Хватка Руки Судьбы была уверенной и жесткой. Конечно, если постоянно подчинять, владеть, держать в твердом кулаке своих рабов, поневоле обрастешь мозолями и обзаведешься необходимыми мышцами. Иногда палачу казалось, что он и Рука – единое целое. А порой его даже посещала крамольная мысль – может, и Рука считает его своим продолжением?
Что-то в последнее время слишком часто палач стал ощущать усталость. Все закономерно, говорил он себе, видимо, невозможно столько лет заниматься одним и тем же – и оставаться одинаковым. Утрачена изначальная бархатистая гладкость, благородный глянец, матовый отблеск... И лезвие, по-прежнему безукоризненно острое, уже потускнело.
Все ерунда. Вот то, что ремесло перестало радовать – это гораздо хуже. «Глупец! – оборвал он сам себя. - Какая может быть радость в твоем ремесле!» Это даже правильно, когда палачу наплевать на жертву, а вот когда ему совсем не все равно – дело скверное.
Первая сегодняшняя жертва была того типа, который он ненавидел больше всего. Как же это отвратительно – распарывать тонкую, слегка синюшную кожу, покрытую мелкими гадкими пупырышками, и проникать резким и точным движением сквозь вяловатую бледно-розовую мышцу, чтобы рассечь хрусткую ткань сустава, там, где полагается, отделяя бедро от круглой голени... Тошнотворный, влажно-хрустящий, столько раз слышанный звук, еще раз, еще, сколько же можно, почему я должен это делать?.. Эта мерзостная субстанция, которую я кромсаю, отделяю от костей, шпигую, распластываю – можно уговаривать себя, что оно уже не живое, но оно ведь было живым, и, скорее всего, совсем недавно.
В какой-то момент привычная отточенность движений изменила палачу, и лезвие соскользнуло, отчекрыжив кусок сустава и обнажив губчатый коричневатый срез кости. Черт, внимательней надо быть, эти мысли дурацкие до добра не доведут.
Он продолжал работу. Следующие жертвы - их было несколько – требовали другого подхода. Нужно было снимать кожицу, аккуратно и точно. Эту работу он знал в совершенстве. Кожа струилась из-под лезвия, свиваясь спиралью, открывая плотную бледную мякоть. В этом процессе можно было бы найти даже некоторую эстетику, но палачу сегодня все казалось противным - и слабо скрипящее скольжение по крахмалистой плоти, и беловатые разводы на стальной глади лезвия.
Интересно, а Рука Судьбы, которая определяет, и направляет, и командует – есть ли у этого монстра чувства, настроения, расстраивают ли ее ошибки и неудачи палача? А может быть, она даже ощущает свою вину за эти неудачи? Или – страшно подумать – у Судьбы тоже могут быть ошибки и неудачи?
Последняя жертва уже пламенела оранжевым продолговатым пятном на изрезанной плахе – во всяком случае, палач надеялся, что она будет последней на сегодня. Эту надо было расчленить на ровные тонкие ломтики. Палач трудился, стараясь не обращать внимания на яркий сок, пачкающий поверхность. Желание вырваться из железных пальцев, преодолеть мертвую хватку становилось невыносимым. И он попытался повернуть лезвие, изменить наклон, выскользнуть...
Это потребовало чудовищного усилия, но он ощутил – получилось! Идеально наточенная кромка полоснула по упругой плоти, и донесся то ли вздох, то ли возглас - звук был незнаком палачу, но в нем странным образом чувствовалась боль. Красный сок снова окрасил плаху, но сок этот был совсем другого оттенка... И он был теплым. Живым.
Радость победы, азарт, недоумение, ужас – все перемешалось, и тут же все кончилось. Через какое-то время – ему показалось, что почти мгновенно – палач очутился в своей темной келье, и дверь захлопнулась с резким стуком, пожалуй, более громким, чем обычно. Но более ничего особенного не произошло.
Лежа в келье, он медленно приходил в себя. Воспоминание том, как его лезвие разрезало горячую кожу, было отвратным – и притягательным одновременно. Из мешанины ощущений постепенно кристаллизовалось новое чувство. Палач, как ни странно, чувствовал себя виноватым – и ничего не мог с этим поделать. Это всевластное нечто оказалось живым, и оно могло чувствовать боль. Значит ли это, что Рука Судьбы вовсе не последняя инстанция, может, это только исполнитель, проводник некой еще более мощной силы, такое же подневольное существо, как сам палач?!
Странно устроен этот мир. Так долго разрушать, уничтожать, превращать единое целое в груду обрубков, снимать шкуру, расчленять, пластать ломтями, и больше ничего не уметь... И когда ты невероятным усилием пытаешься изменить осточертевший уклад, разорвать круг, сделать хоть что-то еще – ты понимаешь, что снова причинил этим кому-то боль. Да, мир устроен странно. Скверно устроен, честно говоря.
...Тетя Валя швырнула нож на место и отвела душу, с силой захлопнув ящик кухонного стола. «Старая дура! – думала она, разглядывая порезанный палец. – То ли плохо наточила, то ли руки совсем уж кривые стали» .
И она отправилась в свою комнату – искать пластырь.