню: " Ах, как хочется вернуться, ах, как хочется ворваться в городок..."
- На нашей улице в три дома, где всё просто и знакомо - на денёк, - хором громко пели они.
Лиля сделала глубокий вдох: так счастлива, даже не верится!
Не было никаких десятилетий в красивой ухоженной стране! Хотя... Там остался взрослый сын. Он её пока не понимает. Смеётся, говорит: "Вернёшься, мать!"
"Не вернусь,- думает Лиля. - Хотя ведь могу жить теперь на два дома".
Подъехали к металлическим воротам, крашенным голубой краской.
- Ну, вот, - улыбнулся Петя, легонько хлопнув подружку детства по плечу, - ты дома.
- Который час? - спросила та.
- Без семи десять, - ответил он. - Ещё утро. Но уже тридцать восемь градусов. В полдень будет сорок один или даже сорок два!..
- Можно, я пройдусь по улице, - спросила.
Он понимающе кивнул, иди, мол.
Она вышла из машины, предусмотрительно повязав на голову шифоновый шарф, и пошла по односторонней улице, угадывая в незнакомых домах и постройках рядом с ними саманные домики с плоскими крышами из далёкого далёка.
Дорога, пыльная, в глиняных, запечённых солнцем, колдобинах, высокие заборы, каких тогда не было.
Что было? - Невысокий штакетник, белённый известью; пышные кусты георгинов и изящные мальвы у приворотных мостиков, над журчащим по вечерам арыком. Когда на главном канале открывали шлюзы и жители всего посёлка радостно поили свои сады водой.
Вербы и серебристые тополя были!
Теперь арыки засыпали, проложив трубы, по которым под пыльной землёй вода поступала в каждый дом. Верб и тополей осталось мало.
Она вдруг почувствовала, как жгучее солнце стукнуло её по темечку.
- Ого! - встрепенулась женщина и побежала к далёкой тени дерева.
Знакомый арык был впереди, справа, на повороте должен быть дом казахов, с овчарней, блеянием серых и чёрных овец и их душным запахом, смешанным с запахом готовых лепёшек на тандыре.
Вместо казахского дома на повороте стоял магазин.
Зашла, поздоровалась и спросила, можно ли где-нибудь присесть.
- Можно, можно, - сказала продавец казашка. - Рядом.
Она выбежала из-за прилавка, открыла дверь сбоку: там была комната со столами и широкими скамьями, покрытыми ковриками и подушками.
- Отдохните, - сказала она. - Чаю хотите?
Лиля покачала головой.
- Только прилягу ненадолго, - ответила ей. - Отвыкла я от такой жары.
- Первый раз у нас? - спросила девушка, поддерживая её под локоть.
Лиля мельком посмотрела на её молодое скуластое лицо, ответила:
- Жила я на этой улице много лет назад.
- Ой, - сказала та, покачав головой, - меня тогда ещё не было. Какой дом ваш был?
- Между домом Скрыльниковых и казахским...
- Ой-бой! - засмеялась казашка. - Бабушка Мауя должна вас знать. Это её дом. Я её внучка.
- Ты дочь Бахета или Шико?
Она перестала улыбаться, сказала тихо:
- Мою маму звали Сандулаш. Шико её звали в детстве. Она давно умерла. Такая, как я сейчас, была.
- А тебе сколько лет? - спросила Лиля.
- Двадцать четыре. Меня Баяне звать.
Женщина молча смотрела на девушку.
- Отдыхайте, - спохватилась Баяне, - ко мне покупатель пришёл.
Лиля лежала, прикрыв глаза.
Дверь открылась со скрипом. Женщина сквозь ресницы увидела детские лица. Любопытные глаза рассматривали её, маленькие рты хихикали. Она пошевелилась.
Дети, захлопнув дверь, скрылись.
Лиле очень жалко было Шико. Вспомнила, как она подходила к забору, разделявшему их дворы, и звала Лилину маму: "Аня-а, вишня дай! Пожалиста!"
Мама смеялась, набирала в стакан с дерева крупную спелую вишню, протягивала его через забор Шико.
Тётя Мауя в долгу не оставалась, угощала Лилю свежеиспечёнными баурсаками...
Женщина перешла из чайной комнаты в магазин. Покупателей не было.
- Уже уходите? - спросила Баяне.
- Да, спасибо тебе, хочу немного пройтись по знакомым улицам.
- Приходите к нам в гости, обязательно, - сказала Баяне. - Вечером, мы с бабушкой будем ждать. С нашей большой семьёй познакомитесь.
- Спасибо, конечно приду, - ответила Лиля, - на наш бывший дом хочу посмотреть.
- Вашего дома уже давно нет, - покачала головой Баяне. - Другие новый построили.
Лиля поёжилась: то ли солнечный удар мурашки по её коже пустил, то ли ещё что...
- Спасибо, - ещё раз сказала она, - обязательно приду.
До арыка было метра два. Теперь он представлял собой болото с мусором.
Лиля повернула назад, к дому Пети.
Он стоял у калитки.
- Я знал, что быстро вернёшься, - улыбнулся. - Заходи.
Широко распахнул калитку.
- Двор какой-то маленький и тесный стал, - удивилась она.
Петя махнул рукой в сторону плоской крыши.
- Помнишь большую ветку тополя, которая почти лежала на крыше?
- Помню, ползали с тобой и Витей по ней, то с тополя на крышу, то с крыши до тополя, где в развилке тебе старший брат домик сколотил.
- Да-а! - с удовольствием вспомнил Петя. - Я даже ночевал в том домике. Правда, комары кусали! Ох, и здоровые они раньше были!
Оба расхохотались: это мы здоровые стали!
- Ветку ту пришлось спилить, а то бы крышу продавила.
Петя открыл железную, тоже крашенную голубой краской, дверь. Немного пригнувшись, вошёл первым.
Повернулся, взял Лилю за руку.
- Боже! - изумилась та. - На яичных желтках, что ли, эту избушку строили?! Всё как было! И печка та же, крепкая ещё. А наш дом снесли...
- Уже знаешь? - сочувственно сказал Петя. И тут же спросил:
- Витьку хочешь увидеть?
- Конечно! Всех хочу увидеть поскорее! А вечером к казахам сходить, бывшим соседям!
- Ладно, сходим все вместе! Бахет твою фотографию недавно показывал.
Лиля удивилась:
- Откуда она у Бахета?
- И у меня есть, - засмеялся Петя. - А у Витьки пятеро детей!
- У него тоже моя фотография? - спросила женщина.
Петя снова засмеялся.
- Нет, по-моему, вы ведь с ним дрались всё время. Он вспоминает, как ты ему голову куском угля пробила до крови.
- Не помню, - удивилась Лиля.- Надо же, я всю жизнь вспоминала, как играла с Витей и со всеми в прятки и догоняшки, а оказывается он всё это время обиду на меня держал.
- Знаешь, - сказала она Пете, - Витя забудет про обиду, когда подарок от меня получит.
Петя с интересом посмотрел на неё.
- Я ему такую огромную пивную кружку привезла! И тебе тоже.
- Пивную кружку?
- Нет, - засмеялась Лиля. - Никогда не догадаешься! Ты ведь не такой злопамятный, как Витя.
Петя молча смотрел на неё большими карими глазами, от которых расходились лучиками морщины.
- Этот подарок тебе от моего папы, - объявила она ему.
- Ты же писала, что он умер...
- Два года назад. Но после нашего отъезда отсюда папа мучился совестью, что не дал тебе на прощание одну игрушку...
- Не помню, - пожал плечами Петя.
- Это был игрушечный мотоцикл с мотоциклистом. Немецкая игрушка, невиданная здесь.
- А-а, - напряг лоб Петя. - Нет, не помню.
- Давай принесём мои сумки из машины, - предложила Лиля. - Он там.
- Папа говорил, что ты плакал и просил оставить ему на прощание тот игрушечный мотоцикл.
Петя махнул рукой.
- Не помню, сказал же тебе.
- Возьми, пожалуйста, игрушку, - протянула Лиля другу детства сувенирный пакет. - Ну, пожалуйста. А то я за отца буду всю жизнь мучиться совестью.
Петя нехотя взял пакет.
- Спасибо, - задумчиво произнёс он. - Не буду пока открывать, потом.
И положил пакет на холодный чугун древней плиты.
В дверь раздался лёгкий стук.
- Это Витька, - уверенно сказал Петя.
Да, это был он. Вошёл, не дожидаясь ответа на свой стук.
Лиля не могла узнать в нём того Витьку: кряжистый мужик с седым ёжиком волос на голове.
- Здорово, Петь! - Протянул он руку-лопату другу.
- Здорово, Лилька! - сграбастал тут же в охапку гостью и приподнял на полметра.
Лиля весело взвизгнула. Пятьдесят лет как не бывало!
- А помнишь, - ставя её на пол, начал Витя.
- Помню! - воскликнула она. - Пробила тебе голову куском угля.
- Да не, - смутился Витя. - Помнишь, как мы борщ ели в нашем дворе, а прямо над нами абрикосы висели на ветках. Вкусные были! Только вчера спилил дерево. Гнилое уже было, могло бы упасть внезапно, придавить кого-нибудь.
- А-а, - вспомнила Лиля вкусные абрикосы. - Ну, хорошо, что вовремя спилил. Говорят, у тебя большая семья, да?
Витя опять смутился, но сказал с улыбкой:
- Все дети послушные, потому что жена строгая, директором работает. Вот такая она!
Витя развёл руки, показывая, какая его жена необъятная, потом поднял руку, изображая ее рост.
Лиля чуть не поверила, да Петя захохотал.
Витя спросил деловито:
- Ты не очень устала с дороги?
Лиля подняла вопросительно брови.
- Так, ребята, - обратился он к Лиле и Пете. - Сегодня идём на день рождения Василия Давыдыча.
- Он ещё жив? - удивился Петя.
- А то! - как за себя, с гордостью произнёс Витя. - Девяносто пять исполнилось! К двенадцати приглашали, поспешим. Лиль, ты отлично выглядишь, обойдёшься без зеркала и прочего.
Сели в Петину машину - и дали газу по улице!
Приехали. Открыли калитку и оказались в цветнике перед большим белым домом.
Как принято на юге, каменную дорожку сопровождал низенький заборчик. Худой старик, на вид лет восьмидесяти, держа в кулаке пучок травы, перемахивал через него.
- Давыдыч, здорово, ты нам это к водке несёшь?- крикнул Витя.
- Кроликам, - усмехнулся добродушно старик.- Здорово, парни!
Стол во дворе, рядом с виноградником, был уже накрыт.
Лиля вдохнула желанный запах жареной рыбы, пытаясь угадать, какой: сазана? сома? жереха?
Вокруг стола хлопотали две женщины, невестка и внучка старика. Из дома вышел его сын, друг Вити.
Все мужчины поздоровались за руку.
Пришёл ещё гость, муж внучки, и маленькая женщина.
- Это моя жена, - взяв её за плечи, сказал Витя, - а это старший мой, Сашка.
- В честь деда, - улыбнулась Лиля, вспомнив отца Вити. Тут же спросила:
- А дядя Саша где?
Витя покачал головой, сказав ей: "Потом, не сейчас".
Лиля села рядом с Витиной женой. Та оказалась очень застенчивой, больше молчала, улыбалась, теребя заскорузлыми пальцами край скатерти.
Стали поздравлять Василия Давыдыча, подносить ему подарки: рубашку, бутылку водки, с пожеланием распить её в следующий день рождения, и жбан пива, увидев который, Василий Давыдыч довольно облизнул синие старческие губы!
Очень ему понравилась кепка с длинным козырьком и солнцезащитные очки. Сразу примерил и отказался снимать.
Обнявшись с сыном и Витей, он сидел, подпевая старинную казачью песню.
На гармони наяривал Сашка.
- А дедушка наш Бухенвальд прошёл! - гордо и звонко сказала Лена, внучка Василия Давыдыча.
- Прошёл, - гордо согласился старик.
- Откуда столько песен старинных знаете? - спросила Лиля Витю.
- Так ты не знаешь, мать ведь моя была ссыльная казачка.
- Царство ей небесное! - сказали женщины.
- Если бы не она, отец никогда такой дом не построил бы, пролетарий. Он работать умел, только деньги экономить да копить - никогда! Пролетарий!
Витя махнул рукой.
Лиля обратилась к Василию Давыдычу.
- Как Вам удалось выжить там, в Бухенвальде?
- Удалось, - ответил старик. - Я жить так хотел, что удалось! Никому не показывал, что душа моя еле в теле держалась, а здоровые мужики падали духом, ну, и гибли: от болезни, от пули!..
- Вы немцев не любите? - спросила она.
- Зачем? - глуховато засмеялся Василий Давыдыч. - У нас же здесь пол посёлка немцев было. Порядок, чистота была! Злодеев не было! Сами они пострадали, от войны, от политики.
- Ладно, отец, наливаем, за твоё здоровье!- сказал сын Василия Давыдыча.
Все с удовольствием и искренне выпили за него.
Невестка внимательно следила за свёкром. Часа два уже сидели за столом.
- Дедуль, тебе может, прилечь? - спросила она его.
- И то, - согласился он.
Сам поднялся и пошёл в дом. Невестка и внучка, обняв дедушку с обеих сторон, повели в дом.
А застолье ещё продолжалось, с песнями, каких Лиля давным-давно не слышала. Пили, ели, вспоминали ушедших родителей, шутили друг над другом - какими были и какими стали!..
- Меня казахи, бывшие соседи, пригласили в гости, - вслух вспомнила Лиля.
- Когда это они успели? - удивился Петя. - Ты же в другой конец улицы ходила.
- В магазин зашла, а там внучка тёти Мауи работает, - объяснила Лиля.
- Тогда железно ждут, - сказал Витя. - Давай вместе пойдём. - Мы с Бахетом в одной упряжке работаем, уже лет двадцать.
Зашли в магазин, закупили конфет.
- О, это по-казахски! - сказал Бахет, принимая подарки. Он был худенький, сморщенный, ничем не напомнив Лиле крепыша Бахета из её детства.
Куат, младший брат Бахета, играл для гостей на аккордеоне, потом на пианино.
Слухач! Нигде ведь не учился.
С разрешения соседа-немца приходил к тому в дом, слушая игру целой семьи на инструментах, наблюдая за движениями рук исполнителей.
Когда немцы уезжали в Германию, продали инструменты Куату.
Сидели за столом, чай пили из самовара, а жена Бахета наливала его в пиалы по-казахски - понемногу. Сладости, фрукты были на столе. Лиля сразу приохотилась к
любимым с детства баурсакам - казахскому хворосту.
Раза два к столу подходили маленькие дети, трое - Бахета, двое - Куата. Им давали сладости, и они, довольно хихикая, убегали.
- Лиль, у тебя как на личном фронте? - озорно спросил Бахет.
Она смутилась.
Витя выручил её:
- Хорошего нет, а плохого не надо, правда?
И обнял по-братски подружку детства.
Хорошо Лиле стало от его слов!... Правда, в кругу родных себя чувствовала.
Тётя Мауя, по-прежнему худощавая, ну, конечно, сморщенная, была нарядно одета, с золотыми серьгами, колье и браслетом. Только к столу подошла с палочкой, жалуясь на боли в ногах...
- Лилька, Лилька, - качала она головой, глядя на гостью с доброй улыбкой.
Дом у казахов был просторный, в каждой комнате стоял диван, на стенах висели большие фотопортреты членов семьи.
- Эти фотографии кто делал? - спросила Лиля.
- Вейс, - сказал Бахет. - Ты, наверно, его не помнишь.
- Помню, - возразила Лиля.- У меня сохранилась фотография второго класса. А ещё мой детский портрет.
- Фотограф Вейс тоже уехал, когда из тюрьмы вернулся. Могила его дочери затерялась, потому что после отъезда немцев кладбище заросло бурьяном, как лесом, - сказал Витя.
Лиля ахнула:
- А я хотела могилу дедушки найти! Его похоронили рядом с дочерью Вейса. На её могиле всегда цвели незабудки, и немцы-родственники поливали их водой из круглого цементированного колодца. Вот по нему я и хотела найти могилу дедушки.
Витя усмехнулся.
- Я тебе уже всё объяснил, а ты вообще наивная, через столько лет захотела увидеть всё здесь, как после вчерашнего дня. Что до Вейса, так дочь его умерла, когда он сидел...
- Вот за что он сидел, я не помню, - сказала Лиля.
Витя помрачнел:
- В день Победы пьяный встал из-за стола и крикнул: "Хайль Гитлер!", дурак. Донесли на него и посадили. Говорят, плакал потом, каялся, да поздно было.
Петя сказал:
- Давайте съездим на кладбище, чтобы Лиля не мучилась.
Ну, и поехали.
И всё оказалось таким, как обрисовал Витя: бурьян колючий выше головы.
- Не переживай, - успокоил Лилю Бахет, ожидавший друзей в машине. - Дух твоего дедушки очень доволен,что ты его искала! И он тебе будет помогать в твоих делах!
- Это хорошо! - переглянувшись, засмеялись Лиля и Петя.
Петя объяснил остальным:
- Лиля мамин дом покупает у меня.
- Молодец, Лиля, - похвалил Бахет.
- Ты же моей жене обещал, - обиженно произнёс Витя.
- Ну, Витя, - взяла за руку друга детства Лиля.
Он помрачнел. Потом, справившись с обидой, улыбнулся.
- Лилька, ты же не сможешь здесь постоянно жить, пустишь мою молодёжь на квартиру?
- Да твоя молодёжь вся в Чимкент уедет, - сказал Петя.
- И то, - согласился Витя. Но, не удержавшись, полюбопытствовал :
-А за сколько покупаешь, Лиль?
Услышав сумму, Витя опять изменился в лице, нахмурился.
- Легко тебе на евро покупать. Домик, можно сказать, сарай, - сказал он, - но земля у тебя, Петр, хорошая! Не истощилась до сих пор.
- Да уж, старались мы всей семьёй!
Дневной зной уходил медленно. В воздухе появилась едва уловимая прохлада, как нежность проявляется в человеке, который, наконец,остыл от ярости.
- Лиль, а ведь у тебя душ в саду есть, - сообщил Петя.
- Петька-а, - нежно протянула Лиля, - какая я сегодня счастливая...
Её друзья детства довольно заулыбались.
Сколоченная из фанеры кабина душа венчалась бочкой с водой. Вместо дверей висело фланелевое одеяло. Зелёное с белым, в клетку.
Лейка душа была большая, и когда Лиля повернула кран, на неё полился горячий дождь.
- Боже, как хорошо, - шептала Лиля под струями воды. - Какая же я счастливая!
В доме она достала из большого баула подушку, одеяло, комплект постельного белья. На стол постелила скатерть, купленную в Нюрнберге. Ну, и ничего, что рождественская!
Застелила кровать, с облупленными от синей краски спинками. Вспомнила, как на этой самой кровати спала со старшей сестрой Пети. Мама иногда разрешала ей ночевать у Голиковых.
Матрас был жёсткий, новый. Петя постарался.
Лиля босиком прошла по крашеному дощатому полу в кухоньку, погладила нежно уже щербатый старинный стол - на нём она столько раз катала мякиш хлеба; так же нежно погладила чугунную плиту печки, прошла во вторую комнату, совершенно пустую.
Жена Пети, как он сказал, выбелила весь домик и пол покрасила, "совсем на днях".
Во второй комнате когда-то стояли две кровати, тёти Вали и Пети.
Но медсестра тётя Валя редко ночевала дома, надрывалась на работе в больнице.
О её приходах можно было узнать по крепкому запаху Беломора. Курить тётя Валя стала на фронте.
Лиля вытянула ноздрями из памяти запах папирос...
Вернулась в спальню и растянулась на кровати.
По всему посёлку перебрехивались собаки. Стрекотали сверчки. Далеко прогудел поезд.
Как в детстве, из которого она уехала с родителями в другой далёкий мир.
Полная луна смотрела в окно.
У Лили не было сил встать и занавесить его. Так и забылась во сне, под улыбкой луны, пока ту не закрыло мохнатое облако.
За счастье, даже если оно недолгое, надо платить.
Дорого.
-