У лидера чебурахинских крамольников ван Ваныча имелось смягчающее обстоятельство – он родился в семье подпольных язычников. Дед его однажды посмотрел на мир через призму языческого патриотизма, оценил романтическую прелесть обрядов на Ивана Купалу и на них же основал династию родноверов.
Только внук ван Ваныч народился атеистом от бога. Воспитывали и перевоспитывали его всей семьёй, но тщетно. В бессилии дед обратился к медикам и качественно оклеветал внука, чтобы упрятать позор семьи в дурдом. Три года строгого психиатрического режима сделали ван Ваныча самым родноверистым в семье.
Однако после школы он стал ярым адептом всемирной религии симуляторной Антитезы и поступил в семинарию. Освоив профессию, ван Ваныч получил приход и построил в Чебурахине четырёхпридельный храм Святой Антитезы. Каждый придел он преподло посвятил языческим богам, которые казались пастырям мировой религии вполне антитезными:
север: Студимир и Радожар;
юг: Ряха и Неряха;
запад: Смеяна и Несмеяна;
восток: Богумил и Богуоченьмил.
Вскоре ван Ваныч не только получил сан чебурахинского архиепископа, но и скрыл под сенью истинной веры незаконное формирование язычников. Кстати, епископы у него тоже были двоично-антитезные: Белояр и Черноус. И даже послушницы: Дятелина и Любомудра, Ждана и Незвана, Томила и Утеха.
Однако в ходе контрольной исповеди обнаружилось, что все эти имена перво-наперво от языческих богов, а уж потом антитезные. Увы, ван Ваныч оказался религиозным маятником, которого мотало то к правоверию, то к ереси.
Не секрет, что фанатики Симуляторной Антитезы, официальной мировой религии, считают всех еретиков недоумками, ибо неверие в симуляторную природу Вселенной и её антитезную двоичность, по их нескромному мнению, есть плод невежества и идиотизма. Отступников Чебурахина ждали несколько часов дурной славы и суровая кара.
Показательный суд над крамольниками Чебурахина назначили на пятницу, хотя Его Инквизиционершество Боговед предпочитал воскресенье, а его антитеза Богодейка – четверг.
Инквизиционная чебурахинская пятница началась с ливня, который вскоре удалось направить на менее интересные приходы. Нарядное по случаю еретик-шоу Чебурахино сияло под солнечными лучами всеми оттенками белого и чёрного.
– Это Святая Антитеза благословила наш суд, – заявил Его Инквизиционершество Боговед и напомнил общепринятую истину: – Братья и сёстры, если мы не вживёмся в симуляторную матрицу нашего бытия, мы не достигнем консенсуса реальности. Мир в который раз подойдёт к Светопреставлению. Любое отступничество от веры Симуляторной Антитезы толкает нас к Перезагрузке. А потому страшные кары для еретиков – дело святое.
Боговед взглянул на присяжных, чтобы убедиться в их готовности карать, и передал слово для предварительного обвинения Ея Инквизиционершеству Богодейке.
Хрупкая старушка в униформе (чёрный китель и белое галифе) хмуро оглядела еретиков, одетых в белые с красной вышивкой шмотки, и перевела тёмный взгляд на нарядных присяжных в строгих чёрно-белых комбезах. Выдержав инквизиционную паузу, она включила голограмму двухцветного божества и взвыла на предельном сопрано:
– Твари божьи и человечьи, узрите Богиню свою истинную и падите ниц пред Антитезой!
Когда-то, будучи тонко организованной барышней, Богодейка написала «Декларацию прав верующих в истинную религию и прав неверующих», ограничив последних во всём. От её ограничений еретики начали вскакивать по ночам, безобразничать и бегать по потолкам. Декларацию со временем удалось смягчить, а барышня только укрепилась в приязни к пыткам особой жестокости.
Богодейка отхлебнула из стакана забористой местной водицы, подтянула белое кружевное галифе и зашипела:
– Разумным тварям всегда что-то мешает быть разумными.
– Не оставляйте стараний, матушка, – посоветовали ей из загона крамольников.
Богодейка посмотрела на еретиков с жестокой укоризной, взмахом пышных бровей вызвала свидетеля на сцену и с мстительной интонацией приступила к допросу морально добитого накануне язычника Гореслава:
– Свидетельствуй!
Гореслав виновато оглянулся на еретический загон, кивнул своему антитезу Доброславу и, глядя на большой экран с бегущими показаниями, затараторил с третьего абзаца вдогонку тексту:
– Год меня пичкали сказами о былом. Месяц назад допустили на гулянье общины – Перунов день. Все нарядились в такие же рубища.
Гореслав кивнул в сторону бывших братьев по вере. Вопреки ожиданиям Богодейки, красная вышивка не получила должного осуждения. Досадливо крякнув, она махнула рукой, и Гореслав снова зачастил:
– Перунов день начался с обрядов. За добросовестное их исполнение мне дозволили поиграть: хороводы, перетягивание каната и прочее скудоумие. Потом дали веганский обед. Вечером волхв Зверополк объявил общий сход для беседы. Говорил о том, что жизнь – это не борьба со злом, а зла с ещё большим злом.
Опечаленный Гореслав опустил голову, но покашливание Богодейки вернуло ему покаянное умонастроение.
– В положенное время я прошёл обряд Наречения, где меня заклеймили именем Гореслав и начали склонять к народным видам борьбы. Неудачно.
Богодейка презрительно хмыкнула – уж она бы склонила горемыку к чему угодно. Гореслав отлично понял её хмык и, не глядя в покаянный текст, нервно понёс отсебятину:
– Я предал всех не из трусости, а токмо потому что осознал – в любой вере пастыри бесцеремонно указуют всем, что хорошо, а что плохо. Усомнившиеся предаются порицанию и суровому наказанию.
– Ибо не мыслит смерд мироустройства без барина, – с инквизиционной прямотой взвизгнула Богодейка.
По щеке Гореслава скатилась слеза. Глядя мутным взором на потупившегося ван Ваныча, он вздохнул и вдогонку убегающему на экране тексту затараторил:
– Я осознал, что новоязычество – это трансформация старозаветной дремучести.
Дальше на экране шли мольбы о всяческих наказаниях для еретиков, но Гореслав бессовестно их проигнорировал. Чтобы сгладить нестыковку, Богодейка грозно взглянула на запуганных одним её видом присяжных, и те, как под гипнозом, захлопали. Никто и не заметил, как Его Инквизиционершество Боговед проснулся от чрезмерного шума, осанился и застыл в пафосной позе для вынесения сурового приговора.
Боговед всю жизнь притворялся бруталом, чем и пробил себе неплохую инквизиционерскую стезю. На самом деле в его теле пряталась душа мальчика-колокольчика, которая временами напоминала сама себе: «Не убейся, блаженный, от усердия». Но даже он сквозь дрёму увидел чебурахинский негативизм и признал их сектой придурков. Однако вместо того, чтобы усилить накал жестокости, он начал неспешно посрамлять отступников:
– В мире незатейливых чебурахинских радостей трудно достичь в душе просветления. Там, где говорящая щука и самобеглая печь – не сказка, а явь сознания под серьёзными модификаторами...
– Какие модификаторы? – возмутился архиепископ ван Ваныч. – У нас из медицины – только соль на раны. Мы тут выжимаем максимум из доступного нам минимума.
– Кадило мне в купель! – взвилась Богодейка. – Да как ты смеешь перебивать Само Его Инквизиционершество?! Опомнись, клеветник системы мирозданья, и марш каяться перед всем миром!
Но Боговед не дал задвинуть себя и слегка сверкнул остроумием:
– Выжимали максимум из минимума? Ну, хвались, что в Чебурахине улучшилось при новоязычестве. Дай нам пару пунктов. Обсудим. Обзавидуемся.
Идея обзавидоваться на Чебурахино показалась присяжным столь нелепой, что смеялись они долго и взахлёб. Ван Ванычу как раз хватило времени, чтобы придумать первый пункт:
– Только у нас идёт религиозная борьба хорошего с ещё лучшим.
Боговед, источая моральное превосходство, кивнул:
– Влез на высокий пост и давай архиеписничать налево и направо. Ладно, дальше.
Осквернённый ван Ваныч сгоряча выдал и вовсе немыслимое:
– У нас действует отмена запрета отрицания несуществующего. Это благотворно влияет на окружающую среду.
Инквизиционерская усмешка омрачила лик Богодейки. С плотоядным рыком она предложила перейти к последним словам еретических главарей и оглашению сурового приговора оным. Боговед недовольно поморщился, но согласился.
В своё оправдание архиепископ-маятник ван Ваныч напомнил основные заповеди Симуляторной Антитезы:
1. Верующий и атеист – суть одно. Верят, но в противоположное.
2. Каждая тварь есть ангел и дьявол. Это как посмотреть.
3. Нет абсолютной истины и её антитезы – абсолютной лжи. Это как посмотреть.
Ван Ваныч призвал посмотреть так, чтобы весь чебурахинский приход выглядел хорошо. Присяжные едва не пошли у него на поводу, но Богодейка вовремя напомнила о запланированных карах, и они проявили морально-живодёрскую устойчивость.
Последнее слово епископа Черноуса получилось вяло-философским:
– Человек не может без веры. Но не всякое учение даёт нам опору и веру в лучшее. Например, постАнтитезная жизнь включает в себя Рай и Ад. А может адский Рай и райский Ад? Который год теологи работают над этим с адским усердием в райских условиях. Неизвестность утомляет. Хочется при жизни хлебнуть большой любви и прочих ромашек. Что ж, возьми проверенный вариант и приникни к вере предков. Но как надёжно спрятать языческого слона за суровой метлой Антитезы?
– Давно дрожжами заквашенный? – ядовито пискнула Богодейка.
В ложе присяжных раздались подхалимские смешки.
Епископ Белояр вздохнул, потом всплакнул, но сочувствия этаким последним словом не добился.
Волхв Зверополк в своём последнем слове не стал рыданиями взывать к симуляторному гуманизму, а со старта выдал:
– Бог, как известно – Один! По-нашему – Перун. Мы – родноверы! За нами Сила, Слава и Бог на золотой вайтмаре!
От такого непотребства Богодейка распалилась до крайности:
– Язычники и через тыщу лет помнят, как можно тупить со страшной силой. В биореактор тебя и твою братву!
Присяжные устроили овацию справедливому приговору, но Боговед призвал коллегу к милосердию. И Богодейка, из огня да в полымя, метнулась к гуманизму:
– Отныне Чебурахино будет мировым госпиталем для душевнобольных еретиков.
В ложе присяжных разочарованно захмыкали. В загоне еретиков стояла мёртвая тишина. Только архиепископ-маятник ван Ваныч, вспомнив отроческую психокоррекцию, не сдержался и забился в эпилептическом припадке.