Август 1942 год. Восемнадцатого августа был солнечный, ветреный день. Я как все мальчишки играл на улице, никакого разговора о том, что куда-то надо уезжать не было и, только мама потихоньку упаковывала швейную машинку типа «Зингер». Когда время подходило к обеду, меня отловили на улице и передали в кузов полуторки, где было уже много вещей и детворы. Оказалось, это было мои двоюродные братья: Леня, Степа, Виктор, и самая маленькая – Галина сидела на руках у тети Вали в кабине. (Была грудной. Родилась 22.06.1941) Обстановка была спешная. Машина тронулась и, мы поехали в сторону Красного октября. На Красном октябре нас погрузили в пароход, который был уже заполнен людьми полностью. Народу было столько, что оставалось место только на палубе. Там мы и разместились. Мы – это я, моя сестра Валя и мама. Тетя Валя с детворой обосновались внутри парохода. Когда все устроились и пароход тронулся, мама наставляла нас: «Если будем тонуть, цепляйтесь за лавку и плывите к берегу.» Но пароход спокойно прибыл на центральный набережный вокзал Сталинграда, где и пришвартовался. На пристани началось какое-то действо, оказалось, что на верхнюю палубу парохода грузят зенитки и снаряды. Пока грузили необходимый груз, многие дети и мамы пошли на берег кушать мороженое. Погрузив необходимое, пароход взял курс на Ахтубу и встал на ночь в затоне. Вскоре капитан получает сообщение, что многие пассажиры парохода остались в Сталинграде. Утром, едва занялась заря, пароход вернулся в Сталинград, забрал отставших и пошел на Камышин. Началось самое страшное. Горела Волга. Грела нефть и полузатонувшие нефтяные баржи. Откуда-то появился немецкий самолет, по-видимому разведчик. Он долго сопровождал пароход и стрелял в него трассирующими пулями, пытаясь поджечь пароход. Но когда заработали зенитки, самолет сразу отстал. Так потихоньку, часам к 5 - 6 вечера наш пароход прибыл в Камышин. Ночевали в Камышине. Ночь прошла спокойно, хотя всю ночь шла какая-то работа экипажа парохода. Утром стало ясно: к пароходу прицепили самоходную баржу с разбитым машинным отделением. Ее нужно было доставить в Саратов на ремонт. Казалось все успокоились, но мамы теперь внимательно следили за левым берегом Волги, боясь проехать знакомые с детства места. После обеда у левого берега Волги показалась баржа и движение людей. К нам присоединилась еще женщина с двумя ребятишками. Моя мама, тетя Валя и «новенькая» пошли в наступление на капитана, утверждая, что это их берег и пристань. Капитан им объяснил, что это разбитая баржа, из которой солдаты выгружают и сушат обмундирование, а пристань «Иловадка» скоро будет, и он всех желающих высадит на берег. Но женщины настаивали на своем потому что боялись бомбардировки и хотели скорее сойти на берег. Капитан принимает решение. Останавливает пароход, снимает с прицепленной баржи огромную лодку, матросы грузят в нее все три семьи и быстро доставляют на берег. Тетя Валя в знак благодарности отдала матросу сумку табака, которую она вырастила на своем огороде. Моряки довольные благодарили нас за табак больше, чем мы их за помощь. Моряки вернулись, лодку поставили на место и пароход пошел дальше. Прибежал бакенщик и стал ругаться, что женщины в белых косынках (белый цвет – отличная мишень для воздуха), но когда узнал, что мы из Сталинграда, смирился и стал расспрашивать про город и его жизнь. Пришли солдаты, которые работали у баржи. Узнав, что мы из Сталинграда, они быстро принесли ведро щей и хлеба. Потом все ушли по своим делам. Мамы ушли в село за подводами, а детвора после обеда задремала. Женщины вернулись с подводами, когда уже совсем стемнело. Мы погрузились и поехали в Калышкино, там выгрузили тетю Валю, а сами поехали в Курнаевку еще 3 километра к тете Груше (маминой сестре). Тетя Груша жила одна с двумя детьми. Муж ее трагически погиб на работе. Во дворе был дом, кухня и прочие постройки. Уже на другой день мы узнали, что народу в селе было много. Эвакуированные украинцы из Николаевской области, целый колхоз с животными, были несколько семей из Ленинграда. Ленинградцы жили в клубе, а украинцев распределили по дворам. В кухне во дворе жила тетя Маша с двумя детьми: старшего звали Коля, младшего – не помню. Когда Маша собиралась что-то делать, она звала Николая со своим украинским юмором. Любимой ее присказкой было обращение к Коле: «Мыкола-гу, подай сакиру, бо я тебе голову отрубаю!». И Коля бежал помогать маме. В доме жил парень Петр, он очень боялся верблюдов, а в заволжских степных селах верблюд был первой рабочей скотиной. Зимой их запрягали или в телегу, или в сани. Этот процесс вызывал проблемы: верблюд плевался как самый последний хулиган и негодяй. На помощь всегда приходила тетя Груша. Она ругала матом и Петра, и верблюда. Получив по морде от тети Груши, верблюд спокойно запрягался. Скоро мама распечатала швейную машинку и стала шить полушубки для армии. Осенью я пошел в четвертый класс, который успешно закончил. В ту же осень 1942 года пришла к нам в деревню старшая моя сестра Ирина. Она была черной, худой, еле живой. Перед войной она вышла замуж за Бориса Котенко. Они работали вместе с мужем на Метизном заводе, жили в центре Сталинграда на Московской улице (сейчас ул. Гоголя), родился мальчик Семен. Но семейное счастье продолжалось недолго. Они попали под бомбежку как и весь Сталинград. Чудом они остались живы и были эвакуированы в Ташкентскую область. Муж Ирины был с ними, у него была бронь. Но война есть война и возмущенные пассажирки обратились к коменданту эшелона почему здоровый мужчина не на фронте. Бориса призвали. После эвакуации в г. Чимкент умерла мать Бориса, а затем умер и сынок Сема. Оставшись одна, она пешком из Ташкентской области добралась к нам в Заволжье. Прожив зиму в нашей деревне она вместе сестрой Валентной уехала в Сталинград. Мы с мамой уехали в Сталинград в мае 1943, после окончания мной школы.
Москва.
Август 2017