Даже нечто необычное со временем становится чем-то само собой разумеющимся. Но заходя каждый раз в центральную залу, в самое сердце Американского храма Смерти, я испытываю чувство священного благоговения – песочные часы столь невероятных размеров, что рассмотреть их полностью можно было лишь с балконов. Песчинки из чистого серебра едва заметной струйкой перетекали из верхнего сосуда в нижний, отмеряя время существования человечества. Но верхний сосуд был почти полон, и это означало, что путь людской лишь начался.
Братья, Жнецы, подходили к нижнему резервуару и зачерпывали серебро, с помощью которого узнавали имена тех, кто вскоре оставит мир живых.
Привычным движением я зачерпнул пригоршню серебряного песка, чьи песчинки были настолько малы, что более всего походили на пыль. Даже сквозь толстую ткань перчаток я ощущал холод, исходивший от него. Я опустился на колени и жестом рассыпал песок по белому мрамору пола, в ожидании, что его частички начнут складываться в имена и места, как случалось всегда. Но серебряная пыль так и осталась лежать на полу, неподвижно. Подобное происходило со мной впервые за всю службу, и я в недоумении провёл ладонью по ней, но холода не почувствовал.
Чья-то костлявая рука опустилась на моё плечо – надо мной стояли братья. Видимые из-под плащей части их костяных тел казались почти прозрачными, неосязаемыми. Они одни из Древних, исполняющие свой долг не один десяток тысячелетий. Но время не щадит никого, даже нас, и теперь они волочат своё существование здесь, в храме, прежде чем их сущность полностью не распадётся.
- Идём с нами, Жнец. – я поднимаюсь с колен и покорно следую за ними. Древние ведут меня в ту часть храма, где располагаются залы Тысячелетий, наполненные толстыми томами. На страницах этих томов вписаны имена и даты смерти каждого человека, когда-либо умершего на земле Американских континентов. Неважно, кем был человек при жизни – в итоге его имя будет начертано в одну строчку мелким почерком. Но даже такая память много дольше людской.
Сквозь арки проходов можно было увидеть других Древних, склонившихся над томами, аккуратно выводивших символы и цифры. Иногда они поднимали головы и провожали меня долгими, полным безразличия, взглядами, а затем возвращались к своим нескончаемым обязанностям.
Мы шли долго, пока не очутились в просторном пустом зале, стены которого утопали в кромешной темноте, а от стен эхом отражался каждый шорох. Древние оставили меня в центре и удалились. Я стоял в пятне тусклого света, ожидая дальнейшего развития событий, и всей своей сущностью ощущал любопытные взгляды.
Знаю ли я, кому принадлежат эти взгляды? Конечно знаю, как каждый из братьев знает, кто обитает за залами Тысячелетий.
И вот обитатели зала вышли из тьмы.
Их обнажённые, неприкрытые плащами тела, были покрыты слоем серебра. Тяжёлые челюсти, на небольших черепах, непривычно длинные кости рук – мало кто встречался с Первыми. Были ли они действительно первыми Жнецами, или же первыми, кто догадался прокрыть своё тело серебряным песком? Лично я склоняюсь ко второму варианту – крайне сомнительно, что в первых головах, наделённых искрой Разума, могла зародиться подобная идея.
Они приблизились. Первые были так близко от меня, что я мог протянуть руку и дотронутся до серебра их костей.
- Так это ты… Щадитель… Любитель оставлять души… - несколько голосов, одновременно выражающих свою мысль шёпотом, но разными словами, заговорили со мной. – Почему… В чём смысл…
- Он не любил свою жизнь, но всё изменилось после крушения.
- Любил… Не любил… Слова… Пустая болтовня… Истинный смысл иной… Совсем другой…
- И какой же? Перерезать больше нитей? Не лучше ли дождаться, пока душа созреет и сама покинет оболочку, без нашего участия?
- Раньше да… Так было… Но… Всё изменилось… Каждая душа… Абсолютно… Важна… Нужна… - Пятно света расширилось и у стены стал виден стеллаж, заставленный томами. Один из Первых направился к нему и взял один из томов. Книга была значительно тоньше остальных. Покрытые серебром пальцы пробежали по страницам, словно прощупывая символы, начертанные на них. – Имена… Фамилии… Перечень… Без дат… Без цифр… Тех кого пощадил… Много… Очень много… Больше чем у других…
- Я не отступал от правил.
- Мы знаем… Всё знаем… Но почему… Зачем…
- Я не знаю. Иногда всё идёт не по плану и нужно менять принятое решение.
- Глупости… Чушь… Вздор… Прошлое… Прошлое… Ответ там…
- Никто из нас не помнит собственного прошлого. Вам-то точно это должно быть известно.
- Заглянуть... Узнать... Мы можем... Да...
Их взгляды словно бы прожигали меня, видя сквозь кости мою прежнюю сущность.
Из-под копыт коня не летит пыль - земля здесь пропитана кровью. Вокруг царил запах смерти и победы. Горькой победы, ведь в гражданской войне нет победителей.
Всё поле боя, до самого берега Энипея, усеяно телами - сегодня в царстве Плутона большое пополнение. Великое множество раз я наблюдал подобные картины, но тогда места сражений были усеяны телами северных варваров и вкус победы был сладок и пьянил. Сейчас же на моих устах лишь горечь.
Легионеры приклоняли колено при моём появлении, а пленные солдаты противника падали ниц и моля о пощаде. Я молча продолжаю путь в окружении верных командиров. Впереди взятый штурмом лагерь.
Частокол с одной стороны разрушен полностью, лишь кое-где виднелись поваленные брёвна. Склон усеян телами моих легионеров. Посреди лагеря меня встретил один из центурионов тринадцатого легиона. Как и все прочие он преклонил колено.
- Аве, Юлий.
- Аве, Маркус! Заговорщики схвачены? Помпей, Лабиен, Брут?
Когда я произносил имя последнего, мой голос едва не дрогнул. Он мой сын, пусть и незаконнорожденный, и душа моя была неспокойна с тех самых пор, как весть о том, что он примкнул к моим противникам, была принесена верным Марком Антонием.
- Помпей бежал. - Маркус жестом указал на распахнутые ворота с другой стороны холма. -Рассказывают, что восточном побережье его ждёт флот. Что прикажешь делать с остальными пленными?
- Всех, кто заново присягнёт мне на верность - вновь буду братом считать! Остальных же казнить! - мой голос нарочито громкий, и хорошо слышен вокруг. Пленные легионеры, услышав меня, падают на колено, произнося слова верности. - Отправьте гонцов в ближайшие города с вестью о нашей победе!
Он жив и сейчас сидит напротив меня. У него черты лица Сервилии, но глаза словно мои! Брут прибыл с повинной, после того как я ответил на его письмо. Я уже знаю, как поступлю с ним - ему будет миловано прощение и должность подле меня.
- Помпей укрылся в Египте. - говорю я, когда Брут покидает мои покои. - Отправьте весть. Египтяне должны выдать его без промедлений!
Но вместо Помпея, некогда моего верного соратника, мне привезли лишь его голову. В ярости я приказал обезглавить его убийц.
Шло время и Рим процветал под моим правлением. Едва я появлялся в ложе амфитеатра, как он тут же наполнялся приветственным гулом - тысячи людей кричали моё имя, а я стоял, раскинув руки, словно пытаясь обнять свой народ. И эти же тысячи людей затихали, едва я жестом требовал молчания.
Мой сын был подле меня и трон будет его после моей смерти.
- Брут встречался с заговорщиками! - поведал шёпотом один из моих шпионов. - Они замышляют переворот!
- Он может спокойно дождаться, пока это тело умрет само! - порой любовь к близким затмевала мне разум.
Мгновение назад они осаждали меня просьбами и мольбами, а сейчас уже вонзают в моё тело железо клинков. Я словно тигр, в окружении стаи шакалов, сражаюсь за свою жизнь под молчаливые взоры сенаторов. Хватают за ноги, руки, тогу. Я отбиваюсь, но силы неравны и лицо моё залито кровью от многочисленных ран. Я оттолкнул одного из нападавших и на его место тут же встал другой. Брут. Сын. В его руках тускло мерцает железо.
- Брут! И ты?! - Поражённый предательством сына до глубины души я отвернулся, закрыв лицо плащом, и перестал сопротивляться. Тут же на меня посыпались десятки ударов, но один из мечей ранил более других.
Боль ушла. Я открыл глаза. Надо мной, тяжело дыша, склонились мои убийцы - с их обнажённых клинков всё ещё капала моя кровь. А вокруг царил хаос - сенаторы, пришедшие в себя, разбегались, в ужасе голося, что Цезарь мёртв.
Мёртв?
Заговорщики расступились, и я с лёгкостью сел. Подле меня лежал меч, но при попытке схватить его, рука моя прошла сквозь рукоять. И тогда я увидел серебристую путу, сковывавшую моё запястье. Такая же была на второй руке и вели эти путы к моим же рукам... Я сидел в своём же теле! И тогда я заметил незнакомца, укутанного в чёрный плащ с ног до головы - он преспокойно стоял, прислонясь плечом к одной из колонн.
Он единственный, кто видел меня!
- Ты Плутон? - услышав мои слова, он направляется ко мне и капюшон его спадает. Неподвижный оскал черепа словно бы усмехался.
- Не совсем! - слышу я ответ. - Я Жнец.
И словно бы в подтверждение слов в руках Смерти появляются серебристые серпы. Замах, второй и три нити из четырёх срезаны. Жнец замахивается, для того чтобы рассечь четвёртую.
- Подожди! - кричу я и он на мгновение замирает, с любопытством смотря на меня. - Я хочу стать одним из слуг Нептуна!
Жнец опустился рядом. На одну костлявую руку он намотал серебряную нить, и лишь потом разрезал её, освободив меня от моего бездыханного тела.
- Идём.
Так началось моё первое столетье - время изменений и потерь. Я всё более походил на остальных Жнецов, и память о прожитой жизни растворялась, стиралась. Я перестал помнить яркие моменты своего детства, затем юношества. Воспоминания о военных победах словно затягивалась дымкой - образы становились всё расплывчатее и вскоре я уже не мог различить лиц ни друзей, ни врагов. Лишь воспоминания о собственной смерти, о Бруте, занёсшим меч, всё ещё оставались ярким пятном в моей памяти, но и они постепенно блекли.
Серебряная пыль сложилась в имя - Марк Юний Брут. Мой сын.
Сумрак, царивший в шатре, едва разбавлял свет лампады. Брут сидел за столом, обхватив голову руками. Некогда гордый взгляд покинул красивое лицо и теперь передо мною был человек, загнанный в угол. Липкие мысли о собственной смерти уже роились в его голове и я чувствовал их, хоть и не мог прочесть.
Нет, мой сын не должен наложить на себя руки!
- Марк! – я сосредоточился на своих словах, вложил в них всю любовь, какая ещё оставалась во мне. – Марк! Уходи, оставь свои затеи! Впереди ждёт только смерть!
- Кто здесь! - Брут вскочил от неожиданности и тут же в его руках оказался гладий. Его взгляд искал тайного убийцу, посланного из Рима, но в шатре был лишь один живой человек – он сам. – Выходи!
- Умоляю, беги!
- Цезарь?! – воскликнул Марк, затем затряс головой, словно отгоняя от себя наваждение. – Этого не может быть! Или боги лишили меня разума?!
Трясущимися руками он схватил мех с крепким вином и сделал несколько больших глотков. Снаружи раздался сигнал, призывающий к оружию. Брут вложил меч обратно в ножны и направился прочь. У самого выхода из шатра он оглянулся.
- Боги послали мне дурного вестника. Рассвета мне не видать!
Две армии двинулись на встречу друг другу. В небо взвились тучи стрел, конница понеслась вперёд, оставляя после себя лишь землю, растерзанную тысячами копыт. Я поочерёдно открыл клети с сереброклювами – вскоре им будет чем поживится на этом празднике смерти. Моя же дорога лежала в другое место – в чащу леса, в которую вскоре сбежит Брут.
Взмыленные кони, роняющие пену изо рта. Измотанные сражением люди мчатся верхом вглубь чащи, спасаясь от неминуемой смерти. На одной из полян отряд останавливается, дабы перевести дух.
Брут поочерёдно говорит со всеми, но все отстраняются после его слов, качая головой, а некоторые начинают плакать. Я слышу каждое слово.
- Нужно бежать! – громко говорит кто-то. – Погоня уже близко!
- Вот именно, нужно бежать как можно быстрее! – глаза Брута лихорадочно блестят, на устах безумная улыбка. – Только бежать с помощью рук, а не ног!
Он говорит что-то о борьбе и идеалах, рассыпается в благодарностях и просит остальных спасаться бегством. Затем он отходит в сторону, за деревья и с ним идут ещё двое. Брут достаёт свой меч из ножен и вручает его одному из спутников.
- Лишь придержи, остальное я сделаю сам.
Рукоять меча упирается в землю, рука сопровождающего лишь не даёт ему упасть. Брут, раскинув руки в стороны, падает грудью на лезвие и оно пронизывает тело римлянина насквозь.
Брут поднимается на ноги, оставив тело на собственном мече и удивлённо осматривается. Видит меня и словно бы узнаёт знакомые черты моего лица.
- Цезарь? Гай Юлий Цезарь, ты ли это? – я направляюсь к нему, а он пятится прочь от меня. – Цезарь! Это ты, я вижу! Прости!
В моих руках появляется серп.
- Цезарь? Что это? Зачем? Цезарь... Цезарь… Отец!
Взмах и лезвие серпа перерубает первую пару серебряных нитей.
- Уже нет.
Ещё один взмах.
Всё те же пустые глазницы из серебряных черепов таращатся на меня.
- Всё ясно… Понятно… Воитель… Победитель… Сущность ещё помнит… Пока помнит… Как побеждать… Как быть беспощадным… И как прощать… Подходит…
- Для чего я подхожу? – от воспоминаний путаются мысли в голове.
- Понять… Убивают Жнецов… Нас… Уже тысячи… По всей планете… Нужно отправляется… В путь… Далеко… Север Азии… В снега…
Первые уходят. Их покрытые серебром костяные тела растворяются во тьме и я остаюсь один, в тусклом пятне света, наедине с воспоминаниями.