Сашкина вечеря.
День был серым, рядовым осенним днём. В последнее время и вся жизнь Сашкина была под стать такой погоде: хмурая, с редкими проблесками солнечной радости за сына. В общем, сплошной ноябрь на календаре судьбы. Ехать в деревню не хотелось. Это раньше он был преисполнен энтузиазма, строя каменный, в два этажа домину, с низкими, как пулемётные бойницы, окнами для света на втором этаже. Отец неизменно смеялся, называя сооружение замком, и вопрошал: ну для чего ты такую громадину размахал! Её же не протопить будет! Одно благо: такой парус яблони закроет от северного ветра!
Сашка вздохнул и повернул ключ в замке зажигания «Нивы» по-японски, как величал он свой Форестер. Смутное беспокойство вызывало то, что после свадьбы, уехав от него, сын стал частенько тянуться к стакану. Конечно, стоило бы побыть дома, показывая ему пример стойкости и равнодушия к алкоголю, но и сторожем сыну быть, при молодой жене, - уже неловко. Да и ехать, на самом деле, надо. Что такое ссора с соседом, он знал по отношениям с Пашей, хохлом, родом из-под Винницы, и потому, с соседкой Галей, живущей по другую руку от двора, добрососедством дорожил. Забор, если уж не переделать, то поправить – следовало, и до снега. Не хватало ещё, чтобы какая-нибудь курица стала яблоком раздора, и из-за этого пустяка хорошие отношения дали трещину!
Автомобиль катил по трассе на «автопилоте» - Сашка был погружен в собственные мысли о жизни, судьбе, и достойном приятии её.
Так и добрался, незаметно, и меньше, чем за три часа. Воздух – волшебный! Нет, хорошо, что родители забрались так далеко от Москвы, аж за Медынь! Хоть отдышаться можно!
Забор много времени не занял – от старого дома и шиферные листы остались, и оцинковка. Даже лопнувший казан, оставленный каменщиками, пошёл в дело - отгребал им от забора так и не собранный урожай, сгнившие яблоки. Вот, теперь и поесть не грех, заслужил.
На столе появилась своя, посаженная отцом картошка, маминого соления грибочки. А лечо! Да такого лечо, каким жена Татьяна балует – ни за какие деньги не купишь!
Ну, вот, опять свет отрубили! Хорошо ещё, что дом прогреть успел! Газ – он газ, конечно, да вот поджиг и помпа – электрические. Телевизор заткнулся, и в тишине слышны были только старенькие детские часы на стене, с бегающими глазами клоуна. За окном стремительно угасал день, и Сашка поставил на стол старинный латунный подсвечник на три свечи, добытый где-то мамой. Отец тогда потешался, называя его канделябром из лавки старьёвщика, а мама только отвечала, мол, смейся-смейся, пока светло!
Сашка сел за стол. Да, домину отгрохал – будь здоров! Думал ведь, что всё иначе будет! В тусклом свете, не глядя, привычно, среди пустых, нащупал на полу, у ножки стола, в прошлый раз початую и не допитую бутылку коньяка. Плесканув в бокал, поднялся и переставил с буфета на стол три фотографии.
- Мам, вот, твои грибочки. Ем, и нахваливаю. Спасибо! Пап, да под твою картошечку – просто, чудо! Тань, твоё лечо – как бальзам для моей души! Спасибо вам! Вот, с вашей помощью, и дом доделал, почти. Большой, просторный, чтобы всем вместе жить не тесно было. Для вас ведь строил! Самому-то мне, как и вам теперь…
Он замолчал – слёзы душили. Тоска по умершим вырвалась-таки наружу, но он не стыдился этого, даже глаз не утирал, чего уж! Кто теперь увидит! С некоторых пор, такой была каждая его вечеря на даче. Но он привыкнет, он больше не станет реветь по любимым! Сашка в который раз обещал себе это, и в который раз чувствовал фальшь в своих мыслях.